My Hands, Your Bones

      — Ладно, — вздохнул Леви, вытаскивая листы бланков из аккуратной стопки в своем ящике. — Тогда ты знаешь, почему ты здесь?       Молодая женщина выглядела взволнованной, тонкие дрожащие руки были сжаты на коленях, казалось, она вот-вот расплачется. Она не произнесла ни слова в ответ, только кивнула и попыталась проделать дырки взглядом в скромно покрытом ковром полу кабинета Леви. Ее направил врач, и она была вызвана в суд правительственной повесткой. В течение неизвестного периода времени она подавляла течку с помощью высококачественных подавительных средств и страдала от передозировки, в результате чего ей пришлось отказаться от них. Она напомнила Леви его самого — омегу, глубоко напуганную ситуацией, в которой она оказалась, и совершенно беспомощную перед ней, подавляющую свою течку с помощью сильнодействующего и небезопасного лекарства из страха по множеству причин. Как это всегда бывало, Леви всем сердцем сочувствовал ей, и, как бы то ни было, он проглотил свое сочувствие.       — Послушайте, — начал он грубовато, но искренне. — Это не самое худшее, что могло быть. Руководитель отдела геномных исследований — омега, которую я знаю лично, и прогресс, которого она добилась, был просто поразительным. За последние восемь лет наш показатель успешного подбора пар значительно вырос — с 50% до 73,4%. Альфы, участвующие в программе, проходят тщательную проверку и должны предоставить полные медицинские и личные данные. Вы будете работать в паре с альфой, у которого период гона проходит так же, как у вас период течки, хотя имейте в виду, что ваша течка, скорее всего, превысит обычные пять дней, поскольку вы так долго сдерживались. Альфы получают небольшую государственную компенсацию за участие в программе, но большинство из них делают это не ради денег, и все они искренне заботятся о том, чтобы омеги получили положительный опыт. К тому же, это полностью покрывается вашей страховкой.       Женщина продолжала дрожать как осиновый лист. Леви практически слышал, как ее сердце выскакивает из груди. Он вздохнул и потрогал кольцо на левой руке, мелкие камни поблескивали на его обветренной коже. Крошечные бриллианты-близнецы, вставленные бок о бок в платиновые обручальные кольца, — самый многозначительный символ партнерства, равенства и двуединства.       — Я познакомился со своим мужем благодаря этой программе, — женщина резко подняла голову, и на ее лице отразилось удивление. Казалось, что эти слова всегда срабатывали. — Он — моя настоящая пара, если вы верите в это дерьмо, и я сомневаюсь, что встретил бы его тогда, когда встретил, если бы не программа «Омега» по защите от опасности. Я не говорю, что вы выйдете отсюда с мужем, а хочу сказать, что вам гарантирован положительный опыт работы с течкой, чтобы это ни повлекло за собой, и вы этого определенно заслуживаете. Я работаю здесь, потому что хочу сделать это место лучше для омег, которые приходят сюда добровольно или их привозят сюда принудительно. Я из тех, кого сюда привезли, и я доверял социальной работнице, которую мне назначили, не больше, чем вы доверяете мне сейчас. Вам даже не обязательно доверять мне, но, по крайней мере, поверьте в это: с альфой вы получите больше комфорта, заботы и вежливости, чем в закрытой камере. И у вас есть только два варианта.       Она посмотрела на свои руки и заговорила впервые с тех пор, как вошла в кабинет Леви.       — Мне страшно. — Ее голос был усталым. Она осунулась, как будто это признание давило на нее.       — Я тоже боялся, — признался Леви. — Но я могу гарантировать, что в запертой камере страх только усилится. Вы останетесь наедине с собой, без общения с людьми, в то время, когда вы наиболее уязвимы и нуждаетесь в чем-то, чего никогда не сможет обеспечить мертвый воздух.       Между ними повисло молчание, и как только Леви начал думать, что не убедил ее, она медленно кивнула.       — Я... я хочу попробовать, правда. Мне просто нужно знать, что о моем сыне позаботятся. У меня нет никого, с кем я могла бы его оставить.       Леви внутренне содрогнулся. Он надеялся, что она этого не произнесет. Ведь было тяжело, когда у них были дети, и почти невыносимо, когда некому было позаботиться об этих детях в их отсутствие.       — Это из-за него Вы так долго сдерживали свою течку, я прав? — спросил Леви.       Она снова медленно кивнула.       — Мне нужно работать каждую смену, какую только смогу.       Глубоко в животе у Леви начало зарождаться неприятное чувство. Он ненавидел это знакомое ощущение.       — Мы можем предоставить ему место в детский сад на пять дней, — предложил Леви. — Но если течка продлится дольше пяти дней... он будет отправлен к вашим ближайшим родственникам, пока вы не сможете забрать его обратно, когда закончится течка.       Она побледнела.       — Нет... нет... Я не могу его потерять! У меня никого нет! У меня нет ближайших родственников!       Леви хотел поспешить сказать, что он этого не сделает, что все будет хорошо, но он так и не смог ничего сказать, чтобы успокоить ее.       — Тогда он будет находиться под опекой государства, и вы можете восстановить над ним опекунство, доказав, что у вас нет передозировки супрессантов, — сглотнул он, — пройдя три этапа.       Она начала плакать, тихо, что, по-видимому, было свойственно ее натуре.       — Я не могу быть вдали от него так долго. Я — все, что у него есть, — она с отчаянием посмотрела на Леви. — Пожалуйста, он — все, что у меня есть. Предоставляют же полный список услуг по уходу за детьми в дневное время, почему вы не можете?!       Сердце Леви разрывалось за нее. Он ненавидел эту часть своей работы. Он ненавидел эту часть системы, несовершенную систему, которая накладывала пластыри на зияющие раны. Как бы сильно он ни любил работу, которую Петра вложила в программу изучения генома и создания пар, это всегда было фатальным недостатком, и ему становилось все более и более очевидным, насколько губительным на самом деле был этот недостаток. Одинокие матери-омеги, у которых не было никого, кроме них самих и их детей, всегда, казалось, терпели неудачу.       — Мне жаль, — сказал он, и его голос звучал устрашающе ровно, несмотря на то, что внутри у него все сжалось. — У программы по созданию пар просто не хватает средств на полный дневной уход. У нас есть отдельный детский сад, субсидируемый государством, но мы не...       Она хлопнула ладонями по столу Леви, заставив его вздрогнуть всем телом.       — Тогда почему ты даешь мне надежду на лучшее?! — воскликнула женщина.       — Простите, — прошептал Леви.

***

      Даже громкий стук в дверь кабинета не смог оторвать Эрвина от руководства по строительным нормам и правилам, которые он просматривал.       — Войдите, — рассеянно выкрикнул он, не поднимая головы.       Дверь открылась и закрылась, раздался свист, когда вошедший подошел ближе к столу Эрвина.       — Проклятье, в этих очках ты выглядишь чертовски старым, — фыркнул Майк.       Эрвин с ухмылкой захлопнул руководство и демонстративно закатил глаза.       — Майк, тебе стоит надеть очки, поскольку ты явно слепой. — Эрвин снял очки для чтения и положил их на стол. — Мой супруг говорит, что очки выглядят сексуально.       — Ну-ну, — притормозил его Майк. — Я никогда не говорил, что ты не сексуальный, старик.       Эрвин рассмеялся.       — Отлично, ты спас меня. Итак, что я могу для тебя сделать?       Майк плюхнулся в одно из изящных кожаных кресел напротив стола Эрвина, и его веселое настроение заметно омрачилось.       — Хотел обсудить с тобой завтрашний суд.       — О, я целый час изучал руководство по строительным нормам и правилам на эту тему. Я знаю, что это маловероятно, но я думаю, мы можем доказать, что компания была виновата, потому что в разделе есть одно положение...       — Не это, Эрвин, — перебил Майк. — Я о задержании в 8 утра.       — О, с этим все ясно, — отмахнулся Эрвин. — Наша клиентка получит полную опеку над своим ребенком, поскольку ее супруг зафиксирован как насильник. Меня больше беспокоит это чертовски сложное дело о строительстве. Напомни мне еще раз, почему мы занимаемся строительными делами?       — Твой бесконечный оптимизм вдохновляет меня, — сухо выразился Майк, — несмотря на второстепенный пол нашего клиента и судьи, которого нам только что назначили.       Эрвин нахмурился.       — О чем ты говоришь? Судья Пиксис всегда был за движение за права омег.       — Только не говори мне, что ты не проверял свою электронную почту, Смит, — Майк провел рукой по лицу. — Я ненавижу говорить тебе дерьмо, которое ты предпочел бы не слышать.       — Я был занят, Майк, — раздраженно ответил Эрвин. Его начало беспокоить поведение Майка. — В чем проблема?       — Эрвин, дело судьи Пиксиса было передано, — осторожно начал Майк. — Теперь новым судьей назначен Закклай.       — Что? — Тон Эрвина был убийственно спокоен. — Но как?       — Этот говнюк альфа происходит из влиятельной семьи, — устало проговорил Майк. — Они потянули за какие-то ниточки, и дело передали в суд Закклая. Электронное письмо об изменении места рассмотрения пришло около пятнадцати минут назад, буквально за несколько минут до закрытия суда. Эти чертовы хитрые ублюдки даже не дали нам времени опротестовать или подать встречное ходатайство.       — Наш клиент потеряет свою дочь, — тихо и невозмутимо, констатировал факт Эрвин. — Он потеряет ее из-за насильника, у которого, по счастливой случайности, хорошие связи.       — Послушай, Эрвин, иногда случаются проигрыши. Мы не можем выигрывать все дела... — попытался успокоить его Майк.       — Майк, — окликнул Эрвин, и в этом единственном спокойном слове было столько сдерживаемой ярости и сарказма, что Майк почувствовал, как у него во рту всё пересохло. — Для нас это может быть просто делом, но для нашего клиента это означает, что его дочь теперь перейдет к мужчине, который несколько раз избивал его до крови и мог легко сделать то же самое со своим ребенком.       Майк с трудом сглотнул.       — Блять, вот почему я ненавижу говорить тебе это дерьмо, которое ты предпочел бы не слышать... Я знаю, что это плохо, но на данный момент это не в нашей власти. Ты знаешь, как Закклай относится к одиноким родителям-омегам, получающим опеку. У этого динозавра самые устаревшие представления об омегах во всем правовом поле. По крайней мере, его место будет занято на выборах в следующем году. Может быть, кандидат действительно соберет достойную оппозицию, и мы наконец-то получим кого-то более разумного на этом посту. В любом случае, нам больше ничего не остается, как начать готовиться к апелляции.       — Рассмотрение апелляций может занять месяцы, — сказал Эрвин. — Полагаю, нам следует сказать нашему клиенту, что мы надеемся, что его дочь доживет до этого времени.       Майк вздохнул.       — Мне жаль, Эрвин. Мы все еще можем что-то сделать. Службе защиты детей уже известно о жестоком обращении родителя, и мы попросим социальных работников проверять ее каждую неделю.       Эрвин некоторое время угрюмо смотрел на Майка, прежде чем смягчиться.       — Мы можем поработать над планом посещений, который клиент представит на завтрашнем слушании по делу об опеке, — его губы слегка скривились от отвращения. — Нам придется соответствовать идеалам Закклая.       — Что ты хочешь этим сказать? — с сомнением спросил Майк.       — Он традиционалист, — медленно начал Эрвин. — Поэтому он хочет, чтобы супружеские пары оставались неизменными, независимо от обстоятельств. Он не верит в развод и считает, что омега должна подчиняться своему альфе. Мы можем убедить его, что нашему клиенту следует разрешить частые свидания с ребенком, чтобы укрепить семью.       Когда Эрвин продолжил, на лбу Майка появилась глубокая морщина.       — Есть только одна проблема. Понятно, что клиент не хочет иметь ничего общего со своим супругом, даже не хочет его больше видеть, но Закклай этого не потерпит и, скорее всего, не разрешит свидания, если это будет только ради ребенка. Он собирается встать на сторону альфы, а это... существо намерено получить полную опеку, если только ему не удастся завладеть клиентом, поэтому мы должны представить это посещение как ребенка, так и альфы. Мы будем исходить из того, что у нашего клиента есть биологический императив выполнить свои обязательства. Цель омеги. Мы подчеркнем, что, несмотря на разделение, было бы нарушением изначальной доктрины, если бы омеге запретили обслуживать своего альфу и заботиться о потомстве его альфы.       — Ты что, совсем с ума сошел, черт возьми? — прохрипел Майк.       Эрвин проигнорировал его.       — С помощью надлежащих органов и судьи Пиксиса мы сможем рассмотреть апелляцию примерно через месяц. Я думаю, он очень расстроен тем, что его дело было передано. Во время рассмотрения апелляции мы можем объяснить, что Закклай проявил большую предвзятость, раскрыв свою связь с семьей другой стороны. Мы обеспечим сопровождение при всех посещениях, чтобы убедиться, что клиенту не причинят вреда, и...       — Эрвин, — ошеломленно перебил его Майк. — Ты должен остановиться. Ты себя слышишь?       — У нас нет другого выбора, — сказал Эрвин с каменным выражением лица. — Клиент никогда не позволит своему ребенку остаться одному в такой ситуации. Он ставит свою дочь на первое место на каждом этапе этого дела. Нам просто нужно выиграть немного времени, успокоить этих ублюдков альф и...       — И в процессе поставить под угрозу все, во что мы верим, — снова перебил Майк.       — Мы не сдаемся, — упорствовал Эрвин.       — Я не прошу тебя сдаваться, упрямый ты ублюдок, — вздохнул Майк. — Я прошу тебя быть логичным. Работать с тем, что у нас есть, вместо того, чтобы быть сумасшедшим и просто подавать апелляцию.       — Мы подадим апелляцию, — возразил Эрвин.       — Да, после того, как приведем фальшивые аргументы в суде, ссылаясь на доктрины, настолько архаичные и дискриминационные, что одно только произнесение этого названия вслух лишает омег фундаментальных прав человека, — воскликнул Майк, всплеснув руками.       — Мы можем объяснить, почему мы сделали то, что сделали, во время апелляции, отказаться от всего этого и отменить решение, как только докажем, что Закклай не является беспристрастным арбитром закона, — сказал Эрвин.       — Эрвин, — произнес Майк таким резким тоном, что от него могло разбиться стекло. — Это, черт возьми, безумный риск. То, что ты предлагаешь, уже однажды было эффективным в суде по семейным делам, и если мы потерпим неудачу, клиент никогда больше не увидит своего ребенка. Если мы потерпим неудачу, то создадим прецедент, который может быть использован во вред родителям омегам в будущем. Будет безопаснее, если он просто разлучится со своей дочерью на время, пока мы будем подавать апелляцию, и тогда они оба смогут освободиться от этого ублюдка навсегда, без каких-либо условий.       — Мы можем это сделать, — настаивал на своем Эрвин. — Я знаю, что мы можем.       — Ты готов поставить на кон остаток жизни этой маленькой девочки? — прошипел Майк. — Или, может быть, жизнь клиента, поскольку ему пришлось бы продолжать трахаться с парнем, который несколько раз чуть не убил его? — Между ними повисло молчание, мускул на челюсти Эрвина задергался, когда он попытался унять свою ярость. Майк вздохнул. — Эрвин, ты пытаешься пойти против одного из самых авторитетных и влиятельных судей по семейным делам. В процессе мы наживем столько врагов, что в будущем будет практически невозможно помогать другим. Просто отпусти этого человека. Дождись апелляции.       Эрвин отвел взгляд.       Оранжевый закат окрасил его кабинет в мягкие тона, длинные тени заплясали по чистым стенам. Он стиснул зубы так, что лицо заболело почти так же сильно, как и сердце. Боже, это всегда была тяжелая битва. Он не мог себе представить, каково это — быть омегой в этом ужасном обществе, постоянно сталкиваться с барьерами, которые активно нарушают твои врожденные права человека. Ему и Майку повезло, у них была привилегия взглянуть на это со стороны. Он знал, что Майк прав, что план, который он придумал, был полон риска и уникальной дерзости, которая не могла исходить ни от кого, кроме него самого.       Он потрогал обручальное кольцо на левой руке. На внутренней стороне была надпись, на которой они с Леви остановились после долгих лет тщательного обдумывания: «любовь — это терпение».       Он вздохнул.       — Давай позвоним клиенту. Пора сказать ему то, что он предпочел бы не слышать.

***

      Звук открывающейся двери вывел Леви из задумчивости, но в ответ он лишь плотнее завернулся в мягкое одеяло, которое лежало у них на диване. Он услышал, как Эрвин осторожно снимает обувь и ставит ее на полку, о чем Леви уже миллион раз просил его сделать.       — Леви? — раздался голос его мужа. — Я дома. Принес еду навынос из нашего любимого заведения. — Голос Эрвина звучал так же сокрушенно, как и у Леви. — Почему здесь так темно?       Леви закрыл глаза, когда в комнате зажегся свет. Даже сквозь его ноющие веки было светло. Он надеялся, что сможет притвориться спящим, что, может быть, Эрвин просто оставит его в покое... но, конечно, его мужчина был не таким. Диван прогнулся, когда Эрвин сел, и нежные руки погладили его по спине, взъерошили волосы.       — Что случилось, любимый?       — У меня был дерьмовый день, — хрипло прошептал Леви, все еще не открывая глаз.       Эрвин тихо прошептал:       — У меня тоже.       Леви открыл глаза и оглянулся через плечо. Эрвин был прекрасен, как всегда, настоящий Адонис с точеным лицом и царственными глазами. Просто взглянув на него, Леви нашел в себе силы сесть.       — Что случилось?       Эрвин улыбнулся.       — Сначала ты.       Леви надеялся, что он этого не скажет.       — Я разочаровал клиентку, — признался Леви. — Она может потерять своего ребенка. — На мгновение воцарилось молчание. — А у тебя?       — Как ни странно, — вздохнул Эрвин, — у меня такая же ситуация.       Леви откинул одеяло и придвинулся ближе. Эрвин послушно выполнил остальную работу и заключил Леви в объятия, целуя его в лицо и шею. Затем Леви убрал его светлые волосы со лба и строго посмотрел на него.       — Ладно, давай поговорим.       К тому времени, как они закончили рассказывать друг другу о прожитом дне, их еда уже остыла. Безнадежность отдавалась между ними, как эхо.       — Должно же быть что-то еще, что я могу сделать, — пробормотал Эрвин. Он выглядел изможденным, как будто беспомощность поразила его душу. Леви знал, что так оно и есть, что Эрвин скорее перестанет дышать, чем снова окажется беспомощным.       — Конечно, есть, — сказал Леви. — Баллотируйся на место судьи.       Эрвин усмехнулся.       — Забавно.       — Спасибо, — сказал Леви. — Но я серьезен. Баллотируйся на его место.       Эрвин приподнял брови.       — Это будет нелегко, ты ведь понимаешь.       — Лучшие вещи в жизни редко случаются, — ответил Леви.       — О, а я разве этого не знал? — улыбнулся Эрвин. — Ты — лучшее, что есть в моей жизни, и с тобой каждый день так трудно.       — И разве я этого не стою? — парировал Леви.       — Оно того стоило, — ответил Эрвин, поцеловав его в щеку.       — Тогда сделай это, — решительно сказал Леви.       — Если я буду баллотироваться, ты представишь свои идеи по улучшению программы создания пар в парламенте? — спросил Эрвин. Леви театрально застонал. — У вас отличные решения, вам просто нужно финансирование! Они не дадут вам денег, если вы не попросите. Подумай о том, скольким родителям-омегам вы могли бы помочь, если бы ваша инициатива по организации дневного ухода была субсидирована так же, как субсидируется деятельность.       — Что ж, подумай, скольким родителям-омегам ты мог бы помочь, если бы занял место Закклая, — парировал Леви. — Система правосудия не стала бы так жестоко обращаться с такими людьми, как твой клиент. Ты мог бы создать важный прецедент, который навсегда изменит семейное законодательство.       — Леви, я не судья... — начал Эрвин.       — А я не адвокат, — перебил его Леви.       — Но ты можешь им стать, — настаивал Эрвин.       — Отвечу тебе тем же.       Они уставились друг на друга в напряженном молчании. В глазах Эрвина появился огонек, а на губах растянулась медленная улыбка. Леви тоже не смог сдержать улыбки.       — Планируешь провести выходные в Хэмптонском доме? — спросил Эрвин, и улыбка, расплывшаяся на его лице, сняла с него все напряжение прошедшего дня.       Леви кивнул.       — Вполне. С этого мы начали, и если мы собираемся снова это сделать, то, по-моему, будет правильно вернуться к началу.       Эрвин усмехнулся.       — Не так я представлял себе десятилетнюю годовщину нашей первой встречи с тобой.       — Забавно, — сказал Леви. — Я вроде как представлял, что все пройдет именно так.       — Ты предполагал, что мы оба запланируем заняться политикой в Хэмптон-Хаусе на нашу десятую годовщину? — недоверчиво спросил Эрвин.       — Не совсем так, — сказал Леви. — Но я всегда представлял, что мы начнем следующую главу в нашей совместной жизни с того места, с которого началась наша история.       — Как это романтично с твоей стороны, — проговорил Эрвин, широко улыбаясь.       — О, дорогой, — выдохнул Леви. — Ты привил мне прекрасное романтическое отношение ко всему в жизни.