Ловушка для инквизитора

      С наступлением сумерек Аугуст решился на длительный привал и даже стал помышлять о ночлеге, ибо силы его иссякали с каждым шагом. Сапоги истёрли его ноги, не рассчитанные на вес сразу двух мужчин, но он не сдавался, всё никак не могущий почувствовать себя в безопасности. Тэа то свисал с его спины мертвым грузом, то вдруг пытался вскочить на ноги самостоятельно, будто под открывшимся вторым дыханием. Теперь они оба, наконец, могли прилечь на согретый полуденным солнцем мох и перевести дух. Аугуст тут же отмёл закравшуюся мысль о ночлеге, так как всё равно не смог бы сомкнуть глаз, чтобы проверять держится ли Тэа еще в сознании.       Однако к вечеру Тэа стало совсем худо. Жар сменился на озноб, взявший в свою власть все мышцы и жилы истощенного тела. Юношу трясло так, что у него не было мо́чи даже стиснуть челюсти или как говорила матушка в его детстве "невозможно было зуб на зуб поставить". Аугуст почувствовал себя полным глупцом и бестолочью, когда порывшись в суме, среди немногочисленных вещей так и не нашёл ничего полезного.       Среди письменных принадлежностей, бутылька с чернилами и бумаг с распоряжениями церковных властей, нашлась уже изрядно подкопченная свеча, да небольшой кусочек парафина для запечатывания официальных документов. Но не было совсем ничего, чтобы дать искру. В кармане плаща он нащупал свой новенький освященный медальон и перламутровый розарий — элегантный вид и блеск которого были совершенно нелепы в грязной руке бежавшего инквизитора. Аугуст на несколько мгновений задержался взглядом на блестящих бусинах, вспоминая отца, который сделал ему этот дорогой подарок на совершеннолетие. Он всё еще предпочитал свои повседневные деревянные чётки, вырезанные из кипариса, считая перламутр недолговечным и скорее декоративным, предназначенным для зажиточных людей — но продолжал таскать с собой драгоценный розарий в напоминание об отце. И сейчас это напоминание принесло болезненный укол в самое сердце Аугуста, рисуя в воображении то, какой удар хватит его почтенного родителя, гордого католика, когда он узнает о бегстве и предательстве своего благочестивого сына.       Пытаясь отогнать навязчивые уродливые мысли о своем вероломстве, Аугуст пуще прежнего закопошился в суме в поисках кожаной фляги из козьей шкуры, которая отлично подходила для дороги, поскольку была заботливо покрыта смолой и не давала воде сбежать наружу.       И не находил её…       Святильцы, которые он обычно использовал для переноски святой воды, Аугуст точно оставил на столе своей комнаты, он помнил это очень ясно и не мог поверить самому себе. Он ушел в поход с раненым пленником и даже не озаботился проверить, взял ли с собой воду. Паника стала охватывать его разум, зная, что он ничем не может помочь Тэа и совсем не знает, куда ему идти. Единственная вещь, которая, как надеялся Аугуст, могла принести Тэа хоть какое-то облегчение, была маленьким молитвенником. Он взял книжечку в потрепанном от ежедневного прибегания к молитвам обороте, бережно уложил её на выступающие корни дерева и стянул свой плащ. Тэа держался в сознании только на каких-то безумных резервах своего тела. И, может быть немного, на бесконечных уговорах Аугуста — не засыпать. Он усадил Тэа поближе к выбранному дереву, после осторожно опустил его, давая опору на широкий древесный корень, стелящийся по земле и обнятый мхом. Не тратя лишних секунд, поспешно уселся сам и надежно упёрся спиной в ствол раскидистой ольхи. Он подозревал, что за ночь всё его исподнее пропитается водой, зная, что ольха предпочитает влажную почву, но искать другую поляну с дубом или грабом не было решительно никаких сил. Тэа рядом колотило от холода и он силился что-то сказать обветренными губами, но из его рта не доносилось никаких связных мыслей, только нечленоразделные страдальческие звуки.       — Держись, Ясный Свет, я сейчас тебя согрею.       Дополнительно проверив надежность своей позы, он вытряхнул из сумы все ни к чему сейчас не пригодные пожитки и постелил небольшой кусочек мешковины меж своих разведенных в сторону коленей. После осторожно прихватил Тэа, подтянул к себе и уложил в освобожденное для него место, посреди ног. Его тело тяжело навалилось на грудь и живот Аугуста, но молодой инквизитор таил надежду, что его тепло уменьшит болезненный озноб. Проверив, чтобы мешковина не сбилась под Тэа и что он не сидит на голой земле, Аугуст сжал его тело ногами с обеих сторон, давая опору и согревая, после чего накрыл их обоих своим плащом. Всклокоченная макушка Тэа упиралась ему под подбородок, а руки Аугуста надежно обнимали и обогревали юношеские плечи.       — Я… хочу спать… — шепот такой тихий, что если бы Аугуст не прислушивался к дыханию Тэа, то принял бы его за трепыхания ветра в ветвях кустарника.       Аугуст знал, что как бы он не хотел, он не сможет держать Тэа в сознании всю ночь. Он лишь мог надеяться, что сам удержится, чтобы не сомкнуть глаз и продолжать следить за его состоянием. Окутав юношу объятием настолько, насколько хватило его рук, ног и ширины груди, Аугуст почувствовал, как тело, лежащее на нём понемногу расслабляется, впитывая тепло. Он утешающе прижался губами к замызганным, но всё еще мягким волосам.       — Поспи, Тэа… Я так боюсь, что ты больше можешь не открыть для меня глаз, но понимаю, что в твоем теле больше нет сил. — Еще один недопоцелуй остался остывать на непокрытой макушке. — Я буду следить за твоим дыханием.       Тонкая кисть руки беззвучно пошевелилась под плащом и слабо легла поверх ладони Аугуста, немного задержалась там, будто ища тепла, а после двинулась вместе с рукой инквизитора в сторону груди Тэа. Остановилась прямо над юным сердцем и из оставшихся сил прижала к собственному телу чужую большую ладонь.       — Моего… дыхания едва… слышно. Следи за биением моего… с-сердца.       От этого жеста собственное бедное сердце святого служителя зашлось, как у безумца, отдаваясь сильными шальными толчками в спину Тэа. Чтобы хоть сколько-нибудь привести свою бедную душу в порядок и развеять смятение, Аугуст потянулся свободной рукой к маленькому молитвеннику. Ладонь второй руки так и осталась покоиться на чужой груди, согретая рукой Тэа, лежащей поверх его. Их пальцы соприкасались, вызывая трепет. Аугуст силился не думать об этом помешательстве, как о чём-то дурном, но его разум требовал чтения молитвенных стихов, как и всякий раз, когда он чувствовал в сердце беспорядок.       В сумерках буквы были трудно различимы, но он изо всех сил вчитывался в спасительные строки, молясь о ясности своих мыслей, чувств и намерений, пока не ощутил умиротворение и пока ладонь Тэа на его не перестала вызывать замешательство. После он озаботился и молитвой о спасении и здравии юноши, который в дрёме прижимался спиной к его груди. Дыхания и правда не было слышно и если бы не размеренное биение молодого сердца под их касаниями — Аугуст выжил бы из ума от беспокойства. Он и сам не заметил, как уступил сну, выронив книжечку из расслабленных пальцев, убаюканный совместным теплом, накопленным близость их с Тэа тел.

⊱⊷╍━━━┅❴✠❵┅━━━╍⊶⊰

      Рассвет еще только задавался над макушками раскидистых деревьев, когда Аугуст пробудился от сухих хрипов совсем рядом с его ухом. Его глаза тут же распахнулись и бросились осматривать Тэа, объятого его собственными руками в защитный кокон, пока его разум всё еще силился осознать, где он находится, как это всегда бывало у него при резком пробуждении.       Глаза Тэа были приоткрыты лишь на крошечную щёлочку:       — П-пить…       Аугуст тут же вспомнил, где они находились и насколько плачевно их состояние. У него совершенно не было с собой воды и молодой инквизитор еще никогда прежде не проклинал никого во всём белом свете, как самого себя в этот момент.       — Господи, Тэа… Прости меня. Я глубоко сожалею о своей глупости, но мне нечем напоить тебя… — Аугуст аккуратно приподнял истощенное тело, отрывая его от себя и прислоняя к стволу дерева. — Но солнце уже встаёт, я смогу осмотреть округу и попытаюсь найти ручей или ключ, чтобы мы могли напиться и промыть твои раны.        Он попытался встать и тут же припал на одно колено, когда затёкшее за ночь тело запротестовало судорогой. Тэа нашёл в себе силы поднять руку и положить ему на колено, слегка сжав его в знаке поддержки. Аугуст бережно провел тыльной стороной ладони по юношеской руке.       — Держись, я найду воду и тотчас же вернусь за тобой. Только сиди тихо.        — Я не б…       — Не бойся. Тебя никто не найдет.       — Я не буду держать обиды… Ес…если ты оставишь м-меня. Ух…уходи один.       Аугуст опустился на оба колена подле юноши и смело заглянул в изумрудные глаза, которые не теряли блеска даже под угрозой смерти. Тэа смотрел на него в ответ, смиренно ожидая того, что Аугуст намеревался сказать ему. Инквизитор лишь поднёс пальцы к юной щеке и провел большим по мягкой коже, оглаживая, лаская и обещая защиту.       — Этого не будет, Ясный Свет. Я вернусь за тобой и доставлю к твоим сестрицам. Я никак не смогу оставить тебя…       Он тотчас же поднялся, накрыл Тэа своим плащом и принялся пытливым взглядом изучать местность: на какой стороне растёт мох, куда стремятся корни влаголюбивой ольхи, где тучнятся комары и мошки…       Сложив все признаки, которые могли бы привести его к водоёму, он в последний раз обернулся на Тэа, который смотрел на него снизу вверх преданными ласковыми глазами и, с трудом оторвавшись от них, окинул взглядом их маленькую полянку, чтобы сохранить в памяти все приметы, которые помогут ему вернуться.       — Я скоро буду, Тэа. Я что-нибудь придумаю!        У него не было ничего, во что он мог бы набрать воды, но он надеялся, что Господь смилостивится над ними и на его пути встретится плотный кусок коры или камень с подходящим углублением — но сперва было важнее не терять времени и найти сам водоем.

⊱⊷╍━━━┅❴✠❵┅━━━╍⊶⊰

      Он раздвинул руками густые заросли кустов, стараясь ступать как можно тише. Аугуст продвигался все дальше, перебирая пальцами жёсткие листья, уставшие ноги послушно преодолевали все препятствия на его пути. Как только заросли поредели, он увидел тропу, вдоль которой несколько небольших деревьев были усыпаны красными ягодами. Аугуст старательно пытался выбраться из колючего кустарника, который цепко впился в ткань его штанины, будто не желая пускать. В конце концов он раздраженно дернул ногу, не обращая внимания на царапины, которые остаются на его коже — ему тотчас же нужно добраться до ягод и узнать, годятся ли они в пищу.       Инквизитор приложил все свои усилия, чтобы вспомнить университетские дисциплины и знания по гербологии — сняв гроздь с множеством красных ягод с ветви, он разложил их на своей ладони, всмотрелся в каждую и принюхался. Одолеваемый сомнениями он всё же поднёс ладонь к губам и осторожно откусил одну из ягод. Горько-кисловатый вкус с терпкими нотками остался на его языке. Он был прав — ему посчастливилось найти уже созревшую, сочную калину. Выправив край рубахи из брюк, он не расточая времени, начал поспешно собирать огромные грозди в подол. Это было настоящим чудом! Благодаря этим ягодам, он мог не только напоить и накормить Тэа, но и использовать их сок, как временную меру для обработки его ран. Аугуст знал наверняка, калина способна убить микробы в ране и остановить небольшие кровотечения. Молодой инквизитор поднял глаза к небу и поблагодарил Всевышнего за посланный дар. Внутреннее счастье одолело его от мысли, что он не вернётся к Тэа с пустыми руками. Бережно придерживая драгоценные ягоды, собранные в рубаху, он нырнул обратно в колючие кустарники, старательно вспоминая приметы, которыми отмечал обратный путь. Впервые за минувшие дни его губ коснулась улыбка.        Неся для Тэа радостную весть, он не услышал за спиной лёгкий треск сухих веток под тяжёлой поступью.

⊱⊷╍━━━┅❴✠❵┅━━━╍⊶⊰

      Тэа выглядел безмятежным. Его глаза были прикрыты, а пальцы обеих рук покоились на его груди, вцепившись в инквизиторский плащ, служивший покрывалом. Аугуст залюбовался красивым видением — зеленый оттенок свежести в утренних лучах солнца так чудесно подходил чистому, непорочному юноше. Лес в этот момент казался его настоящим домом. Молодой инквизитор задумался, был ли Тэа именно такой ведьмой? Которой свойственно жить в лесной чаще, находить силы в земле и древах и повелевать силами природы.        Он тут же одёрнул себя, ужаснувшись собственным мыслям. Думы о магии были отклонением от официальных христианских догматов, такие фантазии могли привести его к моральной деградации и нравственному упадку. Ему нельзя было размышлять, как отступник. Достаточно уже и того, что его разум терзала стыдливость за помощь пленнику, который прошел через суд и был признан виновным в преступлениях против Бога и церкви. И еще более за то, что он сомневался в правильности этого приговора.       Аугуст решил разобраться с аморальностью своего поступка после. Сейчас перед ним был живой человек, из плоти, крови и с чистым сердцем, которому нужна была его помощь. Ведьма он или нет — не Аугусту решать, стоит ли он жизни. Он сделает всё, что в его силах и если Тэа сможет оправиться и выжить, то пусть это значит, что он спасён по воле Господа.        Он приблизился к Тэа и потряс его за руку.       — Тэа, я здесь, я вернулся! У меня есть ягоды для тебя.       Юноша тут же открыл глаза и приподнялся, гораздо более бодро, чем Аугуст ожидал. Ослабленная рука тряслась, когда Тэа схватил гроздь из его рубахи и тут же отправил ягоды в рот. Его нос слегка поморщился, когда он раскусил первые маленькие плоды, ощутив горьковато-кислый сок, но он всё равно торопливо жевал, прикрыв глаза. Аугуст протянул ему другую гроздь, чтобы тот поскорее получил больше влаги, в которой отчаянно нуждался. Молодой инквизитор снял несколько ягод с веточки и размял их в ладони, после откинул плащ с тела Тэа и окропил соком калины его самые плохо выглядящие раны. Тэа зашипел от ядовитого жжения кислоты сока, заставляя Аугуста судорожно дёрнутся от воспоминания — он звучал точно так же, как тогда в лесу, когда Фридрих пнул его в живот, пытаясь усмирить пленника. Низкое шипение звучало страшно, не по-человечески, холодя нутро. В некоторые минуты он забывался, кто на самом деле находится перед ним...       Аугуст заставил себя отмахнуться от этих мыслей и переключился с обработанных ран на осмотр синяков. Они уже начинали желтеть по краям и он лишь надеялся, что совсем скоро Тэа перестанет чувствовать боль хотя бы от них.        Утолив жажду, юноша откинулся спиной на ствол дерева, благодарно заглядывая инквизитору в глаза.       — Не тревожься, они скоро пройдут, — заметил Тэа волнение Аугуста об иссиня-жёлтых отметинах на его теле.       — Будь добр, съешь еще ягод. Настолько много, насколько только сможешь. Это поможет немного унять жар.       Тэа кивнул и потянулся за еще одной порцией ягод, отправляя их бережно в рот по одной. Аугуст пристально смотрел на него и размышлял, как красный цвет ягод оттеняет красиво очерченные уста. Тэа молчал, но взгляд его был говорящим, проникновенным, намекающим на то, что он заметил, как инквизитор любуется движением его губ. Когда из их уголка просочилось несколько капель сока и устремились вниз к подбородку, Аугуст утратил дыхание. Будто зачарованный он потянулся рукой к этой свежей отметине на светлой коже юноши, бережно и едва ощутимо провёл по губе и подбородку пальцем, стирая сок. Он и не ведал прежде, что тяга к прикосновениям могла зародиться и пробиться в его разуме.        — Спасибо… — полушепот Тэа едве не затерялся в звуках леса, но для Аугуста этот голос звучал так насыщенно и желанно, что казалось, слово было произнесено прямо ему на ухо. Он терялся — была ли это благодарность за ягоды или за заботливое касание, но он не успел как следует об этом поразмыслить, как за спиной раздался чужой грубый голос.       — Доброго утра, брат. Приятно начать день в компании! — сердце Аугуста ухнуло наземь, а тело сотрясло от внезапного панического ужаса. Перед ними, вышедший из чащи, стоял один из братства охотников на ведьм. Это не сулило им ничего хорошего.       Хоть и инквизиция и охотники преследовали единую цель — очистить город от скверны и изловить ведьм, однако соображения и средства, коими они достигали своих целей, сильно разнились. Инквизиция желала предать всех отступников суду, чтобы истинно виновные были наказаны, а действия против церкви прекращены. Охотники же следовали другим побуждениям — их мотивировало не правосудие и торжество справедливости, а жажда награды и наживы. Они преследовали бежавших из-за подозрений людей, если за них была выставлено вознаграждение. Были нередки случаи, когда в сопротивлении охотнику на ведьм человек погибал, были нередки случаи, когда люди, за которыми была устроена погоня вовсе не были отступниками, а лишь от злобы людской попали под клевету и угнетение. Аугуст презирал такой подход, но знал, что городское управление никогда не откажется от помощи охотников — массовая истерия захватила многие европейские города и их не был исключением.         Инквизиция редко занималась беглецами, им хватало подозреваемых и без того. Именно за такие случаи и брались охотники на ведьм, зачастую притаскивая в подтверждение исполнения заказа голову или сердце ведьмы, ссылаясь на то, что безбожница сопротивлялась, а мёртвое тело было несподручно тащить обратно в город из их тайных укрытий в лесах или соседних деревнях. Спина Аугуста покрылась испариной от страха. Охотник вряд ли шел именно по их следу, так как вышел совершенно с другой стороны леса, однако, что ему было совершенно ясно — они точно больше не были в безопасности…