Лютик едкий

Он не ожидал встретить Себастьяна в больнице Святого Мунго. Мартин перевёл взгляд с Сэллоу на дверь кабинета специалиста по проклятиям и тут же её захлопнул. Брат всё ещё находился там и беседовал с целителем на повышенных тонах. Если прислушаться, то даже с закрытой дверью его слова можно разобрать. Себастьян удивлённо выгнул бровь. — … значит едва ли поможет? А что тогда поможет? Вы предлагаете моему брату сидеть и ждать смерти? Пригласите специалиста из-за рубежа, в конце концов! Кто-то должен знать, как вылечить это чёртово ханахаки! При последних словах Генри, глухо доносившихся из кабинета, Мартин закашлялся. Прижал платок к лицу и выплюнул испачканные в крови ошмётки мерзкого жёлтого цветка. Попытался опереться о стену, но не смог нащупать её. В глазах темнело, он споткнулся и начал терять равновесие, но Себастьян успел его подхватить. — Это… — только и сказал он, изумлённо рассматривая кровавое содержимое платка в руках у Мартина. Мартин поспешил смять ткань и убрать в карман, но было уже поздно. — Что ты здесь делаешь? — выпалил он. Бросился в атаку сам, опережая вопросы от Себастьяна. С Сэллоу они едва ли парой слов перекинулись за последний год, с того дня, как он убил дядюшку Соломона. Мартин решил, что с него хватит. Он прикрыл зад Сэллоу в самый-самый последний раз, а дальше пусть тот решает свои проблемы сам. — Что я здесь делаю? У меня сестра страдает от проклятия, если ты забыл. Хотя едва ли Ваше величество снизойдёт до нас, простых смертных, — едко ответил Сэллоу, отпуская и слегка отпихивая его от себя. — А до этого навещал ведь её, какое-то подобие дружбы изображал. Довольно лицемерно, не находишь? — Уж я-то сделал во много раз больше, чем ты, — понизив голос, прошептал Мартин. — Я убил того, кто её проклял, если ты забыл. Он хотел сказать ещё, что ему осточертели манипуляции Себастьяна сестрой. Что он, Мартин, сделал всё, что мог, а всё остальное — забота Сэллоу. Но приступ кашля снова скрутил его, заставив болезненно согнуться пополам и зажать платком рот, из которого снова вылетали кровавые ошмётки-лепестки. — Кто тебя проклял? — в голосе Сэллоу слышалось подобие сочувствия. — Неважно… Никто… — сквозь кашель прохрипел Мартин, сползая по холодной стене. — Нет, подожди… Я читал о чём-то таком. Ну конечно он читал. Он перерыл всю Запретную секцию. Нет такого проклятия или заболевания, о котором Себастьян не слышал хотя бы краем уха. Из кабинета вышел недовольный Генри, захлопнул дверь. Ругаясь сквозь зубы, опустился на корточки перед Мартином, не замечая Себастьяна. — Пей, — сказал резко, суя Мартину в руки пузырёк с зельем. — Не хочу, — Мартин упрямо покачал головой. Это зелье ненадолго замедляет все процессы в организме. Да, проклятые цветы на какое-то время перестанут разрастаться у него в лёгких, но и он сам после этого станет сонным и ничего не соображающим овощем, будто одурманенный опиумом. — Пей, идиот. Чёрт тебя побери, Мартин, пожалуйста, пей! — злые стальные нотки в голосе Генри сменились на почти жалобные. — Нужно выпить, чтобы стало лучше! Пока мы не придумаем, как… Мартин сдался, проглотил мутно-бурое, горькое, пахнущее полевыми травами зелье. Глаза сразу же начали слипаться, обеспокоенное лицо Генри плыло перед глазами. Себастьяна позади он и вовсе уже не видел. Мартин не помнил, как они с Генри добрались домой. Он просто в один момент осознал себя лежащим на кровати в своей комнате, укрытым одеялом. На белом пододеяльнике — крошечные капельки крови. Он всё-таки кашлял во сне. Значит, зелье уже не особо помогает. Такими темпами он просто не сможет продержаться еще полтора месяца летних каникул. В Хогвартсе было проще справляться с этим. Хотя, может, тогда просто болезнь ещё была лишь на начальной стадии? Он сидел с Оминисом на занятиях. Они ходили вместе в Хогсмид. Варили зелья в Выручай-комнате, сидели в крипте, гуляли по Запретному лесу… Как друзья. Они старались помочь друг другу забыть то, что пришлось пережить на пятом курсе, и усиленно пытались жить обычной беззаботной жизнью обычных студентов. Мартин быстро купировал приступы кашля будто бы случайным прикосновением к плечу или рукаву мантии друга. Мерлинова борода, может, лучше было бы Мартину остаться сквибом, коим он считал себя до пятнадцати лет? Сквибы и магглы ведь не болеют магическими недугами? Или всё-таки болеют? В любом случае, тогда он не поступил бы в Хогвартс и не встретил там Гонта. Жил бы себе дальше, помогал брату. Генри занимался лечением магических животных. Собственно, чтобы обработать рану нюхлеру готовым раствором или сделать перевязку жмыру, магические способности особо и не нужны. Да, вправить и срастить кости взмахом волшебной палочки, как Генри, Мартин не мог, но выполнять обычную работу, где нужны лишь руки и мозги, а не магия — вполне. Чем он и занимался с самого детства. Его вполне устраивала такая жизнь, и он уже почти не завидовал учившимся в Хогвартсе сверстникам-волшебникам, как вдруг магия пробудилась в нём самом. Странная, древняя, необузданная, ему иногда казалось, что она разорвёт его на части. Его тело — слишком слабое и хрупкое вместилище для неё. И тело сломалось, дало сбой вместе с психикой. Магия уродливо выродилась в очень редкую и плохо изученную болезнь. Ханахаки бьё. Горькие едкие лепестки жёлтого лютика. — Слушай, плевать, кто она! Маггла, полукровка… Ты же знаешь, я не страдаю идиотскими предрассудками, — Генри тряс его, больно сжимая плечо, после того, как узнал о природе болезни. — Гиппогриф тебя задери, Мартин! Давай пригласим её к нам… Хочешь — подари ей что-нибудь из материнских драгоценностей! — последнее предложение звучит уже совсем отчаянно. Мартин упорно молчал и ничего не говорил о том, из-за кого он харкается кровью и ошмётками едких жёлтых лепестков в белый хлопковый платок. Усмехался про себя. Брат не поддерживает предрассудки насчёт магглов, а что насчёт содомитов? Такие вещи даже и не обсуждались в обществе. Стыдно, грязно, само только обозначение используется как обидное оскорбление. Он уверял Генри, что переживёт. Что это пройдёт. Просто пытался его успокоить. Мартин был рад тому, что Оминис слепой. Что он не мог видеть капельки крови на Мартиновой рубашке. Что кашель можно объяснить просто лёгкой простудой. Если Оминис узнает и отвергнет его, лишит даже просто возможности находиться рядом, разговаривать, касаться мимолётно, это убьёт Мартина. И совсем не в романтичном, а в самом что ни на есть физиологическом смысле — он просто захлебнётся кровавой рвотой. А если в Оминисе сыграет жалость… То это будет ещё хуже. Поэтому Мартин ни за что никому не расскажет. Ни Оминису, ни Генри, который рвёт и мечет, ища способ исцелить брата. В Мунго Генри всё же выбил для него какие-то лекарства помимо замедляющего метаболизм зелья. Объяснил, в каком порядке принимать их днём, пока он на работе. Вечером и утром Генри сам контролировал его. Мартину не хотелось умирать. Не хотелось испытывать боль, кашлять, задыхаться. Но в то же время он понимал, что эти лекарства лишь немного продлят его мучения. Чёрт, даже если Мартин дотерпел бы до возвращения в Хогвартс, едва ли ему и это поможет. Ему будет мало того, что Оминис просто рядом с ним, нет, он хочет, чтобы Оминис касался его, гладил, целовал. Позволял целовать себя. Он вспомнил омут памяти, вспомнил Исидору Морганак и её ритуал лишения боли, лишения эмоций… Может, это поможет и ему? Он попытался представить, понять, что именно делала Морганак, пытался сосредоточиться на своей магии, но внутри всё протестовало, не желая терять эти чувства, пусть и синонимичные пыткам. Не хотелось терять их, всей душой он желал оставить их у себя. Такие мучительно-прекрасные. Мартину казалось, что он начинает сходить с ума. Он вышел на кухню их маленького домика в пригороде Лондона, принялся шарить по полкам, пытаясь найти ненавистное замедляющее метаболизм зелье. Ему нужна небольшая передышка. *** Оминис старался как можно реже выходить из комнаты. Нет, если бы было куда, он бы с удовольствием вышел. Ему не хотелось сталкиваться со старшим братом. Хотя в последнее время Оминису казалось, что он сможет дать отпор, если брат снова начнёт над ним издеваться. Марволо жестокий, подавляющий, он всегда стремился ломать, подчинять, принуждать. Но было ли что-то за этой злой и грозной завесой? Чем старше Оминис становился, тем больше он подозревал, что ничего там нет. Но ещё была жива память о том, как Марволо заставлял его, десятилетнего, под Империусом целовать и вылизывать ему ноги. Как заставил дать Непреложный обет, что Оминис никому об этом не расскажет. Как пытал его и заставлял пытать маглов. Оминиса тошнило при мыслях об этом. И одновременно внутри закипала злость. Схватив волшебную палочку, до боли сжав пальцы, он быстро спустился вниз. Ну давай, чёртов ублюдок, только попробуй сделать что-нибудь. Оминис вспомнил, как Мартин сжигал инферналов в подземелье. Мысли о нём придавали сил. Если Марволо попытается что-то выкинуть, Оминис сожжёт его точно так же. Марволо хуже любого самого мерзкого инфернала. — Молодой господин… Оминис вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Всего лишь их старый домовой эльф. Один из последних символов богатства и роскоши, некогда присущих их семье. Которые теперь таяли, сдувались и обсыпались. Оминис слышал, как отец недовольно высказывал Марволо, что если тот не сумеет выгодно жениться на невесте с хорошим приданым, то им придётся продать фамильный особняк. Такие разговоры удивили Оминиса — раньше ведь и отец, и Марволо были уверены, что для любой чистокровной девицы будет огромной честью вступить в брак с отпрыском рода Гонт. Теперь же они неожиданно осознали то, что Оминису ясно было уже давно. То, что такое сокровище, как его старший братец, никому не нужно, даже будь у них деньги и влияние их предков. И всё же Оминис с опаской ждал момента, когда отец вспомнит, что племенных бычков у него двое, и примется за него. — Молодой господин, к вам гость, — голос эльфа заставил вынырнуть из своих мыслей. — Кто? — Ваш однокурсник, господин. Себастьян Сэллоу. Вот как? И чем же он обязан визиту мистера Сэллоу, который игнорировал его на протяжение всего шестого курса? — Пригласи его, — нахмурившись, ответил Оминис. Он не собирался рвать все отношения с Себастьяном. Всё же Сэллоу был его лучшим другом. Он был первой… родственной душой. Тем, перед кем можно не бояться быть уязвимым. Оминис не думал, что когда-нибудь в своей жизни встретит ещё кого-то, с кем рядом будет чувствовать то же самое. Но затем появился Мартин. Усевшись на диван перед камином, Оминис услышал шаги. — Ты один? Где твой братец? — поинтересовался Себастьян вместо приветствия. — Понятия не имею. Но ты ведь не из-за него пришёл. Что случилось? Хотелось добавить: «снова». Что снова случилось, Себастьян? Ты ведь не пришёл бы просто так повидаться. Только если тебе что-то нужно. Или ты изменился? — Я поговорить. Не о себе. Меня это на самом деле вообще не касается. Но это важно. — О чём ты хочешь поговорить? — О Мартине. — О Мартине? — удивлённо переспросил Оминис. Себастьян ведь перестал общаться и с Мартином. Или Мартин сам перестал? — Давай, м-м… Пройдёмся? Мне, честно говоря, некомфортно тут находиться. Стены давят, и твой домовик уши греет, — проворчал Сэллоу. — Скрэп! Я тебе запрещаю подслушивать нас. Оставайся в доме, — строго проговорил Оминис. Он не особо жаловал эльфа, потому что тот обо всём докладывал отцу и Марволо. Только в Хогвартсе и на каникулах в Фелдкрофте Оминис чувствовал себя в безопасности, не под их пристальным надзором. Они вышли на улицу, а затем Себастьян взял его под локоть и трансгрессировал. Оминис почувствовал резкое давление во всём теле, а затем услышал шум листвы, прохладный ветерок и плеск воды. — Где мы? — поинтересовался он. — Не волнуйся, я не веду тебя в кишащее инферналами и гигантскими пауками подземелье. Мы недалеко от твоего дома, возле кладбища Литтл-Хэнглтона. — Не инферналы, так кладбище, — хмыкнул Оминис. — Плоховато у тебя с фантазией. Он услышал смешок Себастьяна. Тот отпустил его локоть и прошёл куда-то вперёд. Оминис не решился доставать волшебную палочку — тут могли быть магглы. Поэтому он пошёл следом, ориентируясь на звук и ощущая колыхание травы. — Ага. Вот такой, — сказал вдруг Себастьян и, судя по всему, опустился на траву. — Что? Что ты там нашёл? — Да так. Цветок. Оминис сел на траву рядом с ним, и Себастьян вложил ему в руки тонкий стебелёк какого-то растения. — Ты решил подарить мне цветы? Очень мило. Только с чего это вдруг? — Не я, — Сэллоу усмехнулся, но как-то невесело. Он замолчал, и Оминис не стал его торопить. Пусть уж собирается с мыслями. *** Мартин вертел в руках склянку с мутно-бурым зельем. После каждого нового приёма он чувствовал себя сонным и вялым всё дольше и дольше. Наверное, если так продолжится, он когда-нибудь и вовсе не выйдет из этого состояния. Мерлинова борода, он не хотел быть овощем на шее у старшего брата! Лучше уж спрыгнуть с обрыва. — Выпей, только если будет совсем плохо, — проворчал Генри из-за занавески, которая отделяла кухню от гостиной. Совсем плохо — это как? Если дышать не сможет? Вообще Мартину ещё повезло, если это можно назвать везением. Он читал, что у некоторых несчастных, заболевших ханахаки, в лёгких росли розы. То есть к кашлю и удушью добавлялась боль от раздираемой шипами плоти. Стебельки же лютика были мягкими, хотя и безумно горькими. Хотя порою Мартина тошнило настолько сильно, что он думал, что лучше б его раздирало шипами изнутри, чем вот это. — Я напою тебя сывороткой правды. А потом разыщу твою зазнобу и за шкирку притащу сюда, — бурчал на кухне Генри, собираясь на работу. — Это не поможет. Даже если ты напоишь «мою зазнобу» амортенцией, — усмехнулся Мартин. — Почему ты такой упрямый осёл? Хотя бы просто скажи, это твоя однокурсница? Преподавательница? — А если это вообще не женщина? — Да нюхлера тебе в задницу, Мартин, я уже и кентавриху или гоблиншу готов видеть невесткой, лишь бы ты копыта не отбросил. Мартин устало откинулся на спинку кресла, но снова зашёлся кашлем и прижал склянку ко лбу. Ему хотелось, чтобы Генри поскорее ушёл, чтобы хорошенько прокашляться, не ловя при этом обеспокоенно-укоризненные взгляды брата. Мартин терпел из последних сил. Если он прямо сейчас пойдёт и запрётся в уборной, Генри будет стоять под дверью, пока он не выйдет. Может, Генри и принял бы его любовь к парню, но Мартин не хотел раскрывать имя человека… Чтобы Генри не наделал глупостей. С него станется. Он ведь уже успел, несмотря на протесты Мартина, допросить преподавателей, с которыми сумел связаться, насчёт отношений младшего брата в школе. А ведь о природе его болезни он знал всего лишь неделю. О своих похождениях в Хогвартсе, садистских испытаниях Хранителей и стычках с браконьерами Мартин брату не рассказывал. Генри знал ровно то же, что и остальные преподаватели — что Мартин при помощи древней магии остановил чокнутого гоблина. Ему и этой информации хватило, чтобы снова начать гиперопекать его, как восьмилетку. Брат наконец трансгрессировал на работу, пообещав вернуться на обед. Он не оставлял его одного дольше, чем на три часа. Мартин сжал платок, который уже стал постоянным для него спутником. Но заменить его сегодня утром он не успел. Платок был вчерашним, грязным, с засохшими ошмётками крови, стеблей и лепестков. Мерзкое зрелище. Вдобавок к кашлю Мартина ещё и затошнило. Он устроился на полу в ванной, прислонился спиной к рукомойнику. Не было жалости к себе, обиды из-за несправедливости происходящего… Мартин просто чувствовал усталость. И желание хотя бы раз вздохнуть полной грудью. Какое же это счастье — просто дышать без страха выплюнуть лёгкие. Снова треклятый приступ. Вся ванная в грёбаных лепестках, и как внутри него столько поместилось? Как его лёгкие не лопнули от такого количества ебучей травы в них? От запаха цветов глаза болели, чесались и слезились. Хотелось выцарапать себе их, хотелось грызть бортик ванны зубами. Зажать им себе рот, чтобы оттуда больше ничего не лезло. Никакой мерзкой травы. Заткнуть кляпом. Пусть остаётся внутри и гниёт. Всё равно смысла выкашливать это нет, на освободившемся месте тут же появляются новые стебли и бутоны. Он нащупал рукой на полу склянку с зельем. Может, если он выпьет не всю дозу, а лишь половину, то сможет купировать приступ и не превратится в овощ на ближайшие часов двенадцать? Он выпил глоток. Ещё один, совсем маленький. Отбросил склянку с остатками зелья, она ударилась о пол и разбилась. Несколько мгновений тело словно ждало, что ему дадут ещё тщательно выверенную дозировку, а потом его начал бить озноб. Мартин закашлялся и почувствовал дрожь, холод, голова пошла кругом. Этого было слишком мало для того, чтобы остановить приступ, но достаточно, чтобы потерять способность адекватно воспринимать происходящее. Мартин медленно лёг на пол. Он заходился в кашле и чувствовал, что, несмотря на это, его глаза слипаются. Было бы неплохо, если б он задохнулся во сне и умер, не просыпаясь. Но он не уснул, он оказался в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием. Он видел серо-зелёную плитку на полу и тёмные брызги крови. Ему казалось, что он лежал так целую вечность, то проваливаясь в небытие, то снова всплывая, но при этом по-прежнему не в силах пошевелиться и ощущая идущую изо рта пену. Он прохрипел имя Генри, попытался позвать его на помощь, принялся отчаянно бить ногой по холодному кафелю.