Ало-перьевые сны

Странное чувство перемещения в пространстве сопровождается белым следом из перьев, которые сначала кружат в воздухе, словно жёлто-красные осенние листья карабельных садов Лофу, а когда опадают наземь, то теряют весь светлый блик, становясь мокрыми, изуродованными, красного яркого цвета, образуя кровавую дорожку, настигающую девушку. Лебедь не имела при себе в тот момент ничего из одежды, содержащее натуральные перья. Только неприметная накидка. — Подожди! Гремит её оскудневший криками голос, словно и правда раненная птица сбегает от охотника, пытающаяся замести запах останков. Позади серебристая тень, которая движется только с помощью искажения всего вокруг, не отстаёт ни на шаг. Вернее... на каждый шаг Чёрного Лебедя следует три шага преследователя. Они оказываются в лабиринте из лунного света, не пускающего к краям этого алого мира, озаряемого пламенем. Чёрный Лебедь узнаёт этот след, узнаёт тянущие её на себя руки, в следующий момент отбрасывающие этим в полувидимые стены заточения. Боль от ударов и метаний рассеивается по всему телу, сначала отдавая в голову, а затем жутким жжением распространяясь по венам на всё тело, словно другой, новой кровью. Чёрной... — Ахерон! Снова натяжение, снова боль распространяется повсеместно, заглядывая по самую душу в израненную жизнь, едва граничащую с реальностью. Возможно, бросок планировался сильнее, но как только преследователь снова ухватился за чужие руки, грубо впиваясь в кожу запястий, то произошло лёгкое торможение, из-за чего пара секунд неразворотливого движения сблизила их. Лебедь использовала этот шанс, ухватив мучителя за предплечья так, что его руки с её запястий съехали к локтям, всё ещё удерживая рядом с собой да и нависая сверху. — Ахерон! Тут она увидела. Лебедь почувствовала горячие слёзы на своих щеках, как активно они пачкали её имя, пока она смотрела в неродные мутные глаза напротив, не выражающие ничего, кроме холода обычного незнакомого человека. В данном случае, мучителя. Белые пряди волос расходятся в стороны, путаются с чужими руками, когда Лебедь прижимает ладони к скулам охотника, осторожно поглаживая восковое лицо, будто это поможет прийти в чувства. Однако, что прекрасно, экзекуция швырянием прекратилась, и жертву слушали. — Ахерон! Узнай меня! Хуже любых избиений и наказаний были эти глаза. Этот незнакомый взгляд разрушал Лебедя, и она почувствовала себя ещё более разбитой, когда накидка, похожая на тёмный космос, будто исчезла, оставив тело обнажённым. Лебедь знала, что теперь она точно обнажена, и что в её формы так впиваются не из-за чувств и желания, а чтобы по глупости удержать. Вместо жгучих слёз плач перешёл в надрывные крики. А пространство под ними алело теми одеждами и тонкими перьями с каждой новой упавшей слезой. Сдавленное дыхание перешло в особо громкий и сильный вдох. Тело не чувствовалось. Первое, что увидела Лебедь, – неуложеная чёлка, закрывающая глаза. Лицо было мокрым, так и намекая на образовавшиеся сквозь сон слёзы. Но стоило только приподняться на локтях, как чужие ладони мягко надавили на грудь, укладывая обратно. Пальцами убирая слипшиеся воздушные прядки с лица проснувшейся, девушка теряется в этом сиреневом нападке на секунду другую, но потом с явным беспокойством смотрит в заплаканные лилово-янтарные глаза. Лебедь приоткрывает рот от неожиданности. — Ты столько звала меня, но спала как мёртвая, — спокойно поясняет Ахерон, не убирая рук от лица. И вот, кажется, всё на свои прежних местах: совместная спальня, выведенная из мрака небольшим ночником, гирлянда из звёздочек в углу комнаты, полки с книгами, которые всем своим видом показывают, что скоро не выдержат стольких знаний, незанавешанное окно, из которого виды образуют новостройки-небоскрёбы, электронные часы на прикроватной тумбочке, а также там же рядом горстка коробок с лекарствами, тёплое одеяло, укрывающее обеих девушек. И ничего не понимающий партнёр рядом. Как бы хотелось поглаживаний и объятий, только до этого никто не догадается. Лишь руки, готовые что-то делать, висящие марионеткой на постели. Прежнее место. А прежний страх? Тот самый прежний страх Лебедя, что лекарства перестанут помогать от утери, что даже антидепрессанты не будут поддерживать стабилизирующий эффект на память... Что у человека, считающего историю и воспоминания как свои единственные ценности, его радость, его любимого и самого близкого съедят провалы в памяти, активно прогрессирующие в каждой сфере, во всей жизни, словно как трещины на стекле. Боится, что в одно утро та перестанет её узнавать. — Ночной кошмар, — немного наклоняя голову констатирует Ахерон, прежде чем сесть на кровати, поджав по бокам ноги. — Ты... напомни-ка мне то, что помнишь... — Уже более спокойно, но обречённо улыбаясь шепчет Лебедь, рваными движениями всё же приподнимаясь. — Что я должна помнить? Обычный сдержанный вопрос от девушки, так невинно сидящей после ночного кошмара, будто приснился он ей. — Тебе нехорошо, как вижу. Я могу что-то сделать для тебя? — снова безэмоциональная забота Ахерон, вот только израненное сердце молчаливо уповает на то, чтобы она додумалась физически что-то сделать для пострадавшей сама. Лебедь панически боится увидеть в любимых спокойных глазах эту незнакомость и суровую обходительность. Но это приходит за ней в видениях, во снах... — Милая... милая... — всё улыбается Лебедь, стряхнув на себе футболку вниз так, чтобы ткань не мешала распрямиться, когда она встала на колени, играясь руками с лицом Ахерон. — Запомни своё имя, Ахерон. А ещё, что любишь меня, — и снова берёт под скулы точно также, как брала и мучителя. — Я – Ахерон. Я люблю только тебя. Кошмар наяву начал твориться не с болеющим, весьма спокойным контингентом, а с человеком, отдающим на выздоровление первого всего себя. Погибание сквозь ало-перьевые сны заставляет её личность больше не притрагиваться к гаданию на картах на будущее, не смотреть ночью на лунные дорожки, текущие из окна, а просто... погибать от своих чувств, печатающих каждую ночь худший сценарий и проклятые места. Являясь словом. Дрожью. Болью. Безнаказанностью. И ведь было у неё ощущение, будто это – их последняя "встреча". У всех есть прошлое, но у некоторых оно представляет собой безмолвную бездну, наполненную утопленниками. Трудно дышать. *** Наутро молча стоит у кровати, не давая разглядеть, что руками делает. Лебедь подходит со спины, но разницу в росте не получается компенсировать, так что руки с медлительной заботой тянут ту развернуться к пришедшей. Ахерон, заворачивающая инструкцию обратно в коробку, прямо между блистеров, не поднимая взгляда продолжает своё занятие. — Я что-то вспомнила про то, как в клубе отрабатывала фехтование ещё в первый раз с новым мечом. Повторить бы. — С мечом? Это каким? Помнишь цвет или длину? — Спрашивает Лебедь самое лёгкое, что можно спросить, напоминая о большой оружейной коллекции, которую точно не запомнить. — Я назвала его тогда "Эманатор" вообще-то. Лебедь невольно сжала кулаки от радости.