Я тебя не заслужил

Вино сладкое. Настолько, что почти вызывает тошноту. Приторное и липкое. Если честно, слабо соответствует своему названию. Больше похоже на дешевую брагу. Глотку сковывает спазмом после очередного глотка. Красное, вязкое, как кровь, содержимое стакана заливает сознание, наполняя его от края до края блаженным спокойствием. Тело расслабляется, тяжелеет и наливается свинцом. Чугунные веки полуприкрыты и держатся на честном божьем слове. Окидываю пространство вокруг плывущим взглядом. Ищу тебя. Последний раз черная макушка мелькала на периферии добрых полчаса назад. Ты носился со своим телефоном, как заводная белка, что-то бурча под нос и изредка матерясь в мою сторону, видимо с целью яснее передать мне всё, что ты думаешь по поводу, который прятал в своих руках. Конечно, я не спрашивал подробностей. Внутри чесалось неприятное ощущение. Если ты сразу не стал рассказывать, а ограничился лишь неприкрытой демонстрацией эмоций, что тебе не свойственно, значит надеялся, что я спрошу самостоятельно. Значит не рассчитывал просвещать меня первым. А значит это что-то, что мне не понравится. Во всяком случае по твоему мнению. Впрочем, оно редко расходится с моим. Ты слишком хорошо меня знаешь. Только вот и я знаю тебя. И не понимаю, зачем было устраивать этот цирк, заранее понимая, что я прочитаю твои мотивы и не буду подыгрывать. Старался обойти мой негатив? Что ж эффект получился обратно пропорциональный. Возможно выражение на моем лице передало отношение к твоему поведению достаточно ясно. Во всяком случае, уже некоторое время тебя не видно. Как и сигарет, оставленных мной на столе. Значит искать придётся на балконе. Что-то едкое внутри подсказывает, что ты не вернёшься в комнату, пока я не задавлю свое раздражение и не успокоюсь достаточно, чтобы уступить и все-таки спросить. В раздумьях, что же так вывело тебя из равновесия изначально, допиваю свой третий стакан вязкой жижи. Нет. Все же нихуя это на вино не похоже. Раздумья приводят к неутешительному выводу. Скорее всего парой слов твой недавний диалог с бывшим не ограничился. Не знаю, почему именно такое предположение укореняется во мне. Возможно, потому что речь о моем брате. Возможно, потому что стоит перестать врать самому себе и признать наконец, что позорно ревную. Меня каждый чертов раз режет любое напоминание о нем. Даром, что мы сами не общаемся года четыре. Примерно с того времени, как умер дедушка. С его смертью в землю отправилось и последнее, что держало меня в той семье. Он был единственным, кто видел во мне человека, а не незапланированного ребенка или брата-мудака. Не спорю, звание последнего я сам слепил и бросил братишке в лицо, до крови раскроив светлое ангельское личико, что так любили родители. Я вообще заметил, что младшим детям всегда любви достается больше. Все ошибки воспитания и крики оседают на первенце, - часто ошибке случайного залета, убить которого не дали старики, требующие внучат, да поскорее. Естественно брата я не переносил. И с годами ничего не поменялось. А его несвоевременное теперь появление в нашей жизни только подливает масла в огонь. Тогда ты постоянно зависал у нас дома. Юджи был твоим первым во всем. Первый настоящий друг, первая еще такая детская любовь, первый неловкий поцелуй и такой же неловкий первый раз. Конечно, такое не забывается. Что вкупе с моей неуверенностью, комплексами, порожденными ублюдками-родителями и внутренними демонами, вполне оправдывает мое скотское отношение и повышенный сволочизм, выросшие вдвое за последние время. Вот только как объяснить, что вся эта злость — она не на тебя. Она на меня, мое гнилое нутро, вездесущего братца и ситуацию, которую я нисколько не могу контролировать. Не в силах больше оставаться наедине с этими мыслями, заставляю себя подняться с дивана. Пережидаю небольшое головокружение и медленно, но вряд ли так уж изящно вплываю на кухню, шаря слипающимися глазами в твоих поисках. Замечаю курящий силуэт на балконе. Готов спорить, ты услышал мою шаркающую походку заранее и не поворачиваешься из чистой вредности и желания вызвать у меня чувство вины. Которого естественно и близко не наблюдается. Зато новой волной поднимается раздражение. Вот как что-то объяснить тебе, когда объяснять ничего не хочется. Ты же всегда так отлично меня понимал. Почему не можешь понять сейчас. Сглатывая мерзкий привкус, выдыхаю и открываю балконную дверь, предварительно пошкрябав ногтями по пластику. Привычка. Я хожу довольно бесшумно, а ты ненавидишь неожиданные появления. Или собственный невольный испуг и вечные вздрагивания. Ты ведь никогда не признаешься, что именно тебя бесит. И почему ты дергаешься от чужих шагов. Ожидаемо сталкиваюсь с полным игнорированием и идеально ровной спиной. Заталкиваю упрямое злое бессилие поглубже и перехватываю недокуренную сигарету из твоих пальцев. Цокаешь, закатывая глаза. Наконец, удостоив меня своим вниманием, деланно безразлично спрашиваешь. — У тебя что, своих нет? — Так-то это и есть мои. А кто-то нагло вкрысу утащил их из-под моего носа. Усмехаюсь, наблюдая за спектром сменяющих друг друга эмоций на твоем лице. От недоумения до честного возмущения. Конечно же ты специально взял именно мои сигареты. Сто процентов ещё и надеялся, что замечу сразу и приду сюда намного раньше, сорока прошедших минут. Поразительное упрямство. Пускай на улице уже не зима, но простоять почти час на балконе, варясь в собственной обиде и рассчитывая на мою совесть... Тут ты конечно удивил. Впрочем, ты весь день удивляешь меня, то непривычно частым проявлением эмоций, то такой вот показной обидой. Что такое совесть мне в детстве забыли объяснить, а когда позже попытались, выяснилось, что она рудиментом болтается где-то под затылком. Хватает максимум на укол сродни комариному укусу. Отсюда и все мои пороки, все демоны и уродства. — Долго еще будешь на меня злиться? — Я не злюсь. Просто вышел покурить. Смотрю на тебя еще некоторое время и опускаю голову на вытянутые руки, параллельно стряхивая пепел в открытое окно. — Ты из-за него так возмущался? Юджи снова написал? — С чего ты взял, что это он? Стискиваю челюсть, молча давая понять, что думаю об этом вопросе и что отвечать не планирую. Некоторое время мы стоим в тишине. Ты косо поглядываешь на меня, видимо ожидая хоть какого-нибудь объяснения. Я продолжаю отлеживать руки. Сигарета безучастно тлеет, зажатая в пальцах. Спустя ещё пару бесконечных минут, наконец сдаешься, тяжело выдыхая через нос. Тянешься к пачке. — Да, Юджи. Ничего особенного, просто вкинул несколько комментариев по проекту. Уточнил и предложил исправить некоторые факты. Будто они нуждались в уточнениях. Он вообще не должен был это видеть. Не то что комментировать. — Вы учитесь вместе. В одной группе. И все ваши проекты рассчитаны на публику. К тому же ты сам решился выставить эту работу, перекопировав туда добрую половину реальных событий. Говорю это и почти сразу прикусываю язык. Да, вы действительно учитесь с моим братом в одном университете на кафедре изобразительных искусств. Да, в одной группе. И да, все ваши проекты вы презентуете сначала перед комиссией, а потом перед всем потоком. Но вот последние слова точно лишние. Потому что для тебя эти несколько картин были сродни психотерапевтическому опыту. Ты, да и я тоже, если честно, тяжело переживал проживание того периода по новой. Вспоминал, расковыривал старые нарывы, обнажал язвы и пускал кровь. Жестоко упрекать тебя в этом решении. В свое время, пока ты сомневался, я же его и поддержал. Поднять на тебя взгляд теперь страшнее, чем прыгнуть с парашютом. Но я понимаю, что если позволю этим словам просто повиснуть в воздухе, то предам что-то очень важное между нами. Возможно твое доверие. Возможно собственную преданность. Ты выглядишь так, будто узнал, что я убил твою любимую собаку, и еще не понимаешь верить этому или нет. Глаза больные, брови нахмурены, рука замерла, так и не вытянув сигарету из пачки до конца. Тушу свою, вконец истлевшую, и зло растираю лицо ладонями. — Извини. Я веду себя как полное дерьмо. — Да, это ты умеешь. Неприятно. Но заслужено. — Я теряю себя, когда мы говорим о нем. Прости, Мегуми, но я блять просто не выношу его присутствия в твоей жизни. И у меня пока не получается что-то с этим сделать, как бы я не старался. Хочу продолжить, но понимаю, что меня заносит куда-то не туда. Возвращается злость. Поднимается отчаяние. Тот самый ужас, что машет ручкой приветливо каждый раз, стоит мне на секунду усомниться в твоей реальности. В том, что ты действительно рядом. Что по итогу все равно выбрал меня, несмотря на все связывающее тебя когда-то с моим младшим братом. Все самое прекрасное, что я к тебе испытываю, в моем исполнении всегда вырождается во что-то извращённое, мерзкое и грязное. Такой вот пиздец. — Меня несёт. Я пойду. Пока не наговорил лишнего. Дёргаешься в мою сторону, судя по всему в попытке меня остановить. А может испугавшись, что под «пойду» я имею ввиду пьяные похождения по району в поисках приключений на голову. — Буду в комнате. Выскальзываю за балконную дверь раньше, чем ты успеваешь меня остановить. Думаю, нам обоим надо немного остыть. Мне так точно. А в идеале вообще больше никогда не возвращаться к этому разговору. Пусть это и неправильно. Пусть все журналы и сайты твердят, что надо проговаривать болезненные вещи, возникающие в отношениях, семье, у себя лично и так далее. Есть такие черти, чью гниль лучше не поднимать. Пускай лежат на дне своего мутного, трупного озера. Некоторых из них проще никогда не трогать. *** Возвращаюсь в комнату и жадно присасываюсь к полупустой бутылке вина так, словно эта сладкая муть единственное, что может затолкать всех моих демонов обратно на изнанку подсознания. Отчаянное бессилие и подавленная ярость на себя и брата душат и требуют выхода. Нельзя давать им такой возможности. Уже и так, что могли похерили. Грузно заваливаюсь на жалобно скрипнувший диван, сжимаю волосы в ладонях и утыкаюсь лбом в черные кольца на запястьях также, как десять минут назад на балконе. Нужно успокоиться. Заставить себя проглотить всю желчь и мерзость, похоронить их заживо в той могиле, из которой они вечно выползают. Залить ее бетоном, медью, сталью. Неважно чем, лишь бы выхода им больше не было. Пусть варятся там в собственной животной кислоте и разлагаются, раз за разом заново собираясь из липких соплей. Только пусть больше не отравляют собой окружающих меня дорогих людей. Их и так по пальцам одной руки пересчитать. Пусть гниют заживо и отравляют только меня. Им все равно не привыкать. Сколько я так сижу, судорожно пытаясь вырвать собственные патлы, крашенные в цвет воронова крыла, чтобы отличались от Юджиных? Не помню. Но в какой-то момент обнаруживаю, что не только больше не один в комнате, но и мои попытки облысеть кто-то упорно, тем не менее осторожно пытается прекратить. Насилу оторвав голову от скрывающих мое лицо запястий, утыкаюсь в твой живот. Ты стоишь напротив. Так близко, что на секунду я снова удивляюсь. Как я не услышал твои шаги, если все мое существо уже черт знает сколько лет настроено исключительно на тебя. А главное каким образом не сразу почувствовал, как ты пытаешься прервать мой акт самобичевания. Тем не менее, собственные расслабленные теперь руки, покоятся в твоих ладонях. Одна из которых перебралась на мою макушку, аккуратно почесывая раздраженную кожу головы. Стыдно до пиздеца. За собственную истерику. За эту мерзкую слабость. Прикрываю глаза, отдаваясь твоим пальцам, готовый вот-вот позорно замурчать как жадный до ласки брошенный и одичалый кот. Поддаюсь ближе и веду носом вслепую чуть выше, согревая прохладную после твоих посиделок на балконе кожу своим дыханием. Ты пахнешь сигаретами и моим одеколоном. Свободной рукой заползаю под просторную футболку, перебираю твои ребра. Очерчиваю большим пальцем подтянутые мышцы пресса. Твоя рука сжимается на моих волосах. Никак иначе ты не выдаешь своего состояния. Кажется, даже пульс не меняет скорости. Вот у кого нет проблем с самоконтролем. Все также не открывая глаз, приподнимаю край футболки, оголяя напрягшееся вмиг тело. Черт бы побрал твои собственные комплексы. Каждый раз доказывать, что ты прекрасен во всех своих проявлениях, иногда утомляет. Но я не жалуюсь. И не устаю доказывать. Словами и действиями. Губами и пальцами. Если придется, я готов делать это вечность. Если ты позволишь эту вечность быть рядом. Провожу языком от впадины пупка выше к месту, где сходятся ребра. Ближе к сердцу. Чувствую сквозь кожу, как оно наконец сдается и ускоряет свой ритм. Как ты начинаешь дышать чуть чаще. Как твоя ладонь сползает за заднюю часть моей шеи, прижимая ближе. Хотя кажется ближе только под кожу. Растворится по венам. Смешаться с кровью. Освобождаю вторую руку, которая тут же ложится на твою поясницу и ползет вверх, оглаживая позвонки, с силой проходясь по мышцам спины. Язык продолжает исследовать талию. Чувствую твое напряжение. Ты кладешь уже обе ладони мне на плечи, проминая их, напряженные и затекшие, впиваясь ногтями в кожу. Тяну твою майку выше, намекая. Ты спокойно снимаешь ее, откидывая куда-то вбок. Смотришь на меня зачарованно, слегка поплывшим от выпитого ранее взглядом. Съезжаю ладонью на внутреннюю поверхность бедра. Вторую опускаю поверх тазовых косточек. Поднимаю на тебя глаза. Глупо задавать вопрос теперь, но по-другому я не умею. Смотрю преданно, побитой виноватой псиной, пока ты гладишь ласково за ушами и по щекам, трогаешь мои губы, оттягиваешь нижнюю и бесстыдно водишь большим пальцем по чуть выпирающему левому клыку. Приоткрываю рот и провожу языком по подушечке. Тяну твои шорты вниз вместе с бельем. Ты выдыхаешь тяжело и переступаешь через упавшую одежду, одновременно с этим заваливая меня спиной на диван, седлая мои колени. — Мы оба не готовились. В противовес дыханию голос ровный, спокойный, выдающий сухой факт. — Взаимный петтинг? Криво улыбаюсь, а ты закатываешь глаза, зеркаля мою ухмылку. Смотрю на тебя также снизу-вверх, только теперь ты нависаешь надо мной, уперев запястья по обе стороны от моей головы. Невозможно красивый. — Я тебя не заслужил. Улыбка стекает с лица, сменяясь хмурыми бровями. Ты наклоняешься ниже, опираясь на локти и тяжело вздыхаешь, закрывая глаза. — Заткнись. Целуешь сразу глубоко, будто действительно пытаешься заткнуть меня, моих демонов и мои страхи. Представляю, как ты заебался наблюдать за этим самоедством изо дня в день. Что поделаешь? Тысячи лет не хватит, чтобы поверить, что ты добровольно выбираешь меня раз за разом. Отвечаю на поцелуй, вгрызаясь в твои губы, голодным зверем. Пытаюсь таким образом показать всё то сумасшедшее, сжирающее, что вызывает во мне твоё присутствие. Меняю нас местами, спускаясь поцелуями на линию челюсти. Одержимо вылизываю шею. Зарываюсь пальцами в твои волосы. Ловлю каждый сбившийся выдох. Люблю тебя слышать. Ты редко позволяешь себе быть сколько-нибудь громким в постели. Что наедине, что в жизни ты словно отыгрываешь отведённую тебе роль. Наверно поэтому мы так хорошо понимаем друг друга. Мы похожи. Весьма похожи, что бы не говорили другие. Возвращаюсь к твоим губам, несдержанно притираясь бедрами ближе к твоим. Собственные штаны начинают ужасно мешать, а облегающая безрукавка, когда-то нагло спизженная из твоего гардероба, затрудняет и без того тяжелое дыхание. Стягиваю ее порывистым движением, чем ты сразу пользуешься, припадая ртом к моей груди и ключицам. Вылизываешь края татуировки, сжимаешь в пальцах сосок, вызывая приятную боль. Кусаешься, ухмыляясь моему сбитому почти стону. У самого в глазах черти танго отплясывают. Мы дрочим друг другу медленно, с оттяжкой. Так, чтобы до звёздочек перед глазами. Чтобы также сладко, как забытое на столе вино. Вязко настолько, что соль на коже чувствуется приторным красным. Так, что остаётся только слепым котёнком судорожно тыкаться тебе в шею и шептать лихорадочное. Мегуми Мегуми Мегуми Прикусывать мочку уха, стараясь не перестараться. Потому что кроет до того сильно и страшно, что ужас поднимается на поверхность. Орет, что не бывает такого. Что не заслужил. Что всё это просто затянувшийся сон. Пусть и знаю, что не мог мой мозг придумать такого. До тебя и не знал даже, что так бывает. Ты крепче сжимаешь мои волосы на затылке, оттягивая голову и жадно вылизывая дергающийся попытками в полноценный вдох кадык. Боль подталкивает ближе к краю, и я впиваюсь зубами в твое плечо, глуша рычащие стоны. Уже не сдерживаясь ты сам мелко, прерывисто стонешь мне в висок, срываясь на неразборчивый шепот. Тоже близко. Так близко, что те самые звёздочки моросью разбегаются перед глазами. Тебя хватает ещё на пару движений. Кончаешь молча, сжав зубы так, что я слышу скрежет. Несмотря на топящий тебя оргазм, не только не останавливаешься, но ускоряешь собственные движения на моем члене, подталкивая меня за грань. Быстро. Горячо. Так, что сомнений не остается - с тобой куда-угодно. И за грань И на смерть Реки крови для тебя и во имя тебя. Только попроси. Падаю вслед за тобой, прогрызая твое плечо по ощущениям до кровавого месива. Во всяком случае, судя по сиплому выдоху, ногтям, впившимся мне в лопатку, и привкусу железа на языке, было больно. — Бля... прости. Судорожно выдыхаю приглушённые частым дыханием извинения, любовно оглаживая твою шею чистой рукой. — Пиздец, Рёмен. — Прости, Мегуми. Как можно нежнее и осторожнее выцеловываю наливающийся кровью синяк под твое тихое шипение. Лёгкий подзатыльник прилетает неожиданно, но вполне заслуженно. Посмеиваясь, перекладываю голову на твое здоровое плечо, стараясь отдышаться и протолкнуть воздух в уставшие лёгкие. Снова оттягиваешь меня за волосы, на этот раз медленно, ласково, заставляя посмотреть в темные глаза, отливающие зеленью. Влажной, аспидно-серой, как после продолжительной грозы. Проводишь чистой рукой по моему лбу, зачесывая непослушную челку назад. Целуешь веки, нос, сползаешь к губам. Посрать на нехватку кислорода. Посрать на саднящие от долгих поцелуев и алкоголя губы. Отвечаю, захлебываясь благодарностью и всей той извращённой любовью, на которую только способно мое гнилое сердце. Прижимаю тебя ближе. Так чтобы сплавились в одно. Чтобы разделить невозможно было. Чтобы даже ножом по живому бесполезно. — Я пиздец тебя люблю. Блять... просто нельзя так. — Можно... можно. Я тоже люблю. Сто тысяч раз. Только не кусайся так больше. Я на секунду решил, ты мне плечо оторвешь. Пиздец больно. Смеемся одновременно, и я ещё раз ласково обвожу место укуса языком. Как преданная псина, зализывающая раны. Преданная и виноватая. Вино остаётся недопитым. Брошенным собирать пылинки, кружащие в воздухе. Вытираю руку о простыню. Все равно менять постельное. Ты осуждающе хмуришься, но повторяешь за мной. Мы оба достаточно вымотаны последними событиями, как морально, так и физически, чтобы тратить силы на душ или хотя бы поиск влажных салфеток. Заваливаюсь поверх тебя, стараясь лечь так, чтобы не было тяжело, пускай знаю, что ты более чем способен вынести мой вес, не такая уж большая у нас разница в комплекции. Тихо, но все ещё остаточно сбито продолжаю сопеть в район твоей ключицы. Чувствую лёгкий поцелуй в макушку и пальцы в волосах. Вторую руку кладешь на мой загривок, невесомо почесывая чувствительную кожу. Урчаще выдыхаю, зарываясь носом ближе к шее. Никогда счастья не видел, но если это оно, то готов голыми руками убить любого, кто попробует отобрать. Засыпая, не прекращаю думать, как же охуенно мне повезло. Стараюсь гнать подальше чертей, нашептывающих, что рано или поздно это всё равно закончится. Что однажды ты устанешь терпеть меня, мой мудацкий характер, ядовитые слова и отравленную любовь. Словно чувствуя направление моих мыслей, обнимаешь крепче и переплетаешь наши голые ноги. Топишь в своем тепле, запахе, спокойствии. Снова и снова хоронишь моих демонов. Доказываешь, что даже такой пропащий человек достоин любви и ласки. Напоследок оставляю короткий поцелуй на острой челюсти, окончательно проваливаясь в топкий сон.