Underage

Я видел, как он на неё смотрит. Как стряхивает с щеки сахарную пудру от моти, как помогает стянуть шёлковой лентой волосы и как радуется тому, что она смеётся с его шуток. Я всё чаще чувствовал себя третьим лишним. Это последнее, что мне хотелось бы чувствовать рядом с ним. — Фушигуро, ты с нами? — Кугисаки тянется к коробке с пиццей, и Итадори молниеносно оказывается рядом, вкладывая в ее руку аппетитный треугольник. Я киваю и отвожу взгляд в сторону. Тело цепенеет. Снова. — Ты сегодня особо угрюмый, — Итадори улыбается мне, и сердце предательски сжимается. — Может, это поможет? — замахиваясь и отправляя в мои ладони жестяную банку, подмигивает он. — Откуда у тебя чухай*? — я впиваюсь в банку взглядом; она холодная и слегка влажная. — Годжо-сенсей достал, — весело отзывается Итадори, щёлкая крышкой и прикладываясь губам к фруктовому алкогольному напитку. — Я что, невидимая? Дай-ка и мне! И я хочу сама выбрать вкус! — Кугисаки перегибается через кресло в попытке выхватить чухай из пальцев Итадори, но тот вовремя убирает руку в сторону. — Прости, Куги. Банки всего две, — он пожимает плечами, и Нобара хмурится, отбрасывая корочку от пиццы в коробку. — Жмот, — она поднимается на ноги и стряхивает с юбки невидимые пылинки. Дверь закрывается с таким грохотом, что с потолка сыпется штукатурка. Мы с Итадори смотрим друг на друга. Он встаёт первым. — Подожди, — я поднимаюсь с дивана следом, словно по инерции. — Она же… — Юджи кивает в сторону двери, — Обиделась. — Дай ей остыть. Иначе влетит. Мне стыдно, но я не хочу, чтобы он шёл за ней. Хочу, чтобы хотя бы сейчас из нас двоих он выбрал меня. Пусть это будет не самая моя честная победа, но точно одна из самых желанных. — Ты прав, — он улыбается куда-то в сторону. — Не хочу, чтобы она вылила чухай мне на голову. В конце концов, он офигенно вкусный, а? Наши банки чокаются друг о друга, будто знаменуя победу, и я прижимаюсь губами к жестяному краю, сощуривая глаза. Сладость ананаса бьет по рецепторам, в желудке разливается тепло. Перехватываю треугольник пиццы из коробки и блаженно прикрываю глаза, оседая на диван. Юджи приземляется рядом и касается плечом моего. Мне приходится приложить титанические усилия, чтобы не заляпать томатным соусом белую футболку. — Мегуми, можно вопрос? — Итадори задумчиво покручивает банку в пальцах. — Полагаю, что ответ «нет» не принимается? — говорю как можно ровнее и проклинаю свой голос за то, что он дрожит. — Тебе нравится Нобара? — карие глаза скользят по моему лицу в поиске ответа. Я замираю, крепче сжимая жестяную банку в пальцах. Сердце делает прыжок с переворотом. — Что? — мой вопрос звучит совершенно по-идиотски, но это единственное, что я способен выдавить из себя сейчас. — Нобара, — повторяет Юджи. — Ты влюблён в неё? Я несколько раз моргаю, словно это должно улучшить мой слух, потому как я не вполне уверен, что правильно его услышал. Или понял. Или всё сразу. — Знаю, может, я лезу не в своё дело, — он запускает пятерню в волосы, взъерошивая их. — Просто… Мне нравится, как всё у нас, понимаешь? — Нет, — честно отвечаю я. — Я типа… Я не хотел бы… — Юджи массирует пальцами переносицу, качая головой, — у меня вдруг появляется желание встряхнуть его, чтобы скорее услышать ответ. — Я не хотел бы, чтобы нам приходилось делить тебя. Желудок сжимает невидимая рука. — Так, ладно. С тебя достаточно. Передам Годжо-сенсею, что это твоя последняя банка в этом месяце, — я поднимаюсь с дивана, забирая чухай из руки Итадори, но он вцепляется в мою кисть, сжимая пальцы кольцом. — Я не пьяный, Фушигуро, — он хмурится. — Да, приятель, конечно, — мягко произношу я, хлопая его по плечу. — Фушигуро, — твёрдо произносит он. Что-то на дне карих глаз заставляет мои колени подкоситься. Я опускаюсь на диван, не сводя с Юджи взгляда. Мы ничего не говорим — кажется, даже не дышим. Я готов поклясться, что слышу, как движется секундная стрелка часов. — Я думал, что в Нобару влюблён ты, — срывается с моих губ. — Я? — на губах Юджи расцветает улыбка, медленно превращающаяся в заливистый смех — тот самый, что всегда с такой лёгкостью менял мои органы местами. — Нет, Кугисаки крутая! Но она мой друг, а друзья… — он осекается, поглядывая на меня из-под упавшей на лоб чёлки, — Друзья — это не те, в кого можно влюбляться, да? — Да. Думаю, ты прав, — с легкой улыбкой и тяжёлым сердцем отзываюсь я. — То есть, представляешь, если бы ты был влюблён в меня? — улыбка Юджи становится похожа на гримасу, — Или я… Я был бы влюблён в тебя. Я прикладываюсь губами к жестяной банке. Отчаянно хочется пить. В горле словно застряла дюжина раскалённых углей. Я решаю пойти ва-банк. Судя по выражению лица шамана, терять мне уже нечего. — Так представь, Юджи, — я смотрю на него. — Представь и скажи, что бы ты сделал, будь ты влюблён в меня? — Я… Думаю, я… — он вскидывает взгляд на часы, воодушевляясь. — Ого, а мы засиделись! Уже время отбоя! — лепечет шаман, поднимаясь на ноги, — Ну, я побежал! — слова Итадори бьют хуже пощечины. И я собираюсь подставить ему вторую щеку. — Юджи, — мой голос настигает его у двери. Я не могу его отпустить. Не сегодня. Не сейчас. — Знаешь, что бы сделал я, будь я в тебя влюблён? Его лицо оказывается в моих ладонях прежде, чем я успеваю подумать о том, как сильно я буду жалеть о последствиях. Я знаю — жалеть я буду в любом случае. Так лучше уж жалеть о том, что сделал, чем о том, что не попытался. У губ Итадори вкус груши. Я накрываю их невесомым, почти вежливым поцелуем и держу глаза открытыми. Тёмные ресницы шамана очаровательно трепещут, когда он зажмуривает свои. Аккуратно касаюсь уголка его рта прежде, чем отстраниться, но, словно впав в транс, тянусь к нему снова, склоняя голову. Итадори похож на коробку моих любимых шоколадных конфет — попробовав одну, остановиться уже невозможно. — Приоткрой рот, — шепчу, удерживая алеющие щеки Юджи в ладонях. Язык нажимает на губы, пробегается по ряду нижних зубов и толкается внутрь — сначала мягко, потом требовательнее, принося с собой вкус ананаса и сплетаясь с языком напротив. Юджи то и дело бьется о меня подбородком и носом, неумело прижимая мой язык зубами. Я знаю, что украл его первый поцелуй. От этой мысли мозги превращаются в кашу. Мы отстраняемся друг от друга лишь когда закончится воздух, задыхаясь и сталкиваясь лбами, смеёмся, пытаясь прийти в себя. Первым это делает Юджи — я слышу, как он шарит ладонью по поверхности двери в поисках резной ручки. Но я не дам ему сбежать. Не дам сделать вид, что ничего не произошло. — Тебе не хочется узнать, что случилось бы дальше? — нахожу его руку, сплетая пальцы. — Фушигуро, я… — начинает он, и я останавливаю его коротким поцелуем в подбородок. — Я знаю. Всё нормально, — цепляю пуговицу его фланелевой рубашки. — Позволишь? Он кивает и сглатывает. Пальцы трясутся, когда я высвобождаю полупрозрачные пуговицы из петель — они выдают мою нервозность с головой. Рубашка с тихим шорохом падает нам в ноги; я мягко скольжу ладонями по плечам шамана, снова вжимаясь губами в губы напротив. Итадори приветственно приоткрывает рот — это почти очаровательно. Его отзывчивость подстёгивает меня. Пальцы Юджи несмело цепляют края моей футболки, и мы отстраняемся друг от друга, но только на мгновение — то самое короткое, когда моя одежда отправится на пол — к его. — Кто-то может войти, — шепчут губы Итадори в сантиметре от моих — я почти не могу соображать. — Так посильнее прижми дверь, шаман, — улыбаюсь я, маршируя пальцами по его крепкому животу — прямо к ширинке тёмно-синих джинсов. — Ты… — он опускает взгляд вниз, останавливая мою руку. — Я всё сделаю. У меня нет опыта. Но я соображу — тело подскажет. Оно становится удивительно сообразительным рядом с Итадори, это даже пугает. — Ты тоже… Тоже сними, — бормочет Юджи, когда его джинсы вместе с бельём оказываются на полу. Я беспрекословно выполняю его просьбу и мягко раздвигаю коленом крепкие бёдра. Мой пах касается его, и я не могу удержаться от тихого вздоха. Кожа Итадори такая горячая. — Чёрт, — пальцы бесконтрольно дрожат, когда я пытаюсь обхватить нас обоих, прижимаясь к нему ближе. — У тебя больше, — обижено выдыхает Юджи, заставляя меня хрипло рассмеяться в пустоту. — Хватит разглядывать, — на пробу провожу вспотевшей ладонью вверх-вниз, и смех превращается в задушенный стон. Я смотрю на Юджи — взгляд карих глаз плывущий, пьяный, а зрачки, как два чёрных озера, и меня затягивает на их дно — затягивает давно, с самой первой секунды, с момента нашей самой первой встречи. — Фушигуро… — хрипло шепчет он, находя мои губы. Сильное тело Итадори дрожит в моих руках, а губы что-то неустанно лепечут — так тихо, что я едва его слышу. Мне бы хотелось сделать для него что-то большее, чем простое прикосновение, но из-за волнения я даже не могу ровно двигать кулаком — пальцы то и дело соскальзывают. Я представлял наш первый раз по-другому, а в итоге из-за возбуждения мне совсем отшибло мозги — хочется лишь бездумно толкаться бёдрами, прижиматься губами к пульсирующей венке на шее и ставить отметины под самой челюстью, зная, что форма шамана обязательно скроет его алым воротником, но в тайне надеясь, что фиолетовый цветок не ускользнёт от острого глаза Кугисаки. Сейчас — в эту секунду — Итадори Юджи не принадлежит никому, кроме меня, и мне хочется, чтобы это мгновение длилось вечно. — Можно и мне… — Итадори тяжело дышит, зажмуривая глаза. — Можно и мне прикоснуться к тебе? По голосу шамана я понимаю — он нервничает. Нервничает гораздо сильнее, чем я. Я молча киваю и ослабляю хватку. Легкие обжигает огнём, когда тёплая ладонь Юджи ложится на основание. — Сухо, да? — спрашивает он, притягивая пальцы к губам. Шаман скользит по ним языком, смачивая, и снова возвращает руку на место. Я уверен — на моём лице написано всё недоумение этого мира. — Что? — он мягко фыркает мне в губы, — Так ведь лучше. — Боже, только не говори мне, что этот ублюдок даёт тебе советы, как себя вести, — раздраженно выдыхаю я. — Если бы я давал ему советы, ты бы уже стоял на коленях, — голос двуликого призрака Сукуна звучит слишком громко в тишине комнаты. — Катись к чёрту! — орет Итадори, сжимая виски. — Нет, Юджи, он прав, — мягко касаюсь его плеча. — Я спущусь. Я неловко сползаю на пол между его ног прежде, чем шаман успеет запротестовать. Паника подступает к горлу. Не знаю, что я собрался делать. Уголки губ трескаются, когда я широко раскрываю их, подаваясь вперёд. Закрываю один глаз. Неудобно. Но с губ Юджи срывается рваный стон, и вся моя неуверенность испаряется. Остаётся только одно — желание услышать этот потрясающий звук ещё раз. Я отбрасываю волосы со лба назад и толкаюсь вперёд до упора. Горло першит. Итадори стонет снова. Снова и снова — пробегается языком по губам и откидывается головой на дверь, вцепляясь в дверную ручку до побеления костяшек. Розовые волосы разметались по лбу, личико раскраснелось, а пальцы вдруг оказываются в моих волосах, вполне умело собирая их в импровизированный хвост. Он непроизвольно толкается бёдрами, и я удерживаю их, скользя губами по основанию. Итадори скулит и извивается в моих руках, умоляет не останавливаться и двигаться быстрее, а я только и успеваю, что соскользнуть назад и зажмуриться прежде, чем его сильное тело задрожит, и прямо мне в лицо брызнет тёплая вязкая струя. — Чёрт. Фушигуро, — он соскальзывает на колени и заискивающе скользит взглядом по моему лицу. — Прости, я… Было так приятно, что я… Юджи шарит ладонью по полу в поисках своей рубашки и обтирает мою щеку рукавом, виновато сводя брови на переносице. Не то, чтобы меня это сильно волновало, но я определенно не был готов к тому, что во время моего первого в жизни минета мне без предупреждения кончат на лицо. — Какое неуважение, Итадори, — хриплый смех Сукуна нарушает повисшую тишину. — Закрой свой поганый рот! — Юджи сжимает ладони в кулаки. — Ты злишься? У тебя злое лицо. — Нет. Я в самом деле не злюсь. Мне льстит то, что Юджи было так приятно, что он не смог сдержаться. Но есть ещё одна вещь, которая меня беспокоит, и, судя по тому, что ладонь Итадори мягко ложится на мой пах, он собирается это исправить. — Здесь маленькая капелька, — шаман подаётся вперёд и скользит кончиком языка по моей щеке. — Итадори, — поворачиваю голову в сторону и ловлю его губы своими, приоткрывая рот. Мы падаем на пол и целуемся. Юджи нависает надо мной, двигая кулаком — унизительно признавать, что ему удаётся держать ритм гораздо успешнее меня. Его пальцы — горячие и немного влажные — мягко нажимают на головку, отодвигая кожу, размашисто скользят вниз, и всё повторяется снова. Я цепляюсь за его шею, широко раздвигая бёдра. Мне хочется большего. Его близость делает меня ненасытным, и я проклинаю свою неопытность. Проклинаю свои неловкие движения рук, проклинаю слишком громкие вздохи и тело, предательски умоляющее о разрядке. Я мог бы делать это всю ночь. Мог бы наслаждаться его дыханием на моей шее и полных губах на моих ключицах. Мог бы отпустить его только под утро, но моё тело вероломно капитулирует, заставляя перепачкать тёплую ладонь. — Если бы я был влюблён в тебя, то определено сделал бы вот так, — хрипло произносит шаман и подносит пальцы к губам, вбирая их в рот. Я уверен, что становлюсь пунцовым, как герань. Надеюсь, этого не видно в тусклом свете настенной лампы. — Ты сумасшедший, Юджи, — сталкиваю его с себя и поднимаюсь на ноги. — Завтра рано вставать, — бросаю в него джинсы; тело всё ещё приятно ломит. — Воспользовался мной и выставляешь за дверь, жестокий маг? — Юджи драматично прикладывает ладонь ко лбу, надувая губы. Я смотрю на шамана из-за плеча, натягивая белье. Не хочу его отпускать. Хочу, чтобы он остался со мной. Хочу воспользоваться миндальным маслом, покоящимся на дне моей прикроватной тумбы. Хочу, чтобы губы болели от поцелуев, а мышцы ныли от напряжения. Хочу проваляться в кровати до утра, вплавившись друг в друга. Хочу, чтобы эта ночь принадлежала только нам двоим. — Фушигуро? — Итадори приподнимается на локтях, вопросительно заглядывая мне в глаза. — Думаешь, Годжо-сенсей заподозрит что-нибудь, если ты останешься ночевать в моей комнате? — Так он уже всё знает, — спокойно отзывается шаман, лениво натягивая боксеры. — Вообще-то напоить тебя чухаем было его идеей. По его словам по-другому разговорить не получилось бы. Сердце пропускает удар. — Скажи, что это шутка, — сжимаю губы в тонкую полоску, чтобы они не дрожали. — Да брось, Фушигуро. Сработало ведь. Я открываю и закрываю рот, пытаясь вернуть себе дар речи. У меня стойкое ощущение, что меня обвели вокруг пальца. — Я буду спать с краю. Одеяло постараюсь не перетягивать, но ничего не обещаю, — Итадори смеётся и ложится на мою кровать, протягивая руки. Я падаю в его объятия. Может быть, иногда не так уж и плохо быть обманутым.