Ничего удивительного

      Сегодня Михаэль появился на работе с разбитым носом. Естественно, он, как придурок с заниженной самооценкой извинился за свой внешний вид, сказав что-то про гололёд, весну и обувь. "Интересно, как можно так поскользнуться, чтобы получить явные следы побоев на лице?" — вот что волновало Сеченова, когда тот осмотрел коллегу беглым взглядом после закономерного вопроса о случившемся.       Казалось бы, его зам всегда выглядел опрятно и аккуратно. Никаких нареканий: синий костюм выглажен, борода и усики прилизаны волосинка к волосинке,не говоря ещё про ухоженные кудри. Но сейчас Сеченов чувствовал себя матерью, встречающей сына на пороге после драки с уличными мальчишками.       Михаэлю повезло: на носу не осталось горбинки, только огромный синяк. Разбита изящная нижняя губа справа. Едва раздражены костяшки, те синяки на кистях наливаются бóльшей синевой. Определённо его побили. Возможно, лежачим: он то и дело морщился, сгибаясь в бок.        Но кому это нужно было, за что так жестоко и почему Штокхаузен врёт? Стыдно? Допустим. Но он не мальчишка. Повод не может быть слишком наивным, как например: "по пьяни" или " поспорили". Михаэлю на минуточку сорок два года! Он уважаемый зам, в прошлом перспективный учёный, автор диссертаций. Ну не могли его поколотить просто так.       Почему это волновало Сеченова? Возможно, потому что сегодня работы было в четыре раза меньше. Все перспективные проекты за последний месяц были запущены в разработку едва ли сутки назад. В пору было организовать себе выходной, да побыть человеком в конце концов, но нет, Диме больше всех надо, и он приперся на рабочее место, намереваясь снова окунуться во вдохновение чистейшей науки. Однако, науки не было, вдохновения тоже. Был Михаэль с платком у носа. Кажется, тот периодически кровоточил, вот зам и не расстаётся с карманным тканевым товарищем.       Нельзя сказать, что интерес к Михаэлю был обусловлен только внезапной скукой Сеченова на работе. Неловкий немец не зря оказался на столь высоком посту. Без личной привязанности и глубокой товарищеской симпатии никуда. Академик натурально застыл на входе, когда уважаемый коллега поздоровался с ним с утра. Флегматичный Дмитрий в тот момент не сдержал ни удивления, ни беспокойства, взволновав этим Михаэля, будто пристыженного своим видом. Расспросы плодов не дали. Собственно, за глупость лжи Сеченов уже успел про себя ругнуться.        С утра прошло время и до обеда. Академик редко по-настоящему обедал. Он не голодал, но часто отказывался от еды во имя науки. С появлением в его жизни Михаэля обеды стали потихоньку возвращаться. Но на завтраки товарищ учёный ходить отказался категорически. Любое упоминание еды с утра заставляло его в сердцах кривится от подступающей тошноты. Как тут думать о свершениях,когда,пардон, наружу выворачивает от мыслей о тяжести в желудке с самого утра!       Но сегодня инициатором пойти поесть был как раз Дима. Возможно из вежливости,возможно для повода поговорить. Штокхаузен не вставал из-за рабочего стола с тех пор как пришёл. Дмитрий ненароком задумался, а не били ли его по ногам. И снова мысли о положении зама нагоняли странной тревоги. Нарушать субординацию не хотелось, но Сеченова точно можно было назвать роботом, если бы он не был по-человечески любопытным.       На вопрос о еде Михаэль отозвался скромным отказом и пожеланием приятного аппетита. Отчего-то упрямство вечно покорного Миши сейчас вызывало ощущение раздражения, как при детях, которые на всю кухню декламируют отказ от манки с комками.       Дмитрий Сергеевич не ответил сразу, наблюдая как немец тянет платок к носу, хмурясь от того, что не может сосредоточиться на писанине в бланке бюджета на месяц. А после на рабочий стол опустилась белая коробка аптечки. Михаэль зря поднял голову слишком резко. Пришлось зажать нос крепче и уже с вопросом смотреть на шефа.       — Не должно так сильно и часто кровоточить. Вы мучаетесь уже полдня, это не может так продолжаться в самом деле. — Сеченов сел на стул напротив немца, вынув из аптечки пакет с сухим льдом и активировав его. Этот маленький мешочек принесёт спасительную прохладу, снимет отёк и остановит кровь. Синяк убирать поздно, но тем не менее. — Позволите, товарищ?       Михаэль стушевался такой заботе. Тем более, шеф опять пропускает обед, только теперь из-за него. Но к чему сопротивляться? Ещё немного, и он зальёт кровью какой-нибудь важный документ. Михаэль осторожно убирает платок, стирая струйку крови чуть выше губы и прикрывает глаза, когда охладившийся пакетик касается переносицы.       Сначала больно и неприятно, потом отпускает и снова едва жжет от охлаждения. Михаэль молча уводит взгляд куда-то в сторону, избегая изучающего серьёзного взгляда Сеченова. Шеф бывает таким, когда особо серьёзно задумается или ведёт пятый час операции. Сегодняшняя ситуация и рядом не стоит с прочими, так к чему такая серьёзность?       — За что вас так? — Спросил Сеченов спустя минуту перекладывания компресса по переносице. Он спрашивал без обиняков, зная, что получит чёткий ответ. — В ложь про гололёд я не поверю, Михаэль.       — Дмитрий Сергеевич... — Начал было Шток.       — Я за него. Итак, друг мой, правду. — Сеченов на момент убрал компресс, убеждаясь в том, что отёк спадает. Однако в ответ Михаэль сначала нахмурился, а потом надолго замолчал, терпя холод, щипавший кожу. Мужчина принял виновато-напряженное выражение, снова глядя в сторону, лишь бы не на шефа.       — За некое знакомство, которое... Не угодило толпе неравнодушных товарищей. — Под конец вышло как-то раздраженно. Его мурлыкающая речь делала момент более неловким.       — Вас с кем-то... Застали? —Особенностью Дмитрия Сергеевича был его прекрасный ясный ум, которому нетрудно было сложить два факта: сами побои и маленькое пятно засоса, вылезавшее из-под нелепо чёрной рубашки под унизительно синим костюмом. Оставалось перемножить это на новости за связи зама. Вот вам уравнение, равное тому, что Михаэль невовремя посетил свою пассию, за связь с которой прямолинейно и получил. Разговоры со светилом советской науки всегда были удивительно кратки и точны даже на самые болезненные факты, происходившие по его вине, увы, нередко.        Оттого ответ Михаэля не заставил его зайтись в удивленном вздохе или словесных возмущениях, он принял всё с хирургической выдержкой. Однако, неужели за перепих с простой барышней так сразу бьют в лицо?Или Мише повезло увести жену какого-нибудь партийца? А может просто не угодная партии диссидентка? Роковая Американка?...       — Это был мужчина. Ладно, Сеченов сам себе соврал. Щемяще больно засосало под ложечкой. Наверное, от новости о чужих предпочтениях стало спокойнее воспринимать своё личное, черт возьми, никуда не годное нетоварищеское отношение. А может, это всё преданная честность Михаэля, которая была так ценна в их новаторской работе на Предприятии. В любом из случаев академик чувствовал, что совершил одновременно и обличение и принятие чужого доверия. Между ними никогда не было секретов. Это незыблимая часть их негласного рабочего соглашения. Без этого не быть ни одному, даже самому исполнительному товарищу заместителем министра промышленности СССР.       Михаэль смотрел на чужое лицо твёрдо, хоть и несчастно. Хватило смелости признаться в ориентации? Поздравляю, милый, вывел таки слона из шкафа посредь комнаты. Теперь ждёшь кары? Но как осуждать за это? Как хмуриться в это избитое чужими кулаками лицо, если от одной только возможности избавить Штока от этих следов осуждения сердце разгонялось быстрее цепной реакции атомной бомбы?       Нет, ради приличия можно отпорицать, закон и всё такое. Соблюсти приличия, зайтись тирадой, ткнуть лицом в недостойное поведение. Но Миша взрослый мальчик, глупо грозить ему пальцем, когда у самого Сеченова на лице написано: "арестуйте меня, отведите на Красную площадь и расстреляйте в назидание". Больше хотелось глупо простить, закрыть глаза на это. А ещё больше хотелось отодвинуть ворот чужой рубашки и поверх того засоса оставить свой. Не в знак покровительства, а в знак защиты.       Удивительно чувствовать ревность к тому, кого не знаешь, верно? А вот Сеченов умудрился. Странная симпатия, обернувшаяся дерзким беспокойством, вызвала жаркую липкую испарину под рубашкой. Ну уж нет, решено. Никогда больше заместитель не появится на рабочем месте в таком виде.       Сеченов сглатывает долгое молчание и задаёт странный вопрос:       — Ваш?       — Что? — Голос Михаэля беспокоен.       — Ваш мужчина?       — Нет... Случайный любовник. Из театра. Академик долго молчал после этого, с нечитаемым выражением лица глядя на немца. Он всё ещё прижимал холод к чужому носу, а сам бродил взглядом по щекам, глазам, лбу и губам с мелкой ранкой. Немец молчал, напряжённо экономя вдохи. По его виску, кажется, скатился пот. Слишком контрастно отразилось это напряжение с возникшим плавным поцелуем у здорового уголка губ, который Сеченов произвёл с сочувствующей нежностью.       Выражение эмоций вышло забавным. Дмитрий давно не целовался, вышло невинно, с личной галочкой приятного ощущения колючей щеки под губами. Сопротивления или шока не было — так, лёгкий мандраж и постепенно опустившиеся плечи помощника.       Так просто обещать защиту. Делать вид, что ты самый умный, раз гарантируешь избавиться от тех, кто, кажется, делает все по закону — бьёт по лицу извращенцев вроде вас двоих. Не сексуальная революция конечно, кого они удивят этим. Нашли что представить искушенной публике. Секс в Советском Союзе был, есть и будет. Даже если это касается только личной спальни заместителя и директора охренительнейшего предприятия в мире.       А с другой стороны, как же легко от осознания факта того, что ты не один. В чужих руках сила и действительная возможность спасти тебя. По человечески у них всё верно: притерпелись, доверились, сидят и даже целоваться не умеют: просто жмутся губами, сплетают холодные от компресса пальцы. Великовозрастные дети, сбежавшие от непринятия.       Академик скоро отстранился, смаргивая обпьяняющее наваждение. И без слов понятно, что теперь они на одной стороне. Он протянул товарищу руку, вставая.       — Идём, надо смыть кровь.       — Но Дмитрий Сергеевич...       — Да?       — То, что вы узнали...       — Те товарищи — не заслуживают звания советского гражданина. А вы заслуживаете мужчину, за связь с которым не будете осуждены.       Михаэль помолчал. Благодарности в его глазах стало на целую вселенную больше. Он выдохнул так, если бы до этого не дышал вовсе. Грудь под рубашкой и пиджаком плавно опустилась в естественное положение. На лице, до этого несчастном и убитом стыдом, заиграла лёгкая, отчасти нервная улыбка. Он принял жест, встал на ноги и так же за руку вышел с академиком из кабинета.        Отныне замдиректора Предприятия 3826 скрыт от общественного осуждения личным покровительством любви и заботы Дмитрия Сеченова.