Только ты меня видишь {18+}

      Принц Хёнджин ненавидел эти шумные балы и званые ужины, которые его неугомонная мать устраивала с завидной регулярностью. Покой библиотечных стен и влажный воздух королевской оранжереи были для него милее постоянного внимания её пьяных, вульгарно разодетых гостей.       «Вы так прекрасны». «Мой принц, вы невероятно красивы сегодня!» «Выглядите безупречно!» «Ваш наряд великолепен». «Разве возможно быть настолько сногсшибательным…» «Один ваш взгляд разбивает мне сердце!»       Хёнджин каждый раз признательно кивал комплиментам и снисходительно улыбался незнакомцам, признавая, что красота — его неотъемлемая часть, а обижаться на осточертевшие признания — глупо. Им любовались, как картиной в королевской галерее. Им восхищались, словно он был небожителем. О нëм мечтали, влажно и часто. И осыпали лестью так обильно, словно она должна была стать его единственной пищей. Однако до красоты его души никому из многочисленных поклонников не было дела, как принцу не было дела до приторных пьяных речей.       От очередного признания или, быть может, шампанского, что было его сегодняшним спутником, Хëнджина начинало мутить. Свой долг на этот вечер он выполнил: отсмеялся дюжине глупых шуток местных графов, пригласил на танец очередную перспективную — со слов отца, — но глупую — по собственным ощущениям — девицу, подыграл тройке рассказов хмельной матери и сам испил достаточное количество алкоголя, чтобы с чистой совестью сбежать с затянувшегося праздника. Однако он не выпустил из рук свой почти опустевший бокал и вместе с ним, виляя меж опьяневших гостей, направился прочь из душной залы по путанным коридорам и бесконечным лестницам — в прохладу небольшого крытого сада, где разыскать его могли разве что особо приближённые слуги.       Хëнджин намеревался остудить голову и недолго посидеть перед сном в тишине под прозрачным куполом, по волшебству архитекторов делавшим далëкие звëзды чуть ближе и ярче, однако на его излюбленном месте, лавке под цветущей розовой магнолией, уже кто-то сидел… А быть здесь никого не должно было, ведь эта часть дворца слыла закрытой для всех посторонних личной территорией королевской семьи. Даже садовник заглядывал сюда в строго определённые часы; родители, впрочем, появлялись не чаще пары раз в месяц, за это Хëнджин и любил безлюдную живописную оранжерею. Но сегодня приватности его укрытия помешал какой-то наглец. Хëнджин уверенно направился прямиком к нему и тут же услышал тихое, абсолютно спокойное: «Добрый вечер», — и от невозмутимости незнакомца мгновенно вспылил:       — Что вы здесь делаете? — воскликнул он без приветствия, торопливо приближаясь по неосвещённой тропинке к тëмной, неузнаваемой фигуре. К нему медленно обратились чужие, серебристые в неясном свете сумерек глаза. Брови незваного гостя изогнулись, будто тот о чём-то крепко задумался, но через миг этот мужчина, нет, скорее юноша, тихо отозвался с искренним непониманием:       — Хм-м… Отдыхаю.       От его спокойного голоса Хёнджин слегка стушевался, но от желания оказаться в одиночестве не отказался. Он в пару глотков допил шампанское, шумно вдохнул и стал отчитывать незнакомца серьёзным тоном:       — Вы находитесь в Королевской оранжерее. В этой части дворца могут находиться лишь члены семьи и некоторые доверенные слуги. И что-то я не припомню вас в числе ни первых, ни последних.       — Ом-м… — юноша склонил голову, не отводя туманного взгляда. — Прошу меня простить. Здесь… так непередаваемо пахнет весной, что я подумал, что это Солнечный сад, открытый для ближайших подданных Его светлости на время бала, и не смог отказать себе в удовольствии заглянуть хотя бы ненадолго.       — И тем самым вы нарушили всякую субординацию, — продолжил корить Хëнджин. — Солнечный сад находится под открытым небом перед главным входом дворца, и только слепой спутал бы его огромную территорию с этой оранжереей!       На выпад принца незнакомец хмыкнул, пошарив рукой поблизости от лавки, нащупал что-то, встал и уважительно поклонился.       — Ещё раз прошу прощения. Если подскажете, где выход, я незамедлительно избавлю вас от своего присутствия.       — Туда, — без лишних слов Хёнджин резко кивнул в направлении двери и слегка пошатнулся от накатившего головокружения.       Незнакомец выставил перед собой тонкую трость, закрыл глаза, склонил голову, словно прислушивался к далёкой, еле слышной мелодии, и ещё раз извинился. Он медленно зашагал в направлении выхода, шурша тростью о гравий, а Хëнджин проводил его недовольным взглядом и уселся на освободившуюся лавку, сжимая пустой фужер. На стекле отразились серебристые отблески глядящих сверху звёзд, алкоголь в крови заставил их поплыть. Хëнджин ослабил ворот накрахмаленной сорочки и прикрыл уставшие глаза. Вокруг стало тихо. Лëгкая прохлада легла на горячую кожу. Аромат оживших после зимы цветов медленно проникал в лёгкие. Умиротворение начинало окутывать тело, несмотря на остаточное недовольство, так и не утихающее в душе.       «Только слепой спутал бы…»       Спустя пару мгновений, а может, целую сотню секунд, до Хёнджина вдруг дошло, и он сорвался с места, сгорая от нахлынувшего стыда.       — Подождите! Стойте!       Он пробежал по тропинке к выходу из оранжереи, выбежал в коридор, соединяющий строение с комнатами дворца, но никого в нём не обнаружил.       — Простите меня. Я не хотел вас обидеть. Я просто…       Хёнджин шептал пустоте коридора ненужные извинения и ещё долго искал незнакомца в бесконечных переходах собственной усадьбы. Он так и не нашёл его и в комнаты свои вернулся удручённым и измотанным.       «Ну и дурак…» — корил себя Хёнджин, заваливаясь на широкую постель прямо во фраке и брюках. Двигаться больше не было сил, и сон настигал его против воли. Однако даже в своих ночных видениях Хёнджин продолжил поиски: то бежал без остановки, то плутал в бесконечных лабиринтах, то бродил впотьмах, а когда он всё-таки отыскал Его среди призрачных деревьев и полупрозрачных цветов, вокруг серебряных глаз незнакомца отчего-то горели те самые хороводы далëких звёзд, на которые Хёнджин в тот день так и не взглянул.       С утра принца терзала головная боль. Он проснулся измотанным и недовольным. События ночи казались ему нереальными, но образ странного гостя никак не желал стираться из памяти. Хёнджин решил, что всё же был недостаточно пьян для того, чтобы серебряные глаза ему просто привиделись, а это значило, что он, пусть и неумышленно, обидел незрячего юношу, забредшего в его оранжерею по случайности. Совесть мучила, и, уже намываясь в собственной ванной, Хёнджин строил план грядущих поисков и решал, кого позвать на помощь первым: работника, который руководил рассылкой приглашений на бал, или управляющего, который знал почти каждого гостя в лицо.       Учёба принца должна была начаться лишь через пару часов, так что, решив при случае переговорить с управляющим, Хёнджин не спешил и медленно готовился к очередному однообразному дню: переодевался в свежую светлую одежду, укладывал влажными пальцами отросшие тёмные волосы, сбрызгивал запястья туалетной водой и шёл на завтрак. Он мог бы просить подавать его прямо в комнату, но и так проводил в своих покоях слишком много времени и потому предпочитал посещать столовую, где для него одного накрывали часть огромного стола.       Помимо привычного омлета с беконом, ароматных медовых булочек и холодного кофе сегодня на скатерти ярким пятном выделялась небольшая синяя коробочка. Под ней лежала записка. Непривычно широкими буквами на бумаге было выведено извинение за нарушенный накануне покой и уверение, что в коробке самые лучшие во всей стране конфеты.       — Кто принёс это? — Хёнджин тут же окликнул камердинера, и тот почтительно поклонился.       — Сын придворного астронома передал, Ваша светлость. Мы всё проверили, там действительно сладости, — парень кашлянул, смущённо добавив: — Правда очень вкусные.       — Хм. Спасибо, Рики. А давно он принёс их? Хотя это неважно… Можешь привести его ко мне? То есть, нет, — Хёнджин отчего-то начинал путаться в словах. — Я сам к нему приду. Где он?       — Я не знаю, Ваша светлость. Простите, он давно ушёл. Попросить управляющего найти его?       — Да. Но приводить сюда не надо. Только уточните, где он сейчас, и позовите меня.       Паренёк убежал, и, пока его не было, Хëнджин не знал, чем себя занять. Несмотря на то, что вопрос поиска ночного незнакомца разрешился сам по себе, принца терзало до странного болезненное предвкушение. Аппетит пропал, мысли в голове путались, захотелось выпить чего покрепче. Принц поковырял омлет, глотнул кофе и перечитал записку. Буквы выглядели странно, словно выводил их ребенок, только-только научившийся старательно писать, оттого Хëнджин задумался, мог ли это послание написать сам слепой юноша. На пятой минуте утомительного ожидания Хëнджин открыл коробку — в ней не хватало пары конфет — и попробовал сладости. Те действительно были чудесными и почему-то исчезали с невообразимой скоростью.       Когда слуга наконец вернулся и сообщил, что пославший сладости сидит в своей комнате в башне астрономии, Хëнджин закрыл опустевшую коробку, подорвался и проследовал за камердинером. Его привели к простой деревянной двери в одном из пролётов у лестницы противоположной части дворца. Хотя Хëнджин любил смотреть на звезды, в невысокой башне он бывал редко и уж тем более ничего не знал про сына придворного астронома.       — Он там, Ваша светлость, — кивнул слуга. — Что-то ещё нужно?       — Нет, Рики. Можешь идти. Спасибо.       Вопреки уверенному тону голоса, в груди принца разливалось необъяснимое волнение. Недолго поколебавшись, Хёнджин всë-таки постучал в дверь, услышал глухое приглашение войти и прошёл в небольшое, очень тёмное помещение. Плотные шторы делали всё вокруг серым, и Хёнджину пришлось проморгаться, чтобы различить хоть что-нибудь. Обстановка была аскетичной: небольшая кровать с тумбой у окна да пара шкафов, никакого декора, никаких светильников, разве что пара лишних подушек на заправленной кровати. Вчерашний незнакомец сидел за письменным столом, перед ним лежали какие-то бумаги и карандаши, по правую руку покоилась трость.       Не вполне понимая, как начать беседу, Хёнджин сделал несколько шагов, чтобы разглядеть того, с кем собирался заговорить, и вгляделся в его лицо. Бледные глаза напротив контрастировали с длинными тёмными ресницами, лоб обрамляли короткие чёрные волосы, на пухлых губах не было и следа краски. Юноша был худым и таким бледным, что принцу на миг показалось, что перед ним — самый настоящий вампир. Как и накануне, незнакомец повернул голову на звук, тихо поздоровался и спросил, что от него нужно, и мягкость его голоса заставила все дурацкие мысли Хёнджина испариться.       — Я хотел бы извиниться, — начал он нерешительно и замолк.       Лицо напротив приобрело удивлённое выражение. А через мгновение узнавания юноша встал и поклонился, заговорив:       — Ваша светлость. П-простите, я не понимаю…       — Вчера в оранжерее я был пьян, оттого груб и некорректен.       — Должно быть, здесь какая-то ошибка, — недоумевал юноша. — Вам совершенно не за что извиняться. Это я не должен был находиться там. Ещё раз прошу меня простить. Вам ведь передали сладости и мои извинения?       — Передали. И я хотел бы кое-что прояснить.       — Что именно?       — Вы сами написали ту записку?       — Д-да.       — Но вы, очевидно, незрячи?       Юноша кивнул, и принц недоумённо поднял брови.       — Тогда как же вы смогли её написать?       — Я… Ну… На ощупь. Если хотите, я могу показать, — он передёрнул плечами, развернулся к столу и начал разыскивать что-то среди бумаг, и Хёнджину снова стало неловко.       — Нет-нет, не надо, как-нибудь в другой раз. Я не хотел бы особенно вам досаждать. Лучше расскажите, где вы взяли эти конфеты?       — Я… — юноша повернулся обратно и завис. Хёнджин уточнил:       — Это же не секрет?       — Ну… Нет. Не секрет. Я сам их сделал.       Теперь Хëнджин выглядел ещё более удивлённым. Он не хотел подвергать сомнению чужие слова, но просто не мог сдержать скептицизма в голосе.       — Прости, но в это поверить ещё сложнее, чем в то, что ты можешь писать. Ох. То есть «вы».       — Я знаю, как это звучит, но это не пустое хвастовство. Я могу повторить всё на ваших глазах, если будет угодно.       Юноша выглядел настолько бесхитростным и решительным, что принц Хёнджин снова стушевался и начал говорить ещё более сбито.       — Не нужно повторять, я верю тебе. То есть «вам». Просто подобные навыки удивляют. Снова прошу меня простить за… невежество.       — Да бросьте, Ваша светлость. Если сладости вам понравились, я обязательно сделаю для вас ещё.       — Тогда я был бы признателен, если бы ты… Вы… Если бы вы ещё раз порадовали меня…       Собственное внезапное косноязычие раздражало принца, но утешало хотя бы то, что собеседник не видел его то растерянного, то недовольного лица. Хёнджин тряхнул головой, приводя мысли в порядок, и попросил:       — Простите, можем мы всё-таки перейти на «ты»?       — Как вам будет удобно.       — В таком случае ты можешь звать меня просто Хёнджин. Без титула. Я уведомлю слуг, что тебе это дозволено, если узнаю наконец твоë имя.       — Феликс, — юноша снова почтительно склонил голову, а принц повторил, словно пробуя звучание на вкус.       — Феликс? Очень необычное имя для наших широт. Оно что-то особенное значит?       — Лишь то, что мой дед был сумасшедшим. На смертном одре он приказал отцу назвать меня так и никак иначе. Говорил, что с таким именем меня будут сопровождать успех и постоянное везение, но, как вы уже могли заметить, везёт мне не слишком-то часто. Я вечно попадаю в передряги.       — Какие, например?       — Ну, не так давно я заплутал в Королевской оранжерее, за что меня, по-хорошему, полагалось казнить.       — Думаю, тебе всё же везёт, — принц наконец ухмыльнулся, — ведь казнить тебя я не собираюсь. Скажи, Феликс, а как давно ты во дворце?       — Около полугода, Ваша светлость.       — Просто Хëнджин.       — …Хëнджин, да.       Произнеся имя принца вслух, Феликс закусил губу, словно не мог поверить, что ему дозволено вот так вольно общаться с будущим королём. Сам Хëнджин от мягкого звучания своего имени на чужих устах не смог сдержать улыбки. Из-за этого странного знакомства его переполняли непривычные эмоции и неисчислимое количество вопросов.       — Значит, полгода. Но я не встречал тебя раньше. Ты что, всё время сидишь здесь? Один?       — Практически. С моим недугом не то чтобы есть большой выбор, чем заняться, так что обычно я сижу здесь и пишу, что приходит в голову. Иногда, как сегодня утром, досаждаю поварам. Иногда помогаю прачкам. Если у отца есть время, мы гуляем, но обычно днём он отсыпается, так что я почти не выхожу на улицу. И в иных частях замка почти не бываю. Разве что на балах.       — Я и на них тебя не видел.       Феликс как-то обречённо вздохнул.       — Меня мало кто замечает. Прибавкой к слепоте, ты будто сам становишься невидимкой. Люди стараются не обращать внимания на калек, а на ваших ужинах всё внимание неизменно приковано к королевским особам. Вы окружены десятками людей. Гости пьют, шумно развлекаются и шутят, я же тихо сижу за дальним столом и, конечно, совсем не танцую, чтобы не привлекать лишнего внимания. Я бы и вовсе не приходил, но отец настаивает, что мне нужно покидать свою обитель хоть иногда, из уважения к нему меня здесь терпят, а я не пренебрегаю гостеприимством и прихожу. Хотя я не люблю чужие взгляды и лучше бы оставался здесь.       В голове принца что-то щëлкало. Его захватывала то жалость к новому знакомому, то интерес, то единство их мыслей. Хёнджин жадно расспрашивал дальше, ощущая внезапную теплоту, которой никогда не испытывал к прочим сверстникам.       — Значит, тебе не нравятся наши званые ужины? — спросил он и тут же понял, как некорректно прозвучал вопрос.       — А тебе? — поинтересовался Феликс искренне, и Хëнджин вдруг понял, что этот юноша будет отличным собеседником, перед которым не нужно притворяться.       — Терпеть их не могу.       — Слишком шумно…       — Да! И шутки графов такие глупые, что мне порой стыдно смеяться над ними.       — А нужно?       — Приходится. Как и подыгрывать матери с рассказами.       — Надо отдать королеве должное, она каждый раз придумывает новые концовки своих историй. А вот ваш концертмейстер всегда играет одно и то же.       Хёнджин неподдельно удивился. Ему казалось, он был единственным, кто выучил программу вечера наизусть — ведь все остальные гости на балах вели себя так, будто не слушали те же мелодии по кругу каждый месяц.       — Ты успел заметить? — уточнил принц. — Сколько раз ты бывал на ужинах?       — Три или четыре. Но у меня хорошая память, потому я могу перечислить список всех блюд в порядке их подачи и песен по времени исполнения. Салаты выносят под «Мир безграничен», под «Сонату дождя» подают брускетты, а морепродукты — под Песнь Шин Ми.       От удивления Хёнджина прорвало на восклицание.       — Боги, неужели я не один такой?! Мне кажется, что я скоро смогу сыграть эти дурацкие мелодии сам, так они приелись! А ведь я много раз просил оркестр поменять репертуар, они даже выучили что-то новое, но мама так любит это старьё… Не понимаю, как ей не надоело. Мне вот от одной приветственной мелодии становится тоскливо!       — Зато десерты подают под «Первую любовь», — попытался подбодрить Феликс. — И они всегда чудесные.       — Соглашусь, — Хёнджин широко улыбнулся. — Хотя уже сомневаюсь, что они дотягивают до уровня твоих конфет. Кажется, к следующему балу мне придётся нанять тебя кондитером.       — Лучше уж концертмейстером. Или сразу управляющим. У меня всё же есть амбиции.       Принц не сразу сообразил, что Феликс так иронично высмеивает свой недуг, но когда до него дошло, они вдвоëм расхохотались искренне и честно, и Хёнджин, давно не ощущавший такого взаимного понимания, вдруг сообразил, что они так и стоят друг напротив друга в небольшой тёмной комнатке.       — Может, прогуляемся? — спросил он. — Пойдём в Солнечный сад, а по дороге ты расскажешь, как всё-таки попал в оранжерею.       Судя по изменившемуся выражению лица, перспектива выхода из собственной комнаты не особо радовала Феликса. Он поник, но всё равно кивнул и начал шарить рукой в поисках трости.       — Если не хочешь, не пойдём, — тут же сообщил Хëнджин, — я просто предложил.       — Всё в порядке. Я и сам собирался пройтись. Только, прости, я медленный.       — Это ничего. Я никуда не спешу.       Когда они просто стояли друг напротив друга, Феликс выглядел совершенно обычным, однако теперь необходимость идти в незнакомое место рядом с Хëнджином делала его не слишком решительным. Юноша набрал побольше воздуха в лёгкие, словно пытался успокоиться. Он сделал несколько шагов к шкафу, на автомате открыл дверцу и выудил оттуда накидку. Трость кочевала из руки в руку, когда Феликс одевался и поправлял одежду, а Хëнджин засматривался на эти движения, не совсем понимая, как незрячий человек может действовать так растерянно в одну секунду, и уверенно — в другую.       Спустя минуту они вдвоём спускались из башни вниз по лестнице. Юноша рассказывал, что за время проживания во дворце он выучил несколько маршрутов и привычно следовал им: до уборной, кухни, кабинета отца, прачечной и обратно. Когда же привычный для Феликса путь закончился у поворота к кухне, шаги его заметно замедлились. Хëнджин внимательно следил за чужими движениями и не знал, как лучше себя вести, его одновременно тянуло помочь и в то же время не хотелось лишать спутника самостоятельности, потому он шёл чуть впереди и старался ориентировать его на каждом повороте или пороге. Он направлял Феликса голосом, а сам сдерживал желание просто взять нового знакомого за руку, чтобы придать уверенности его действиям. Так, здороваясь по пути с камердинерами и проходящими мимо слугами, они неспешно прошли в холл, а оттуда вышли на главную лестницу из дворца. И хотя весеннее утро было прохладным, сам Хëнджин, чтобы не отлучаться на переодевание и не заставлять Феликса ждать — как был в льняной рубашке и брюках, так и направился в сад.       Они вышли на главную аллею, и лёгкий ветерок окутал их ароматом первых цветов, а яркое солнце приветливо расцеловало бледные лица. Феликс водил тростью перед собой, почти не касаясь земли, чутко прислушивался к окружающей действительности, а ещё зачем-то смотрел по сторонам, часто-часто моргая. Они неспешно шли вперёд и говорили о неизменном меню утомительных ужинов, песнях, которые им нравятся и ненавистны, всегда неожиданной смене времен года, и чем больше времени Хëнджин проводил с Феликсом, тем интереснее ему становилось. Юноша казался необычным во всём: он то говорил огромными витиеватыми предложениями, то смущённо замолкал. Он честно и открыто отвечал на все вопросы и при этом очаровательно стеснялся. Он искренне улыбался, а через секунду по его лицу пробегала тень тоски. Хёнджин не помнил, когда в последний раз разговаривал с кем-нибудь столь настоящим и живым. Воодушевлённый новым знакомством, принц совсем позабыл о том, что у него были назначены уроки страноведения и экономики. Феликс, с которым так легко было болтать, казался ему более интересным собеседником, чем все знакомые вместе взятые, и, пока они неспешно шагали по дорожкам парка, он терзал его вопросами, порой совсем друг с другом не связанными. Когда они завернули с главной аллеи на одну из многочисленных тенистых тропок, Феликс тихонько прошептал:       — Этот сад действительно огромный. Даже стыдно, что я мог спутать его с оранжереей.       — К слову об этом. Как всё-таки ты оказался там? — подхватил Хëнджин. Нахмурившись, Феликс ненадолго задумался.       — Под конец вечера я устал от шума, захотел проветриться, но отца не нашёл. Официант подсказал мне, куда идти, но я, видимо, вышел не в тот коридор и растерялся. Думал сориентироваться на ходу и просто пошёл на запах магнолии. Но вместо Солнечного сада пришёл в оранжерею. Там было тихо и очень хорошо. Я просто наткнулся на лавку, решил посидеть и отдохнуть. А потом пришли… пришёл ты.       Хëнджин сразу вспомнил свои неаккуратные слова, брошенные накануне, и стыд снова зажёг его щеки.       — Прости меня, я не должен был вести себя так пренебрежительно. Просто не привык, что там может быть кто-то, кроме меня, и вспылил. И я хотел извиниться ещё вчера, но не нашёл тебя. Ты как-то очень быстро ушёл.       — Когда я понял, с кем встретился, то решил не испытывать ваше терпение и сразу пошёл обратно на звуки музыки. Вернулся в зал. А потом отец увёл меня.       — Прости за испорченный вечер.       — Мой принц. То есть, кхм, Хëнджин… Не стоит извиняться. Это была моя ошибка. Да и, в конце концов, теперь я иду по Солнечному саду, как и хотел. Правда, я даже отдалённо не представлял его масштабов.       — Но ведь ты бываешь здесь с отцом.       — Да, изредка. И обычно мы не заходим глубоко. У него больные ноги, а один я не смог бы зайти так далеко: слишком много переменных.       — Переменных?       — Ну, те вещи, которые я не могу контролировать. На тропинках могут быть ямки, колдобины или кочки. В лицо может прилететь какая-нибудь ветка. Или паутина. Или шмель… В общем, одинокие прогулки — развлечение не для слепых, — закончил Феликс с грустью, и Хëнджину захотелось как можно скорее избавить его от тоски.       — Если хочешь, мы можем иногда прогуливаться здесь вместе. Я бы предупреждал и направлял тебя, если бы ты заходил не туда, куда нужно. И отгонял шмелей, чтобы тебе было спокойно. Что скажешь?       Принц ляпнул это и только потом понял, что, должно быть, слишком наседал. Феликс вдруг остановился и заморгал. Он выглядел совсем растерянным, и его дрогнувший голос выдавал неверие.       — Это же шутка?       — Кхм. Нет. Это вполне серьёзное предложение, — уверил Хёнджин.       — Не слишком ли это большая честь для калечного? — недоумевал юноша. — Вы ведь можете гулять с кем угодно и когда угодно. А я и так создаю вам неудобства.       — Никаких неудобств. Мы ведь неплохо проводим время прямо сейчас, — сказал принц и опасливо уточнил: — Разве нет?       — Д-да, но… Если честно, я подумал, что вы просто решили проверить, действительно ли я слепой, чтобы… — Феликс смущённо зашептал: — Чтобы всё-таки наказать за пребывание в оранжерее, если нет.       Хёнджин искренне удивился и хотел было возмутиться, что никогда бы не стал заниматься такой ерундой, но вдруг сообразил, что в глазах прислуги и всех окружающих, должно быть, его обычная нелюдимость выглядит как равнодушие и высокомерие, а указание на чужие ошибки можно принять за надменность. Однако он не хотел терять единственного толкового собеседника, потому, немного подумав, сформулировал мысли, чтобы звучать наиболее убедительно и честно:       — Феликс… Я правда не собираюсь тебя наказывать. Наоборот, я хотел бы ещё раз извиниться сам. Мне правда жаль, что в оранжерее я не подобрал подходящие слова и был резок. И как бы так сказать. Я не хочу гулять с кем угодно. Я устал от постоянного внимания. На меня вечно пялятся, от меня постоянно чего-то хотят, а ты… Прости, но ты единственный человек во всей округе, кому до моей внешности, титула и меня самого нет дела. Ты не такой заумный, как учителя и наставники. Не такой приземлëнный, как мои ровесники и слуги. Не такой отстранённый, как родители. За наш недолгий разговор мне ни разу не пришлось приукрашивать фразы или что-то придумывать, я просто был собой. Поэтому я был бы рад просто болтать с тобой иногда. Как с другом.       — Как с другом… — эхом повторил Феликс шёпотом.       А через мгновение Хёнджин искренне улыбнулся, читая тихое согласие по его губам.