Поездка

Дом – это место, в которое хочется возвращаться. Дом – это чувство защищённости и целостности. Дом – это частенько люди, которые тебя окружают. А что это для него? Мысли мечутся лихорадочно, хаотично: слишком много потрясений, – дайте передышку! – слишком много эмоций для того, кто недавно чувствовал себя мертвецом, слишком, слишком, слишком… Слишком много вообще этого «слишком». В ушах звенит, а голова тяжёлая, земля кажется такой родной и мягкой… Шахматы ловит равновесие, шатаясь. Хочется спать, но он держится, не желая так просто показывать очередную свою слабость. Допоказывался уже, хватит. Покер и так видел слишком много, что тогда, что совсем недавно. Нельзя снова ему доверять. Обожжётся. Кстати, о нём… Прямая спина, скрытая бежевой, но ему кажется, что бронзовой толстовкой, идеально прямая, и это так неестественно, неправильно, что аж в глазах рябит. Погодите… Рябит? С тихим шелестом стратег медленно опускается на колени. Покер сразу тут как тут – руки на плечах оказываются мгновенно, либо же ему так кажется. Ну да, наверняка кажется – Покер же не умеет телепортироваться… Или умеет? Как долго он пробыл в себе? Азартный молча тянет наверх, ставя на ноги, но не отпускает. Проверяет, грохнется тот снова или нет. Шахматам хочется от безысходности рассмеяться: ну вот, его теперь вообще ни во что ставить не будут. Мало того, что душевно слаб, так ещё и физические показатели на нуле. Тюфак херов. От отчаяния он готов ругаться всю ночь: тихо, сквозь зубы шипя, проклиная себя и свой мир, такой жестокий и несправедливый. «Ну вот, теперь он ведёт себя, как подросток», – бьётся в голове обречённое, натянутое, отчего хочется смеяться и рыдать одновременно. Покер будто видит все его чувства насквозь, поджимает губы, странно меняется в лице – это что, сомнение? – и о чём-то думает. Взгляд нечаянно падает на губы, и Шахматы одёргивает себя. Точно, он совсем забыл тот поцелуй… Попытка привести его в себя? На другое стратег даже не надеется. – Идти сможешь? – Смогу. – Нет, не сможет, но упрямится, не желая казаться слабым. Вроде это прерогатива Покера – желание быть для всех сильнейшим, он как-то раз обмолвился об этом. Тогда они были наедине… Воспоминание столь горячит тело, воспаляет мозг и сушит горло, что приходится сглотнуть и быстро подняться, уйти вперёд, чтобы скрыть выражение пылающего лица. Покер в темноте видит слишком хорошо. И потому быстро оказывается рядом, едва не задевая его плечом. – Твои уши… – Я в порядке, – рявкает Шахматы, сам теряясь от собственного тона. Никогда он не говорил вот так грубо, никогда. Даже и не знал, что умеет… А Покер, кажется, знал. Потому что почти не дёргается и отступает на шаг лишь через мгновенье. Шахматы тоже помнит далеко не всё. И угнетает это обоих.

* * *

На балконе тихо. Слышится только гудение машин с далёкой эстакады. Но его интересует не это. Взгляд устремляется вниз, к улице: по ней ходят призраки людей. Дымчатые отображения недавно идущих по тротуару прохожих бездумно тянутся вперёд, копируя свои истинные «Я». Плечи внезапно укутывает что-то тёплое. – Замёрзните ведь, Ваше Величество. Шахматы цокает языком, но ничего не говорит. Пальцы тянутся к лацканам чужого пиджака и посильнее дёргают на себя. Воздух и впрямь холодный, как никак, ноябрь на дворе, уже давно не лето. Покер встаёт рядом, но смотрит не вниз, а наверх. В небо. Немного светлее мрачных серых улиц, но тоже не безоблачное: дым от заводских предприятий заполняет пространство, нагнетает. Но азартному нравится. По крайней мере, так считает Шахматы, искоса наблюдая на чужом лице улыбку. Внезапно появляется сильное желание коснуться этих губ, а в животе собирается узел. Что-то не так. Но тогда он так и не понял, что именно.

* * *

Чужое размеренное дыхание практически бесшумно, но Шахматы невольно прислушивается к нему, всё сильнее погружаясь в прошлое. Вспоминая. И холодный промозглый ветер с балкона, и запах ржавеющих перил, и чувство защищённости, мелькнувшее, стоило на плечи опуститься чужой ткани. А ещё он вспоминает то мимолётное желание ощутить вкус чужих губ. Но сейчас это желание словно бы усиливается; возникает острая необходимость коснуться. Вновь почувствовать этот вкус цитруса... Зачем? Он не понимает и сам чурается своих мыслей, резко отшатываясь. Конечно же, бесследно это не проходит. К счастью, у Покера хватает мозгов не сказать ни слова и продолжить идти следом как ни в чём не бывало. Только взгляд тревожный раздражает, но на это можно и отвлечься. От глупых несуразных мыслей и желаний. Те пугают. Те утомляют. Неужели он сходит с ума? «Да нет, давно уже сошёл», – язвительно хмыкает подсознание. «Ещё тогда, когда только позволил себе влюбиться в Домино». Хотя нет. «Позволил себе», хах? Нет. Он имел на это полное право, как любой другой. Взгляд становится жёстче, а осанка – идеально прямой. От внимания сзади идущего это тоже не укрывается, но тот не смеет подать и звука, чем радует. Шахматы не готов к разговорам. Не готов снова услышать его голос... Однако вдруг его настигает осознание, что он не знает, куда идёт. Запоздало. Выйдя из оврага и обогнав азартного, стратег просто побрёл вперёд, не задумываясь, собственно, куда. И вот теперь молчание Покера становится раздражающим. – Долго ещё? – Голос хрипит, но ему нужно знать, сколько у него времени, чтобы подготовиться к встрече с остальными. Он не собирается оправдываться и искать предлог уехать – хотя именно этим сейчас и займётся, – он не планирует оставаться здесь ещё хоть на секунду. Машины у него нет, но можно попросить Дурака отвезти их с Шашками... Размышления прерывает ускорившийся шаг позади. – Нам туда. Фигура Покера проходит мимо, указывая дорогу; его голос тоже сипит, но как-то странно, а ещё он до странного тих. Хах. Неужели ему страшно? Из-за чего? Из-за него? Шахматам хочется засмеяться от комичного предположения. Всем далеко известно, что азартные волнуются только о себе. Его догадка ошибочна. Знал бы он, насколько был не прав... Теперь они снова возвращаются в изначальный строй: Покер впереди, Шахматы сзади. И последний старается всеми силами смотреть куда угодно – на любое дерево, кустик, – но только не на силуэт впереди. А тот... Молчит почти всю дорогу... Постепенно начинает светать, когда Покер внезапно останавливается. Вернее, не как вкопанный встаёт ни с того ни с сего посреди невидимой дороги, а постепенно сбавляет шаг и замирает. Как-то тяжко ведёт плечами. Шахматы останавливается следом. В груди селится подозрение. Азартный тяжело вздыхает и вдруг поворачивается. При слабых лучах солнца едва различается лицо. Но... В чёрных глазах отчётливо, несмотря на весь мрак, чувствуется боль и глухое отчаяние вперемешку с сомнениями и виной. Шахматы от такой смеси эмоций дёргается и чувствует себя, как кролик перед удавом. Не спастись. Не выстоять. Не... Возненавидеть... Азартный чужую реакцию воспринимает как-то слишком остро: глаза расширяются, и в них отчётливо видно страх. Тело дёргается приблизиться к нему, но останавливается, как вкопанное, и с трудом опускает руку. Стратега начинает ощутимо потряхивать, как при лихорадке, и он уже перестаёт понимать, что происходит и главное, почему именно с ним. У него вообще голова до сих пор гудит от недавнего «приступа», потому он и так раздражён, наверное. А ещё он... «А ещё он ужас как устал», – запоздало мелькает мысль, когда в глазах внезапно темнеет. Опять. Но на этот раз он успевает прийти в себя до момента, когда его поймают сильные руки. – Шахматы... – имя тянут с трудом, будто делая над собой усилие; это видно по лицу, сморщившемуся с непонятной мешаниной чувств. У Шахмат уже правда голова кругом, и поэтому он даже не обращает на это внимание. Держится из последних сил, стараясь не упасть, да и только. Но Покер принимает это за согласие слушать. – Шахматы, мы все тебя любим. Никто тебя не винит. И да, прежде чем ты, ха-ха, взорвёшься яростью, скажу, да, мы все – полные придурки, что так поступали с тобой! – наружу всё же просачивается нервный смех, азартный правда сам держится на последнем издыхании, стараясь не сорваться и просто не выкрикнуть всё, что он думает. Если он так сделает... Шахматы они больше никогда не увидят. Он его никогда не увидит. – Послушай, – одна мысль, что Король сбежит, бросает в дрожь, – послушай. Я... верю, что ты не хотел зла. Знаю, что ты – это всё ещё ты, что.. Даже полумёртвый стратег его речь считает бессмысленной, не то что сам азартный. Но он просто не может замолчать. Не может взять и просто дать ему уйти!.. – Шахматы. – Поэтому он начинает сначала. Упёрто, упорно желая заполучить желаемое любыми доступными способами. – Шахматы. Дорогой мой друг, пожалуйста.. Обращение было определённо лишним, но осознание приходит слишком поздно: Шахматы начинает тихо хихикать, и азартный молится, лишь бы всё не началось снова. Он вмиг оказывается рядом, и отчаяние прорывается во всём: в хватке рук на чужих предплечьях, в дрожащем голосе, бледном лице, освещённом солнцем вместе с неушедшей до конца луной и глазами, в которых застывает откровенная мольба. – Шахматы, пожалуйста, перестань... Вернись ко мне. И это срабатывает. Очень неожиданно, но правда срабатывает; Покер сам удивляется до безумия, видя, как чужое в глазах пропадает, а тело, недавно готовящееся снова взвиться змеёй, расслабляется. Шахматы... успокаивается и в следующий миг становится совершенно нормальным. И это приносит такое сумасшедшее облегчение, что азартный не сдерживается и крепко прижимает его к себе. Если бы Шахматы снова впал в безумство сейчас, его было бы уже не спасти... Никакого особого сопротивления стратег не оказывает, только пару раз для вида пытается взяло вырваться, а после обмякает в хватке и выдыхает. Сдаётся. И впервые в жизни азартный так рад чужому проигрышу. В воздухе прямо-таки застывает «Никуда я не денусь». С добавлением «пока».