Больше не встретимся

Дань Хэн вздохнул, не решаясь двинуться вперёд. Казалось бы, что такого – раз уже пришёл, назад пути нет, – однако что-то в груди дрожало в нерешительности и, подобно тревожной сирене прямиком из детских воспоминаний, гнало прочь. Он не должен был находиться здесь, как бы ни хотел. Не имел права, по сути. Иногда казалось, что он действительно остался совсем ребёнком, как и говорил при жизни Цзин Юань. Столько воды утекло, однако с момента его смерти изменилось так мало. Дань Хэн сжал зубы и сделал шаг вперёд, вглубь сада. Было свежо, но отнюдь не холодно: местный климат-контроль работал на порядок лучше, чем на Экспрессе. В пруду, от которого прогуливающихся отделяли лишь обманчиво хрупкие помостки, сновали туда-сюда в ожидании прикормки рыбы. Их будто наливные красные с белым бока играли чешуёй на свету, невольно заставляя заглядеться. Поистине произведение искусства – эти создания, выведенные без использования генной инженерии ещё в глубокой древности. Карпы жадно открывали рты, высовываясь на воздух, и Дань Хэн лишь посмеялся, быстро сделав фото и двигаясь дальше. Напоследок он легонько шлёпнул уже давно ставшим привычным драконьим хвостом по поверхности воды, отчего напуганные рыбы в мгновение ока скрылись с глаз. Цзин Юань бы укоризненно покачал головой в ответ на такое ребячество. Келус же, которому предназначался снимок, пришёл в неописуемый восторг. «Какие они ебучие!! В следующий раз с тобой пойду, хочу поймать одного .0.» Дань Хэн с улыбкой закатил глаза. Действительно… ебучие. Понятно, кого подпускать к ним ни в коем случае нельзя. Келуса он с собой точно не возьмёт, хотя далеко не только в рыбах дело. Не нужно никому из них лишней нервотрёпки; пытаться жить заново, с полного нуля, не имеет смысла, если каждый будет втягивать других в дела минувших дней. Никто на Экспрессе не хотел бы ворошить прошлое, ни своё, ни чужое. Телефон лёг прямо на траву экраном вниз, когда Дань Хэн опустился на колени, достигнув места назначения – небольшой ровной поляны, скрытой от глаз посторонних тяжёлой завесой ивовых ветвей и совсем каплей магии видьядхара. Здесь, в Обители божественного предвидения, работали в основном люди и, хоть лисий народ тоже плотно вписывался в коллектив, его родичей можно было пересчитать по пальцам двух рук. Тем лучше; вряд ли кого-то заинтересовал бы слабый отпечаток силы Пожирателя Луны. У самого ствола дерева, средь сочной зелёной травы, лишь немного выглядывал самый обычный серый камень – даже если бы посторонний и забрёл сюда, ему было бы невдомёк, что здесь завязано защитное поле. Отшлифованный и плоский сверху, камень был не только ритуальным элементом, но и идеальным местом для чаепития. Впрочем, Дань Хэн принёс с собой отнюдь не чай. – Здравствуй, генерал, – он произнес это одними губами, и маскировка спала, обнажая возлежащий на могиле букет чайных роз. Уже свернувшиеся от времени жёлтые лепестки всё ещё не опали, словно борясь за жизнь до последнего. «Что же ты не боролся?» Он аккуратно снял букет, изрядно поредевший от движения, и смахнул лепестки с камня, совсем не похожего на надгробие. Надгробием он, строго говоря, и не был: по обычаям лисьего народа долгожителей после смерти на звёздном ялике отправляли в открытый космос, и Цзин Юань, ожидаемо, указал именно этот обряд в своём завещании. Здесь лежало вовсе не тело; под землёй была похоронена вещь гораздо более важная, чем некогда живая физическая оболочка, не представлявшая ни для кого из его расы особой ценности. Вещь, несущая в себе память. Это то, что никогда не принадлежало видьядхара, ни одному из них. Вечный цикл перерождения, обрекший каждого на бесконечное множество повторяющихся жизней, давно отнял у Дань Хэна собственное «я», каким его представляют себе люди. Попытки бороться с этим привели лишь к страданиям. «Генерал, мне нужен ваш совет», – тогда, много лет назад, он от отчаяния и нестерпимой головной боли обратился к Цзин Юаню сам, хотя раньше сторонился его, опасаясь сближаться даже для деловых обсуждений. Генерал, выслушав, лишь покачал головой, отпивая чай из пиалы. В небе ярко светила звезда, вызывая мигрень, и Дань Хэну приходилось жмуриться, отчего та сцена в его памяти сейчас всплывала весьма размыто. «Я мало что знаю о видьядхара. Всё, что мне известно, я изучил уже после его смерти. Лишь знаю, что Дань Фэн опасался передать тебе эти боли». Опасался – так почему передал? Дань Хэн после того разговора замуровался в архиве на неделю, открывая кому-то дверь лишь затем, чтобы передать слишком тяжёлые файлы из базы на физическом носителе. Всё это время голова раскалывалась особенно сильно, не ослабели мигрени и позже. Ни одна книга, как и информация, доступная в сети, не давала решения или сколько-нибудь полезного совета, и в конце концов он, покинув Экспресс, чуть ли не со слезами на глазах явился на Лофу снова. На этот раз навестить пришлось Байлу. «Всё ясно», – она кивнула тогда сама себе, отряхивая маленькие руки друг о друга. – «Твоя прошлая смерть бракованная». Да уж, можно было подобрать слова и лучше. Дань Хэн улыбнулся, разумом возвращаясь в реальность и проводя рукой по холодному камню. Сейчас, когда уже столько воды утекло, невероятно смешной казалась та наивная, почти детская паника. Бракованная смерть – что это вообще за термин такой? Только годы спустя он определил для себя, что тогда имелось в виду: не только ритуал, погубивший огромное количество жизней, оказался этому причиной. Но тогда это было неочевидно и оттого пугающе. Вся его жизнь после событий на Лофу превратилась в сущий кошмар. Он почти перестал сходить с поезда, как бы Келус и Март ни пытались его расшевелить, и в конце концов попросил об отпуске. Химеко и Вельт, выслушав, тогда понимающе переглянулись и уже через пару дней подбросили его до ближайшего корабля Сяньчжоу. Дань Хэн был невероятно благодарен им до сих пор – но лететь туда ему, как казалось позже, не следовало. Вообще нужно было убраться подальше, чтобы не тревожить потаённые углы чужеродной памяти, постепенно захватывающей его сознание. Это сейчас Дань Хэн без труда погасил нарастающую волну неподконтрольных мыслей, а тогда почти никто во всём необъятном космосе не смог бы ему помочь. Да. На Лофу возвращаться не стоило – быть может, тогда всего этого бы не произошло. – Эй, ты чего? А ну не смей отключаться! Дань Хэн еле приоткрыл слезящиеся глаза, чтобы обнаружить напротив слишком знакомое странно одухотворённое лицо. Кажется, эта девушка помогла ему в дни его первого спуска с Экспресса на Лофу ещё во время поиска Стелларона, и теперь именно она заметила, как он медленно сползал по холодной стене, почти не видя ничего вокруг и уже будучи не в силах держаться на ногах. Приличия ради нужно было постараться хотя бы вспомнить её имя. – Быть молчуном тебе к лицу, но гробовая тишина никого не устроит, знаешь ли! – она вскинула палец в поучительном жесте, будто собираясь читать нотации, но тут же понизила голос: – Быстро, я сейчас на работе. Что ты здесь делаешь? Дань Хэн медленно моргнул, оглядываясь. Справедливости ради, он напрочь забыл, как оказался в порту среди огромных космических танкеров вместо обычной зоны прилёта. Видимо, из-за боли совсем потерял голову и побрёл куда глаза глядят. Химеко, провожая его с Экспресса, дала в дорогу своего фирменного кофе. Тогда было неловко отказываться, а теперь эта отвратительная бурда оказалась как никогда желанной; Дань Хэн выпил сразу половину небольшого термоса, прежде чем немного пришёл в себя. Сушан – имя само всплыло в голове, как только боль отступила, – молча выслушала сильно сжатую историю, сочувственно кивая головой. Сложно было сказать, как много она знала с самого начала, но в подробности вдаваться казалось странным, так что Дань Хэн был предельно краток. – … Именно поэтому мне нужно увидеть Генерала Цзин Юаня. Сомневаюсь, что на Лофу кто-то ещё сможет мне помочь. – Мог бы сразу так и сказать, пойдём уже! – Сушан, не дослушав, потянула его за руку, резко вздернув на ноги, и поволокла за собой в сторону яликов. Дань Хэн даже не пытался сопротивляться, лишь вовремя переставляя ноги и радуясь, что головная боль ненадолго оставила его и даже телефон в чужих руках не раздражал так же сильно, как обычно. Вскоре они остановились у ворот Обители божественного предвидения. Сушан состроила наигранно скорбную мину, грубовато хлопнула его по плечу и толкнула в спину, весело попрощавшись, а Дань Хэн лишь закатил глаза и вздохнул. Конечно, к Цзин Юаню идти девчонка боялась, несмотря на внешнюю уверенность. Что ж, кто вообще надеялся? Он и сам был таким же. – Опрометчиво с твоей стороны думать, что генерал сейчас здесь, – Цинцзу, обнаруженная в общем зале в гордом одиночестве, несвойственном для Обители, сжала губы в тонкую линию, стоило Дань Хэну обратиться к ней. Кипа бумаг на столе явно грозила ей переработками. – Попробуй поискать его в… Дань Хэн? Дань Хэн, всё в порядке? Ветер налетел необычно сильным порывом, вырывая из раздумий. Дань Хэн покачал головой, едва заметно улыбаясь, пока пальцы выпутывали из длинных волос ивовый лист, и принял более подобающую знатному видьядхара позу. Знатным он не был, однако перед генералом – даже если это всего лишь могила – нужно было держать себя достойно. Хотя, кто это увидит? Каждый раз осознание, что лишние жесты почтения теперь ни к чему, выбивало почву из-под ног, и сейчас в горле тоже образовался ком. Дань Хэн прикрыл глаза, сжав веки чуть сильнее необходимого; всего на пару секунд надгробный камень скрылся из виду. – Знаешь, я принёс вино. Твоё любимое, – голос почти не дрогнул, когда он быстро, не открывая глаз, запустил руку в дорожную сумку и выудил оттуда потёртую флягу с эмблемой облачных рыцарей. – Наверное, этот подарок тоже… стоит вернуть. Обстоятельства, в которых эта вещь попала к нему, вспоминать не хотелось, но кроме зыбкой, неверной памяти у него не оставалось больше ничего. И выбора тоже не было. Он жил на Лофу уже больше недели, запертый в лазарете и почти круглосуточно опекаемый Байлу с тех самых пор, как Цинцзу буквально приволокла его в Комиссию по алхимии, а головные боли всё не утихали. Дань Хэн успел тысячу раз пожалеть, что убедил других Безымянных, что справится в одиночку: воспоминания, свои вперемешку с чужими, были сильнее него. Здесь всё было чужим, отчаянно не хватало поддержки. Весёлых перепалок между Март и Келусом, а может, даже почти родительских наставлений от Вельта или чашки кофе от Химеко – чего угодно, лишь бы не чувствовать себя одиноким. Его душа давно уже не принадлежала Лофу, и здесь не было никого, кого Дань Хэн мог бы назвать своей семьёй. Цзинлю, которую он увидел лишь мельком в один из давних деловых визитов, прежде чем Цзин Юань увёл его за плечо, говорила, что прошлая жизнь неотделима от его нынешней – но это было совсем не так. Дань Хэн не помнил и не желал знать никого, кто соединял бы его с Дань Фэном. Внезапно дверь в палату тихо приоткрылась. – Как ты себя чувствуешь? Что ж, пожалуй, одного он всё же помнил. Дань Хэн чуть не подавился от неожиданности, но вовремя удержал лицо. Конечно, он искал генерала сразу по прибытии, но полагал, что теперь займётся этим, уже выйдя из больницы. Кто бы мог подумать, что Цзин Юань явится собственной персоной? И тем не менее, это несомненно был он: в привычном военном мундире, разве что перепачканном дорожной пылью, генерал теперь улыбался, смотря Дань Хэну прямо в глаза. Впрочем, обмануться не давал тяжёлый взгляд: Цзин Юань явно был здесь не просто так. Стало не по себе. Дань Хэн забыл, что нужно что-то ответить, и отмер, лишь когда по палате разнёсся тихий звук шагов; генерал прошёл прямо к койке и за неимением другого варианта опустился на постель рядом. На его лице появилась виноватая улыбка, и всё же было очевидно, что не очень-то он и волновался о том, что испачкал кипенно-белые простыни уличной одеждой. – Я знаю, ты не лучшего мнения обо мне, но если будешь молчать, разговора не выйдет, Дань Хэн, – Цзин Юань бросил на него хитрый взгляд, и стало одновременно спокойнее и отчего-то не по себе. Генерал явно специально назвал его по имени. Хотел втереться в доверие именно сейчас или лишь напомнил себе о том, что перед ним не старый друг, а лишь заплутавший в потёмках собственного разума мальчишка? По непроницаемому улыбающемуся лицу никогда нельзя было сказать наверняка. – Почему вы пришли лично? – Дань Хэн тут же отругал себя за неуверенность в собственном тихом голосе. Каждый раз именно перед этим человеком он терялся, будто снова становился совсем ребёнком. Будто снова возвращался в подземелья Комиссии по алхимии и Дом кандалов, в котором жил уже позднее, до своего совершеннолетия. Тогда сама возможность мельком увидеть Генерала – единственного, кто относился к нему хорошо, – была подобна благословению. Дань Хэн вспомнил этот период во всей красе совсем недавно, а оттого сейчас смущался ещё больше, не зная, что и думать о себе прошлом. Наверняка он причинял уйму неудобств неуместным детским обожанием. Цзин Юань еле слышно вздохнул. – Цинцзу редко беспокоится настолько сильно, чтобы лично разыскивать меня по всему кораблю. Дань Хэн удивлённо моргнул. Советница, статная женщина из народа видьядхара, при нём не изменилась в лице ни на секунду, но генерал с уверенностью говорил, что именно её волнение послужило причиной его визита. Недоговаривал? Скорее всего. Вряд ли Цзин Юань настолько опрометчиво готов был бросить дела ради подчинённой – либо дело должно быть действительно серьёзным, либо генерал с его боевой подругой действительно очень близки. Словно наяву услышав эти рассуждения, генерал продолжил. Однако то, что он сказал после недолгой паузы, заставило Дань Хэна прикусить изнутри щёку, чтобы не выдать эмоций. – К тому же, раз это дело связано с тобой, оно не может быть неважным. Вот оно что. «Связано с тобой» автоматически означало «связано с Дань Фэном», и, наверное, следовало уже давно с этим смириться, но почему-то обидно было до сих пор. Дань Хэн кивнул. – Я понял. В таком случае не буду отнимать много времени, я лишь хотел спросить у вас, к какому врачу лучше обратиться с моей… проблемой. Здесь, похоже, помочь никто не в силах. Цзин Юань перестал улыбаться; теперь его взгляд был мрачен и серьёзен, будто судьба Безымянного с экспресса действительно могла его волновать. Как в самом детстве, когда генерал, ещё совсем молодой, явился лично и приказал улучшить условия, в которых Дань Хэну приходилось почти что выживать, изнывая от тоски и постоянной усталости; тогда его улыбка тоже пропала под конец, обнажая истинные мысли. Могло ли оказаться, что Цзин Юаню было не всё равно что тогда, что сейчас? Что руководило им в такие моменты? Мог ли Дань Хэн открыть ему больше? Впрочем, иллюзия доверительности рассыпалась быстро: стоило только уголкам чужих губ приподняться вновь, на душе опять стало гадко. – Если дело в головных болях, оставайся пока в Обители. Постепенно они ослабнут, если не будешь сильно волноваться, – Цзин Юань положил руку ему на плечо, поднимаясь. – И перестань прятать рога и хвост. Тебе наверняка это даётся сложнее, чем… другим. Он сделал несколько шагов к двери и, внезапно обернувшись, подмигнул: – Бери пример с Байлу. Думаю, вы с ней станете хорошими друзьями, да и она многому может тебя научить. В этот момент закатное солнце выглянуло из-за облаков, оранжевым всполохом осветив лицо Цзин Юаня, отчего тот зажмурился и тихо рассмеялся, после чего попрощался и вышел, оставляя Дань Хэна смотреть в ту точку, где только что стоял. Часы на стене отсчитывали секунду за секундой, а он всё не мог изгнать из головы безумно светлый и яркий образ генерала в тёплых лучах угасающего солнца. Почему-то эта картина казалась до боли знакомой, но, сколько бы Дань Хэн ни пытался вспомнить, ничего так и не вышло. Весь вечер у него без устали колотилось сердце. Дань Хэн сосредоточенно прищурился, переливая вино из походной фляги в стакан. Почти прозрачная струя заискрилась на свету, снова вызывая воспоминания. Каким же мальчишкой он тогда был… – Вижу, тебе стало легче, – Цзин Юань появился как всегда неожиданно, и даже чуткий слух видьядхара не смог уловить его шагов. Дань Хэн вскинул голову, немедленно отрываясь от книги, и с серьёзным лицом кивнул. Он покорно последовал совету Цзин Юаня, перестав тратить силы на сохранение человеческого облика, и теперь тонкие бирюзовые рога цеплялись за полки в старой, ещё бумажной библиотеке, а хвост вечно сбивал всё, что плохо лежало. И, тем не менее, переносить приступы головной боли стало гораздо легче: видимо, лишняя энергия теперь шла на поддержание организма. Генерал с улыбкой вошёл под крышу. Они расположились в беседке на краю сада при Обители божественного предвидения; это было самое безлюдное место во всей резиденции, обычно полной занятых сотрудников. Даже среди деревьев редко удавалось укрыться от лишнего шума, а потому Дань Хэн особенно ценил возможность дать передышку обострившемуся слуху. Цзин Юань сел напротив, намеренно создавая доверительную обстановку, и вытащил из внутреннего кармана металлическую флягу. В ней оказалось почти прозрачное вино с лёгким цветочным ароматом, и, когда чужая рука протянула ему небольшую керамическую пиалу, Дань Хэн не стал отказываться. На самом деле, сколько бы он себя ни убеждал, из этих рук он принял бы всё, что угодно. От них почему-то просто физически не ощущалось серьезной опасности. – Расскажи мне, что тебя беспокоит. Дань Хэн укусил нижнюю губу – кажется, до крови. Что его беспокоило? Слишком много всего. Голова буквально разрывалась от мыслей каждую ночь, каждый день, каждую секунду, и страшнее всего было то, что эти мысли не всегда принадлежали ему самому. Дань Фэн шевелился внутри его сознания, и это вселяло неописуемый ужас. – Меня… часто мучают кошмары. На этом, пожалуй, всё. Цзин Юань склонил голову вправо, так, что чёлка упала, открывая и второй глаз. Не поверил – пришло осознание, и Дань Хэн поразился тому, как уверенно смог считать чужие эмоции, хотя обычно всё время сомневался. Тут же стало не по себе: слишком хорошо понятно, почему в этот раз всё получилось. Он поспешил добавить: – Головные боли ещё не полностью ушли, но стало лучше, правда. Только теперь я почти не могу спать. Это не было ложью: большую часть ночи Дань Хэн проводил за чтением, а после старался заснуть так быстро, как только возможно. Нужно ли говорить, что это не помогало – вместо снов он видел кошмарные обрывки прошлого, безликих людей, что приговаривали его к смерти, и сцены кровавых битв. Дань Фэн шевелился и рвался наружу. Дань Хэн тряхнул головой и пригубил вино из пиалы. Стало немного легче, и после недолгих раздумий он выпил всё залпом. Цзин Юань, глядя на это, наконец заговорил. – Расскажи, что именно тебе снится. Возможно, если ты сможешь вспомнить всё сам, станет легче, – генерал подался чуть вперед, чтобы поймать его взгляд. – Я здесь для того, чтобы помочь тебе, Дань Хэн. Снова имя. Снова воспоминания об их самой первой встрече, когда генерал поразил своей статью и давящей аурой, будучи ещё совсем молодым. Сейчас, сказанное много лет спустя окрепшим и одновременно смягчившимся голосом, его имя звучало даже приятнее. Слова вырвались быстрее, чем он успел подумать: – Я вижу битвы. Много сражений, кровь. Иногда я в форме дракона, это всегда очень… неприятно, – он бросил взгляд на собственный хвост, что сейчас нервно метался из стороны в сторону, и прижал его к полу ногой. Цзин Юань в ответ на этот жест странно хмыкнул. – Будто я – это не я вовсе. Будто нас в одном теле сотни. Дракон всё чаще являлся ему во снах в последнее время, и это видение было самым страшным из всех, уступая разве что одному. В доступе у Дань Хэна было слишком мало текстов о видьядхара , и он знал лишь то, что, становясь драконом, Пожиратель луны терял себя целиком. Дань Хэн сделал паузу, собираясь с мыслями. Голос не дрожал и звучал по обыкновению спокойно, но смысл слов выдавал его с головой. – Ещё я вижу суд. Это сон повторялся несколько раз, и каждый раз по-разному, но всегда мне оглашали смертный приговор. И иногда я вижу там твоё лицо. Цзин Юань вскинул брови, и Дань Хэн похолодел: он только что обратился к главе Лофу на «ты»..? Захотелось провалиться сквозь землю. – Простите, пожалуйста, я… – Ничего страшного. Это не ты, я знаю. Дань Хэн опустил голову, и волосы упали на лицо, скрывая глаза. Наверняка они покраснели; из-за недостатка сна или излишней эмоциональности, Дань Хэн знать не хотел. – Мне так стыдно, генерал, – он продолжил внезапно даже для самого себя, и хвост вырвался из захвата, заметавшись ещё яростнее, чем раньше. – Я не понимаю, где я, а где он. Где мои чувства и мысли, а где – его. Как я вижу Лофу, Инсина, вас – а как он. Я вижу сны, и это больно, генерал. Я не могу спать, а когда просыпаюсь, всё ещё слышу голоса, что приговаривают меня к казни через перерождение. И каждый раз я боюсь, что речь не о нём, а обо мне. Что я больше никогда не увижу Экспресс, своих друзей… Вас. Что меня опять заставят проходить через ту боль. Это не моя память, но больно до сих пор. Слеза всё же скатилась по щеке, и Дань Хэн поспешил стереть её пальцами, когда со стороны послышался вздох. Секунду спустя Цзин Юань поднялся с места и подошёл к нему, но не чтобы сесть рядом; генерал неожиданно опустился на колени. Дань Хэн удивлённо моргнул. – Что вы делаете? Чужой взгляд, цветом напоминающий сейчас жидкое золото, был прикован к его лицу. Цзин Юань улыбнулся и спокойно ответил: – Таким я запомнил Дань Фэна: поставленным на колени, но ни на секунду не дрогнувшим перед смертью. Он боялся, очень, но оставался невообразимо сильным до самого конца. Не сказать, что это не вышло ему боком, но всё же он ни на секунду не сдался и даже в последние моменты думал о тебе. – генерал внезапно склонил голову и вытащил из складок одежды небольшую вещицу. Приглядевшись, Дань Хэн узнал в ней серьгу: такая же красная кисточка красовалась на всех изображениях Дань Фэна, будь они выполнены красками или высечены из камня. Наверняка эта вещь несла в себе много воспоминаний. – Возьми это. Я носил её с собой много лет в ожидании, когда смогу передать тебе. Сердце пропустило удар. Сама эта сцена казалась невообразимо неправильной и знакомой одновременно, и голова шла кругом от неудержимого шквала мыслей и эмоций. Цзин Юань сказал, что Дань Фэн не дрогнул перед смертью – что именно он хотел донести? Сказать наверняка было сложно. Дань Хэн покорно протянул руку, сдвинувшись на самый край скамьи, и, стоило серьге коснуться пальцев, в голове тут же раздался неприятный звон. – Кажется, не стоило… – он не успел договорить: невыносимо яркий образ вспышкой ослепил его, и Дань Хэн потерял связь с реальностью. Перед глазами всплыло лицо Цзин Юаня: молодое, раскрасневшееся и счастливое. Его губы были искусаны в кровь, а волосы разметались по сторонам, открывая оба золотых глаза, искрящихся озорством, и от этой картины перехватило дух. Красиво. Невероятно красиво. Если это то воспоминание, которое хотел передать ему Дань Фэн в первую очередь, он сделал… довольно странный выбор. Дань Хэн почувствовал, как сбилось дыхание, и вскоре понял, что только что отключился на несколько секунд, из-за чего не удержался и скатился со скамьи на пол. Более того, за плечи его теперь придерживали чужие руки. – Пришёл в себя? – Цзин Юань оставался подозрительно спокойным, теперь сидя на коленях напротив и снова заглядывая ему в глаза сверху вниз. Дань Хэн еле заметно кивнул, пытаясь унять сердцебиение и стараясь дышать через рот. – Ты побледнел. Позвать врача? На этот раз пришлось потрясти головой в отрицании, и генерал вздохнул. После паузы он продолжил: – Серьга может помочь тебе справиться с болями. Поначалу будет тяжело, но в текстах видьядхара говорится о сакральном значении вещи предыдущего Пожирателя луны для последующего. Я узнал об этом слишком поздно и, возможно, случайно вмешался, но подобные случаи тоже бывали и обрядовый предмет не терял своих свойств. Дань Хэн с трудом разбирал слова, вместо этого вглядываясь в лицо напротив. Оно мало отличалось от образа из прошлого, лишь возмужав и приобретя несколько морщин – всё же долгоживущие виды старели гораздо медленнее обычных людей на других кораблях Сяньчжоу, – однако на нём будто лежала печать вековой усталости, которой в воспоминаниях Дань Фэна не было и в помине. Голова шла кругом, но он собрался с мыслями, чтобы ответить. – Спасибо, – стоило только открыть рот, как слёзы против воли побежали по щекам с новой силой, и теперь остановить их не было никакой возможности. Дань Хэн тяжело сглотнул, помотав головой, и отвёл взгляд, а в следующую секунду ощутил лёгкое поглаживание по макушке. Он не смог сдержать тихого всхлипа. Мог ли он позволить себе то, что сделал после? Вряд ли, но Дань Хэн всё же собрал смелость в кулак и подался вперёд всем телом, лбом упираясь в плечо Цзин Юаня. Тот, казалось, окаменел под этим прикосновением, но через секунду расслабился вновь, не убирая руки с волос Дань Хэна. К величайшему стыду, от этих прикосновений по какой-то причине стало по-настоящему спокойно. Даже хвост перестал тревожно дёргаться, теперь осторожно обернувшись концом вокруг чужого пояса, и отпустил генерала с большой неохотой, когда настало время уходить. В тот день Дань Хэн впервые увидел во сне приятные воспоминания. Дань Хэн осушил стакан одним глотком, а потом наполнил ещё один. Пить не стал; вместо этого аккуратно вылил вино на землю прямо у подножья камня. Это казалось подобающим знаком уважения. Цзин Юань всегда ненавидел пить из горла; он шутил, что может позволить себе подобное только при смерти. Впрочем, наверняка это заявление не было так уж беспочвенно: теперь, обладая воспоминаниями предшественника почти во всей полноте, Дань Хэн мог с уверенностью сказать, что Заоблачному квинтету выпало множество испытаний. По иронии судьбы, во время сражений Дань Фэн почти не обращал внимания на Цзин Юаня, и, стоило осознать этот факт ещё давным-давно, разочарованию не было предела. По совести говоря, на остальных Дань Хэну было плевать. Из всех призраков прошлого только Генерал оказался реальным – не Кузнец, не Воительница и не Лётчица. Именно он. Дань Хэн погладил холодный камень, горько улыбнувшись. Неудивительно, что именно в генерала он когда-то влюбился. Дань Хэн не понимал, что с ним происходит. Дань Фэн, кажется, забрал почти безраздельный контроль над его бессознательным. Особенно ясно это становилось во время сна: ночами, будто зритель в многомерном кинотеатре, Дань Хэн чуть ли не против воли просматривал чужую память, иногда прокручивая одни и те же моменты на повторе. Теперь и в реальности он иногда терялся, стоило кому-нибудь окликнуть Пожирателя луны, и чем дольше он оставался на Лофу, тем больше видений из прошлого всплывало наяву. Но больше всего волновало даже не это. Ни одно внезапное воспоминание не могло оказать на него такой же сильный эффект, как даже мимолётное появление в поле зрения одного человека. Каждый раз при виде Цзин Юаня Дань Хэн вздрагивал, а сердце подскакивало куда-то к горлу, перекрывая дыхание и болезненно учащённым пульсом отдаваясь в висках. Кончик хвоста нервно ходил из стороны в сторону, совершенно неподконтрольный сознанию, и это придавало ему сходство с увидевшей хозяина из окна собакой. Лицо внешне никак не изменялось – он проверял в зеркале, – но, по ощущениям, оно каждый раз горело огнём. Для других видьядхара звучало бы унизительно, для Дань Хэна – смущающе. Он, признаться, восхищался Цзин Юанем больше, чем кем-либо в своей жизни. В сущности говоря, у генерала на этом поприще была конкуренция только в лице старших товарищей с Экспресса, но это… Другое. Другое и всё тут; Безымянных он воспринимал как мудрых наставников, почти родителей, но Дань Хэну никогда не хотелось из раза в раз наблюдать за Химеко, которая готовит кофе, или за Вельтом, пытающимся разобраться в смартфоне. А Цзин Юаня хотелось видеть перед собой всё время, независимо от того, чем тот был занят. Дань Хэн бы многое отдал, чтобы ещё раз посмотреть на него на поле боя – увидеть и помочь, если ситуация выйдет из-под контроля, – но вполне достаточно было и украдкой разглядывать генерала на рабочем месте, занятого исключительно бумажной волокитой и периодически позволявшего себе тихий зевок. В последнее время Дань Хэн всё чаще обнаруживал себя неподалёку от Цзин Юаня в Обители божественного предвидения, и это не могло не пугать его. Что это – Дань Фэн рвётся к давнему другу? Это не сходилось с воспоминаниями, которые были ему доступны. В них Пожиратель луны предпочитал общество Цзинлю или, уже позднее, Инсина, который взрослел не по дням, а по часам, а молодой и ещё несуразный Цзин Юань редко удостаивался чего-то, кроме снисхождения. Чем старше он становился, тем больше Дань Фэн начинал его уважать, но всё равно из Заоблачного квинтета эти двое, пожалуй, были дальше всех друг от друга. Тогда почему? Что это была за вспышка в тот, первый день? Откуда у Дань Фэна в памяти… такое лицо? Дань Хэн не мог перестать думать об этом каждый раз, когда видел генерала, и, наверное, именно эти мысли побудили посмотреть на него по-другому. Цзин Юань был красив. Не так, как Келус или, к примеру, господин Аргенти, нет; да и странно было бы, окажись оно так. Красота Цзин Юаня была грубой и острой, как его глефа; тяжёлая, чётко очерченная челюсть, горбинка на носу и вечно улыбающиеся губы, вокруг которых за годы образовались морщинки, тёмные брови и родинка на левой щеке – всё это приковывало внимание к себе ровно в той же степени, что и статная фигура, сильные руки с мозолями от вечного письма или пышная грива белых волос. Но главным, и это Дань Хэн мог сказать наверняка, были глаза. Словно отлитые из жидкого золота, озорно искрящиеся на солнце и внушающие трепет мрачным выражением в тени, они неизменно притягивали взгляд каждый раз, и, если удавалось вдруг застать Цзин Юаня с забранной наверх челкой, Дань Хэн чувствовал, как что-то сжималось внутри. Вот и в этот раз он засмотрелся, чуть не сбив несущую бумаги Цинцзу; к несчастью, это его и подвело. – Тунеядствуешь? – Цзин Юань поднял глаза от бумаг и улыбнулся. Дань Хэн сделал вид, что не был пойман на откровенной слежке, не изменив своему привычно спокойному выражению лица, и подошёл ближе, минуя парочку младших сотрудников. Генерал снял заколку, и волосы вновь привычно упали на правый глаз. Очарование момента заметно пошатнулось, но никуда не исчезло, и Дань Хэн позволил себе лёгкую улыбку. – Извлекаю максимальную пользу из своего отпуска. Вообще я пришёл сказать, что завтра уезжаю. Лицо Цзин Юаня едва уловимо посерьёзнело. Он не перестал улыбаться, но задорная искра во взгляде немедленно потухла, делая выражение более хмурым. Интересно, о чём он думал? Дань Хэн не смел даже надеяться, что генерал чувствовал ту же странную тоску, что он сам ощущал от одной лишь мысли о возвращении на Экспресс. И всё же… – В таком случае, нужно провести последний вечер в хорошей компании. Ох. – Вы… приглашаете меня отужинать? Дань Хэн озадаченно моргнул, а Цзин Юань, заметив это, тихо рассмеялся и покачал головой, будто глядя на неразумного ребёнка. – Естественно, хотелось бы побеседовать перед твоим отбытием, дела подождут. Цинцзу, снова проходившая неподалёку, недовольно фыркнула; весь её вид так и говорил: «Да тебе только дай повод отлынивать», – и Дань Хэн ощутил непонятный укол зависти. Эта женщина всегда находилась где-то рядом; она могла обращаться к Цзин Юаню столь фамильярно и отчитывать, будучи на ступень ниже по положению, а он сам не смел даже глаз лишний раз поднять – а ведь они не менее близки! Были. Были близки. Воспоминания Дань Фэна вновь смешались с его собственными, это становилось невозможно выносить. – Хорошо, тогда дайте знать, куда приходить, – Дань Хэн быстро поднялся и вышел из зала, случайно зацепив не вполне послушным ещё хвостом какую-то вазу. Та упала и разбилась, но он не обернулся: нужно было сосредоточиться на том, чтобы сохранить на лице спокойное выражение при других людях. Зубы отчего-то мешались во рту; даже собственное тело сейчас казалось неуютным. Впервые стало так болезненно очевидно, что чужим Дань Хэн не только чувствовал себя, но и в самом деле был. Лишь закрыв за собой двери спальни, он позволил губам скривиться и мелко задрожать, но так и не издал ни единого звука. Дань Хэн, будто что-то вспомнив, слегка дёрнул хвостом. – Точно. Прости мне такую вольность, генерал, я совсем забыл. Он выпрямился и потянулся, а после вытащил из-за пазухи небольшую шкатулку. Стоило щёлкнуть пальцами, как она тут же увеличилась в размерах, а поляну под ивой заполнил сладкий цветочный аромат. – Представляешь, Келус не только в игры играть умеет. Вот, сделал мне в подарок такой фокус. На Пенаконии подобное любят, а он там как местный уже, – Дань Хэн улыбнулся, вынимая из коробки букет. Пионы ничуть не потеряли в красоте с тех пор, как были уменьшены в размерах, а значит, следовало передать Первопроходцу, что эксперимент увенчался успехом. – Было бы странно ходить по Лофу с цветами наперевес, я и так слишком заметный, знаешь ли. Так ещё и нелегальная могила. Перед глазами, как живой, тут же возник образ Цзин Юаня. Генерал привычно по-доброму покачал головой, как делал это в ответ на любую выходку Келуса, и это ощущалось так странно, что Дань Хэн поспешил отогнать этот образ. Он аккуратно перехватил букет двумя руками. Голова немного кружилась от свежего запаха, а кораллового цвета лепестки легли на камень так, будто там им и место. Интересно, дарил ли кто-то Цзин Юаню пионы при жизни? Наверняка да; всё-таки генерал жил долго и много лет занимал свой пост. Но Дань Хэн не мог отогнать мыслей о том, что в последний путь его наверняка отправили в окружении белоснежных хризантем. – Прости, что так и не дошёл попрощаться. И что вообще… Не приходил. Дань Хэн больше не мог отрицать очевидного. Он был влюблён, и влюбился, самым постыдным образом из возможных, в человека, который иных обстоятельствах годится бы ему в отцы. Даже если им руководили чувства Дань Фэна, это не имело значения: предыдущий Пожиратель луны давным-давно умер и больше на мир живых никак не влиял. Разве что на голову своего потомка. Та сцена в общем зале Обители достаточно ясно дала понять, что он не только питал чувства к генералу, но и в глубине души желал заявить на него свои права – и это было для Дань Хэна слишком ново. С детства он привык к тому, что всё, что у него есть, ему не принадлежит и в конце концов будет отнято – неважно, шла речь об игрушке, одежде или доме. И генерал тоже никогда ему не был его собственностью, как и ни одно живое существо не должно принадлежать другому, но почему-то именно из-за этого глубинного недовольства в душе принимался возиться, просыпаясь, дракон, соединявший его с предками. Пожалуй, Дань Хэн был самым недостойным из всех Пожирателей луны: отказавшийся от притязаний на статус на Лофу и похоронивший гордыню, он пошел против своей природы. Именно это, он чувствовал, отличало его от Дань Фэна. Тот бы уже наверняка придумал, как взять силой то, что ему причиталось. Вот только чем это закончилось в прошлый раз? Катастрофой. Дань Хэн тряхнул головой, идя вглубь сада. Закат уже давно отцвёл, и теперь за искусственным сводом купола мерцали лишь редкие звёзды. Должно было пройти ещё время, прежде чем небо озарилось бы их ярким сиянием, однако уже сейчас одинокие огни притягивали к себе взгляд. Такими же тусклыми и хрупкими, но по-своему очаровательными выглядели их отношения с человеком, на встречу с которым Дань Хэн и направлялся. Генерал ещё днём прислал рабочую робоптаху с голосовым сообщением, что заставило Дань Хэна фыркнуть и впервые с их последнего разговора улыбнуться. Что мешало написать сообщение – загадка, но этот жест, определённо, был приятен. Тогда Дань Хэн погладил механическую птицу по голове и тихо поблагодарил в микрофон, и сейчас он совсем об этом не жалел. Листья едва слышно шуршали на ветру, а в пруду под ногами плескались карпы. Дань Хэн никогда не бывал в этом месте раньше, а потому изредка бросал любопытные взгляды по сторонам; Обитель, как оказалось, скрывала в себе много интересного. В конце концов он остановился и, осторожно осмотревшись, скользнул меж ветвей плакучей ивы, ого оказаться под их плотным куполом. Генерал уже был здесь: он сидел, согнувшись перед плоским камнем, и писал что-то на мерцающем дисплее, когда Дань Хэн потревожил его уединение. Цзин Юань тут же свернул экран, улыбнулся и похлопал по земле рядом с собой, приглашая присоединиться. Жест, как и это место и ситуация в целом, несомненно, был довольно странным выбором для кого-то столь высокого чина, а в особенности – для генерала Лофу, больше всего на свете ценящего собственный комфорт. И всё же Дань Хэн безропотно повиновался. От земли неприятно повеяло холодом, но Дань Хэн не подал вида, внимательно заглядывая в чужие глаза. Цзин Юаня, очевидно, что-то беспокоило. – Скажи, Дань Хэн, – он начал вкрадчиво и осторожно, словно прощупывая почву. – Как твоё самочувствие? Как со сном? Сложно было сказать, что творилось в чужой голове, и в этот момент Дань Хэн не отказался бы от помощи предков, но как назло связь с предыдущим Пожирателем луны сейчас не давала о себе знать. Становилось не по себе, но нужно было что-то ответить, и он решил не врать. – Уже намного лучше, но Дань Фэн иногда становится… сильнее. Как будто пытается поглотить мой разум. Я вижу его воспоминания теперь не только во сне, но и в реальности. Цзин Юань нахмурился и не ответил; видимо, новости оказались хуже, чем он ожидал. Дань Хэн подобрался, садясь по струнке, и смог выдохнуть, только когда услышал чужой голос. – Ты поэтому так часто смотришь на меня? Я уже думал, что сделал что-то не так. Что ж, рано он успокоился. Дань Хэн почувствовал, как похолодело внутри. Генерал, получается, замечал его каждый раз и ничего не говорил лишь из вежливости? Или у него были скрытые мотивы? Теперь казалось по-детски глупым полагать, что столь опытный воин не заметил бы постороннего даже в зале с толпами сотрудников, и всё же сердце забилось сильнее от одной шальной мысли о том, что Цзин Юань обращал на него больше внимания, чем на других, или даже искал глазами. И всё же удобно, когда собеседник даёт ответ на вопрос сам и врать не требуется. – Да. Голос прозвучал привычно спокойно, но Цзин Юань отчего-то улыбнулся, будто выиграл дружескую партию в шашки. – Друг мой, ты совсем не звучишь так, будто говоришь правду. Ты побледнел, – Дань Хэн нервно дёрнул хвостом, а Цзин Юань мягко продолжил: – Незачем пугаться меня настолько сильно, чтобы недоговаривать. Скажи лучше, что ещё тебя беспокоит? Хвост беспокойно завозился, скручиваясь в мелкие кольца и тут же расслабляясь, чтобы потом свернуться вновь – Дань Хэн лихорадочно соображал, что ему делать. Как преподнести свои мысли так, чтобы Цзин Юань ничего не понял? Задача осложнялась тем, что генерал, похоже, догадывался если не обо всём, то об очень многом. В конце концов он набрал воздуха в грудь и решился: – Что было между вами и мной? Ним. Дань Фэном. Дань Хэн отвёл взгляд, чтобы не видеть лица напротив. Будь что будет. Тишина повисла всего на секунду, а потом Цзин Юань протянул руку к его плечу. Дань Хэн тут же дёрнулся в сторону, скорее рефлекторно, чем намеренно, и чужие пальцы повисли в воздухе. Сердце упало, а тело сжалось в ожидании последствий, но генерал, мигом оценив ситуацию, кивнул сам себе и отсел подальше. Что-то в груди Дань Хэна с шумом разбилось. Что он наделал, о Акивили! Как вообще можно было разрушить всю атмосферу до основания одним неосторожным движением? Теперь они не то что посидеть рядом, поговорить нормально не смогут. О том, что ему искренне хотелось бы придвинуться ближе к Цзин Юаню, думать не хотелось, но врать себе было по меньшей мере глупостью. Вместо этого Дань Хэн опустил голову, не в силах выдавить ни слова. В конце концов тишину развеял низкий голос генерала: – Я не знаю, что ты видел и почему боишься меня, но я никогда не намеревался причинить Дань Фэну вред. Не причиню и тебе. Я расскажу всё, что ты хочешь знать, если тебя это успокоит. Дань Хэн помолчал, перебирая в мыслях целый ворох вопросов, и в конце концов просто вытащил из кармана серьгу с красной кисточкой на конце. Цзин Юань ничего не сказал, но его губы на секунду сжались сильнее, будто он сдерживал себя от необдуманных действий. – Коснувшись этой вещи, я кое-что увидел. Больше ни один подобный эпизод не всплывал в моей памяти, и я… Не понимаю. Почему воспоминание было таким ярким, но больше ничего. Дань Хэн поднял взгляд на Цзин Юаня и обомлел: тот смотрел на серьгу с искренней болью во взгляде, и даже привычная улыбка опала с лица, оставляя губы напряжённо сжатыми. – Что именно ты видел? – голос генерала звучал сдавленно, а его лицо было, казалось, невозможно в полной мере прочитать как раз из-за того, каким открытым оно сейчас выглядело. Но когда Цзин Юань посмотрел ему прямо в глаза, стало ясно: ответ нужен ему как воздух. Дань Хэн вздохнул, пальцы сами нервно сжались вокруг кисточки. Хвост теперь обвивал бёдра и похлопывал концом по земле. – Ваше лицо. Всё было залито солнцем, вы были моложе и ваши губы… – он вдохнул, чувствуя, как слегка краснеют щёки, и усмехнулся, – Подозреваю, вы с ним очень активно целовались. Цзин Юань сглотнул. Этого не было бы заметно, если бы за всё время на Лофу Дань Хэн не наблюдал за ним столь внимательно. Сейчас же любые проявления эмоций с его стороны вызывали двоякие ощущения: с одной стороны, было приятно видеть, что генерал был так неспокоен, когда разговор зашёл о Дань Фэне, а с другой… Дань Хэн не был Дань Фэном. В последнее время он стал всё чаще это забывать. Когда Цзин Юань ответил, на его губах снова появилась расслабленная улыбка. – Это было лишь однажды, и, возможно, привиделось тебе, потому что Дань Фэн обронил серьгу сразу после этого момента. Не думаю, что для него при жизни это имело большое значение. Вот как? Дань Хэн не отрывал взгляда от чужого лица, а внутри всё сжималось от того, какая невысказанная горечь плескалась сейчас в чужих глазах. В конце концов, он не удержался: – А для вас? Молчание на этот раз длилось гораздо дольше. Цзин Юань не стал отвечать сразу, вместо этого вытащив из кармана флягу. Дань Хэн по привычке ждал появления на импровизированном столе и пиал, но, вопреки его ожиданиям, генерал сделал глоток прямо из горла. Тишину разбавлял лишь шелест листвы и плеск жидкости. Был это алкоголь во фляге, пруд или последняя капля в чаше всеобщей неловкости, Дань Хэн не знал, но атмосфера давила почти физически, и он рефлекторно принялся теребить в пальцах хвост. Кажется, этот разговор ни к чему не привёл бы в любом случае, нужно подниматься и уходить, или… – Для меня – огромное. Дань Хэн вскинул голову и мигом встретил чужой взгляд. Цзин Юань теперь смотрел на него с какой-то неясной тоской в глазах, несмотря на улыбку, и не заметить это было невозможно. «А-Юань ещё такой ребёнок, хоть и невероятно способный», – так некстати всплыла из чужой памяти сцена с участием Дань Фэна и Цзинлю, и Дань Хэн поспешил отогнать её прочь. Получается, генерал любил… его? Пожирателя луны? Кого из них? Дань Фэна? Тот, кажется, чувств не разделял. Дань Хэн не знал, что думать. Эмоции переполняли его так, как никогда прежде, будто фонтаном норовя брызнуть наружу, и он не выдержал: – С тех пор, как я увидел это, я не мог перестать думать. И смотреть на вас, пытаясь представить, как… Каково это. Что именно он спрятал от меня в своей памяти. Какие чувства он испытывал и что заставляет испытывать меня. И мои ли это эмоции. Цзин Юань продолжал спокойно смотреть на него, не стремясь останавливать, и Дань Хэн пересел ближе, так, чтобы камень больше не был препятствием для разговора. Теперь они сидели ровно напротив друг друга, и это, парадоксально, придавало смелости. Дань Хэн, казалось, не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Языку стало невыносимо тесно во рту. – Когда я сказал, что в кошмарах видел вас на суде, это была правда. Но я не упомянул кое-что важное: когда Дань Фэн в этом сне находил ваше лицо, я немедленно просыпался. Сначала я думал, что для него невыносимо было видеть вас на оглашении приговора, но позже я понял. Понял, – Дань Хэн шумно сглотнул, подавшись вперёд, – что он, наоборот, хотел вас видеть. Он не ненавидел вас и цеплялся до конца, и я… Со временем я стал контролировать эти сны. В них я был Дань Фэном, действовал от его имени, и я тоже – тоже искал глазами вас, каждый раз. И каждый раз это меня спасало. Он, вконец осмелев, потянулся вперёд и взял в свои руки чужую, удивительно горячую. Цзин Юань не стал препятствовать, и Дань Хэн прижал его ладонь к своей груди, давая ощутить суматошное сердцебиения. – Потому что вы – тот якорь, который держал меня в этом мире и помогал не потеряться. Я понял это лишь недавно, когда вспомнил своё глубокое детство и вас в нём. После этих слов улыбка тотчас исчезла с лица генерала, а брови сошлись к переносице, но он не выглядел рассерженным. И, когда Цзин Юань впервые за этот вечер сам отвёл взгляд, внезапно стало понятно: он стыдился. Впрочем, это уже не могло остановить так долго сдерживаемую Дань Хэном речь. Всё его существо было подобно сжатой до упора пружине; когда-нибудь она должна была распрямиться. – Тогда, увидев вас, я подумал, что вы единственный могли ценить меня как личность, именно меня, Дань Хэна. Позже я понял, что вы никогда не будете в состоянии отринуть его образ полностью, но знаете, я… Не так сильно отличаюсь от остальных, как мне хотелось бы думать. И, как и все они, я не могу отпустить тех, кто дорог мне. Вы дороги мне, генерал. Мне безумно не хочется уезжать, и я не знаю, что делать. Дань Хэн шмыгнул носом; неожиданно он ощутил дорожки слёз на собственных щеках, а после к своему стыду понял, что хвостом сжал в кольцо лодыжку Цзин Юаня. Тот же смотрел прямо на него, пытаясь что-то понять, и выглядел при этом так, будто почти совершил для себя значимое открытие. Почему-то от этого вида слёзы потекли ещё сильнее. Дань Хэн потянулся утереть их рукавом, когда генерал неожиданно остановил его, с ободряющей улыбкой покачав головой. Впрочем, казалось, что-то его беспокоило. – Тебе не нужно прятаться при мне, Дань Хэн. Кажется, мы уже это проходили. Пожалуйста, для своего же блага, стань первым Пожирателем луны, который позволил себе плакать. У Дань Фэна такой роскоши не было, и это была его вина. Это стало последней каплей, и плечи Дань Хэна задрожали, когда он сделал громкий вздох, переросший во всхлип, и сам же его испугался. Смех рвался из лёгких пополам с рыданиями, и Дань Хэн, не в силах контролировать дыхание, закашлялся, рефлекторно сжимая хвост сильнее. Со стороны Цзин Юаня послышалось недовольное шипение. – Подожди, ногу мне сломаешь. На вот, выпей, – генерал протянул ему флягу, и Дань Хэн взял её в дрожащие руки, тут же делая большой глоток. На удивление, внутри оказался вовсе не алкоголь, а обычный грушевый сок, и от этого стало ещё более неловко. Мало того, что он без зазрения совести выпил из чужой посуды, так ещё и позволил себе мысль о том, что Цзин Юань принёс на их встречу алкоголь, не предложив разделить его. Так ещё и… Секунду. Щёки вспыхнули, а зрачки физически ощутимо сузились до предела, и Дань Хэн сам поразился реакции своего организма на в общем-то невинную вещь, которую в культуре Лофу принято называть непрямым поцелуем. Кажется, он уже совсем потерял разум, раз такие вещи способны вогнать его в краску, но от смущения с помощью здравого рассудка избавиться не получилось. Дань Хэн вместо этого не стал отдавать флягу, прижав её к себе покрепче. Слёзы всё ещё не иссякли, и со стороны это наверняка выглядело весьма нелепо, но Цзин Юань не смеялся. – Ты сильно преувеличиваешь моё значение в твоей жизни. Я не сделал и половины того, что обещал тебе перед казнью, и… – он запнулся, кажется, впервые с тех пор, как Дань Хэн прибыл на Лофу. Нетрудно было догадаться, что именно стало причиной. – Прости, Дань Хэн. Не тебе обещал. Просто сейчас ты слишком похож на него. Дань Хэн опустил взгляд. Похож, значит… Можно ли этим воспользоваться? Раз уж местные всё равно принимают его за Дань Фэна, не пора ли перестать убегать? Раз ему всё равно не светит ничего больше, чем быть чьей-то тенью, зачем рваться на свет? Кажется, это было самой большой глупостью, на которую он мог бы пойти. Голоса кричали у него в голове, яростно перебивая друг друга и прося то продолжать, то прекратить, но Дань Хэн уже не хотел себя останавливать. Вместо этого он отпустил ногу Цзин Юаня и необыкновенно ловко скользнул хвостом по его талии, когда сам чуть сильнее приблизился к его лицу. Генерал продолжал с любопытством наблюдать за ним, и от этого становилось одновременно неловко и приятно. На него смотрели. Даже если видели вовсе не Дань Хэна. – Знаете, вы зря считаете, что те поцелуи ничего не значили для него, – он выпрямился и взглянул прямо, различая искры собственных горящих зеленью глаз в отражении чужих. Цзин Юань не изменился в лице, но атмосфера резко потяжелела, что значило одно: внутри него бушевал настоящий ураган эмоций. Дань Хэн усмехнулся, как часто делал во снах на злополучном суде. – Ведь это с его воспоминания всё началось, это он, хотя сначала не смотрел на вас как на близкого друга, в конце остался только с вами. И Дань Фэн хотел бы сделать это ещё раз. Дань Хэн, совсем осмелев, осторожно толкнул Цзин Юаня в грудь, заставляя его упасть на спину, а сам навис сверху, встречаясь взглядом со смеющимися жёлтыми глазами. И всё равно ни они, ни что либо ещё не могло сейчас заставить его устыдиться. Он склонился ближе к лицу Цзин Юаня, к самому его уху, чтобы сказать тихо, на грани свистящего змеиного шёпота: – Я точно знаю это. Потому что хотел бы того же. Чужое тело под ним вздрогнуло, то ли от слов, то ли от самой ситуации, и Дань Хэн решил, что дальше тянуть больше не сможет. Цзин Юань лежал под ним, не подавая никаких признаков отвращения, и перед глазами Дань Хэна эта картина сумасшедшим калейдоскопом чередовалась с чужими – его собственными? – воспоминаниями. Волосы генерала, такие же пышные и густые, волнами рассыпались по земле, хвост обвил чужую ногу в высоченные сапогах, позвякивая цепями кандалов, а ялик легонько потряхивало по дороге на казнь. Флягу с эмблемой облачных рыцарей он всё так же держал одной рукой, опираясь ей же о плоский камень. Серёжка с красной кисточкой, его любимая, свалилась куда-то под скамью, но Дань Фэну было уже всё равно. Он, не обращая ни на что внимания, склонился ближе к лицу мальчишки, так быстро выросшего из несмышлёного мальчишки в красивого юношу в генеральской форме, и накрыл его губы своими. Миг – и Дань Хэн обнаружил себя лежащим на спине и прижатым к земле за горло. Стало сложно дышать, а в теле нарастала странная, незнакомая доселе боль. – Пришел в себя? – спокойный голос генерала, будто якорь, вытянул его в реальность снова. Цзин Юань удерживал его обеими руками – одной за горло, а другой за взбесившийся хвост, – а по его губе стекала струйка крови. А? Что сейчас…? Неужели это Дань Хэн позволил себе причинить ему вред? От этих мыслей он немедленно похолодел: даже думать о таком было жутко. – Не играй больше с трансформацией. Это опасно. Трансформацией? Дань Хэн ошарашенно моргнул, а в следующую секунду заметил, что причиной тянущей боли действительно стало его собственное тело. Кожа на щеках натянулась, покрывшись чешуей, а во рту мешались теперь, наряду с длинным языком, острые тонкие клыки. Неужели он в желании слиться разумом с Дань Фэном почти принял истинную форму? Цзин Юань, кивнув сам себе, наконец, отпустил его, и Дань Хэн поспешил сесть. Он тут же окинул себя взглядом и ужаснулся: хвост увеличился в размерах чуть ли не вдвое, ногти на руках выросли и приняли заострённую форму, а что происходило под одеждой, даже представлять не хотелось. Слава Акивили, она не порвалась от столь внезапного превращения, пусть оно и не дошло до финальной стадии. Дань Хэн бросил виноватый взгляд на Цзин Юаня, который поправлял собственный мундир, вздохнул и на всякий случай принял позу для медитации. Нормализовать потоки энергии оказалось невероятно сложно из-за непрекращающейся боли, но всё же через несколько минут он уже был больше похож на человека. Цзин Юань сидел напротив, не сводя с него внимательного взгляда, когда Дань Хэн открыл глаза. Генерал ободряюще кивнул, но лицо его оставалось мрачным. – Ты помнишь, что я сказал тебе до того, как ты потерял контроль? Дань Хэн решил, что для своего же блага лучше отвечать честно. – Сказали, что я слишком похож на Дань Фэна. Цзин Юань нахмурился и кивнул, а потом протянул руку и взял Дань Хэна за плечо. Когда он успел оказаться так близко? Сложно было сказать: ярко-желтые глаза отвлекали внимание от всего остального мира. – Верно, но тогда же я сказал ещё кое-что; правда, ты, похоже, уже не слушал, – он улыбнулся, и эта улыбка выглядела совсем не как та, что видел Дань Хэн в воспоминаниях. Стало не по себе; от волнения его затошнило. Цзин Юань, видя это, внезапно отнял руку от плеча и погладил его по голове, будто маленького ребёнка. – Ты другой, Дань Хэн. Сначала я отказывался это признавать и всегда видел в тебе не более, чем напоминание о том, что не успел сказать и сделать, но сейчас, когда увидел на твоём лице его выражение, до меня, наконец, дошло, – генерал усмехнулся, в его голосе сквозила скорбь. – Ты совсем другой. Дитя, за которым я побоялся смотреть лично, уже не было им, просто я оказался слеп. И именно потому, что ты не похож на Дань Фэна, не нужно цепляться за меня. Я никогда не смогу полюбить тебя. С каждым сказанным словом Дань Хэн чувствовал, как ломается что-то в груди. Конечно. Любить могут только Дань Фэна. И даже пытаясь быть похожим на предыдущего Пожирателя луны, он будет лишь невзрачной копией на его фоне. Слёз не было, но почему-то глаза заволокло мутной пеленой. Губы дрогнули. «Не истязай своё тело, пытаясь походить на Дань Фэна. Слишком сильная связь с предками может привести к непоправимым последствиям», – где-то на фоне слышался обеспокоенный голос генерала, но Дань Хэн уже не слышал ничего. Вместо этого он поднял с земли серьгу. Красная кисточка мелькнула, будто капля крови, перед глазами, когда Дань Хэн силой впихнул её в чужие руки. – Заберите. Пусть хотя бы это у вас от него останется. Он поднялся резко и неуклюже из-за слишком длинного неудобного тела, отчего хвост, сделав неловкий взмах, ударил Цзин Юаня по ногам. Извиняться Дань Хэн не стал; он быстро вышел из-под ивы, сорвавшись на бег лишь когда та скрылась из виду в непроглядной темноте ночи. Он был неправ насчёт звёзд: теперь за пеленой искусственных облаков их не было видно вовсе, а значит, светили они сегодня кому-то другому. Дань Хэн покинул Лофу до рассвета и больше не возвращался. Дань Хэн помолчал, наливая себе ещё вина. – Когда я узнал о твоей смерти, думал, умру сам. Так и не решился прийти на похороны. Тогда ему написала Байлу. Как Цзин Юань и предполагал, за годы они стали сначала приятелями, а после – настоящими друзьями, вместе стараясь взять под контроль силы, которые по ошибке достались сразу обоим. Теперь Дань Хэн даже мог залечивать совсем небольшие раны, отчего Келус в своё время пришёл в настоящий восторг. С тех пор Дань Хэн почти ежедневно сопровождал его в тренажерный зал, и он, пожалуй, был благодарен судьбе за этот подарок; на одной из таких тренировок они впервые поцеловались. Он старался забыть болезненную привязанность к Цзин Юаню, вычеркнув из жизни сами мысли о нём и сосредоточившись на жизни Экспресса. Келус в отношениях оказался тем ещё дурнем, но этого Дань Хэну, пожалуй, не хватало: он слишком устал быть вечно серьёзным. И как раз когда жизнь стала налаживаться, пришло известие: генерал Лофу Сяньчжоу погиб на поле боя. В тот день и следующую неделю весь Экспресс ходил на цыпочках, а он не понимал, к чему такое отношение. До тех пор, пока Келус как-то раз не ворвался к нему в душ; оказалось, он боялся, что Дань Хэн вскроет себе вены. Нет, Дань Хэн не собирался делать ничего такого. Он просто отказывался говорить с кем-либо ещё полмесяца и почти не ел, потому что желания жить не было в принципе, и только работа тащила его со дна. А потом он решил, что придёт на могилу Цзин Юаня с вином, когда всё у него в жизни станет хорошо. И действительно всё стало налаживаться. Фляга, которую он случайно прихватил с собой в день их последней встречи, лежала в тайнике в архиве годами, периодически составляя ему компанию в путешествиях, и теперь, смотря на неё на могиле генерала, Дань Хэн чувствовал, что всё наконец-то на своих местах. – Знаете, генерал, – он поднялся, одним глотком осушил пиалу и устроил флягу прямо среди цветов. Обращение на «вы» стало так непривычно за эти годы, но сейчас казалось правильным. – Теперь я вижу, что вы хотели мне сказать. Спасибо вам большое, у меня сейчас всё хорошо. Дань Хэн улыбнулся так ярко, как не улыбался очень давно, и раздвинул ветви ивы, чтобы покинуть могилу. Напоследок он обернулся, чтобы взглянуть на неё ещё раз, и замер. Молодой Цзин Юань, как будто наяву, сидел на траве и смеялся, поднимая за что-то тост, а напротив него, в сдержанной позе с горделивой осанкой, расположился Дань Фэн. В руках его был венок из цветов, а хвост нежно обнимал Цзин Юаня за ногу, и этот жест показался таким интимным, что Дань Хэн мигом отвернулся в смущении. Пусть это было всего лишь видение, оно ощущалось правильным. Когда он уходил, на губах всё также цвела улыбка. Серьга с красной кисточкой, похороненная под ивой, стала концом старой истории, а фотография ярких рыб – началом новой. Всё наконец-то шло своим чередом.