Апрельское утро

5:31. Ранее апрельское утро. На улице только что закончился дождь, но всё ещё пасмурно. Чонгук принимает решение собраться с силами и отправиться на ежедневную прогулку до набережной, купив по дороге свой любимый рэдбулл в круглосуточном магазине, в котором продавец видит его чаще, чем собственная мать. Чонгук знает, что утренние прогулки — это всегда тишина и умиротворение на ближайший час. Он не торопясь идёт по лесной тропинке, смотрит на деревья. Ему нравится, как беззаботно они стоят и двигаются от лёгкого ветра. Этот ветер приносит в лёгкие свежий воздух, а в душу — спокойствие, такое редкое для потерянного парня. Потерянного отнюдь не в глобальном плане, а скорее в душевном и в своем внутреннем мире. Чонгук чувствует, что он в жизни — как одинокое дерево, стоящее в стороне от остальных, тихо существующее и наблюдающее за проходящими мимо людьми. Ему нравится глубоко анализировать всё, что он видит, начиная с людей и заканчивая мельчайшими деталями окружающего мира. Утро на набережной он привык проводить в полном одиночестве, без музыки и отвлекающих прохожих. Ему нравится полностью уходить в себя по пути к своему любимому месту — крайней скамейке справа. Это место он выбрал давно, оно даёт ему чувство уединённости, но при этом позволяет наблюдать за жизнью вокруг. Он сидит там порядка тридцати минут, думая о том, какую мелодию сыграть сегодня. Недавно у Чонгук появилась старенькая миди-клавиатура. Не для того, чтобы писать полноценную музыку — от этого он давно устал, — а чтобы просто играть минималистичные мелодии. Он без ума от звука фортепиано, всегда восхищался тем, как люди создают что-то прекрасное на таком простом на первый взгляд инструменте. Он любит свою тихую, почти незаметную жизнь. Гулять по утрам, выпивать по дороге любимый энергетик, приходить домой и писать музыку. А потом иногда показывать свои эксперименты друзьям, мол, смотрите, как умею. Чонгук предпочитает одиночество, сидеть в полупустой комнате, потому что не любит, когда вокруг слишком много вещей, всё бросается в глаза. Он любит, когда окно открыто и свежесть утра наполняет его комнату. Любит, когда свет идёт только с улицы. Любит, когда в холодильнике всегда есть рэдбулл. Да, это зависимость, но какая разница, если он счастлив? У него есть друзья — два-три человека, но они для него самые близкие, и это всё, что ему нужно. Раньше он мог только мечтать о такой жизни. Тогда его жизнь напоминала трагикомедию, правда, совсем не смешную. Он даже не догадывался, насколько был несчастен, пока не смог сравнить это состояние с тем, что у него есть сейчас. Чонгук думал, что умрёт к восемнадцати годам. Мечтал поскорее прекратить страдания. Но оказался сильнее, чем думал. Прошёл через испытания, которые оказались куда хуже тех, что были до восемнадцати. И всё равно справился. Он мечтал остаться один, но ему не позволили, не оставили. За это он благодарен, хоть и не показывает этого. Сейчас он почти счастлив жить эту жизнь. Спокойную. Заниматься любимым делом, проводить время с теми, кто его любит. Он любит приглушённый свет, прохладу, минималистичную обстановку. Будь его воля, он жил бы в пустой комнате, но пока сдерживается, чтобы не выкинуть всё. Он любит начало весны, когда снег только растаял, и в воздухе витает тот самый свежий запах. Он больше не хочет умереть. Больше не хочет исчезнуть. Больше не несчастлив. Он больше не плачет в подушку. Он в порядке. Он обрёл покой, слава богу, не вечный. Чонгук дал себе клятву, которую не собирается нарушать. Он принимает решение любить себя, опираясь на весь опыт, что у него есть. Каждый момент, когда он осознаёт это, он принимает решение любить себя. Он уверен, что ключ к удовлетворённости не привязан к определённому месту. Это больше о мышлении и о том, как он относится к жизни. Счастье, по его мнению, — это внутреннее состояние ума. Конечно, новое место может временно изменить настроение, но: «Куда бы ты ни шёл — ты уже там.» Другие назовут такую жизнь скучной. Но какая разница, если он счастлив? Прохлада окутывала его лицо, капли дождя блестели на листьях. Внезапно к нему подошел незнакомец. Тот был одет в серую толстовку, как и сам Чон. Чонгук поднял взгляд, почувствовав раздражение и лёгкое удивление. Обычно здесь никого не бывает. — Ты часто приходишь сюда, — сказал незнакомец, словно прочитал мысли Чонгука. Его голос был мягким, спокойным, но почему-то отдавал эхом внутри. — Да, — коротко ответил Чонгук, оставаясь на месте. — Здесь тихо. Тишина делает мысли громче, — продолжил незнакомец, переводя взгляд на воду. Чонгук колебался, но всё же сел на краю скамейки. Вблизи этот парень казался ещё менее примечательным, но в его простоте была какая-то мудрость, которая настораживала и притягивала одновременно. — Кто ты? — спросил Чон. — Просто прохожий, — ответил тот, чуть улыбнувшись. — А ты? — Чонгук. Незнакомец кивнул, будто имя что-то значило. Они сидели молча, и в этой тишине была странная лёгкость. — Нет ничего за пределами тебя, что может позволить тебе стать лучше, сильнее или умнее, — вдруг произнёс незнакомец. — Всё находится внутри. Всё существует. Не стремись ни к чему вне себя. Чонгук задумался. Эти слова звучали просто, но в них было что-то большее. Они будто затрагивали что-то глубоко спрятанное внутри него. — Почему ты это говоришь? — спросил он. — Потому что ты уже знаешь ответ. Просто иногда нужно напомнить, — ответил незнакомец и, поднявшись, добавил: — Увидимся. Он ушёл, оставив за собой только лёгкое ощущение прохлады. Чонгук смотрел ему вслед, пока тот не исчез за деревьями. На обратном пути он зашёл в магазин за рэдбуллом. Продавщица удивлённо подняла брови: — Так поздно? Обычно вас видно раньше. — Решил немного задержаться, — ответил Чонгук с лёгкой улыбкой, которая сама по себе была редкостью. Продавщица одобрительно кивнула, а Чонгук почувствовал, как эта простая сцена добавила странного тепла в его день. Вернувшись домой, он зажёг свечу и сел у окна. Мысли о незнакомце всё ещё крутились в голове. Простые слова, но такие глубокие. Это утро оставило след. Прохладный и ясный, как воздух за его окном. Чонгук поудобнее устроился в кресле, наблюдая, как на улице снова начинает капать дождь. В комнате стояла тишина, такая же тёплая и уютная, как запах свежего кофе. Он открыл окно чуть шире, впуская в комнату прохладу утра. Небо за окнами было застелено облаками, но эти облака казались мягкими и светлыми, будто не обещали сильного дождя. Чонгук посмотрел на свою старую миди-клавиатуру, которая стояла на столе, и подумал, что, возможно, стоит сегодня поиграть что-то новое. Он не любил композировать или разрабатывать сложные мелодии, это уже стало для него чем-то лишним. Иногда хотелось просто встать и начать играть — бессмысленно, без планов и ожиданий, отдаться моменту. Это было как дыхание. Не более, но и не менее. Он скользнул пальцами по клавишам, начав создавать нечто лёгкое, воздушное. Мелодия возникала сама собой, а Чонгук чувствовал, как расслабляется, погружаясь в этот процесс. Он не задумывался о каждом аккорде, не пытался сделать музыку идеальной. Он просто следовал за звуками, как за ветром в парке, не пытаясь понять, куда он его ведёт. Через некоторое время, играя, он огляделся по комнате. Весь этот порядок, минимализм, спокойствие… Всё казалось таким простым и естественным, как никогда. Это не была жизнь, которая пыталась что-то доказать. Это была жизнь, которая просто была. И Чонгук знал, что это именно то, что ему нужно. Внезапно его мысли вернулись к незнакомцу, который сидел на его скамейке у реки. Слова его ещё не утихли в голове, они как будто повторялись, возвращались в разные моменты, накрывая его мягкими волнами осознания. «Всё внутри тебя». Он задумался над этим, пытаясь осмыслить. На первый взгляд, это было так просто. Но как часто он сам искал ответы и решения во внешнем мире, в других людях, в изменениях, в новых местах, новых впечатлениях. Всё это время он думал, что его счастье, его внутренний покой могут зависеть от чего-то за пределами него. Но теперь что-то в его сердце шевельнулось. Может быть, он давно знал это, но не был готов увидеть. Он отложил клавиатуру и встал, подошёл к окну, склонив голову к стеклу, словно прислушиваясь к дыханию города. За окном светлело, дождь закончился, и воздух стал ещё более свежим. Чонгук ощущал этот момент целиком, чувствуя, как он заполняет его. Просто быть. И в этом было всё. Нет необходимости в чём-то большем. Он вдруг подумал, что, возможно, именно это и есть счастье. Не в поиске идеального дня или жизней других людей, а в умении почувствовать своё место, свою роль, как своё тело чувствует землю под ногами. Как его дыхание вписывается в ритм окружающего мира. 14 апреля, 4:28 Пальцы все ещё ощущали холод от клавиш, но мысли не давали сосредоточиться. Сколько времени прошло? Он даже не знал. В голове всё кипело от вопросов, связанных с этим незнакомцем. Кто он был? Почему сказал то, что сказал? Как он мог так точно попасть в точку, даже зная такие вещи, которые никто, кроме него самого, не должен был знать? Всё было как гром среди ясного неба, слишком неожиданно, слишком странно. Чонгук не мог успокоиться. Глубокая тяга к знаниям, желание понять каждую фразу, анализировать каждое слово, превратилось в непреодолимую необходимость разобраться в том, что случилось. Почему он сказал эти умные вещи, но с такой странной интонацией, как будто за ними скрывалось нечто большее? Неужели это всё было лишь случайностью? Или он что-то скрывает? Всё, что было сказано, казалось важным, но почему? Что за этим стоит? Недоверие ко всему и всегда актуальная потребность всё знать смешивались в Чонгук с его внутренним напряжением, создавая странное ощущение, как будто он оказался в ловушке, но не мог понять, кто её поставил. Дьявол сидит на обоих плечах? Да, сейчас он сидел прямо на его затылке, шепча в ухо всё больше сомнений и вопросов. Он медленно начал собираться на прогулку. На улице было пасмурно, и тучи, как тяжёлые одеяла, давили на всё вокруг. Он чувствовал это давление, ощущал, как оно сдавливает грудную клетку. Чонгук не хотел идти. Ему не хотелось покидать тёплую квартиру, но и сидеть было невозможно. Странное чувство скученности, как будто воздух в комнате становился слишком тяжёлым, настигая его, заставляло действовать. Накинув на себя свою любимую толстовку и старую ветровку отца, Чонгук вздохнул. Несмотря на то, что он не общался с ним уже долго, куртка оставалась для него чем-то родным. Это был не просто предмет одежды — что-то более глубокое, что напоминало ему о прошлом. Он взял сигареты, хотя не курил. Они всегда были при нём, как некий амулет, с которым было спокойнее. За два года он использовал их всего пару раз, но они не исчезли, как символ чего-то непонятного, что он носит в себе. Когда Чонгук вышел из подъезда, сразу почувствовал, как холодный ветер с хрустом встречает его лицо, проникая в самую душу. Погода явно не была в настроении. Ветер будто кричал: «Иди домой», но Чонгук уже вышел. Закутался в капюшон, включил музыку в плеере, пытаясь заставить себя расслабиться. Сегодня он не следовал привычному утреннему ритуалу. — Может, он будет там? — мелькнула мысль. Тогда он бы хотя бы объяснил свои слова, а Чонгук мог бы разобраться, что имелось в виду. Пришёл на своё любимое место, но его там не было. Ну конечно. Кто в такую погоду выйдет бродить по лесу? Видимо, только Чонгук. Он с раздражением опустился на скамейку, ощущая лёгкую досаду. Он думал, что, возможно, увидит этого парня снова, но, похоже, это была встреча на один раз. Он достал сигареты и задумчиво посмотрел на них. Возможно, это был просто способ снять напряжение. — Ты ведь не куришь, — произнёс знакомый голос. Чонгук вздрогнул, его рука застыла в воздухе, а сигарета чуть не выпала. Он повернулся. Незнакомец стоял прямо перед ним, с мягкой улыбкой на лице. Чонгук ошарашенно взглянул на него. Как он оказался здесь? Почему он снова появляется? И как он знал, что Чонгук не курит? — Что? — ошеломлённо произнёс Чонгук. Это было слишком много для его восприятия, и он не мог сдержать удивления. — Ты не куришь? — Ловко подметил, — улыбнулся незнакомец, как будто эта фраза не была чем-то странным или важным. Чонгук не знал, как реагировать. — Кто ты? Откуда ты знаешь, что я не курю? Почему ты сказал мне все эти вещи? Что ты имел в виду? — Чонгук не мог удержать поток вопросов, которые начали вырываться, словно они наконец-то получили выход. Незнакомец спокойно уселся рядом, как будто он был частью этой сцены, а не неожиданным вмешательством в привычный мир Чонгука. — Какая разница, почему я это сказал? — ответил незнакомец, его голос был мягким, но уверенным. — Важно ведь то, что я сказал. Ты же сам часто стремишься понять суть, анализируешь каждое слово, каждую деталь. И что ты получишь от этого? Даже сейчас, что тебе даст мой ответ? Чонгук замолчал, его сердце забилось быстрее, но это был не страх, а недоумение. Он всегда пытался понять людей, всегда пытался разложить на части каждый разговор, каждое действие. Но вдруг он понял: ему не хватает одного — понять себя. Почему это так важно для него? — Ты постоянно пытаешься контролировать всё вокруг, всех вокруг. Ты пытаешься предсказать их мысли, их действия, найти смысл в каждом слове. Но что тебе это даёт? Зачем? — незнакомец говорил спокойно, но его слова заставили Чонгук замереть. — Зачем искать причины в каждом действии? Может быть, стоит просто быть в моменте? Иначе ты никогда не поймёшь, что на самом деле важно. Чонгук ощутил, как прохлада воздуха скользит по его коже. Ветер слегка колыхал листья рядом, создавая почти медитативный фон. В голове было тихо, но всё-таки вопросы продолжали крутиться. Его мысли, обычно громкие и хаотичные, замерли в нерешительности, словно пытаясь разобраться, как реагировать на то, что только что было сказано. Незнакомец сидел рядом с ним, совершенно спокойно, будто был частью этого серого пейзажа: тихого леса, прохладного ветра и тяжелых туч, от которых начинало слегка накрапывать. — А что, если я просто не могу иначе? — наконец произнёс Чон, его голос звучал тише, чем он ожидал. Он смотрел на землю перед собой, избегая взгляда собеседника. — Я не знаю, как по-другому. Если я не буду искать смыслы, не буду пытаться понять, то что тогда останется? Незнакомец чуть повернул голову, внимательно смотря на него. Его улыбка была мягкой, но выражение лица стало более серьёзным. — Останешься ты, — тихо ответил он. — Без всех этих конструкций, без постоянной попытки всё анализировать и классифицировать. Ты. Просто ты. Чон усмехнулся, но это была горькая усмешка. — Просто я, — повторил он, больше себе, чем кому-то ещё. — Но что, если мне этого недостаточно? Что, если я пустой? Эти слова, казалось, вырвались сами по себе, словно давно ждали возможности прозвучать. Ветер усилился, зашумели верхушки деревьев. Незнакомец не спешил отвечать. Он смотрел на Чона, как будто пытался что-то прочитать на его лице, в его жестах, в его самом существе. — Ты не пустой, — наконец сказал он, спокойным и уверенным тоном, который звучал почти как истина. — Ты просто настолько привык строить свои стены, что забыл, что за ними. Ты думаешь, что, если убрать все эти поиски смыслов, у тебя ничего не останется. Но это не так. — Откуда ты это знаешь? — резко перебил Чонгук, его голос чуть дрогнул. — Ты даже не знаешь меня. Незнакомец улыбнулся чуть шире, как будто он сказал что-то забавное, но не обидное. — Ты сам мне всё сказал. Своими вопросами. Своими действиями. Ты ищешь не смысл, Чонгук. Ты ищешь себя. Просто ещё не понял этого. Чон молчал. Ветер приносил с собой запах сырой земли и дождя, который вот-вот начнётся. Этот запах обычно успокаивал его, но сейчас он чувствовал, как его мысли снова пытаются разорваться в разные стороны. — Как будто это так легко, — тихо сказал он, опустив взгляд на свои руки. Они были напряжённо сжаты, как будто он пытался удержать всё, что скапливалось внутри. — Легко? Нет, — ответил незнакомец, его голос был почти шёпотом, но звучал так, будто проникал прямо в сознание. — Но это честно. А честность с самим собой — это первый шаг. Чонгук поднял голову и посмотрел на него. Незнакомец выглядел спокойно, но в его глазах было что-то такое, что заставляло задуматься. Как будто он действительно знал о Чонгук больше, чем тот знал о себе. — Почему ты говоришь мне всё это? Почему ты здесь? — Чонгук снова попытался вернуть контроль, снова начать задавать вопросы, которые могли бы дать ему хоть какую-то почву под ногами. Незнакомец встал, мягко выдохнув, и поправил ворот своей лёгкой куртки. — Потому что ты ищешь ответы. Но чтобы их найти, тебе нужно задавать правильные вопросы, — сказал он. Затем, с чуть заметной улыбкой, добавил: — И я здесь, потому что ты хотел, чтобы я был. Разве не так? — Я… что? — Чонгук растерялся, глядя на него. Незнакомец снова улыбнулся, но ничего больше не сказал. Он просто встал и шагнул вперёд, растворяясь в сером фоне деревьев и надвигающегося дождя. Чонгук сидел на скамейке, пытаясь осознать услышанное. Дождь начал накрапывать. Сначала это были редкие, прохладные капли, но вскоре он усилился, стуча по капюшону Чонгук. Он не шелохнулся, не спрятался под деревья. Вместо этого он достал плеер и снова включил музыку, чувствуя, как прохладные капли смывают что-то тяжёлое с его сознания. «Просто ты», — звучало в его голове, словно эхо. Дождь усиливался, но Чонгук, накинув капюшон, сидел на скамейке, словно не замечая. Он продолжал смотреть в ту сторону, куда ушёл незнакомец, не в силах решить, что его больше раздражает: странность ситуации или то, как этот человек легко задел за живое. Шум шагов по мокрой дорожке заставил его поднять взгляд. Незнакомец вернулся — он шёл обратно к скамейке с невозмутимым выражением лица, будто ничего необычного не произошло. Подойдя ближе, он остановился и чуть наклонил голову, словно изучая реакцию Чонгука. — Идёшь домой? — просто спросил он, будто их разговор минуту назад не перевернул Чона с ног на голову. Чонгук сначала хотел ответить резко, но вместо этого глубоко выдохнул и кивнул: — Да, наверное. — Тогда пойдём вместе, — предложил незнакомец так непринуждённо, что это сбило Чона с толку ещё больше. Несколько секунд он молча смотрел на него, а потом всё-таки встал и пошёл рядом. Они шагали вдоль парка, где дорога была усыпана мокрыми листьями, которые блестели в свете уличных фонарей. Дождь перешёл в мелкий моросящий, едва касаясь лица. Воздух стал ещё прохладнее, но лёгкость в этом прохладном вечере ощущалась сильнее. — Значит, ты часто здесь бываешь? — нарушил молчание Чонгук, чтобы отвлечь себя от размышлений. — Иногда, — уклончиво ответил незнакомец. — Когда хочется побыть наедине с мыслями. Чонгук усмехнулся: — Забавно, что ты говоришь это мне, учитывая, что появляешься из ниоткуда и разговариваешь со мной, словно мы давно знакомы. — Может, это как раз то, что тебе нужно? — незнакомец чуть обернулся, подмигнув. — Иногда одиночество — это не когда ты один, а когда нет с кем поговорить. — Говоришь, как будто всё про меня знаешь, — пробормотал Чонгук, но в его голосе уже не было прежней раздражённости. Скорее, это было лёгкое недоверие, перемешанное с любопытством. Они продолжали идти по мокрым дорожкам. С каждой минутой разговор становился проще. Чонгук рассказывал о своих прогулках здесь по утрам, упомянул, как ему всегда нравилось слушать музыку, и даже рассказал о своей привычке носить с собой сигареты, которые он почти никогда не использовал. — Ты странный, — вдруг сказал он, улыбнувшись. — Не обижайся, но правда. Ты говоришь вещи, которые меня выбивают из колеи. А сам даже имени своего не сказал. Незнакомец чуть замедлил шаг и посмотрел на него с той самой мягкой, но почти насмешливой улыбкой, которая, казалось, говорила, что он знал больше, чем говорил. — Имя? А зачем оно тебе? Разве оно что-то изменит? — спокойно ответил он. — Как минимум я буду знать, как к тебе обращаться, — настаивал Чонгук, приподняв бровь. — Ты ведь знаешь моё. Это не совсем честно, знаешь ли. — Честно? — Незнакомец тихо засмеялся, глядя вперёд. — А если я скажу, что моё имя не имеет значения? Разве оно сделает наши разговоры более настоящими? Чон остановился, чтобы посмотреть на него, но потом только махнул рукой. — Звучит как уход от ответа. — Может быть, — легко согласился незнакомец. — Но ты всё равно будешь звать меня так, как захочешь. Вот увидишь. Чонгук тихо хмыкнул, но почему-то не стал спорить. Вместо этого они продолжили идти, не торопясь, пока не вышли из парка и не добрались до его дома. У подъезда Чонгук остановился, повернувшись к незнакомцу. — Ну, раз ты такой загадочный, не знаю, увидимся ли мы ещё. Но было приятно поговорить, — признался он, чуть смутившись. Незнакомец взглянул на него с лёгкой улыбкой и ответил просто: — Мы увидимся. И я рад, что сегодня ты позволил себе немного быть собой. Он развернулся и пошёл обратно в сторону парка, оставляя Чонгук стоять у подъезда и смотреть ему вслед. Ветер всё ещё был прохладным, но теперь он казался не таким холодным, а дождь — не таким неприятным. Чонгук долго стоял у подъезда, глядя вслед уходящей фигуре. Он пытался осмыслить произошедшее, но мысли путались. Незнакомец словно растворился, оставив после себя лёгкое ощущение чего-то нового, как ветер, сменивший направление. Чонгук поднялся к себе. Квартира встретила его привычной тишиной. На полу лежала стопка книг, на столе — недописанные наброски, которые больше напоминали набор хаотичных мыслей. Всё это вдруг показалось ему частью странной, но уютной рутины. Он снял куртку, потрогал карман с сигаретами и усмехнулся. Снова достал их, разглядывая упаковку, как будто надеялся найти там ответы. Но, конечно, ничего не изменилось. — «Ты ведь не куришь». Как будто это так важно, — пробормотал он, бросив пачку обратно на полку. Усевшись за стол, Чонгук по привычке потянулся к ноутбуку, но экран раздражал. Словно вся техника вокруг решила, что сейчас неподходящее время. Он откинулся на спинку стула и уставился на потолок, слушая, как снаружи по карнизам стучит дождь. Всё это время слова незнакомца всплывали в его голове, как строчки из недописанной песни. Особенно те, что касались контроля. Чонгук часто думал о том, как ему сложно отпустить себя и просто быть. Но никто прежде не говорил ему этого прямо, так откровенно. 15 апреля, 4:57 Утро началось привычно: душ, быстрое перекусывание чем-то из холодильника, но мысли о прогулке накануне никак не отпускали. Он вспомнил, что незнакомец обещал: «Мы увидимся». Сам не зная почему, Чонгук решил снова отправиться в парк. На этот раз погода была солнечной, но прохладной. Воздух оставался свежим, листья хрустели под ногами. Чон шёл той же дорогой, что и вчера, по-прежнему не понимая, зачем он это делает. Когда он добрался до своей скамейки, то увидел там ту самую фигуру. Незнакомец сидел, чуть сутулившись, и, казалось, писал что-то в блокноте. Чон замер на мгновение, но потом сделал глубокий вдох и подошёл ближе. — Удивительно, что ты здесь. Или ты так и планировал? — начал он, стараясь, чтобы его голос звучал безразлично. Незнакомец поднял голову, улыбнулся и захлопнул блокнот. — А ты думал, я вру? Чонгук лишь усмехнулся. Сказать было нечего, но что-то в этой ситуации показалось ему лёгким, почти нормальным. Незнакомец жестом указал на место рядом, и Чон сел. — Ты всегда пишешь в блокноте? — спросил он, пытаясь уловить хоть что-то об этом человеке. — Иногда. Когда хочется запомнить что-то важное, — последовал ответ. — А что ты сейчас записывал? — Мысли. И то, как сильно ты удивился, увидев меня здесь. Чонгук засмеялся. Это был почти искренний смех, лёгкий, как утренний ветер. Ему даже стало чуть легче на душе от этой шутки. — Ты всегда такой загадочный? — спросил он, расслабленно откинувшись на спинку скамейки. Незнакомец снова улыбнулся. — Нет, это ты всегда всё пытаешься усложнить. — Да уж, возможно, — признал Чонгук. — Так ты всё-таки скажешь своё имя? — Скажу, когда будет нужно. Пока оно тебе ни к чему. — Что за бред, — покачал головой Чон, но спорить почему-то не стал. — Тогда расскажи хоть что-нибудь о себе. Чем ты занимаешься? Почему ходишь сюда? — Я просто живу, — ответил тот, глядя на деревья впереди. — И мне нравится наблюдать за тем, как люди вокруг меня пытаются это делать. — Звучит так, будто ты какой-то просветлённый буддист-исследователь, — с ноткой сарказма заметил Чон. — Может быть, — загадочно ответил незнакомец. Они продолжали сидеть, обсуждая какие-то мелочи: погоду, музыку, случайные наблюдения. Беседа шла легко, как будто они знали друг друга давно. Чонгук поймал себя на мысли, что это первый раз за долгое время, когда он просто наслаждается моментом, не пытаясь анализировать каждую деталь. Когда солнце начало клониться к зениту, Чонгук предложил проводить незнакомца, но тот отказался. — Ты и так сделал больше, чем обычно. Уже шаг вперёд, правда? — Ты странный, знаешь об этом? Незнакомец посмотрел на него с лёгкой улыбкой, глаза тёплые, как лучи заходящего солнца. — Ты уже говорил, — мягко ответил он, будто это было самым естественным продолжением их разговора. Чонгук фыркнул, не найдя слов для ответа, но почему-то снова усмехнулся. Эта лёгкость, этот простой, спокойный тон… Он чувствовал себя дураком, но не мог не признать, что что-то в этом человеке действительно завораживало. — Ну, по крайней мере, я последовательный, — пробормотал он себе под нос, отворачиваясь и продолжая идти. — Этого у тебя не отнять, — услышал он позади и, не сдержавшись, снова улыбнулся. 22 апреля, 6:20 Чонгук целую неделю приходил на свою привычную скамейку, но незнакомца не было. Это начало пугать его. Он ни разу не встретил его. На второй день отсутствие стало его постоянной мыслью. Он задался вопросом, не случилось ли с ним чего-то. Может, этот человек был просто случайностью? Или одноразовым знакомым, как многие в его жизни? Он пытался сосредоточиться на привычных утренних ритуалах, но мысли о незнакомце не оставляли его. Вдруг ему становилось не по себе. Он смотрел на скамейку, на пустое место, где обычно сидел тот странный парень, и чувствовал легкую тревогу. Каждый день он ждал и надеялся, что встретит его, как если бы этот незнакомец был чем-то важным, чем-то, что придаёт смысл этим утрам. Он пытался написать музыку, но слова и ноты не звучали так, как раньше. Всё, что он слышал в голове, был этот голос, эта лёгкость, эти вопросы. Чон был нервозен, почти не мог сидеть на месте. Каждый раз, проходя мимо мест, где он обычно бывал, ему казалось, что его жизнь начинает терять баланс. Даже в круглосуточном магазине, где он всегда покупал рэдбулл, его не покидала эта странная мысль — вдруг с ним что-то случилось? Почему его не было? Но сегодня, зайдя в магазин, Чонгук остановился на пороге, когда увидел его — того самого незнакомца. Он стоял спиной и рассматривал полку с энергетиками, как ни в чем не бывало. Чон застыл на месте, не веря своим глазам. Это был он. Тот, которого он искал всю неделю, и даже не знал, что искал. — Всегда было интересно, как ты это пьёшь, — сказал незнакомец, не оборачиваясь. — Посоветуешь какой-нибудь? Чонгук не смог сразу ответить, он просто смотрел на него, ошеломлённый. Незнакомец говорил так, как если бы они только что продолжили разговор с того места, где остановились в последний раз. — Возьми рэдбулл, — наконец выдохнул Чон, его голос сам по себе прозвучал немного странно. Он сам не понял, что это именно он сказал. Скорее, это был какой-то автоматизм, часть его неуверенности, и в то же время принятие, что пытаться понять что-то в этом человеке — бесполезно. Просто так было. Он не пытался оспаривать это. Незнакомец, как всегда, ответил с лёгкостью, не обращая внимания на странности: — Дороговато, но хорошо. Чонгук оглядел его. Он не изменился. Всё тот же спокойный, неизменно уверенный в себе человек, который даже не думал реагировать на вопросы, которые не касались смысла разговора. — Где ты был? — спросил, не сдержав любопытства. Он понимал, что это пустой вопрос, но не мог не задать его. Незнакомец повертел банку с энергетиком в руках и снова улыбнулся. — Какая разница? — сказал он, и Чонгук снова почувствовал, как его слова скользят, как вода по стеклу. Это не было обидой, скорее, он просто не хотел углубляться в подробности. — Важно то, что я здесь. Чон лишь закатил глаза. Он знал, что ответы не придут, и не ждал их. Это была его особенность — избегать прямых разговоров. — Ты странный, знаешь об этом? — наконец выдохнул Чонгук, сам не ожидая, что снова скажет это. — Ты уже говорил, — тихо отозвался незнакомец. Чонгук как-то устал от всей этой непринуждённости. Он хотел спросить, кто он такой, почему он так себя ведёт, но вдруг понял, что не сможет найти ответ. Ему казалось, что эти вопросы не важны. Что важна просто сама встреча, просто возможность быть рядом. Он молчал, и, чтобы разрядить напряжение, просто закурил. — Прогуляемся? — совершенно непринужденно, произнес парень, как обычно. — Ты что, маньяк? — Маньяк? — незнакомец усмехнулся. — Ну, если ты так говоришь, — с улыбкой продолжил он, — я вполне могу это пережить. Чонгук колебался. Он не хотел терять время. Внутренне он был занят чем-то другим. И всё же… — Я сейчас занят, — сказал он, кивнув в сторону своего кармана, где была записка с неоконченными мыслями. — Пытаюсь написать песню. Вышел на пару минут, чтобы проветрить голову. Незнакомец поджал губы, как будто подумывая о чём-то. Чонгук почувствовал, как его внимание снова скользит с одного на другое. — Можно мне присоединиться? — спросил он спокойно, без малейшего намёка на агрессию. Чонгук удивлённо посмотрел на него. Даже это он как-то умудрялся говорить спокойно, без спешки, без давления. Что это было? — Ты что, маньяк? — повторил Чонгук, с улыбкой, как если бы он был вынужден оправдывать свою реакцию. Незнакомец ухмыльнулся и шагнул к нему. — Ты можешь называть меня Рэн. Или Рэнни. Как тебе будет удобнее. Чон не знал, почему это было важно, но что-то в его голосе подсказывало, что сейчас не стоит спорить. Он кивнул, и, в конце концов, они пошли вместе. Когда они пришли к его квартире, Рэнни легко вошёл внутрь, как если бы это было совершенно обычным делом. Чонгук сразу почувствовал себя немного не в своей тарелке — Рэнни располагался как дома, его поведение было простым и непринуждённым. Чонгук поставил рюкзак на пол, снял куртку и сел на диван. Рэнни, как всегда, был непринужденным, будто он не был рядом с кем-то, кого едва знал. Он устроился напротив, не спеша, осматривая пространство, как если бы он был здесь уже много раз. Чонгук не знал, что говорить. Атмосфера была какой-то слишком правильной. Привычная, но в то же время новая. Он всё время искал объяснение, причины, что-то, что могло бы дать смысл этим встречам. Он хотел спросить о Рэнни, но не знал, с чего начать. Это было нелегко — быть в компании человека, с которым не было ясности, который вел себя как открытая книга, но на самом деле скрывал много. — Так… — Чонгук почесал затылок, неуверенно, стараясь поставить вопрос как можно легче. — Ты живешь один? Рэнни, словно чувствуя напряжение в вопросе, взглянул на него, немного прищурив глаза, и кивнул. — Да, живу один. Это мне подходит, — сказал он, чуть улыбнувшись, но в его голосе была такая искренняя спокойная уверенность, что Чон не мог не заметить. Он был не просто один — он как будто был в гармонии с этим состоянием. И это не казалось чем-то трагичным или грустным. Он задумался, ожидал услышать что-то вроде «так удобнее» или «не хочу усложнять», но этот ответ, такой искренний и открытый, заставил его почувствовать нечто большее. Он не мог не задать другой вопрос — А почему ты вообще решил жить один? — спросил он, слегка удивленный тем, как свободно его голос это произнес. Как будто он был совершенно спокойным. — Что случилось? Рэнни посмотрел на него спокойно, но его взгляд стал чуть мягче. Это был тот момент, когда он явно задумался, и Чонгук почувствовал, что он может рассказать, что-то важное. — Когда мне было 18, я сбежал из дома. Моя семья пыталась меня контролировать. Они говорили, как мне жить, как думать, что делать, как вести себя, — Рэнни слегка вздохнул, но продолжил говорить. — Я просто не мог этого больше вынести. Было такое ощущение, что я не был собой, а просто частью их представлений о том, какой я должен быть. Чонгук с интересом посмотрел на него. Он ожидал нечто более поверхностное, какую-то отговорку, но Рэнни, похоже, открыл ему кусочек своей жизни, и это было что-то большее, чем просто поверхностная причина. Он чувствовал, как будто он слушает историю, которую до этого никто не рассказывал ему, и она была искренней и настоящей. — Ты не мог вынести… что именно? — Чонгук не ожидал, что сам начнёт спрашивать. Сложно было поверить, что он хочет узнать больше, что ему действительно интересно. Но Рэнни не ответил сразу. Он замолчал, откидываясь в кресло, и его глаза стали немного темнее. — Всё. Все эти правила, ожидания. Постоянное давление, что я должен быть каким-то идеальным. Я всегда был хорошим мальчиком, и это устраивало их. Но что было дальше? Они не давали мне быть собой. Всё сводилось к их интересам, их желаниям. Не моим. Чонгук смотрел на него, как на человека, который, несмотря на свой внешний спокойный вид, пережил что-то важное. Это было как-то… не наигранно. Он чувствовал, что за этими словами есть что-то большее, чем просто разговор для того, чтобы заполнить тишину. — Я не мог быть частью этого. И я сбежал. Просто собрал вещи и ушёл, — Рэнни сказал это так, как будто это было самым естественным поступком в его жизни. Он не был жалким, не был оскорбленным — просто сказал, как оно есть. И это немного удивляло Чонгука. Чон молчал, поглощённый рассказом. Он не ожидал услышать что-то настолько… открытое, честное, и в то же время болезненное. — И каково тебе теперь жить одному? — спросил Чон, в его голосе был какой-то оттенок сомнения. Это было важно для него, понять, как Рэнни устроил свою жизнь после того, как ушел из семьи. Рэнни посмотрел на него с лёгкой улыбкой. — Это было сложно поначалу. Но я научился. Я всегда хотел сам решать, как жить. У меня есть работа — в библиотеке, — он сказал это почти с гордостью, хотя и не хвастался. — Это всего три мачи* отсюда. Я люблю тишину, книги. Работать с людьми. Это помогает мне. Я стал таким, как есть. Чонгук удивился. Он не ожидал, что Рэнни окажется таким открытым, несмотря на свою загадочность. Это было странно. Вроде бы не было ничего особенного, но каждое слово, каждый жест заставляли Чонгук чувствовать, что он открыл для себя кусочек мира, который не был доступен раньше. Это было как встретить кого-то, кто живет абсолютно по своим правилам, и понимаешь, что эти правила не хуже твоих. Он хотел спросить, что такое мачи, но не рискнул. Мысль о том, что Рэнни, вероятно, не местный, мелькнула у него в голове, но Чонгук не стал акцентировать на этом внимание. Чонгук продолжал молчать, его взгляд был прикован к Рэнни. Он вдруг почувствовал, что что-то в нём тоже изменилось. Он задавал вопросы, не надеясь получить ответы, а теперь эти ответы были для него как ключи, открывающие двери в другую реальность. — Ты — Чон немного замялся, — ты когда-нибудь жалеешь о том, что ушёл? Было ли трудно? Рэнни молчал, как будто взвешивая свои слова, а затем ответил. — Нет. Я не жалею. Это был мой выбор, и он дал мне свободу. А свобода — это лучшее, что я мог получить. Чонгук задумался над его словами. Свобода. Как-то это было для него совершенно новым понятием, о котором он никогда не думал. Рэнни был человеком, который уже знал, что такое быть собой, и это было… привлекательно. Чонгук продолжал задавать вопросы, но постепенно его внимание всё чаще ускользало к экрану ноутбука. Музыка была для него важным процессом, и он вдруг ощутил, что нужно срочно продолжить, не откладывая. Он чуть поморщился, уставившись на пустую дорожку. Нужно было что-то сделать. Нужно было хотя бы немного вписать ноты, чтобы ощутить хоть какой-то прогресс. — Ты не обижайся, но мне нужно продолжить. Это важно. — Чон не отрывал взгляда от экрана и, не вникая, сказал Рэнни, что раз тот сам попросился в гости, то пусть не обижается, но он будет работать. — Просто, чуть-чуть, ладно? Рэнни молча наблюдал за ним несколько секунд, а потом, пожалуй, единственный раз за всё это время, откинулся на спинку дивана и произнес: — Ты что, серьезно? Это реально важнее всего, что происходит? Чонгук поднял глаза, слегка удивившись, и быстро кивнул. — Ну да. Как бы тебе это объяснить, для меня это как дыхание. Иногда просто нужно это делать, чтобы себя почувствовать живым. Рэнни молчал, но Чонгук заметил, что его взгляд скользил по экрану ноутбука. Было что-то почти детское в том, как он пытался понять, что Чонгук делает. Он поднес руку к подбородку, взгляд был сосредоточен, но мысли явно где-то далеко. Прошло несколько минут, и Рэнни не выдержал. — Я, наверное, не понимаю. — Он рассмеялся и потряс головой. — В этой штуке, что ты открываешь, столько всяких линий и знаков. Я вообще не понимаю, что ты тут делаешь. Это что, и есть музыка? Чонгук, слегка улыбнувшись, повернулся к нему и поднял брови. Рэнни говорил это с такой прямотой и искренностью, что Чонгук не мог сдержать удивление. На его лице не было ни следа иронии или сарказма, как бы Рэнни не пытался выглядел как тот, кто «все знает». Он был просто честным. Это удивило Чона. — Ты не понимаешь? — спросил он искренне, без намека на насмешку, совершенно не скрывая своего изумления. — Честно, нет. Вижу какие-то записи и звук. И всё. Но почему так сложно понять, это же не для всех! — Рэнни пожал плечами, не смущаясь. Чонгук был удивлён, что такой человек, как Рэнни, может так открыто признаться, что не понимает чего-то. Это нарушало все его привычные стандарты. В мире, где всё было идеально упорядочено и понятно, такие вещи как честность, отсутствие стремления впечатлить или скрыть свои слабости были чем-то почти необычным. — Ну, это действительно сложно объяснить, — Чонгук нахмурился, но всё же решился на небольшое объяснение. — Но когда ты пишешь, ты как бы соединяешь части, чтобы создать целое. Каждая деталь, каждый звук важен. Ты можешь создавать миры, эмоции с помощью простых звуков и ритмов. И каждый раз это как новый путь. Иногда ты не знаешь, куда он ведет, но ты идешь по нему, потому что он твой. Рэнни слушал его, изредка кивая, но всё равно с видимым недоумением на лице. — И как ты решаешь, что правильно, а что нет? Это какая-то магия? Это то, что ты чувствуешь? Чонгук улыбнулся, это был вопрос, который он слышал не раз. Он подумал пару секунд и ответил: — Ну да, можно и так сказать. Это как ловить ощущения. Иногда ты чувствуешь, что вот эта нота или эта тишина — это то, что нужно. Это интуиция. Рэнни выглядел немного потерянным, но явно интересовался. Его взгляд перемещался от экрана на Чонгук, будто он пытался нащупать что-то невидимое между ними, какое-то понимание, которое было скрыто от него. Чонгук вернулся к экрану и скинул пару аккордов, быстро расставив их в нужной последовательности. — Ладно, послушай. Это будет не что-то готовое, но ты увидишь, как я могу построить кусочек. — Чонгук запустил пару секунд, чтобы он услышал, как звучит начало. Он немного наклонил голову, чтобы лучше расслышать. Когда музыка зазвучала, Рэнни как будто слегка ожил, его глаза сузились, и он прислушивался с вниманием, которое Чонгук даже не ожидал увидеть. — Это интересно, — Рэнни сказал спустя пару секунд, качая головой, будто пытаясь обработать услышанное. — Это как звуковая картина. Только что ты сделал? Я даже не знаю, как это объяснить, но я понял. Ты создаешь что-то. Чонгук рассмеялся, поднимаясь и снова садясь на диван рядом с Рэнни. — Ну, да. Я пытаюсь. Иногда это просто слово за слово, иногда ты ищешь нужный момент для следующего шага. И тут Рэнни вдруг повернулся к нему, чуть удивленный. — Я думал, ты скажешь, что тебе это нужно, чтобы чувствовать себя живым. Чонгук замер, не ожидая такого ответа. Рэнни сказал это как бы между делом, а Чонгук вдруг понял, что тот что-то уловил. — Ты тоже это понял, да? — Чонгук улыбнулся, слегка смущенный. Он не ожидал, что Рэнни поймёт столь быстро. — Да. Я что-то понял, — Рэнни отвечал с легкой улыбкой. Его глаза смотрели на Чонгук без тех привычных барьеров, которые обычно были у людей, и в этой простой, но глубокой искренности было что-то успокаивающее. Чонгук кивнул. Он не был готов раскрывать всё, но, возможно, впервые за долгое время чувствовал, что был рядом с кем-то, кто мог бы понять его не через слова, а через ощущения. И это было странно. Рэнни снова с любопытством посмотрел на экран, пытаясь понять, как всё это работает. — Ну что ж, если это твой мир, то он действительно интересный, — сказал он, вставая с места и направляясь к окну. — Надо будет однажды послушать, что ты создаешь. Чонгук наблюдал за ним. Он не знал, почему, но ощущал, что эта встреча была не просто случайной. И может быть, в этот момент он не был один. Чонгук был полностью поглощён процессом, когда Рэнни продолжал задавать свои вопросы, не стесняясь в своих недоумениях. В какой-то момент всё началось казаться естественным: вот он — его мир, те самые «каракули» на экране, которые не имели смысла для других, но которые Чон знал как свои пальцы. Он мог часами рассказывать о каждом элементе — почему он сделал так, а не иначе, как меняется звук от небольшой детали, как важна эта несовершенная нота, что она означает. И вот, он не задумываясь, начал рассказывать, как это всё работает. — Вот смотри, это называется автоматизация, — Чонгук ткнул в экран, указывая на график с кривыми, плавно изменяющимися вверх и вниз. — Суть в том, что мы не просто регулируем звук в его исходной точке, а задаём изменения его параметров в процессе всего трека. То есть, мы можем контролировать такие вещи, как громкость, панораму, фильтры, эффекты — всё, что нужно, чтобы звук развивался и изменялся по ходу композиции. Это как будто мы добавляем жизни, не даём звуку быть статичным, а заставляем его двигаться. Вот смотри, здесь я слегка усиливаю громкость, чтобы создать акцент, а потом, наоборот, плавно убираю её, создавая эффект динамической смены. Но это не только про громкость. Например, я могу изменить панораму — переместить звук влево или вправо в стереопространстве, чтобы создать ощущение движения. Или, например, работать с фильтрами, постепенно увеличивая или уменьшая частотные диапазоны, чтобы звук становился более ярким или, наоборот, мутным. Это называется динамика — изменение различных параметров звука в разных частях трека. Мы можем работать с этим, чтобы добавить эмоциональной глубины и контраста, сделать музыку более живой и выразительной. Рэнни молча кивнул, но продолжал следить за каждым движением Чонгук. Он не прерывал его, не спешил задавать вопросы. Он просто смотрел на Чонгука, как тот рассказывал, не замечая, как его собственное лицо наполняется выражением интереса и любопытства. Рэнни не был музыкантом, но что-то в этом рассказе было живым. Чонгук рассказывал с такой страстью, что он мог бы говорить об этом часами, но, судя по выражению лица Рэнни, ему это было интересно. — Ты объясняешь всё так просто, — сказал Рэнни, подставив подбородок в ладонь и задумчиво смотря на экран. — Но ведь тут столько всего. Почему это все равно такое сложное? Чонгук улыбнулся, ещё больше увлекаясь своим рассказом. — Потому что иногда простое невозможно без этого всего. Иногда, чтобы сделать что-то настоящее, приходится разбираться в мельчайших деталях. Это как если бы ты хотел построить что-то большое и красивое. Без маленьких кирпичиков ты не сможешь это сделать. И вот я и собираю их — ноту за нотой, эффект за эффектом. Рэнни смотрел на экран, где играла смесь электронных звуков и ритмов, и задумчиво сказал: — Получается, ты создаешь не просто музыку. Ты создаешь ощущение. Чонгук замер на мгновение. Он был настолько поглощён объяснением и тем, что он делал, что едва ли заметил, как его слова стали по-настоящему важными для другого человека. Он даже не заметил, как глубоко его увлечение проникает в душу Рэнни. — Да. Ощущение, эмоции, которые не всегда можно выразить словами. Это и есть музыка. Рэнни продолжал слушать, и Чонгук почувствовал, что ему нравится, как тот воспринимает эти звуки. Он знал, что Рэнни не совсем понимает, как работает весь этот процесс, но его вопросы заставляли Чонгука объяснять всё с такой лёгкостью, с которой он сам был привыкшим воспринимать эти вещи. Иногда это было даже забавно — рассказывать о том, что давно стало вторичным, как будто открывая для себя что-то новое. — А вот это что? — Рэнни указал на какой-то элемент с множеством линий и точек, не совсем понимая, что это. Чонгук опять зажёгся, заговорив о синтезаторах и их возможностях, об обработке звуков, которая может менять восприятие любой композиции. Он даже не заметил, как целый час прошёл в этих обсуждениях. Он был полностью поглощён. Рэнни, в свою очередь, задавал вопросы, не скрывая удивления и неподдельного интереса. Он не отмахивался от сложных понятий, а наоборот — искал объяснение, как в каком-то интересном рассказе, в котором он не сразу понял смысл, но всё равно продолжал слушать. Он задавал вопросы о том, что такое тембр или фильтры, потому что всё это звучало для него странно и в то же время — захватывающе. Чон заметил, что ему всё не так уж и хочется прекращать этот разговор. Он мог бы продолжать рассказывать и делиться своими мыслями, не думая о том, что это «слишком много» или «наверное, Рэнни это надоело». Он искренне чувствовал, что это было важно для него. — Я думал, тебе это не интересно, — сказал Чонгук вдруг, отвлекаясь от экрана. Он ожидал, что Рэнни устанет от всех этих «каракулек». Рэнни в ответ лишь улыбнулся. Он не скрывал интереса. Он был не просто «вежлив» или «скрыт». Он действительно был заинтересован в этом. — Просто интересно, как ты чувствуешь это. Ты, наверное, иногда совсем забываешь, как много в этом чувств. Я думал, что ты всё время просто пишешь, а оказывается, ты живёшь этим. Чонгук задумался. Да, так оно и было. Он жил этим. И, возможно, в какой-то момент начал ощущать, что Рэнни, несмотря на свою лёгкость, понял это как никто другой. — Это не просто музыка. Это как я сам, — сказал Чонгук, чуть запнувшись, но решив всё-таки сказать это вслух. Он почувствовал, что Рэнни и так его понимает. Рэнни кивнул, будто подтверждая его слова. И, когда Чон снова сосредоточился на своем проекте, Рэнни снова замолчал. Он сидел рядом, прислушиваясь, наблюдая за тем, как Чонгук буквально оживает в этом процессе. Чонгук закрыл глаза, перевел дыхание и нажал на клавишу. Звук заполнил комнату, и на мгновение ему показалось, что всё вокруг исчезло. Только музыка, только этот момент, который был чистым и искренним. И Рэнни рядом, наблюдающий без лишних слов. Всё это вместе было как откровение. Чонгук сидел на краю дивана, его взгляд был потуплен, а пальцы теребили край футболки, словно он пытался найти какой-то ответ, который мог бы заглушить растущее чувство неловкости. Рэнни сидел рядом, расслабленный, как всегда, с пачкой чипсов в одной руке и банкой энергетика в другой. Чонгук не сразу понял, что тот «украл» его последний запас на вечер, потому что был слишком занят своими мыслями. Но когда он наконец заметил, как Рэнни спокойно открыл ещё одну банку и устроился поудобнее, на душе сразу стало тяжело. — Погуляем ещё? — невольно вырвалось из него. Его голос был тихим, с оттенком неуверенности, словно он ожидал, что Рэнни не примет это предложение, как будто сам не был готов к новой встрече. В глубине души он всё ещё не мог избавиться от ощущения, что всё, что он делал и говорил, воспринимается только как акт жалости или любопытства. Рэнни оглядел его, чуть приподняв бровь, а потом встал, поставив чипсы на стол, и взглянул на Чона с лёгким недоумением. — Почему ты всегда так привязываешься к людям, которые хотя бы чуть-чуть проявили к тебе внимание? Это довольно странно, ты не находишь? Эти слова пробили Чонгук как холодный дождь. Он не ожидал. Он почувствовал, как его грудь сжалась, и было как-то невыносимо. Да, он знал, что это правда. Он не раз ловил себя на мысли, что не может просто так быть одному. Но то, что это сказал он — тот, с кем Чон сам хотел по-настоящему подружиться, был как нож в сердце. Он резко поднял голову, взгляд стал острым и напряжённым, а сердце, казалось, готово было вырваться из груди. — Что ты вообще имеешь в виду? — Чонгук вскочил, чувствуя, как сжимается в груди всё, что он скрывал, как нарастает раздражение. — Ты что, думаешь, что я так и буду хвататься за людей, которые, даже не заметив, что делают, как-то меня тронули? Что за бред, Рэнни? Рэнни, казалось, сразу понял, что сказал не то. Он замер, поднимая руки в извиняющем жесте, но слова, которые он хотел сказать, застряли в горле. — Я не хотел, чтобы ты так это воспринял, — наконец выдохнул он, сдавленно. — Прости. Я не имел в виду, что ты так… что ты об этом… Ты просто, ну, часто по-другому воспринимаешь… Ну, понимаешь. Чонгук почувствовал, как нарастает эта внутренняя стенка. Он резко повернулся, не в силах больше смотреть на Рэнни. Всё, что тот сказал, резало по душе. Может, он и прав, может, Чонгук действительно слишком легко привязывался, но ведь это не то, что он хотел показать. — Слушай, тебе не надо было этого говорить, — ответил он холодно, на голосе выскакивая нотка обиды. — Ты вообще не знаешь о чём говоришь. Он не знал, что сказать дальше, но каждое слово Рэнни как будто забивало гвозди в его душу. Всё, что он пытался скрывать — свою уязвимость, свою привязанность, свою потребность в людях — стало очевидным и острее, чем когда-либо. Он встал, почти силой, как будто пытаясь избавиться от этого чувства, и сразу же направился к двери. — Ты уходишь? — Рэнни встал с дивана, поймав его взгляд. Чонгук остановился у двери, его рука на ручке, но он не мог открыться, не решая для себя. — Да, я не хочу больше об этом разговаривать. Убирайся, если не понимаешь. Рэнни почувствовал, как всё внутри его опустело. Он хотел было возразить, попытаться как-то объясниться, но всё как-то не складывалось. Чонгук был задет, и слова не могли исправить того, что случилось. — Чонгук, подожди, прости, я сказал глупости, не думал, что так получится, — сказал Рэнни, быстро подойдя и кладя руку на плечо Чонгук. — Я не хотел тебя обидеть. Чонгук отвернулся, его лицо оставалось холодным, но внутри всё сжималось. Он чувствовал, как в его груди всё клокочет, но он не мог поверить в то, что Рэнни просто так пришёл и сказал это. — Не нужно меня жалеть, — бросил он. — Всё, мне нужно побыть одному. Но Рэнни не отступал. Он не собирался так легко отпускать Чона. Он знал, что сделал ошибку, но не хотел, чтобы всё закончилось так. Он подождал, не пытаясь сразу говорить, просто наблюдая за Чонгуком, который стоял у двери, сжимая ручку. — Я не жалел тебя, и ты не собачка, Чонгук, — сказал Рэнни, как-то очень тихо, но уверенно. — Ты просто не должен закрываться, понимаешь? Я сказал это, потому что сам не знал, как тебе объяснить, что всё не так, как ты думаешь. Прости меня, правда. Чонгук почувствовал, как что-то внутри его немного сдалось. Он все ещё был зол, но то, что Рэнни пытался искренне извиниться, заставило его остановиться. Он повернулся, обнимая рукой дверь, но не открывая её. Несколько секунд тишины, но тишины, в которой звучала невысказанная просьба. Чонгук не мог сразу поверить, что всё это было так важно для Рэнни. — Я не хочу, чтобы ты так думал, — продолжил Рэнни. — Я просто не люблю, когда люди начинают слишком сильно зависеть от других. И мне показалось, что тебе трудно быть одному, но я не хотел тебя этим обидеть. Чонгук выдохнул, его взгляд смягчился. Он знал, что Рэнни не хотел делать ему больно, но всё же его слова задели. Он не был готов принять их сразу, но, наверное, и не хотел терять того, кто на самом деле хотел быть рядом. Он медленно отступил от двери, не переставая смотреть на Рэнни. — Ладно, — сказал он тихо. — Может, ты и прав. Но не говори так больше. Ты меня понимаешь? Я сам решу, с кем мне быть и зачем мне кто-то. Рэнни кивнул, но остался рядом. Всё было не так, как Чонгук привык, но, возможно, это было именно то, что ему нужно было услышать. — Прости, я не буду больше. И спасибо, что не выгоняешь. Чонгук стоял у мусорного ведра, чувствуя, как его сердце тяжело бьётся, а пальцы начинают не слушаться, когда он пытается сложить пустую упаковку от чипсов. Это было так странно и мучительно — даже не от того, что слова Рэнни задели, а от того, что они были правдой. Он всегда боялся быть уязвимым, но сейчас этот страх будто вырвался наружу, заставив его чувствовать себя как никогда хрупким. Он не знал, как реагировать, как продолжить эту неловкую тишину, которая висела в воздухе. Он пытался сосредоточиться на каких-то мелочах, на том, чтобы не показать, насколько больно и остро ему сейчас. Но всё равно было очевидно, что его эмоции вот-вот прорвутся наружу. Он просто не мог держать их внутри. — Я не выгоняю тебя, — его голос был тихим, сдержанным, но внутри Чона всё кричало, всё было на грани. — Но думаю, что сейчас мне нужно побыть одному. Рэнни молча кивнул, но не двинулся с места. Чонгук даже не смотрел в его сторону, не знал, что сказать, и тем более — что делать. Ему казалось, что всё, что он пытается скрыть, выдают его движения, его жесты, его взгляд. Рэнни, наверное, всё видел. Он чувствовал себя разоблачённым, как никогда. Никакой вины, никакой злости. Просто страх. Страх того, что кто-то снова может предать, использовав все слабости. Страх того, что, может быть, он ошибался в Рэнни. Страх, что в этом мире невозможно найти никого, кто бы не воспользовался твоей уязвимостью. Тишина тянулась долго. Чонгук продолжал складывать мусор, каждый раз чувствуя, как его пальцы трясутся. Он знал, что, возможно, Рэнни просто не хотел его обидеть, но как-то всё равно не мог поверить в это. Он привык полагаться только на себя, на свою изоляцию, на то, что контролирует всё, что его окружает. И тут появился человек, который, казалось, был интересен, важен, но в один момент поддался порыву, сказал что-то не то, и вот теперь вся эта безопасность рушится. — Чонгук, — наконец, нарушил молчание Рэнни, и его голос был тихим, словно он тоже чувствовал всю тяжесть ситуации. — Я знаю, что ты сейчас думаешь. Я не виноват в том, что ты не можешь доверять людям. Я сам такой же. Чонгук повернул голову, глядя на Рэнни, который сидел, не зная, что ему делать дальше. Его лицо было серьёзным, взгляд твёрд, но с какой-то уязвимостью в глазах. Он как будто вглядывался в Чонгука, пытаясь понять, что тот думает, что чувствует. — Я тоже одинок. И я тоже боюсь, — продолжил Рэнни, его слова звучали искренне, и это как-то заставило Чона замереть. — Я тоже не умею доверять. И вообще, мне кажется, что у меня нет никого, кто бы смог меня по-настоящему понять. Это, знаешь, иногда это тяжело. Быть одному в этом мире, где всё вокруг кажется таким поверхностным. Чонгук не ожидал этого. Он думал, что Рэнни — такой лёгкий, свободный человек, который ничего не боится. Но теперь, когда Рэнни говорил об этом, всё стало немного иначе. Это было как неожиданный укол — не от того, что Рэнни говорил, а от того, что это было правдой, так же как и его собственные чувства. — Я знаю, что это странно, — продолжил Рэнни, смущённо глядя на Чонгука. — Но я видел тебя ещё полгода назад. Тогда, возле подъезда. Ты стоял, заплаканный, и я не подошёл. Я не знал, что сказать. Не знал, что делать. Чонгук замер, слегка удивлённый. Он не помнил, чтобы кто-то мог увидеть его в тот момент, когда он был один. Он вспомнил те ночи, когда сидел на ступенях подъезда, не зная, как вернуться к себе, как продолжать жить дальше. — Ты видел меня тогда? — спросил он, не скрывая удивления. — Почему ты не подошёл? — Не знал, что сказать. Ты был в таком состоянии, и я подумал, что, возможно, тебе нужно быть одному. Но ты зацепил меня, — Рэнни сказал это так, что Чонгук почувствовал, как что-то внутри него сжалось, а потом слегка отпустило. — Я всегда тебя видел, прогуливаясь по этому району. Как-то так получилось, что мне стало интересно, кто ты, что за человек. Чонгук немного приоткрыл рот, но не мог подобрать слов. Он не знал, что сказать. Это было так неожиданно. Он не думал, что его заметил кто-то, кроме тех, кого он сам в какой-то момент выбрал для общения. — Ты живёшь рядом? — спросил он, на мгновение забыв о своей обиде. Рэнни кивнул. — Да, через дом. Мы с тобой фактически соседи. Это ещё больше удивило Чона. Как оказалось, их миры пересекались гораздо чаще, чем он мог подумать. Он даже не знал, что живёт так близко от человека, который вдруг стал для него важен. — И ты видел меня каждый день, да? — Чонгук попытался расслабиться, но всё равно не мог избавиться от этого странного ощущения. — Да, — начал Рэнни, немного смущённо поджав губы, — я видел тебя часто, прогуливаясь по этим улицам. Я помню тебя с той скамейки, когда ты сидел там, а я просто проходил мимо. И что-то в тебе… зацепило меня. Ты был один, и я не знал, что сказать, но подумал, что, может, мне стоит подойти. Ты такой же одинокий, как и я. И я, наверное, захотел подружиться, как-то быть рядом. Но, знаешь, как-то не решался. Чонгук слушал его, удивляясь, что всё это время, когда ему казалось, что он — единственный, кто ощущает эту бездну одиночества, кто-то ещё мог бы почувствовать то же самое. Рэнни не казался тем, кто бы проявил такую откровенность, но его слова звучали искренне, с какой-то детской уязвимостью, которую Чонгук вряд ли мог бы ожидать от такого уверенного и лёгкого человека. Рэнни, кажется, говорил это с некоторым страхом, который пытался скрыть за своей внешней невозмутимостью. Он был человеком, который жил на грани своих переживаний, и сейчас, когда он говорил всё это, можно было увидеть, как его лицо немного побледнело, как он чуть зажмуривал глаза, будто боялся, что Чонгук может увидеть что-то большее, чем он хотел бы показать. Но Чонгук, слушая его, не сразу понял этого, не сразу распознал этот страх. Просто видел, как Рэнни внимательно следит за его реакцией. Чон почувствовал, как его взгляд невольно скользит по лицу Рэнни, анализируя его внешность по-новому. Он не мог не заметить, как чёрные, чуть оттопыренные волосы аккуратно ложатся на его лоб, скрывая глаза, в которых все ещё можно было разглядеть какую-то нерешительность, внутреннюю борьбу. Внешне Рэнни был легким, почти воздушным — которого так трудно было понять на первый взгляд. Он был немного выше Чона, с широкими плечами и чуть вытянутым телом, но всё это было как-то гармонично и целостно. Его взгляд был тёмным, почти мистическим, как у того, кто привык скрывать что-то от окружающих. Чонгук знал, что у Рэнни была своя история, своя жизнь, своя боль — что-то, что он не мог сразу раскрыть. Чонгук наконец поднял глаза и встретился с ним взглядом, немного ошарашенно осознавая, что эти слова были как признание. Он только сейчас понял, что Рэнни, этот человек, которого он считал таким лёгким и независимым, тоже несёт с собой нечто тяжёлое. И что, возможно, даже в таком невидимом одиночестве можно найти друг друга. — Ты тоже один? — наконец спросил Чонгук, чувствуя, как что-то начинает меняться внутри него. Он не знал, почему, но эти слова Рэнни заставили его почувствовать, что он не единственный, кто сталкивается с этим. Страх, одиночество, самозамкнутость — все эти чувства стали понятны, как никогда. Рэнни слегка вздохнул и, по-своему отвечая на вопрос, продолжил: — Я не всегда был таким. Но когда переехал сюда, — сказал он тихо, как будто эти слова всё ещё резали его. — Я сбежал в другую страну, сюда, в Корею, потому что не мог больше жить с ними. Я постоянно был под давлением. И когда мне стукнуло 18, я просто решил уехать. Я не мог больше оставаться в том мире. Чонгук продолжал слушать, но теперь его внимание полностью было сосредоточено на Рэнни. Он знал, что тот сбежал, но вот это признание о том, что он уехал в другую страну, по-настоящему удивило его. — Ты уехал в Корею? — тихо спросил он, не ожидая такого поворота. — Почему сюда? Рэнни чуть сжался, словно пытаясь скрыть какую-то слабость, но продолжил. — Потому что тут я мог начать всё заново. Тут не было тех ожиданий, не было контроля. Я мог быть собой. Но это не значит, что мне было легко. Наоборот, было страшно. Переезд в чужую страну. Я не знал языка, не знал людей. Я просто хотел быть свободным, но этот страх не покидает меня до сих пор. Я думал, что смогу всё контролировать, но, знаешь, мне так и не удалось избавиться от этого ощущения, что я постоянно на грани. И до сих пор мне кажется, что, возможно, я ошибся, что это было слишком резко. Чонгук почувствовал, как его восприятие Рэнни меняется. Он как будто увидел его с другой стороны — не как просто странного парня со странным юмором, а как человека с болью, скрывающим свои чувства. Он всё ещё чувствовал ту самую стену отчуждения, но теперь она стала немного прозрачней. — Ты сбежал не только от родителей, — сказал Чонгук, осознавая, что Рэнни сбежал не только от давления семьи, но и от самого себя, от страха быть уязвимым. Рэнни кивнул, едва заметно. — Да, возможно. Я не знаю, как правильно объяснить это, но мне нужно было уйти, чтобы не сломаться. Чтобы найти свой путь. Чонгук молча кивнул, уставившись в чашку, которую держал в руках. Он чувствовал, как напряжение в воздухе немного ослабло, но оставалась эта неловкая тишина между ними. Он больше не знал, что сказать, но что-то в этом откровении заставило его почувствовать, что Рэнни всё-таки не такой уж чужой человек для него. Рэнни продолжил, но теперь его голос был уже тише, как бы пытаясь закончить то, что начал. — Я думаю, я всё ещё боюсь. Бояться быть уязвимым, бояться открыться. Это всегда будет так. Но, наверное, я могу попытаться, хотя бы с тобой, с кем-то, кто тоже знает, что это значит — быть в одиночестве. Чонгук, чувствуя, как напряжение в комнате всё еще висит в воздухе, решает сделать шаг в сторону разрядки. — Научишь меня парой фраз на японском? — спрашивает он, улыбаясь, хотя и с некоторой нервозностью в голосе. — Давненько хотел начать изучать язык, но как-то всё не доходили руки. Рэнни немного улыбается, его взгляд мягче, но глаза все ещё глубоко скрывают те эмоции, которые он не готов был показать до конца. Он знал, что Япония — это больная тема для него, и что с этим нужно быть осторожным, но не мог удержаться от того, чтобы не сделать этот шаг. — Да, — отвечает он, голос звучит тихо и немного задумчиво. Он смотрит прямо в глаза Чону, словно пытаясь увидеть что-то большее, чем просто поверхностный интерес. — Вот одна фраза, она не очень сложная. Рэнни медленно произносит фразу, его взгляд крепко удерживает взгляд Чонгука, как будто пытаясь передать нечто важное, скрытое между словами. Фраза звучит по-японски мягко и непринужденно, но в её звучании есть что-то более глубокое, не сразу уловимое. — あなたのことが好きです、でも言葉にできない Чонгук замолкает на мгновение, переваривая услышанное. Он смотрит на Рэнни, пытаясь понять, что скрывается за этой фразой, но так и не может найти ответа. Слова звучат так, будто они были сказаны в момент, когда слова не могут выразить всего того, что лежит в душе. — Ты не объяснишь? — наконец, спрашивает он, хотя его голос звучит немного замедленно. Он не хотел бы снова задавать вопросы, которые могут его напугать, но не может уйти от чувства, что эти слова имели значение, которое он не может разгадать. Рэнни молчит. Его взгляд остается на Чонгуке, но теперь в нём есть что-то другое — не уверенность, а легкая растерянность, почти уязвимость. — Это просто слова, Чонгук, — отвечает он тихо, — такие вещи не нуждаются в объяснении. Я хотел, чтобы ты почувствовал это. Иногда не нужно понимать всё до конца, чтобы понять, что что-то важное было сказано. Чонгук несколько секунд молчит, взвешивая слова Рэнни. Он не знает, что именно он почувствовал после этой фразы. Неловкость? Удивление? Но больше всего, возможно, волнение, что его чувства начали быть частью чего-то сложного и непростого. — Ты ведь знаешь, что я не понял, да? — Чон пытается немного пошутить, но его слова звучат скорее как попытка облегчить атмосферу. Он пытается вернуть в разговор легкость, но чувствует, что не может избавиться от напряжения, которое затмило всё остальное. Рэнни кивает, но его глаза не отводятся. Он улыбается, и это та улыбка, которая скрывает больше, чем кажется. — Да, знаю, — говорит он, — и я не ждал, что ты сразу всё поймёшь. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным что-то говорить или делать. Просто иногда нужно что-то сказать. Даже если это не имеет смысла. Чонгук кивает в ответ, его взгляд становится мягче. Он начинает понимать, что Рэнни в этот момент не пытается что-то изменить или накладывать свои ожидания. Он просто был искренним, настолько, насколько это возможно. Чонгук чувствует, что не хочет отходить от этого момента, пусть даже его мысли всё ещё слегка запутаны. — Ты правда странный, — наконец говорит он, улыбаясь. — Но, наверное, это не так уж плохо. Рэнни хмыкает, наклоняя голову. — Странный, говоришь? Может быть. Но, возможно, и ты тоже. Хотя мне это нравится. Чонгук смеётся, и на мгновение кажется, что весь этот разговор больше не держит его в напряжении. Но в глубине души он ощущает что-то другое — что-то свежее, что только начинает распускаться. Он ещё не может понять это чувство, но оно точно есть. — Ладно, давай попробуем ещё что-то на японском, — говорит он, пытаясь перевести разговор на более знакомую территорию. Рэнни наклоняется немного вперед, смотрит на него с лёгкой искоркой в глазах и, с той же лёгкостью, начинает произносить новую фразу: — さようなら、でもまた会いたい。 Чонгук, не успев даже попытаться понять её значение, поднимает брови. — Что это значит? — спрашивает он, не удержавшись от интереса. Рэнни ухмыляется. — «До свидания, но я хочу увидеть тебя снова.» — произносит он. И как бы случайно, но внимательно смотрит в глаза Чонгуку. Чонгук ощущает, как его сердце начинает биться немного быстрее, хотя и не может объяснить почему.