Вопрос жизни и смерти

Дилюк вздохнул и обвел взглядом совершенно пустой зал таверны. — Ну что, Чарльз, как у нас дела? Чарльз стоял за стойкой, покачиваясь, глаза у него были пустые, борода всклокочена. Дилюк обратился к нему исключительно для того, чтобы проверить, в своем ли он уме. — Конец года, — констатировал Чарльз очевидное. Они посмотрели друг на друга. Чарльз помялся, но все-таки сказал: — С вашего позволения, я бы подремал. На улице было шумно: люди валили мимо таверны, останавливаясь только чтобы продолжить ссору — сплошь открытые рты, ругань — родители с полубессмысленными, бешеными лицами и корзинками в руках тащили за собой ноющих детей. Окна большую часть шума отсекали, в таверну долетали редкие словесные брызги. Дилюк вздохнул. — Давайте. Впереди вечер последнего дня, — Чарльз хихикнул, и Дилюк сначала не понял почему, — и все эти люди повалят к нам, — продолжил он прохладно. Чарльз перестал улыбаться. — Отдыхайте. Я поднимусь к себе, выпью кофе. Попозже должен прийти чиновник из казначейства, пусть сразу поднимается. Чарльз, деловито кивнув, уселся на скрипнувший стул, второй подставил под ноги и откинулся на спинку, накрыв лицо газетой. «Спокойной ночи», — едва не сказал Дилюк, но в последний миг сдержался. Он поднимался на второй этаж с кофейником в руке, потирая висок — конец года со всеми творил что-то ужасное. В отличие от Луди Гарпастум или Фестиваля вина его никто не ждал, этот искусственный праздник, учрежденный какой-нибудь злобной гильдией сборщиков долгов, не иначе. Он приходил, нелюбимый и незваный, как непросыхающий троюродный дядюшка, громогласно требовал отчетов, подведения итогов — за целый год. И наступало время отчаяния и бумажной работы. Никто не радовался ни ему, ни выходным, которые он волочил за собой. Дилюк мысленно себя похвалил: в этом году он начал загодя подбивать итоги — и с удивлением обнаружил у себя парочку новых побочных предприятий, которые словно сами собой отрасли у него за прошлый год и даже принесли какой-то непустяковый доход… и его тоже надо было посчитать до последней моры. Он считал, Чарльз считал, Аделинда считала, считали, не отвлекаясь, специально нанятые для этого люди. В какой-то момент Дилюку начало казаться, что он упражняется не только в арифметике и бухгалтерском деле, но и в спряжении глаголов. … Все закончилось. Осталось только подписать у чиновника последний, уже чистовой (после четвертой редактуры) комплект документов — и попытаться пережить истерический наплыв толпы, желающей утопить отчаянье в вине. Дилюк захлопнул дверь и следом — окно, отсекая рев детей, их родителей и охрипшие голоса зазывал, с ненавистью приглашающих купить уже не очень свежие кексы. Тишина. Он сел в скрипнувшее кресло, с удовольствием осмотрел стол: аккуратные стопки документов, подготовленное перо с чернильницей, налил себе кофе… Дверь резко открылась и захлопнулась с оглушительным стуком. Дилюк с неудовольствием вздохнул: — Вы рано, — он поднял взгляд и осекся. — А мне кажется, минута в минуту, — капитан Кайя Альберих отбросил полу накидки резким, раздраженным жестом. Дилюк осторожно отставил чашку на подоконник. Ему казалось, они не в тех отношениях, чтобы Кайя вот так врывался к нему в кабинет, — одновременно уже и еще. Он бы и разменял последнее «еще» на новое начало, но понятия не имел, что делать с возможным отказом. В перерывах между их обсуждениями винных заказов Кайи, Ордо Фавониус и порядков в Мондштадте, во время которых всегда крайне не вовремя то Чарльз призывал их не горячиться, то завсегдатаи начинали бухтеть про то что в мирные времена не стоит ссориться, в общем, в таких перерывах между ними с Кайей повисала намекающая недосказанность. Кайя и недомолвки были созданы друг для друга, а Дилюку нужны были точные указания. Он уже почти решился на разговор… но отложил его до конца праздников. И вот Кайя сам пришел к нему, незваный. — Что-то случилось? — спросил Дилюк. Если уж Кайя вот так свалился ему на голову во время… «конца года», — пропело у него в голове трагическое крещендо церковного хора, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Кайя огляделся, взялся за кресло, стоящее в углу, и с душераздирающим скрипом подтащил его к столу. Дилюк мысленно вздохнул — он специально задвинул кресло в самый угол, чтобы чиновник не задерживался, а стоя подписал бумаги и ушел. Кайя развалился в кресле, подперев голову рукой и положив ногу на ногу, — и принялся дергать носком сапога. — Дилюк, — сказал он этим своим шелковым голосом, — скажи, что ты думаешь о рыцарях Ордо Фавониус? Дилюк немедленно ответил: — Некомпетентные, обленившиеся, отряды плохо укомплектованы, кто так следит за обмундированием — и в смысле закупок, и в смысле ухода. Грубые, недостаточно… — Все-все, я понял, — по застывшей улыбке Кайи было хорошо заметно, что за ней прячется оскал. — Ты сам спросил, — заметил Дилюк. В его голосе тоже звучало напряжение, хотя он старался его контролировать. Вот поэтому он и… — Спасибо, что ответил, — Кайя все дрыгал ногой. Дилюк стиснул зубы, с усилием перевел взгляд выше и вдруг заметил, насколько Кайя выглядит встрепанным: волосы распушились, цепочка на воротнике висит криво, мех на воротнике стоит дыбом. — Второй вопрос, — Кайя сложил руки на колене, словно таким образом пытаясь усмирить подергивающуюся ногу. — Рыцари Ордо Фавониус, о которых ты столь высокого мнения… — Не обо всех, — вставил Дилюк, пытаясь исправить положение, но, судя по улыбке Кайи, не преуспел. — Желал бы ты им смерти? — продолжил Кайя как ни в чем не бывало, и на потрясенное «что?!» Дилюка добавил: — Или лучше бы их спас? — Что значит «желал бы им смерти», — Дилюк понял, что стукнул кулаком по столу, только когда услышал, как жалобно звякнула подпрыгнувшая чернильница, и ему пришлось ее ловить, чтобы не опрокинулась. Кайя даже не вздрогнул. Он сидел и улыбался, нет, лыыыбился, почти что с раздражением подумал Дилюк. Раздражению не хватало мощи, потому что Кайе это очень шло. Он казался расслабленным и веселым, глаз его время от времени прищуривался, словно Кайя то и дело вспоминал что-то забавное, и еле сдерживал смех. С некоторым опозданием до Дилюка дошло, что Кайя, кажется, вне себя от бешенства. Что ж, Дилюк готовился к нему присоединиться — когда Кайя только вошел в дверь, он понадеялся на… что-то. Но вот они опять на пороге жаркого обсуждения рыцарей Фавониус и что там еще всплывет в этом разговоре, который ему уже хотелось закончить. — Послушай, — Кайя переложил руки на подлокотники и начал отстукивать какой-то беспокойный ритм, — мы оба знаем, что ты из тех людей, которым лучше задавать прямые вопросы. И этот вопрос про спасение именно таков. На всякий случай уточняю — и он не риторический. — Нет, я не желал бы смерти рыцарям Ордо Фавониус, — сквозь стиснутые зубы процедил Дилюк, — более того, что бы там и какие бы они… как добропорядочных мондштадтцев я бы, конечно, их спас. Кайя встал и наклонился над столом, нависнув над Дилюком. Радужка его глаза была светлая-светлая. — У тебя есть такая уникальная возможность, — Кайя хоть и говорил негромко, но очень четко артикулировал слова, — видишь ли, я дошел до ручки. Одно из двух: или я кого-то из них убью, или ты меня трахнешь. Дилюк моргнул. А потом моргнул еще раз. Когда-то он специально расположил свое рабочее место у окна так, чтобы сидеть к нему спиной. Таким образом лица посетителей всегда оказывались на свету. Кайя смотрел на него все с той же застывшей улыбкой, в глазу гуляли солнечные отсветы. Дилюку показалось, что все вокруг замерло. Он посмотрел на документы. Они могли сообщить, сколько бочек вина в этом году покинуло Мондштадт и сколько, предположительно, покинет его в году следующем. Все ли в порядке у Дилюка со слухом, документы не знали. — Кайя, — начал он и замялся, не зная, как продолжить, но все-таки закончил, стараясь смягчить голос и с неудовольствием понимая, что у него не получилось, и тот звучит напряженно и обвиняюще: — ты трезв? Кайя весело хмыкнул, а потом рассмеялся — легко, задорно, к такому смеху хотелось присоединиться, даже не зная шутки. Дилюк понял, что улыбается, и похолодел: кажется, Кайя на самом деле не шутил, и кто-то действительно мог умереть. Кайя лег животом на стол, притянул Дилюка к себе за щеки и поцеловал. Поцелуя толком не вышло, потому что Дилюк в него не поверил: приоткрыл от удивления рот и замер. Кайя, не дождавшись реакции, с досадой вздохнул и выпрямился. — Ну как? — спросил он, глядя на Дилюка сверху вниз сквозь ресницы, отчего его взгляд казался полным насмешливого превосходства, — трезв ли я? Дилюк встал, обошел стол. — Меч у меня тоже с собой, если что, — Кайя положил ладонь на эфес. — Я вижу, — отозвался Дилюк сдержанно, взял его за руку и повел к двери. Кайя молча следовал за ним, ему явно было любопытно — Дилюк увидел ожидание на его лице, когда на полдороге обернулся. Дилюк дернул ручку, и дверь открылась. Он так и знал. — За собой надо запирать, — сказал он, поворачивая ключ в замке дважды. Кайя привалился плечом к двери: — Ты так и не ответил на мой вопрос. Конечно, он ответил на вопрос — ответил на него только что, но Кайя явно хотел подтверждения. Дилюк подошел к нему, положил руку на плечо, то есть попробовал положить руку на плечо — в ладонь ему уперся шип наплечника, открыл рот, и из него вышло что-то вроде сипения. Он переместил ладони на Кайе на талию — тот следил за этими движениями с таким же интересом, с каким обычно наблюдают за скачками. Дилюк дернул пряжку у него на ремне. Ремень сидел крепко, как пояс целомудрия. Дилюк еще раз его дернул. — Кайя, не хочешь ли ты мне помочь? — спросил он сквозь зубы. Кайя рассмеялся: — Я попробую, но получится ли у меня… «Чему тут получаться, если каждый день застегиваешь и расстегиваешь этот пояс?» — подумал Дилюк. … У Кайи дрожали руки. После третьей попытки он сдался: — Прости, боюсь, все-таки не получится, — он попытался улыбнуться, но губы у него тоже подрагивали, на щеках расцвели пятна лихорадочного румянца. Дилюк наконец-то справился, пряжка щелкнула, и он едва не уронил пояс вместе с мечом. — Мой меч! Дилюк запихнул меч куда-то между книжным шкафом и стеной. — Мой вижн! А вижн сжал в ладони. Тот на ощупь был гладким и показался ему вдруг почти горячим. Дилюк прижал ладонь с вижном к бедру Кайи, а его самого — притиснул к двери и поцеловал. Кайя был чуть выше, и Дилюк положил ладонь ему на загривок, пригибая к себе, в свой тяжелый, разгоряченный поцелуй. Кайя милосердно лишил его выбора, и Дилюк бесстыдно этим пользовался. Он почти ожидал, что Кайя в какой-то момент попробует его оттолкнуть: Дилюк случайно зажал ему руки, и тому должно было быть неудобно. На поцелуи он отвечал с задержкой, почти робко. Кажется, его запал начинал гаснуть. Дилюк не собирался этого позволить. То, что происходило между ними, началось сумбурно, не вовремя и в неподходящем месте. Самое главное, чему Дилюк научился в качестве владельца винокурни — распознавать золотые шансы, хватать их, ловить на подлете. Дилюк чувствовал себя захлопнувшимся капканом. Он обнял Кайю за талию и поволок за собой. Несколько решительных шагов, и он упал в кресло, рассчитанное на одного, и попытался разместить у себя на коленях Кайю. Из этого ничего не вышло. — Нет, мы так не поместимся, — Кайя было завозился: его ноги свесились с одного подлокотника, другой упирался ему в поясницу — и замер. Дилюк замер тоже. Он чувствовал, как багровеет, — щекам, ушам и даже шее стало горячо. — Ого, — сказал Кайя. Дилюк решил, что не готов объясняться. Он поднял Кайю и усадил на стол. — Ты разденешься или мне… тебя… — кажется, у него сел голос. Кайя поднял руки: они все еще дрожали и как-то беспомощно улыбнулся. — Тогда не отвечаю за сохранность. — Меня? — смех Кайи вибрировал, как перетянутая струна. — Одежды, — Дилюк подергал за цепочку на вороте, и она не поддалась. Накидка оказалась сложной и тоже с ремнями. Дилюк справился с ней, с наплечниками, Кайя время от времени хихикал и дергался — щекотно. В процессе расстегивания жилета с совершенно убийственной системой крепления из двух рядов мельчайших крючочков, Дилюк вдруг вспомнил о сапогах Кайи. — Так, погоди, это я сам. Кайя ловко то ли стукнул лодыжкой о лодыжку, то ли зацепил одной другую — и его ножные браслеты со стуком упали на пол. Осталось еще снять с него сапоги. И ремни с рук, и браслеты с запястий, и какое-то загадочное украшение, которое не цепочка, скрепляющее ворот рубашки, и, собственно, цепочку, и… Дилюк дернул за сапог сильнее, чем должен был, и Кайя брякнулся о стол. Стук, звон, шорох. — Ты живой? — осторожно спросил Дилюк. — Я — да, — сдавленно ответил Кайя, — спина — пока не понял. Он обнял себя за ребра. Дилюк обозревал последствия погрома. Документы просыпались на пол и красиво разлетелись широким белоснежным веером — и спасибо им большое, что упали так далеко, потому что следом за ними опрокинулась чернильница. Часть чернил впиталась в сукно, оставшееся — звонко капало со стола. Кайя, откинув голову и свесив ее с края, осматривал пол. — Будешь спасать? — спросил он деловито. Дилюку понадобилось усилие на то, чтобы отвлечься от вида его выгнутой шеи. Отмерев, он стянул с Кайи второй сапог. — Нет, — сказал он глухо. — Можешь попрощаться с формой. Его терпение не то что закончилось — и не начиналось. Жертва была принесена. На бумаги чернила не попали, только на рукаве камзола осталась длинная клякса, очертаниями похожая на какой-то иназумский остров. — Я испачкаюсь, — предположил Кайя, глядя на чернильное пятно на столе. Дилюк справился с его рубашкой, вырвав пару пуговиц, но чудом пощадив цепочку, и теперь сражался со штанами. Штаны льнули к Кайе настойчивей самого прилипчивого поклонника. Как только Дилюк привык к самому факту их существования, к тому, что они такие, и их можно только принять, но не заменить, он перестал толком обращать на них внимание. Ну штаны, ну черные, ну… прилегающие. Не единственная, в конце концов, вызывающая деталь костюма Кайи — у тех шло такое соревнование за первенство, что любой рыцарский турнир позавидовал бы. Теперь он мог рассмотреть их вблизи. Они обтягивали ноги Кайи плотно, как перчатка. Дилюк даже на мгновение предположил, что в них Кайя выглядит более вызывающе, чем обнаженный. Штаны старательно обрисовывали очертания бедер, коленей, изгибы голеней, лодыжки… — Не смотри, — буркнул Кайя и попытался свернуться улиткой. Дилюк исполнил его просьбу, в одно движение содрал с него штаны с нижним бельем и, перестав смотреть на его ноги, прикоснулся к ним долгим скользящим движением. К тому времени, как он добрался до коленей, в голове у него царил свист, с каким меч рассекает ветер. Он продолжил… — Это естественная реакция, — Кайя пробубнил это в сгиб локтя, которым закрыл лицо. Дилюк поднял руки и целомудренно положил их ему на талию. В левом ухе у него звенело. Он наклонился и чмокнул Кайю в пупок. Кайя посмотрел на него — зрачок в его глазу расширился и влажно дрожал. Когда-то Дилюк был разумным, мыслящим существом. По ощущениям — столетия назад. — Самое главное, — вспомнил он, посмотрев Кайе в лицо, и потянулся за его повязкой. Кайя шарахнулся. — Не дергайся, — Дилюк, отталкивая его руки, впрочем, недостаточно настойчивые, искал у него в волосах узел. Тот нашелся, но никак не хотел развязываться. Они боролись за повязку почти всерьез. — В чернилах испачкаешься, — предупредил Дилюк. Кайя застыл на мгновение, и этого хватило, чтобы Дилюк вышел из схватки победителем. Мгновение — и повязка присоединилась к куче одежды на полу. Кайя закрыл глаз ладонью. Его взгляд казался Дилюку таким обвиняющим, что он даже замер — ему вдруг показалось, что Кайя сейчас встанет и уйдет. Вся сцена смотрелась нереальной: обнаженный Кайя на зеленом сукне стола, его смуглая кожа, залитая кипящими солнечными лучами. Золото льнуло к золоту, солнце, казалось, пело, любовно очерчивая архитектуру его стройного тела. Кайя вдохнул, точно приподнимая солнечную кисею, укрывшую его, и у Дилюка перехватило дыхание. — Ну пожалуйста, — сказал он почти с мольбой и поцеловал Кайю в тыльную сторону ладони, закрывающей глаз. У Кайи дрогнули губы, он одновременно убрал руку и зажмурился. Оказалось, ресницы, до этого прижатые повязкой, круто завиваются на концах. Дилюк попробовал разгладить его сдвинутые брови. — Кайя? Радужка почти такого же цвета, разве что оттенок темнее. Лицо Кайи со вторым открытым глазом немедленно изменилось — Дилюк смотрел на знакомого незнакомца. — Ах, — правый глаз наполнился слезами, Кайя часто заморгал, — все двоится… И стол жесткий! — добавил он обвиняюще. — Прости, прости, — спохватился Дилюк и принялся оглядываться. … Его кабинет не предлагал гостям никакого комфорта, никаких оттоманок и уютных мелочей. Кресло, конечно, было удобным, но Дилюк обходился без подушки. Он стащил с себя камзол, приподнял Кайю, обвив рукой спину и подсунув ладонь под ягодицы, расстелил камзол на столе и опустил Кайю обратно. — Я же тяжелый, — с запозданием сказал тот, хлопая глазами. — Нет, — Дилюк поцеловал его, закинув его руки себе на шею. — Совсем нет. … Взгляд более темного глаза Кайи казался серьезным. В левом прятались смешинки, а правый будто бы грустил. Одновременно и горечь, и радость. Кайя застенчиво улыбнулся — совершенно обнаженный перед Дилюком, и у того перехватило дыхание. — А ты так и не разделся, — напомнил Кайя. — Наклонись. Дилюк зачарованно послушался, и Кайя, словно в отместку, вцепился в его волосы. — Моя очередь! — сказал он с торжеством, сел на столе и принялся больно дергать Дилюка за хвост. Были вещи, на которые Дилюк привык не обращать внимания — например, ленты для него заказывала Аделинда, обязательно шелковые, приговаривая про то что для волос это лучше всего. И Дилюк привык сражаться с ними поутру, скользкими, так и норовящими распуститься. Он обматывал хвост несколько раз, плел узлы, но те все равно к вечеру распускались. Под пальцами Кайи они словно бы затягивались все туже. — Погоди… Да погоди же ты! — Дилюк повысил голос, но Кайя не обратил внимания, продолжая дергать ленту, высунув кончик языка от усердия. Еще один рывок, настолько болезненный, что Дилюк взвыл — и волосы рассыпались у него по плечам. Коварная лента, словно только этого ждала, немедленно расплелась в руках у Кайи. Оказалось, сегодня Дилюк выбрал темно-синюю. Кайя поискал, куда бы ее деть, задумчиво посмотрел на чернильное пятно на столе… и завязал ленту у себя на шее. — Вот так, — он наклонил голову и лукаво улыбнулся, — мне идет? Дилюк подошел к столу, развел Кайе колени, плотно прижался к нему и плавно уложил его на стол, следя, чтобы он не стукнулся головой. Кайя посмеивался, Кайе было весело. Дилюк слепо провел ладонями по его телу, сверху вниз, потом еще раз, бегло ощупал его всего, от ушей до бедер. Ему казалось, он не может остановиться, его заклинило — как будто он что-то мог потерять в Кайе: забыть очертания его плеч или то, как ощущается его возбужденный сосок под ладонью — от прикосновения к нему Кайя резко втянул в себя воздух. Дилюк, помедлив, подсунул ладони ему под ягодицы и сжал их, а потом развел и погладил между ними. Кайя глубоко дышал, а Дилюк — не мог. Он знал, что такое смелость, и знал, что такое безрассудство. Это было что-то другое. В голове его воцарилась выжженная пустыня на месте мыслей. Кайя лежал перед ним, доверчиво раскрытый и откровенный, возбужденный, и ласково щурился — может быть, из-за солнца. Подкладка камзола у Дилюка была лиловой — спасение от скуки для портного, вынужденного раз за разом шить одинакового цвета, одинакового фасона одежду. В этот раз это был набивной лиловый шелк. Он дивно шел Кайе. Дилюк почувствовал каплю пота, щекотно скатившуюся по виску. Кайя потянулся под его руками, и лиловый шелк смялся от его движения, внеся еще большую сумятицу в и так смущенное сознание Дилюка. — Кайя, — начал было он и осекся. Кайя улыбался. Дилюк, придерживая его за бедро, принялся рыться в ящиках стола. Бумаги, огрызки карандашей, бутылочки с чернилами, откуда-то — пакетик чая, старые записные книжки, марки, оторванные пуговицы, монетки моры и пригоршня карамелек. Зарычав, Дилюк вывернул два верхних ящика на пол. В нижнем наконец нашлась баночка — ее то ли забыл кто-то в таверне, то ли выдали Дилюку в качестве рекламного образца, который он машинально запихнул в стол и позабыл о нем. Он даже не был уверен, что баночка действительно существует. Он кое-как открыл крышку — отпускать Кайю ему было страшно — зачерпнул крем кончиком пальца, понюхал. Пах тот отвратительно, какой-то пронзительной парфюмерной отдушкой, Дилюк мазнул им по изнанке губы — не жгло. — Кайя… Тот изогнулся, стараясь получше рассмотреть, что Дилюк делает. Он зачерпнул побольше крема, мазнул Кайе по животу. Кайя потрогал его, поднес пальцы к носу и поднял брови. — Ну что ж… А ты так и не разделся, — сказал он с ласковым укором. Дилюк в растерянности посмотрел на правую руку, испачканную кремом. — Поможешь мне с ремнем?.. Кайя притянул его к себе, крепко обняв ногами. Его руки больше не дрожали, он расправился с ремнем в два счета. В знак благодарности Дилюк поцеловал его. — Фу, какой невкусный крем, — Кайя весело поморщился. Дилюк, внутренне дрожа, провел пальцами у него между ягодиц, нащупал вход. Кайя ахнул и выгнулся. — Тш-ш-ш, — Дилюк поцеловал его в подбородок. Ему казалось, он кончиками пальцев чувствует пульс и ритм дыхания Кайи. Тот оказался одновременно тугим, нежным и неподатливым. Дилюк сосредоточился на движениях пальцев: внутрь и наружу, внутрь и… Кайя выгнулся, застонал сквозь зубы и закусил нижнюю губу. Лицо его с прикрытыми глазами выражало смесь недоверия, удивления и ожидания боли. Он уперся пяткой в край стола, согнув ногу в колене. Возбуждение его попригасло. Дилюк гладил его по волосам левой рукой и считал про себя, то и дело сбиваясь и забывая, какое число он только что мысленно назвал — после сорока шло сто двадцать, а затем десять. Названия чисел потеряли значение. Ему мучительно хотелось приласкать Кайю, но он боялся окончательно сбиться и потеряться. Его губы давно горчили от пота, когда он их облизывал, рубашка на спине прилипла к телу, жесткий жилет давил, как нагрудник. — Не тяни, — сказал ему Кайя, поставил и вторую согнутую ногу на стол и развел колени. Ничего особо привлекательного не было в такой позе и ногах, согнутых, как у кузнечика, только в другую сторону. Дилюк едва не кончил. Он выдохнул, наклонился и принялся вставлять. «Медленно, еще медленней…» Ему казалось, стол покачивается, словно на волнах. Он видел закушенную губу Кайи, но слышал только белый шум. Кайя вдруг взял его волосы, набрал их полные ладони и спрятал в них лицо. Кайя… Такой горячий и нежный — его тело сопротивлялось вторжению, но уступало. Дилюк вошел до упора и выдохнул. Он чувствовал Кайю всем собой: жар, прикосновение, пульсацию крови. Дилюк поправил волосы. Кайя нехотя их отпустил. Лицо его горело. Лишенный защиты, он попытался отвернуться. Дилюк повернул его лицо к себе за подбородок и поцеловал. Сжатые губы разомкнулись, Кайя сладко ответил на поцелуй и опустил ресницы. Дилюк целовал его, еле прикасаясь. В голове его шумело море, то самое, рядом с которым они когда-то собирали ракушки. С тех пор прибой стал бешеней и потемнел. Дилюк слышал зов своего самого глубокого омута, его победную песню. Дилюк завел руки Кайи ему за голову и дождался, пока он возьмется за край стола. Он продолжал нежно целовать Кайю, еще и еще, пока тот не расслабился; прикоснулся губами к шее, заранее сожалея о том, что его нежность так же конечна, как и терпение — обе догорали в нем, сплетясь. Дилюк подсунул руки Кайе под бедра и потянул его на себя до упора. Кайя глухо застонал, не открывая рта — стоны рождались и глохли у него где-то под ребрами. Дилюк облизнулся и двинул бедрами… Он никогда не думал, что сможет поступить с Кайей так — жестко трахать его у себя на столе, в своем рабочем кабинете, загоняя до упора, так, чтобы чувствовать прикосновение изнанки его бедер даже сквозь ткань одежды, которую он так и не снял. Но Дилюк не думал. В нем бушевала его стихия — огонь, алый и торжествующий. — Кайя… Кайя вздрагивал от каждого толчка, как от удара. Лицо его наполовину утратило выражение, от удивления став почти бессмысленным. Потная челка липла ко лбу, он тихо стонал, но как-то механически, почти машинально. Казалось, он прислушивается к чему-то совершенно поразительному внутри себя. — Тебе… не больно? — выдохнул Дилюк. Ему хотелось доставить удовольствие Кайе, но на координацию действий не хватало мыслей — все пожирал огонь. Кайя моргнул, сфокусировав взгляд на Дилюке. Он крепко прижал колени к его бокам и стукнул его пяткой по бедру. — Не задавай глупых вопросов, — прошипел он. — Но… я хотел бы… — Дилюк задыхался. Кайя, выгнувшись, сам насадился на его член. Дилюк с шумом втянул воздух. — Кайя… — у Дилюка не получалось больше ничего выговорить. — Да, продолжай, — тот прищурился. — Кайя, — повторял Дилюк, — Кайя. Он прижал плечо Кайи к столу, вошел в него раз, другой, Кайя содрогался под ним, часто дыша, еще. Солнце и золото, правый глаз Кайи и левый — и ни в одном из них больше не было смешинок. Кайя поцеловал его, приподнявшись и запустив жадную руку в волосы. Дилюк замычал в поцелуй, окончательно побежденный, оглушенный, пронизанный солнцем. …Он пришел в себя через несколько мгновений, лежа головой на груди у Кайи. Его сердце билось Дилюку прямо в щеку, часто и сильно. Дилюку, опьяненному, казалось, что кожа Кайи благоухает чем-то насыщенным и, одновременно, мягким. Он не мог бы поручиться, что ему не мерещиться. Дилюк попытался отодвинуться и выпрямиться, но в результате упал в свое кресло рядом со столом. Кайя, улыбаясь, сел на столе, одну ногу свесив вниз, другую, согнутую в колене, обняв руками. Он был болезненно возбужден — налившийся член прижимался к животу. Дилюк сглотнул. В голове у него не было ни единой мысли, для него не существовало ни моря, ни берегов. Он наклонился и взял у Кайи в рот. Соль и горечь, нежная горячая кожа, напряженная плоть. Он ничего не сделал — не успел даже вздохнуть — Кайя сначала вцепился ему в волосы с возмущенным: «Дилюк, ты что делаешь? Пре…крати…», и кончил. Дилюк смотрел на то, как в нем зарождается оргазм — глаза Кайи сначала расширились, а потом закатились, рот приоткрылся, соски так напряглись, что начали казаться острыми. Он выгнулся, еще сильнее потянув Дилюка за волосы, и тот от неожиданности выпустил его член изо рта. Ему на щеку брызнуло теплым, и он сначала машинально облизнулся, а потом вытер щеку. Все еще горько. Последние волны дрожи прошли по Кайе, он моргнул и посмотрел на Дилюка с ужасом. — Ты… Зачем ты?.. Он попытался встать — и в результате едва не съехал на пол, Дилюк подхватил его в последний момент и усадил его себе на колени. Сидеть вдвоем в этом одноместном кресле было все еще неудобно, все было неудобно — например, потная одежда Дилюка или его брюки, которые надо было уже или застегнуть или окончательно снять. Он прижал к себе Кайю и вдохнул солоноватый запах его кожи, уткнувшись ему в плечо. — Дилюк, что же делать? — шепнул ему Кайя в самое ухо. — Я засыпаю… Дилюк посмотрел ему в лицо — и правда, Кайя сонно моргнул, у него очевидно слипались глаза. — Как же быть? Не спать же у тебя на столе? Я никуда не дойду… — он душераздирающе зевнул. — Никуда и не надо, — отозвался Дилюк. — У меня тут за шкафами спальня, — он осекся. Кайя даже на мгновение проснулся: — Хочешь сказать, у тебя все это время где-то рядом была кровать? Дилюк смущенно хмыкнул: — Знаешь, а я про нее забыл. Ему могло быть стыдно, но не было — Кайя у него в руках как будто наложил на него щит, за преграду которого не могли проникнуть ни беспокойство, ни смущение. — Как лестно, — Кайя со смешком откинул голову ему на плечо и посмотрел на него сквозь ресницы. У Дилюка сызнова перехватило дыхание. — Пойдем, я покажу тебе постель и ванную, — сказал он глухо. Сердце скакало в груди вверх и вниз. Кайя поднялся с ленивой грацией, потянулся, совершенно естественный в своей наготе: — Показывай.

***

После того как Кайя уснул, Дилюк занялся наведением порядка и начал с себя: умылся, кое-как причесался, перевязав волосы запасной лентой, поправил одежду, насколько сумел. С камзолом, конечно, оставалось только попрощаться. Дилюк взял его в руки — весь мятый, чернильное пятно на половину рукава. Ему иррационально захотелось сохранить его, как хранят воспоминания — постирать, высушить, спрятать в какую-нибудь коробку и изредка доставать, прикосновением оживляя память. Дилюк поколебался пару мгновений, затем воровато свернул камзол и варварски затолкал на одну из пустых полок книжного шкафа. После этого собрал одежду Кайи — ремни, рубашку в плачевном состоянии, накидку с наполовину оторванным воротником (он совершенно не помнил, когда это случилось), грустные штаны, браслеты. Глядя на неопрятный ворох у себя в руках, Дилюк вдруг понял, что Кайе не в чем будет уйти из таверны… уйти от него. По рукам у него побежали мурашки. Он отнес всю одежду и свалил ее на единственный стул возле кровати — комната за шкафом была маленькой: большую ее часть в ширину занимала кровать, придвинутая к окну. Солнце продолжало торжествовать: на плече спящего Кайи дрожал сочный блик. Дилюк вздохнул, его немедленно потянуло в эту постель, в ворох согретых простыней, к Кайе, разметавшемуся во сне… В дверь истошно заколотили. Дилюк, нахмурившись, одернул жилет и пошел открывать. Он едва успел отодвинуться — к нему в кабинет ввалились: Чарльз, встрепанный грушевидный человечек в очках со значком казначейства на лацкане камзола и следом за ними — рядовые рыцари Ордо Фавониус в количестве больше одного, хотя и один с точки зрения Дилюка уже был лишним. Чарльза Дилюк поймал за локоть, а человечек по инерции пролетел два шага и едва не упал. — Чарльз, что это? — лязгнувшим голосом спросил Дилюк и осекся: Чарльз с открытым ртом таращился перед собой. Дилюк повернулся и словно впервые увидел свой кабинет: красиво рассыпанные бумаги, перевернутое кресло, рядом с огромным чернильным пятном в пол воткнулось перо — Дилюк совершенно не помнил, как это получилось. — Хм, — сказал он, выпрямился и нахмурился. Все смотрели на него с сочувствием, даже рыцари. — Чем обязан? — холодно спросил Дилюк. Чиновник глядел настороженно, с таким выражением лица, словно ожидал, что Дилюка вот-вот арестуют. Чарльз прокашлялся: — Видите ли что… — Мы ищем нашего капитана, — перебил его юный рыцарь, лопоухий, в веснушках, лет пятнадцати. — Капитана Альбериха, — вступил другой, темноволосый и тощий, вряд ли намного старше. Дилюк внутренне подобрался. — И почему же вы ищете его здесь? — он подчеркнул последнее слово. Лопоухий открыл рот, закрыл его, снова открыл… — Ну он же завсегдатай, — в голосе тощего заметно поубивалось уверенности. Дилюк поднял брови и подождал, пока пауза станет угрожающей. Он ненавидел врать — и мог этого не делать. Никто же не спросил его, где именно капитан Альберих и не видел ли его Дилюк. — Вы же были внизу, в зале? — спросил он. — Ну, были… — И там его нет? — Ну, нет… Остальные предпочли благоразумно промолчать, но даже молчаливых их было слишком много на вкус Дилюка. Он мысленно поморщился. — Почему вы пришли искать капитана Альбериха сюда, в мой кабинет? — Дилюк попытался изобразить терпение, но вышло у него скверно. Он смотрел на то, как рыцарей озаряет одна простая мысль — они взяли и вломились в личный кабинет Дилюка Рагнвиндра, единоличного владельца винокурни «Рассвет» и так далее, и так далее, и так далее. Ужас на лице лопоухого выглядел почти комично. Чиновник, расслабившись, поцокал языком. — Понимаете, так вышло… На самом деле Дилюк даже мог представить как произошла эта случайность. После очередной паузы он спросил: — Зачем вы ищете капитана? Он что-то должен сделать? Вдруг что-то важное, подумал Дилюк, срочные документы, внеплановый арест. — Нет-нет, все сделано. Но как же праздник? — проблеял тощий. В кабинете стало очень тихо. — ВЫ. Ворвались ко мне в ЛИЧНЫЙ КАБИНЕТ. Ища СВОЕГО капитана. Для того, чтобы устроить попойку? — Дилюк чеканил каждое слово. — Ну… мы… э-э-э… — лопоухий запинался. — Мы, пожалуй, пойдем, — сориентировался кто-то из заднего ряда. — Извините за беспокойство. Они с некоторым трудом, стукаясь локтями и ругаясь, все-таки вывалились на лестницу. У Дилюка было ощущение, словно его только что покинула труппа бродячих актеров после комедийной постановки. В ушах у него слегка гудело. — Конец года, — помолчав, вздохнул чиновник. — Конец года, — отозвался Чарльз, будто завершая перекличку. Дилюк гипнотизировал взглядом меч того самого потерянного капитана, предательски торчащий из-за шкафа, и пытался представить, как дожить до полуночи. — Ну что ж, — чиновник хлопнул себя по бокам. — Я вижу, вы все подготовили. Он наклонился над рассыпанными документами. Дилюк сделал движение к нему. — Ничего-ничего, не утруждайтесь, — во взгляде чиновника плескалось сочувствие. — Сейчас все соберу, наверняка у вас документы порядке. — Да, — с задержкой подтвердил Дилюк, слегка недоумевая. — Мастер, — Чарльз смягчил голос, разговаривая с ним, как с тяжелобольным. — Вы не беспокойтесь, придет Паттон, мы пригласим кого-нибудь из его братьев и со всем в таверне чудесно справимся. Вы, главное, отдыхайте. Они с чиновником посмотрели на него с жалостью. Дилюк моргнул и еще раз осмотрел кабинет, по полу которого принялись ползать эти двое, собирая документы. Они управились за пару минут. — Посидите, выпейте чаю, — Чарльз на прощание сделал такое движение, словно собирался похлопать его по плечу, но побоялся. Они с чиновником тихо вышли, неся документы в растрепанных охапках, и очень тихо прикрыли дверь. Дилюк тут же ее запер и подошел к окну. В стекле отразился он сам — в мятой одежде, с неловко завязанным хвостом и опухшей, до крови треснувшей нижней губой. А он и не заметил… Дилюк облизнулся и с предвкушением подошел к шкафу. Кайя смотрел на него, уложив голову на сгиб локтя. — Там тебя искали… твои, — проворчал Дилюк. Простыня сбилась, обнажив Кайю по пояс. Дилюк замялся. Кайя, улыбнувшись, отодвинулся, освобождая ему место. Дилюк стянул сапоги, присел на край постели, а затем, подумав, лег лицом к Кайе. — Я слышал, что искали, — Кайя так и не надел свою повязку, и от взгляда этих его немножко разных глаз у Дилюка отчего-то перехватило дыхание. — И что ты теперь думаешь про рыцарей Ордо? — мурлыкнул Кайя. — Мне повторить? Да все то же, некомпетентные… — начал Дилюк. — Подумай вот о чем, — из приоткрытого окна поддувало, и кожа Кайи покрылась мурашками, но он словно бы не обращал на это внимания. — Они пришли ровно сюда. Считай, нашли меня с первой попытки. Просто не смогли пройти главного… — он помедлил и закончил, — тебя. Дилюк озадаченно моргнул. Что-то в этом было. — Раз в год и палка стреляет, — отозвался он сварливо. Кайя, легко рассмеявшись, подкатился ему под бок и лег, повернувшись спиной. — Магия конца года. Дилюк не видел его лица, но был уверен, что Кайя улыбается. Он отвел пряди с шеи Кайи и украдкой поцеловал ее, укрыв из обоих сначала простыней, а затем — одеялом. Кайя прижался — обнаженный — к нему, почти полностью одетому. Он разве что снял все ремни и камзол, но по-прежнему остался в брюках, рубашке и жилете. Он чувствовал жар обнаженной кожи Кайи сквозь все слои ткани. Тепло. Он обнял Каую поперек живота, уткнулся лицом в его шею и глубоко вдохнул. Перед началом нового года не только полагалось отдать все долги, но и дать обещание году грядущему, поклясться в верности, приманить будущую удачу. Дилюк обнял покрепче свое обещание — и уснул, долгим и крепким сном, бесшовно связавшим конец и новое начало.