catch up with you.

Пять утра. Пять. Ёбаных. Утра. Он уже на ногах. Мама на работе. Саня уже несколько недель сидел дома, потому что по словам мамы она нашла достойную работу после той передряги с Саней, но в ночную смену, правда. Оставалось ему только выдохнуть и принять то, что для мамы он сын, а не муж и не отец. Парадеев засыпал в полдевятого и вставал в пять. Ему нравился такой режим. Не хотелось ночами что-то делать, да и утром много всего успеть можно. Например, приготовить себе тосты или вафли с бананом и поесть с творогом и молоком. Парадеевич не пьёт кофе. Считает его вредным для здоровья и не хочет стать зависимым. На часах уже полшестого, а Саня бодр как никогда. Он вчера узнал у Фрамы адрес Лёни, ибо этот кабан бешеный после той перепалки у стены говорить вообще не хотел с ним. Парадеев чистит зубы, заправляет постель и берёт из холодильника воду остуженную и прохладную. То, что нужно. Он отправляется по указанному адресу. Солнце уже встало и приветствовало его на улице. Небо светлое. Облака перистые. В свете солнца они становились темноватыми, а небо приобретало оранжевый оттенок. Какая красота! Будь рядом озеро, Саня бы пошел туда купаться. Но купаться будет сегодня не он. И не в озере. Дом Лёни недалеко, оказывается. В соседнем дворе. Подъезд восьмой. Этаж шестой. Квартира двести девяносто пятая. Дверь, как сказал Фраме Тамер, самая дальняя и окрашена в черный цвет с золотистым номером. Прекрасно. Самая заметная. Саня подходит к ней и начинает стучать. Стучится в первый раз, второй, третий… Слышит звуки за дверью. Слава богу, он проснулся! Он открывает бутылку и легонько давит на край. Только Лёня отворяет дверь, как в лицо ему прилетает освежающая прозрачная водичка. Он начинает стучать зубами, а Парадеевич кайфует от такого его вида: непонимающий, только проснулся, домашний такой. — Блять, какой же ты мудак… — Лёня берёт себя за плечи и трясётся. — И я тебя рад видеть, — с сарказмом отвечает Саня и заходит без приглашения внутрь. — Я только встал. Ты будешь меня ждать. — Давай быстрее, — раздражённо ведёт губой Саня. — Моя квартира — мои правила. Или съёбывай, — Лёне хотелось добавить, что ему хватило Сани в своих кошмарах и мыслях, из-за которых он уже не спал неделю точно. Он уходит принимать душ, а Саня идёт на кухню. Он даже не спросил Лёшу что сделать, хотя мог бы, чтоб дела пошли быстрее. Но с другой стороны нахуй ему этот хлюпик сдался? Зачем ему помогать Сане? Парадеевич залипает в телефон и понимает, что сам не доспал в этот раз. Потирает глаза и зевает. Нужно поспать больше завтра. В голову лезут всякие мысли и он начинает осматривать квартиру. Нужно себя чем-то занять. В здоровом теле здоровый дух. Парадеевич начинает отжиматься и растягиваться. Ему нравится посвящать время своей силе. Это даёт энергию. Он улетает в свои раздумья и не замечает в какой момент на кухне оказывается Лёня. — Если ты хочешь самоутвердиться, делай это за дверью. — Ты мне не сказал, что делать, чтоб дела пошли быстрее, вот я и занял себя. — А ты не спросил, — Лёне неприятно проводить время с ним. Как хорошо, что этот дурак замолчал и не стал качать права. Блаженство. Хочется курить только от одного вида Сани. Он вынимает из холодильника коробку яиц и решает сегодня разбавить свой завтрак фруктовым салатом с бананами, киви, клубникой и йогуртом. Должно же его хоть что-то радовать. Лёня быстро размазывает масло по сковороде и разбивает туда яйцо. После сразу же достаёт тарелку и начинает резать в неё банан, предварительно очистив. На весу. Один фрукт есть. Клубнику он промывает быстренько и, убирая хвостики, режет пополам. Сане кажется, что Лёня настоящий виртуоз на кухне. По крайней мере, кулинария в быту пригождается, особенно когда хочется разнообразия. Он дергается и тут же вспоминает все злостные мысли о Лёне, о том, что Деревяшкин просто еблан конченный и ведёт себя как скот. Парадеев сжимает губы. Нельзя смотреть на него как на приятеля. Нельзя думать о том, что он круто готовит. Вообще что-либо круто делает. Но разве он не достоин восхищения? От этих мыслей внутри него все воспламеняется. Даже то, что уже превратилось в пепел. Нужно избавиться от этих мыслей. И от Лёши. А лучше от всего сразу. Парадеевич думает об этом ещё пару секунд, прежде чем слышит извне громкое шипение и грохот предметов. Снова блять?! Вчера головой об холодильник, сегодня порез, на Новый Год ногу сломал… Этот придурок ебучий может обойтись без травм хоть один день?! Саня резко встаёт и толкает его на диван, убирает на другую конфорку сковородку с яичницей и кидает в Деревяшкина первые попавшиеся салфетки с полки. Быстро. Холодно. Жестоко. — Где аптечка?! — В тумбочке, конец коридора! — Лёня чувствует боль, которая его прошибает. И не понимает спросонья ничего: почему Парадеевич ему помогает, если злится? Во всех его движениях он видел агрессию. Саня уже в дверях с аптечкой. Быстро. В глаза холодные огоньки блещут. Внутри горящие леса. Чёрные-чёрные. И пепел летит. Дышать нечем. Никаких приятных чувств, которыми можно было бы наполнится. Только разрушение. Только ненависть. Парадеев с виду спокойно смачивает ватку, но внутри него пожар. Он сгорает в этой ненависти к Лёне. Как же его бесит этот человек. Такой неправильный, придурковатый, слабый. Он слышит всхлипы, которые Деревяшкин пытается подавить и фыркает, хмуря брови. Слабак. Не может потерпеть. Как только пластырь был наклеен на порез, Саня встает, вновь ставя сковороду на огонь, подходя к столу, начиная нарезать киви за Лёшу. За несколько секунд справляется и отправляет порезанный фрукт в тарелку. Видит глаза испуганные или… непонимающие? Глаза напротив. Саня готов поспорить, что ещё момент и он бы утонул в них. Слишком противоречивые эмоции он испытывает к нему. До него будто телепатически доходит, что смущает тут Лёню:

Зачем он помогает?

Больно. Хочется хороших отношений. Больно. Хочется, чтоб раны зажили на теле и в душе. Больно. Хочется затушить все это. Внутри. Всю их ненависть. Полностью. Чтоб не осталось ничего. Чтоб построить все заново. Лёня молча выкладывает яичницу, пока Парадеевич ставит тарелку с салатом на стол и садится на место. Деревяшкин вытаскивает две вилки: себе и Сане. Протягивает ему вилку. Тот смотрит исподлобья. Недоверчиво берёт. Лёня встаёт и быстро оборудует своими руками, наполняя кофеварку молотым кофе из ближайшей банки и водой, вновь собирая её и закручивая. С этими травмами забудешь и о своем любимом напитке. Он садится обратно и только после этого Парадеев приступает к поеданию салата. Вкусный получился всё-таки. Все продукты гармонично сочетались. Лёша как знал. Единственное, что играло против него — атмосфера. После завтрака создавалось ощущение, будто это был не фруктовый салат, а печень врага Саниного. Сидящего напротив. Пальцем он показывать не будет. Все равно чувствует, как изнутри его прожигают все эти чувства. Хочется уйти от него. Им даже поговорить не о чем, чего уж говорить о приятельстве? — Кофе будешь? — Нет, спасибо, — он холодно отводит серые глаза в сторону. Не хочет смотреть на Лёню. Нужно уже съебывать отсюда. Десять минут, в течение которых Лёха успел выпить кофе, помыть тарелки и почистить зубы, длились для Парадеевича бесконечно. Он был очень рад, что этот придурок наконец-то все закончил. Спасибо, Боже. Он обувается и выходит, а Парадеевич за ним. Им нужно на тренировку. Непонятно только: почему так рано? Сане было не принципиально во сколько приходить, да и они не опаздывали вроде. Лёня же просто любил бегать, так что почему бы и нет? Единственное, что не радовало ни одного из них: тренироваться они будут в компании друг друга. Главное не сорваться друг на друга. Не прокатить никого из них по земле. Не сломать друг другу лица. В целом цель на тренировке у них была одна: меньше взаимодействовать. Иначе будет плохо. Иначе будет война. Иначе от каждого из участников этой войны мокрого места не останется. Не дай Боже это случится ещё и в их обстоятельствах. Лучше всего — бездействовать, что каждый из них и делал активно. Лишь бы не реагировать на другого. Путь по дороге им скрашивало проснувшееся солнышко, зелёная трава летняя, бабочки, вылетавшие из каждых кустов и полусонные многоэтажки, освещённые солнцем. Обоим нравилось смотреть на эти пейзажи, которые так грели душу. Не сжигали дотла, не оставляли проклятых ожогов, а как варежки в холодную зиму нежно грели. Грели душу жарким летом. Не душили. Не было пота от них. Наоборот, как бальзам на душу. Благодать! Но прекращается она, как только эти двое доходят до стадиона, проходя вахту и здороваясь с охранником. Тренера не было. Не было никого. Только они вдвоём. Ну и что это за хуйня? Что им вдвоём делать на этом стадионе? Деревяшкин цокает и, разворачивается, отходит в тенёк, вспоминая что ещё в ванной забыл намазаться кремом от загара. Ну, пиздец. Он обгорит. Внезапно он чувствует руку на своём плече. Ну, пиздец. Сейчас и Саня обожжётся о его раздражение и злость. Нехуй трогать. — Пошли, у нас тренировка. — Я крем забыл нанести. Я обгорю. — Твои проблемы, — фыркает Парадеевич и берёт его за руку, тянет на себя. — Пусти, блять! — ругается Лёня и хватает внезапно Саню за его футболку, стряхивая его руку со своей. Равновесие снова. Как вчера. Лёня готов его сейчас отпиздить, пусть только даст ему повод, сделает ещё что-то в его сторону. Парадееву спину сводит от злости. Хочется прикончить этого придурка. Напряжение тянется. Кроме птиц, распевающих песни становится слышно и кровь, которая закипает в артериях обоих. Глаза в глаза. В каждой паре глаз фейрверки ненависти и этой ебучей вражды. Не было никогда ни у кого из них таких отношений. И как это остановить? Что с этим дерьмом делать? Парадеевич вспоминает вчерашнюю Лёнину выходку. Неплохо он его застал врасплох, подгадал момент. На губах играет ухмылка эта ебучая. Лёня не понимает, что сейчас будет. Саня быстро берёт его за щёки обоими руками и льнёт к лицу с неимоверной скоростью. Нечем дышать. Двигаться никак. Парадеевич сам не понимает, что делает, прежде чем проезжается по щеке Лёши смазанным поцелуем. Тот в последний момент отвернулся. Вот же сука. Это не он придумал! По лицу Парадеева тут же прилетает звонкая пощёчина. Больная. Звук разносится по всему стадиону. Следующим, что услышал стадион было гулкое падение Сани. Толчок. И он уже на другой ступеньке. Ниже Лёни. Парадеев приподнимается на локтях. Внутри лишь это чувство ебучее униженности ноет. Сука, почему так, блять?! Ещё и поцеловал этого чмыря. Ещё и пощёчину получил. Ещё и больно. В груди опять все сжимается. Саня помнит только взгляд этих ненавистных карих глаз. Презрительный, неодобрительный, сжигающий. Парадеева уже давно сожгли в этих глазах, как ведьму в средневековье. А он и не против. Ему уже все равно, что там с ним происходит. Он ненавидит этого человека до белой горячки. Он бесится от любого его движения. Он рад, что этот обмудок уходит за этим кремом ёбаным от загара. Ну и пожалуйста. Он даже не против. Не против остаться наедине с этими тяжёлыми чувствами. Не против быть сожженным дотла в этой ненависти. И это плохо. Глаза его наливаются слезами солёными. Он быстро-быстро их стирает, смотря вслед уходящему стремительно Лёне. Хочется убежать от этого кошмара наяву. Хочется перестать чувствовать такую пылкую вражду. Это же, блять, просто невообразимо: два врага. Два соперника ебучих. В одной, сука, команде. Что они делают? Неправильно, помогают друг другу, касаются постоянно, чувствуют друг друга так сильно, будто не могут не взаимодействовать вообще. А что должны? Ненавидеть. Как все адекватные враги. Саня себя успокоить пытается, лишь бы не сойти с ума из-за этих поганых взаимоотношений. «Друзей держи близко, а врагов ещё ближе» — как молитва звучит в его голове. Звучит громко, Саня будто кричит эту фразу, что есть мощи, но не заглушает эти мысли. Ни на раз. Они громче. Они сводят с ума. Они чётко слышны и ясно понятны.

Враги себя так не ведут.

Саня ударяет кулаком о ступеньку. Шипит. Чувствует, как костяшки разбиваются нахуй. Злоба и обида теперь управляют Саней. Нет того разумного, спокойного и простого. Есть только униженный, непонятый, обозлившийся на единственного человека, которому он непонятно что сделал. Парадеев продолжает хуярить со всей дури по этой ступеньке, на которой уже виднеются капельки крови с его рук. Останавливается только когда чувствует первую слезу, которая катится по щеке. Нет. Его не должны таким видеть. Таким уж точно. Домой. Ему нужно срочно пойти домой. Лишь бы забыть эти моменты. Все моменты. И Лёню. Познакомиться бы с ним заново. Того и глядишь, может, он совсем другой человек? Парадеевич не помнит, как дошел до квартиры. Не помнит, как свалился на кровать изнеможенно. Прямо в кроссовках. Не помнит, как кричал в подушку. Кажется, даже разбудил соседей. Не помнит, как уснул. И на этом спасибо. Неизвестно, что он мог сделать, будучи в таком состоянии. Сам Парадеев не знает на что он способен в таком истерическом и агрессивном настроении. Уж точно не на доброту. Точно не на что-то, что его может сблизить с Лёней. Он только успевает подумать, что Лёня мелькал в его мыслях в последнее время слишком часто. И темнота. Спасительный сон, спасибо тебе, что спасаешь этих двух долбоёбов от суровой реальности.

***

Ничего не снится. Долго. Хочется увидеть что-то лучше, чем сейчас происходит в реальности. Получится ли? Саня видит вдруг небо красивое. Такое же, как утром! Свежее, голубое, с перистыми облаками… Он идёт спокойно. Рядом Лёня. Все странно так. Ничего не происходит. Будто нет их взаимной ненависти. Будто нет их вечных ссор. Нет напряжения. Они просто идут рядом. Все их чувства сведены к нулю. Будто ни один из них не испытывает ничего. Блаженство. Чистота. Саня вдыхает полной грудью прохладный воздух. Оборачивается на Лёню. И ловит взгляд его. Счастливый, искрящийся. Такой родной. Саня чувствует, как внутри все переворачивается. Его улыбка во сне бесподобна. Прекрасна. Такая милая. Хочется обнять его. Во сне он кажется Парадеевичу невероятно красивым и счастливым! Радость в душе поёт, слёзы солёные блестят в глазах Парадеева. И он хочет обнять его. Подходит ближе, а Алексей убегает, играючи усмехается с криком «Догоняй!». А Саня и не против. Не против чувствовать такую безусловную любовь. Он бежит прямо за ним. Бежит, бежит. Немного ещё и догонит! Лёня загнан в тупик. Около стены. Той самой блядской стены. Это напоминает то, что было вчера. Они стоят друг перед другом. Лёня прижат к стене, а у Парадеевича одышка. Внезапно Лёня вновь берёт его лицо. Саня зажмуривается. Чувствует призрачное касание. Его губы на губах Парадеева. И нежность. Чистота намерений. Легко дышать даже так. Хорошо на душе. Будто он вовсе не обожжён всей этой ебучей ненавистью. Будто все хорошо. Правда ведь?

Все ведь хорошо, да?

Хлопок дверью. И он тут же на ногах. Это мама ушла. Спросонья он встаёт и бежит к двери и в глазок смотрит. Действительно ушла. На работу опять. Парадеевич вздыхает и на столе в соседней комнате видит записку. Идёт в кухню и читает все, что написано в записке: « Сашенька! Я ушла к подружке, тёте Лене. Мы с ней на работе познакомились. Я думаю, вернусь послезавтра. Так давно с девочками не общалась. Не скучай! Люблю тебя очень.

Мама. »

И мама его ушла. Хотелось бы с ней сейчас фильм посмотреть какой, отвлечься от этой хуйни всей бесячей. На часах только семь вечера. Саня бесится. Аккуратно кладёт записку и со всей дури кулаком по стене проезжается. Он ненавидит это все. Ему нужен кто-то, чтоб весь пиздец этот пережить. Кто-то, к кому он бы пошел если не за советом, то за времяпровождением совместным и успокоением. Ему нужен кто-нибудь. Или что-нибудь. Ему нужно только отвлечься. В голову лезет навязчивая мысль пойти в бар. А что? Поддельные документы имеются. Повод тоже. Хули нет, когда да? Парадеевич быстро входит в комнату свою и вытаскивает их из ящика в столе. Не хочет он думать об этом всем. Нужно уйти от этого. Нужно забыть нахуй этого Лёшу. И чувства его. И сон этот ёбаный. Парадеев чувствует, как жарче становится и в зеркале видит, что красный весь. «Ну и хуйня этот сон» — думает он про себя и, взяв с собой наушники, телефон и поддельный паспорт с ключами покидает квартиру. Теперь им движет только желание забыть весь этот пиздец. И Лёню. И сон. А лучше все сразу. И Саня идёт делать то, что осуждал всегда. То, что начал ещё больше осуждать из-за работы, с которой ушёл. Ну, пиздец. Внутри пустота. От горящих так и не потушенных лесов в груди ничего не осталось. Все выгорело. Выгорел и он с этими ёбаными чувствами. Шаг за шагом, улица за улицей. Становится темнее потихоньку, а в сердце Парадеева все затихает. Наступает ничего. Тишина звенящая. Он даже не помнит, как он дошёл до бара какого-то. Не знает улицы. Не видел, что вокруг расположено. Внутри все было настолько мертво, что что-то снаружи вообще не имело никакого значения. Кроме забытия и алкоголя, конечно же. Мерзость ебаная. Он не пил никогда. Даже по праздникам. Даже если предложат родственники или ровесники. Даже когда все были пьяны. Он был трезв. Ровно до того момента, как вступил в клуб легкой атлетики. С момента вступления, ему казалось, он испытал столько чувств, сколько в жизни не проживал. За ебучий этот месяц или сколько там он уже в клубе? После вступления в эту ебучую секцию он почувствовал, что пьянит его эта ненависть и реакции Лёшины интересные. Если б только их можно было заказать, он бы сделал это. Он не хочет признавать, что его интересует соперник. Он хочет просто забыть об этом. Забыть об этом ебучем человеке, который за месяц ни разу из его головы не вышел. Непонятно вообще, с хуя ли он в его голове? Бредятина. Перед Парадеевым уже барная стойка, за которой он сидит. В помещении несколько людей: кто-то разговаривает, кто-то сидит один. Свет тусклый везде жёлтенький. Музыка какая-то на фоне. За окном темнеет уже, где-то девять вечера. Под носом у него лежит меню, но глаза все равно в пустоту косят. Взгляд в никуда устремлён. Грудь свинцом наливается: теперь он понимает пьющих людей. Осуждение куда-то пропадает, а понимание причин таких поступков возрастает. Но не уважение. — Молодой человек, вы выбрали, что заказать? — симпатичная девушка перед ним, казалось, уже вечность стояла. — Мне «Голубую лагуну», пожалуйста, — начал с жёсткого. С шота с водкой, который сам ненавидел готовить из-за запаха спирта ебучего. — Ваш паспорт? — Парадеев молча вытаскивает поддельник из кармана и кладёт на стол, открывая на странице с фотографией, — Благодарю, сейчас все будет! Он молча кивает и продолжает сидеть с опущенной головой. Хочется забыть все это. Внутри все и без этого уже сгорело. И пасёт от него горелым и дымом. И вокруг него дым этот всепоглощающий. И вдыхает он его, снова и снова все внутри убивая. Ему так казалось. Больная фантазия рисовала только такие картины выгорания. Перед ним магическим образом шот оказывается. И он пьёт. Молча. Не морщится. Но ненавидит все на свете. Лёшу, себя, этот ёбаный шот… Перечислять можно долго. Хорошо, что разум неокрепший пьянеет, только алкоголь попадает в организм. Он забыл, что опыта никакого нет у него. Да его это и не волнует. Его волнует только забытие. Только оно. Ничего больше.

***

Его комнату окутывает сон. Сегодня был суперский день! Не считая утра. Лёня решил уснуть пораньше. Он сегодня наконец-то пообщался с ребятами на тренировке. Наконец-то его никто не обгонял и ни с кем он не спорил. Спокойствие! Но чего-то ему не хватает… Не уж то общение с Санечкой ему незаменимо из-за эмоций? Да не, хуйня какая-то. Да и общением это сложно было назвать. Лёня решил сегодня лечь пораньше. Не хотелось вставать так ещё раз. В ебучих полшестого утра. За окном уже стемнело. И в комнате темно. Ощущается лишь эта бездна тишины, которая в момент всю территорию вокруг Лёши. Но не его самого. В душе где-то глубоко что-то вселяло в него тревогу. Волны беспокойства плескались все сильнее и сильнее, приводя Деревяшкина в разум, только он засыпал. Ну и что это за хуйня?! Лёня вздыхает и встает с постели. Нужно выпить снотворное или что-то успокаивающее. А лучше и то и другое. Хоть бы уснуть. Не думать вообще. Ни о чём: ни о команде, ни о себе, ни о Парадееве. Лёню уже все бесит. Он быстро достаёт из аптечки снотворные и, ебаное плацебо, глицин, который якобы от всего успокаивает. Он в это не верил, но ради сна своего спокойного готов был поверить. Лёня быстро выпивает таблетки, запивая их водой, и заходит обратно в комнату. Смотрит на время. Пятнадцать минут одиннадцатого. Блять, он в это же время уснул вчера и не выспался. Нужно спать. Он думает об этом и выдыхает. Как хорошо, что плацебо сработало. Ну или он думал, что это плацебо. Не важно. Лёня спал как убитый. И хорошо это. Нужно ему выспаться. Хотя бы чтоб эту ночь пережить. — Блять! — для него проходит пару минут. На деле же прошло уже три с четвертинкой часа. И он слышит звонок. Громкий и раздражающий. Хочется разъебать в моменте телефон о стенку, чтоб выспаться наконец-то. Уже полвторого ночи. Ну и хули? Деревяшкин сонно потирает глаза, ловит мысли, что может быть, это что-то важное. Может мама позвонила? Или бабушка? Может случилось что-то? И идёт брать трубку. Не смотрит даже, кто звонит, а отвечая мычит непонятливо в трубку, — М-м? — С-Са-а-ань… — с другого конца чей-то голос изнеможённый слышится. Лёня моментально просыпается. Какой-то очень знакомый это голос, — Меня выгнали. Ты вроде психолог, да? — Чего блять? — Лёня глаза потирает и хочет уже трубку скинуть нахуй. До сонного разума начинает доходить, кто это. — Я не знаю, где я. Я так заебался, если б ты знал. Сука, никогда не испытывал столько всего за один только месяц. Я… не говорил ничего, правда… Никому. Тем более ему. Я так напился жёстко, тошнит очень… Жа-а-арко… — Кому «ему»? — Лёше, блять! Ты, неужели, не видишь чего происходит? Мы же каждый раз с ним… На всех тренировках… — в трубке всхлипы слышатся. Ну, пиздец. — Где ты? — Я не знаю. — Номер дома, улица? — Садовая, шестна-а… шестьдесят дробь два-а… — Охуеть, блять, где он?! Лёня смутно помнит что это за улица такая. А этого пьяницу-придурка придётся теперь ему забирать. — Скоро буду. А теперь слушай сюда, — в трубке всхлипы прекращаются, — Только попробуй куда-нибудь съебаться, я тебя прикончу. Стой на месте. И не вздумай на метр уходить от этого ебучего дома. Лёня сбрасывает трубку с последней угрозой. Недовольный пиздецки, как дед старый, как девушка, не получившая желанный оргазм. В его случае от сна. Хотя, странно это немного, но Лёша всеми руками и ногами за то, чтоб это произошло. В глубине души его теплится надежда, что этот придурок не пропил остаток своих мозгов и послушал его. Не хватало Лёше ещё искать его. Набирает знакомого таксиста, который иногда забирал их с парнями с соревнований. Надевает параллельно футболку и шорты. Даже кофе хуй получится попить. Непонятно, что пьяный Парадеевич может натворить. А не хотелось Лёне, чтоб этот придурок влип в неприятности или чего похуже натворил. От одной этой мысли Деревяшкину не по себе от таких мыслей, а в трубке наконец-то гудки сменились на голос: — Вай, Лёшка-а! — его голос моментально поднимает настроение сонному Деревяшкину, — А ты че не спишь? — Дядь Борь, вы, извините, что поздно так… — Родной, ты ж знаешь таксисты не спят! Говори, куда тебе, я в соседнем дворе как раз. — Садовая, шестьдесят дробь два… — Ай, какой везунчик ты! До следующего предзаказа два часа у меня, выходи давай, щас подъеду. Лёня улыбается и благодарит Борю Комфортика, как они его прозвали с ребятами. Да и поездки у них обычно дешевле стоили. Деревяшкин надеется, что и в этот раз Боря сделает скидку. Хотя бы потому что Лёня хороший враг и едет за бухим в ебеня человека, которого на дух не переносит, чтоб этот долбоёб не натворил дел и проблем себе не создал. Лёня морщится от холода в подъезде и закрывает дверь на ключ. Как всегда у него была с собой вода и ключи с телефоном. Все, что ему нужно. Быстро выходит он из подъезда. Тревожный весь, медлить нельзя. Не понятно в какой момент и что несовершеннолетний гражданин Александр Парадеев может натворить хуйню. За которую ему же и отвечать. И маме его. И штраф платить. Боря подъехал и Лёня немного расслабился: его ждала долгая поездка с любимым таксистом, с которым он сто процентов найдёт о чём поговорить.

***

Саня не понимает, что сейчас произошло. Кажется ему, что он не туда позвонил. Саня бы не так ему ответил. И вряд ли приехал. Хотя, кто его знает? Парадеевич с ним не настолько близок. Он выпил сегодня на все свои карманные деньги шотов пять... Или больше? Он даже не помнил, что было. Все такое смутное, блевотное, смешанное, отвратительное… Уже только от одного осознания, что он так сделал, его вымораживало с самого себя. Хотелось вернуть все назад. Хотелось заново прожить этот день. Может, он бы придумал способ получше разбудить Лёню. Может, он бы не поссорился с ним и не пришёл домой. Состояние было убито окончательно. Он лежит на грязной улице. Пьяный в зюзю. Позвонил ещё хуй пойми кому. По голосу он понял, что это не Фраме. А кто тогда блять? Голова не варит. Оставалось только ждать этого кого-то. И надеется, что психологически он поможет. На небе звезды красивые. Фонари на улицах редкие. Такие же редкие, как и прохожие. В центре города его давно бы уже заметили и в полицию. Блять, полиция! Саня быстро встаёт и, завидев скамейку неподалёку идёт к ней. Хорошо, что прямо над ней табличка с названием улицы и номером дома. Как маячок. Саня ложится на скамейку в надежде, что к нему так будет меньше подозрений. И погружается в сон. Спасибо, что в сон, а не в пьяный угар, в котором он бы звонил всем без разбору. Последней мыслью в его голове мелькает то, что если тот аноним, которому он позвонил случайно это Лёша, то ему однозначно пиздец. Тут только Бог, блять, поможет.

***

— Родной, а чего так поздно-то едешь на другой конец? — Да новенький в команду пришёл, вот и напился. — А чего напился-то? Че, мало ему с вами приключений? — его акцент только заставлял улыбаться. — Да… Не знаю, может, девушка бросила… — он глаза в сторону отводит. Ну и хуйню сморозил. Осталось надеяться на то, что ему поверят. — Ай, Лёшка! Че, как ты будет? Романтик? — и смеётся. Поверил. Самый охуенный таксист в мире, так ещё и на вайбе охуительном. — Всё может быть… — и он снова смотрит в окно. Прошло уже тридцать пять минут езды. Лёня надеется, что этот придурок ничего не натворил. Что-то внутри подсказывает, что все должно обойтись без этого. — Чё-то ты со всеми дружишь, а Саню нового знаешь плохо. Лёш, минус реп за это тебе, — Лёня чувствует себя униженным, осмеянным, но смеётся вместе с Борей. — Да с Саней трудно говорить… Он молчаливый… — Вот щас и поговорите, пока он пьян! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, да, — он усмехнулся и остановил машину, — Приехали, выходи! Саня уже давно похрапывает. Удача на его стороне оказалась, а копов рядом, наоборот, не оказалось. Не было на этой улице никого. Кроме него и ещё двух людей на машине. Которые за ним приехали. Хорошо, что не ушёл он. Хотя он даже не видит, что в его пьяное лицо пялится уже полторы минуты Лёша, а он спит как убитый. Это и к лучшему. Спит, но чувствует что вокруг происходит. Чувствует, как его берут на руки и, кряхтя, несут куда-то и просыпается моментально, хватаясь за футболку Деревяшкина. В моменте перегаром от него стало нести ещё больше, ведь он оказался прямо у лица Лёни: — За мной Фраме приехать должен! — кричит он и брыкается. — Долбоёб, ты мне позвонил, — спокойно объясняет Лёня, изо всех сил старается не злиться. Какая же глупая, блять, эта ситуация! Он и стал причиной этой пьянки. Надо бы поговорить… Фраме так все решает всегда. А раз Саня в трубку плакался, хотя Лёше можно догадываться только, чего он там делал, — может дрочил, — но все равно. Это явный знак, что надо начать всё снова и как минимум объясниться с этим пьяницей недоделанным. Сколько он выпил, бляха?! Как же чувствовался этот ебучий перегар в такси! Как же чувствовалась пустота внутри Лёни. Ему сейчас как никогда нужно взять на себя позицию взрослого человека. Да и не хотелось, чтоб Боря Комфортик его стебал за то, как он недружелюбен к новому участнику. Они уже двигались к дому и всё было вроде спокойно. Вроде. Лёня начинает дремать. — Лёша-а-а… — и названный моментально просыпается, потирая глаза и вскидывая подбородок. — М?… — Хочешь,… ик! Давай поговори-и-им… — Может протрезвеешь сначала? — Слушай, да норма-а-альный я! Как стёклышко! Я же понимаю тебя сейчас, давай поговорим… Ик! Ну пожа-а-алуйста, — нараспев говорит и ложится на плечо к Лёне, а последнему неловко становится. Ничего в голову не лезет. Он кладёт свою руку на голову этому бедолаге-пьянице и начинает гладить по волосам, вместе с этим напевая. — Баю, баюшки-баю… Не ложися на краю, придёт серенький волчок и ухватит… — Кра-а-асиво поёшь, — и зевает, а Боря спереди начинает посмеиваться, — Да и в целом ты красивенький… для девушек, — бормочет он. А Лёня краснеет густо и надеется, что Боря не слышит. Сколько же шуток от него потом будет! — Спи, спи… — и гладит по голове, пока последний зевает и обнимает его ещё на плечи, будто метровую мягкую игрушку. Заебись! И в таком положении ещё минимум тридцать минут до дома. Зато Парадеевич успокоился. Лёня вздыхает, откидывает голову назад и пытается задремать хотя бы, чтоб об этой всей хуйне не думать.

***

Сука. Как же сильно болит голова. И тошнит отвратительно. Парадеевич ворочается в постели. Кажется, проснулся. Вспомнить бы ещё, что вчера было? Или сегодня? А вообще где он и когда? Саня протирает глаза и чувствует, что блевать ещё больше хочется. Сука. Как же всё болит! Саша еле поднимает своё тело. Оно казалось ему невероятно тяжёлым. Хорошо, теперь нужно встать. С этим он уже полегче справляется, но все равно боль в голове даёт о себе знать. Чем он, блять, вчера был занят? Парадеевич понимает запоздало, что не его это квартира, а он уже идёт по коридору. Попить водички. Хоть как-то себя не таким убитым почувствовать. Переваливается с ноги на ногу, чуть не падает. Еле доходит. Доходит до кухни. Как же сильно он охуел, увидев за столом никого иного, как человека из-за которого он напился. Лёша попивал кофе. Круги под его глазами гармонируют с тёмно-коричневым кофейным цветом напитка. И смотрит он прямо на Саню. Теперь последнему хочется не проблеваться и не попить воды, а умереть, чтоб стыда этого ебаного не чувствовать. Непонятно нихуя. Вообще ничего, блять. Он моргает, встречаясь своим взглядом со взглядом соперника какого-то в кои то веки не истеричного. Последний не стал бить посуду, не стал его принижать и даже не постебался над Парадеевием! Нихуя себе!

Чего блять?