catch up with you.

Выходить из дома не хотелось. Даже на утренние тренировки, но Лёша тем не менее придерживался этой привычки, чтоб не потерять форму. Хотя чего уж там? Сам-то заявил о том, что уходит из клуба. Курить хотелось дико после того вечера, но Лёша каждый раз обходил этот магазин, где ему сижки продавали ещё в седьмом классе. Через неделю это желание улетучилось. И слава богу. Не изменилось и то, что Илья ему постоянно написывал. То извинялся, то просил ответить ему. Лёша не смотрел, что он конкретно там писал. Лёша боится смотреть в дискорд, поэтому теперь после тренировок он смотрит сериалы и рубится в комп, но не в контр страйк и не в доту. Лёша хочет уйти от всего этого, но даже эта его привычка вставать рано и ходить на тренировки с бутылками холодной воды вновь возвращает его к его любви бесконечной и безусловной: бегу. Лёша отрицает это. Лёша бежит от этого, убеждённый, что он не нужен здесь. Бежит, но будто тщетно всё. Он ведь даже тренеру официально не заявил, что уходит, от чего бежать-то тогда? Лучше б по стадиону побегал, дурак. Дни тянутся незаметно. Так же незаметно, как и просмотр «Трудных подростков», ибо Лёня уже почти досмотрел четвёртый сезон. Все сливается в один день: однотипно, только иногда мама звонит, спрашивает, всё ли хорошо. Иногда он видит новые сообщения от Ильи или Фраме в рандомный момент, но рука тут же дёргается, удаляет уведомления, а взгляд Лёши скачет и бегает, лишь бы не прочитать текст на светящемся сенсорном экране. «Сука, что с этим делать?» — думает он в очередной раз, боится, что не отвечает его друзьям слишком долго, но продолжает молчать. Боль такая тупая прямо в сердце саднит. Лёня на удивление не может забыть о Саше. Его преследуют навязчивые мысли. Момент, когда он лежал у него на кровати. На мягкой кровати. А в следующую минуту уже выговаривал все, что накипело. Всё, что было внутри. Парадеев как-никак, но заботился о нём: поменял компресс, дал попить, остановить пытался. Он был прав. Не Лёша. Нужно извиниться. Он же теперь капитан, в конце-концов. Лёша сам так сказал. Ответственность за слова несёт только он. Никто ведь даже не будет разбираться в ситуации. Лёня в очередной раз вздрагивает от этого жуткого шёпота в голове, который уже неделю не успокаивался, только это и твердил. — Да сука! Как же ты заебал, не хочу блять и не буду! Без меня там справятся, меня вообще ебать не должно, что я ему сказал! Самое главное, сказал, что думаю! — Лёша со всей дури бросает тарелку, в которое он только что хотел положить разогретую куриную ножку со сковороды. Тарелка разбивается. Хочется ещё что-то разбить. Например ебальник Саше. Что он сделал? А нехуй так было смотреть, когда Лёша его толкнул. Слишком жалобно, слишком обеспокоено, слишком искренне. Он был готов ему помочь. Кажется, даже не был против того, что Лёша капитан, ведь это была первая тренировка, когда он не сказал ничего о том, что ему капитаном быть не суждено. Его кровать была слишком удобной, руки слишком заботливыми, глаза, казалось, мокрыми, когда на него Лёнька посмотрел в последний момент. Когда Лёша его толкал, он хотел размазать Саню о стенку, чтоб и мокрого места от него не осталось. Сейчас он хочет только обнять и поблагодарить Саню. Но разве он его простит? Простит эти поганые слова? Может даже то, что Лёша его разозлил? Разве капитан должен быть таким, как Лёша? Саня — новенький, Лёня — капитан и несёт ответственность за его адаптацию в команде, должен был рассказать ему что здесь и как, дать почувствовать комфорт в команде. Лёша медленно сползает по тумбочке вниз, пока слёзы заполняют его глаза и стекают по щекам. Он не достоин. Он правильно сделал. Он должен уйти. Уйти и не возвращаться. Лёша рыдает. Тело дрожит. Руки его бьют по полу. Он слабак. Он признаёт, что поступил неправильно. Как ребёнок. Разве есть путь обратно? По квартире разносится крик, а рука натыкается на что-то острое. Осколок ебаный. Слёзы льются солёными ручьями. Осколок окровавленный в руке. По хорошему, его бы выбросить, а руку, уже и так поцарапанную обработать, но Алексей внезапно со всей дури и злости на себя хуячит им по руке. Крови становится больше. Капли падают на пол. Голова не соображает. Деревяшкин ещё минуту или две сидит на полу, не понимает что случилось, а когда доходит до него, то он молча идёт в ванну, смывает кровь с руки. Видит, что порез не глубокий, держит так ещё несколько минут руку под водой, прикладывает после сложенную вдвое туалетку. Кровь постепенно останавливается, а слёзы нет. Лёша идёт спать: он не видит другого решения проблемы, хочет просто уснуть. Вдруг он уснёт, а проблемы все исчезнут? Или он не проснётся? Тоже заебись. Лёня проводит в рыданиях какие-то ничтожные, как и он, два часа. Тело устало. Глаза тоже. Все разбито: и он, и тарелка на кухне. Наконец-то сон, его единственное спасение от этого кошмара в реальной жизни. Сны ему не снились, и то хорошо. Ему хотелось умереть во сне, но разбудил его стук в дверь. Лёша дергается на кровати и внезапно больно падает на спину с кровати. Сука. Что за гости нежданные?! Его родители дай боже через месяц вернутся. Значит кто-то из парней. Лёня, хоть и был разбит, но голова работала у него охуенно. Засаднило что-то снизу. Лёша смотрит на руку: порез красный. Туалетка отвалилась и оставила немного бумажного слоя на порезе, который перестал уже кровоточить. Стук в дверь не повторяется. Его ответа так терпеливо ждут? Или что? Может шутка детская? Алексей собирается духом и, в надежде, что он не сошёл с ума из-за этого пиздеца всего идёт проверять, старается не шуметь. Внезапно стук повторяется. Лёша понимает: его услышали. Становится на цыпочки и крадётся, словно мышка, к двери. Аккуратно открывает глазок и видит знакомое лицо: чёрные волосы, собранные сзади в хвостик, хмурые брови, серые глаза. И стук снова повторяется. Да что ж это такое?! — Лёш, — внезапно обращается к нему Ермолаев, — Открой. Я знаю, ты за дверью, — Да с хуя ли это он так решил?! — Давай поговорим, пожалуйста. Лёшу накрывает ужас: он в таком виде, на кухне всё в осколках, а на плите недожаренная курица, по всему коридору кровавые капли, а кровать в его комнате смята отвратительно. Блять. Надо было убраться, а не спать. Если б он знал, что придут гости… — Лёш, — опять его голос за дверью, — Ты можешь мне доверять. Я ничего никому не скажу, ты знаешь. Пожалуйста. Лёша чувствует, как истерика опять накатывает. Вот же пиздец. Один он не справится с ней. Пальцы ложатся на щеколду. Щелчок. Дверь открыта. Саня заходит. Внутри Лёши сжимается всё, а слезы вновь в глазах появляются. Фраме смотрит на него, закрывает дверь и обнимает Лёшу. В поле зрения его попадают кровавые капли на полу и осколки разбитой посуды на полу. Внутри что-то говорит, что бьётся все на счастье. Даже если специально. Саша гладит по голове Деревяшкина, берёт за руку: — Лёнь, все хорошо. Зайдём, я обработаю, уберём на кухне и покушаешь. И поговорим, — Лёня кивает. Безысходность его уже съела заживо, а чувство вины и подавно растерзало. Он слишком долго бежал от своих чувств. Сейчас Лёша боялся только одного…, — Зачем ты это сделал? — именно этого. — Я расскажу, но сначала давай уберём всё, обработаем. Я хочу успокоиться, — Лёша чувствует фактически пустоту в себе, которая превращается в огромную вселенную из этих чувств, которые он скрывал несколько недель. Это лето прошло уже почти на один месяц. Июль уже не за горами, фактически через три дня. Алексей, рыдая на плече своего друга, внезапно понимает, что он бы вернул все назад: заново познакомился с Сашей, ходил бы на тренировки, не стал бы говорить ему это все, не скурил бы пачку сигарет за один вечер, из-за чего хотелось ещё. Фраме Тамер разувается, проходит внутрь и проходит к тумбе в конце коридора, вытаскивает оттуда аптечку и берёт в ванной ватный диск. Лёша поправляет кровать и садится на неё, чувствуя, что с той ночи ещё не выветрился дым сигарет. У Ермолаева будет много вопросов к нему. На удивление Саня просто обрабатывает руку без лишних вопросов и перевязывает. Думает про себя, что хорошо, что этот долбоёб порезал поперёк, а не вдоль, так ещё и не глубоко. При таких хуёвых обстоятельствах радует даже такое. Саню посещает тревожная мысль, что пришел бы он чуть позже и этот еблан бы осмелел встать на тумбочку и на проводе повиснуть. Хотя, кто его знает? Лёша боялся смерти и боли. Его действия сейчас, видимо, были совершены, пока он пытался от чего-то избавиться. Мозг умирает через пять минут после остановки сердца. Единственным предположением было, что Деревяшкин хотел остановить какой-то мыслительный процесс таким образом, переводя внимание мозга на свою безопасность. Фраме отвлекается на другую руку Лёньки, которая начала сжимать его плечо, пока первый перебинтовывает руку пострадавшему. Глаза зажмурены, а тело немного потрясывается. По щекам катятся слёзы уже в который раз за день. Больно. Сам себе боль причинил, а теперь страдает. Долбоёб. — Лёш… — Да? — Саня аккуратно завязывает бантик, заканчивая перебинтовывать этому страдальцу руку. — Пойдём уберём на кухне, подогреешь себе еду и поешь, расскажешь всё. — Угу, — он вообще не эмоциональный, мимика исчезла, ничего не говорит, даже заплакал не во время обработки пореза, а после. Саню привлекает в комнате Лёши запах, будто сигаретами отдавало. Понимает он это только когда выходит из его комнаты в коридор, где запах был немного другим. Блять, опять он начал курить? Или духи какие-то странные? Или из вентиляции запах у соседей? Вопросы мучали Ермолаева, но Лёше нужно время. Ему нужно понять, что у Сани нет намерения навредить ему или принудить к чему-то. Лёша сходил за пылесосом, чтоб собрать мелкие осколки: не хотелось ему резаться ещё раз. Саня почти собрал всё, ибо больших осколков не было так много. Пропылесосив кухню и осмотрев после все укромные уголки на наличие осколков, Лёша убирает пылесос, а его друг и по совместительству товарищ по команде наливает немного воды на сковороду, вновь включая плиту, накрывая крышкой курицу приготовленную, но не съеденную. Леша берёт кофеварку рожковую, открывает её, насыпая туда кофе, утрамбовывая. В другой отсек наливает воды, внезапно поворачивается к гостю: — Ты будешь? — Саня предчувствует, что сегодняшняя ночь будет на общительном и бессонном вайбе, поэтому кивает. Лёша наливает ещё немного воды и вновь собирает кофеварку, ставит её на другую комфорку и включает газ, зажигая огонь, усаживаясь напротив Саши и чувствуя как живот урчит. То, что он не поел сказалось на его состоянии сейчас. Ощущалось убито. Лёнька пялится в одну точку на столе, даже не замечает, как Саня встаёт, выкладывает курицу на тарелку и подаёт ему, достав вилку, вновь садясь напротив. Видя такое положение друга, Ермолаев чувствовал, что хотел больше отдать. Лёша начал жадно вгрызаться в куриную ножку, будто не ел он не несколько часов, а несколько дней: — После такого стресса всегда хочется есть. Приятного аппетита. — Ты не будешь? — Нет, я поел недавно, спасибо, — он берёт две одинаково белые чашки с рейлинга и наливает в них только что сварившийся кофе. Вытаскивает из холодильника сгущёнку, разливая её по стаканам, закидывая в каждый по ложке чайной, которая звякала, ударяясь о стенки. Фраме Тамер ставит перед собой чашку и перед Лёшей, который продолжает жадно уплетать все за обе щеки. Первому становится жарко и он встаёт, открывая окно, смотря на красивый закат. Было уже девять вечера, а по небу лились красно-розовые реки, освещая редкие облака, которые в этом свете становились тёмными. На небе потихоньку появляются звёзды. У них целая ночь впереди! Можно обсудить всё на свете. Лёша доедает и быстро моет посуду, вынимая из холодильника ещё шоколадку какую-то с пачкой кислого мармелада, выкладывая их на стол. Фраме садится за стол, пока Алексей открывает, что достал. Атмосфера создаётся на кухне откровенная: тусклый свет единственной лампочки над плитой, только что сваренный кофе со сгущёнкой и сладостями, тлеющий закат и звёзды, которые только-только появляются на небе. Тишина затягивается. Первым её нарушает Алексей: — Ну… как там парни? — что-то внутри ему подсказывало, что сейчас это не лучший вопрос. Интересно, почему? — Неплохо, Лёш, без тебя справляемся… — он делает внеплановую паузу, — Только я и Илья, если честно, и то друг за друга держимся. Саня иногда приходит, но тоже перестаёт. Влад уехал по делам, но вроде завтра уже вернётся к обеду. Костя и Горилла устроили бунт, им не в кайф без тебя, — он смотрит в охуевшие от жизни глаза Лёши, — Ты ожидал другого? — Сань, я…, — слова становятся комом в горле, а в глазах опять появляются слёзы, — Я не должен был этого делать, — по щекам вновь стекают ручьи. — Ты уже сделал. Как факт. Изменить в прошлом ты ничего не сможешь, но поменять все сейчас ещё сумеешь, — он отпивает кофе и спокойно берёт мармелад, — Впрочем, я поддержу и приму любое твоё решение. — Саш, — Лёша снова плачет, ещё чуть и комната наполнится рыданиями, а стены вновь оглушит крик истерический, если он не успокоится, — Я б всё вернул. Я не хотел ему это говорить, но я был так зол на него. Я хочу вернуться, но я чувствую себя чужим. Я б познакомился с ним заново. Он же такой…, — Лёша отпил кофе и всхлипнул, вытерев руками слёзы и отломив немного Милки с орео и откусив. Саша подметил, что он будто боится продолжить и кивнул ему молча, продолжая внимательно слушать. — Продолжай. — Он такой охуенный… Блять, но заебал. Честно, я б сказал даже, что он идеален, но… — он снова замялся, от чего Фраме Тамер повторил «но?», и он продолжил, — Ну блять, долбоёб он, бесит меня! Я хочу его отпиздить и задушить нахуй! Но мне духа не хватит, — Саня напротив хмыкает довольно. — Узнаю старого Лёшку, который не гонится за победой и знает свои возможности. Ты признался. Может хочешь сказать что-то ещё? — Я не справился с должностью капитана, — слёзы прекращают катиться по щекам, а взгляд становится более пустым, — Может он больше меня заслуживает этой должности? Я должен был помочь ему адаптироваться, а сам… — Ты можешь исправить всё. Ты не уходил официально, а Сани так же официально нет в нашем клубе. Он перевёлся, но с физруком не поговорил насчёт вступления, так как физрук наш уехал ещё в конце мая. Можно засчитать, что этой ситуации по сути не было. — А вдруг его отношение ко мне изменилось? — Ну… — теперь уже замялся Саня, которому было сложно отвечать на такие вопросы. Отломил шоколадку и начал её откусывать, чувствуя на себе пристальный взгляд Алексея. Он впивался в него, в его кожу и, казалось, пронизывал настолько, что попадал в кровь и распространялся так по всему телу, каждую клеточку наполняя. Охуеть можно, Лёшу действительно так интересует мнение Парадеева? Ебучего, блять, Парадеева?! Того самого, с которым они срутся, постоянно соревнуются?! Чего блять?… Этот мир сходит с ума, как и Фраме Тамер, который в душе не ебёт что ответить на этот вопрос. — Говори! — настоятельно потребовал Лёша, видя в каком смятении находится Саша. — Он расстроился. Я думаю, он почувствовал вину. У него по ощущениям низкий эмоциональный интеллект и эмоции открыто он проявлять не умеет, но похоже на то, — он выдохнул, делая глоток уже почти остывшего кофе и смотря, как он заканчивается в чашке, — Когда мы пришли, он был вне себя, но не зол, будто растерян. На нём лица не было. Он даже не сразу сказал про всю эту ситуацию с тем, что ты сказал ему про капитанство! Это выяснилось через пару дней… — Ммм… — немного задумчиво Лёша трёт переносицу. Пиздец, хоть Таро раскладывай, чтоб узнать чего там на душе у Сашеньки, — Может быть… Я сказал ему, что я ухожу из-за него… Блять, — зарывается руками в волосы, сжимая пряди. — Тебе стыдно? — Саш… — Что? — Я разбил тарелку, когда снова словил навязчивые мысли, о том, что мне нужно вернуться и извинится. Мне сложно. Мне стыдно. Я такой дурак, долбоёб конченный! — Лёша плачет весь разговор напролёт, высказывая, как тревожно, страшно было ему ответить им всем, как сильно он хочет извиниться перед Парадеевым, перед заигноренным Ильёй, перед всеми, — Если б ты знал, как долго я скрывал эти мысли от него, от вас! Я будто не могу с ним быть настоящем. — Ты можешь, — Фраме ловит на себе взгляд непонимающих заплаканных карих глаз, — Ты когда лёг под него и дурачился. Ты же был настоящим, да? — Ну? — У меня есть ощущение, что ты видишь в нём только соперника и не видишь, как на самом деле ты становишься перед ним более настоящим, чем перед кем-либо. — Звучит как хуйня какая-то. — Ты врал Илье, когда говорил про ногу в дисике. Ты не показывал парням своего отношения к Сане. Даже я думал, что вы подружитесь, после того, как ты у него дома останешься, но, Лёш, — Саня смотрит на него и усмехается, — Ты слишком настоящий с ним, это видно со стороны, — виснет практически гробовая тишина, а Лёшка так не хочет признавать этого. Пьёт кофе нервно, ест шоколадку, трясёт рукой под столом, а когда отвлечься не на что, снова выдаёт. — Да ну нахуй, не верю. Неправда, — на это Саша только хмыкает и смотрит на время. Почти двенадцать ночи. — Пошли прогуляемся? Давно с тобой не общался, да и компанией мы давно не гуляли.

***

Саня на ногах уже вторые сутки. Без сна, без отдыха, даже без кофе. Он пропустил уже две тренировки. Хотел бы он сбежать нахуй из этого ада под названием его подработка. Второй день проходило какое-то важное мероприятие, а другие рабочие как назло все разъехались кто куда. Саню все раздражает: люди, музыка, подработка, на которую он вынужден ходить, чтоб помогать маме в первое время после переезда. Мама работала на работе у своего отца, приходившегося Сане дедушкой, а съехав, начала искать себе новую работу, но вообще не получалось, оттого она устроилась на подработку и попросила Саню, чтоб он тоже устроился и помогал ей. Парадеев же делал это всё ради неё, ведь раздражало его в этой работе всё: начальство, пьяные люди, чьи-то стоны, поверх которых играла музыка, чтоб их не было слышно. Как же он заебался от этого всего. Желание ходить туда было только из-за денег, только потому что мама себя так чувствовала лучше, можно было жить. Днём Саша убирал дома, помогал по хозяйству маме, делал тренировки и время от времени зависал в компе, а ночью работал официантом в ночном клубе, где бухие в дерьмище люди то плакали о своих бывших, то вытворяли какой-то бред, то устраивали драки. Комом в горле стояли слова ненависти, хотелось въебать каждому за их выходки. Хотелось спать. Глаза слипались, а голова болела. Только редкие его нахмуренные брови выдавали раздражённое состояние. Сам он часто думал, что непонятно вообще как он сюда устроился? Как ему, блять, поверили?! Он подделал копию паспорта, соврав, что ему девятнадцать лет. Почему? Потому что зарплата высокая, но график плотный, а правила строгие. Санька увядал на этой работе. Вечно хотелось кому-то нагрубить, а то и въебать хорошенечко за вытворенную хуйню. На часах уже три часа двадцать минут ночи. Смена закончится в семь утра. И как терпеть ещё три с половиной часа?! Дел сегодня было по горло! Он уже вывел пьяную парочку, решившую перепихнуться прямо на столе, мужчину, который чуть не устроил драку, так ещё и пролил на себя несколько напитков, вытер пол — лишь бы эти проёбы не заметили. Если заметят, то его зарплата пойдёт на покупку новых алкогольных напитков, а не в семейный бюджет. Саня даже забыл про камеры, надеялся, что никто ничего не заметит. Он в последнее время проёбывается на работе. Слишком много проёбывается. Почему? Потому что погряз он по уши в утопии о новой школе, о команде по бегу, о новых друзьях и о замечательном харизматичном капитане! Никогда он такого в жизни не видел. А теперь, возможно, не увидит Лёшу вообще. Тревога и чувства вины, сопровождённые гневом мучали его. Хотелось отпиздить этого кончелыгу, уйти из команды и одновременно с этим крепко-крепко обнять. Саня не хотел ничего ему делать и говорить. Он уже тысячу раз пожалел о том, что сказал, что он не достоин. Он не подумал тогда об этом, зато сейчас думает. Выводят его из раздумий чьи-то громкие ругательства.

Блять. Опять началось.

***

Наконец-то Лёша улыбается впервые за неделю. Фраме Тамер не прогадал, им было очень весело гулять в соседнем районе, оббегая детские площадки. Лёнька то раскручивался на карусели, то лазал на каких-то сетках и спрыгивал, то качался на качелях вместе с Саней. Наконец-то детские радости! Не хватает парней, правда, но им и вдвоём весело, учитывая тот факт, что они могут и творить хуйню вместе, и говорить на глубокие темы. Время почти четыре. Небо покрывается красивым фиолетово-розовым светом. Начинает светать. Лёша в счастье смотрит на это небо, качаясь на качелях и внезапно спрыгивает, наблюдая за тем, как начинают гаснуть звёзды. Красотища! Лёша достаёт телефон из кармана и щёлкает небо и сидящего на качелях Санечку, который так же прыгает. — Я опять кушать хочу, пошли купим чего-нибудь? — Да, давай, там круглосуточный через дорогу, — они оба направляются в круглосуточный, переходя дорогу спокойно, на ней не было машин. Если и были, то проезжали редко. Оба видят горящую вывеску с надписью «Первым делом», шутят что-то про название и заходят вовнутрь. Деревяшкин идёт к стенду с пиццей и другими ништячками, параллельно посматривая на морозилку с мороженым. Саня начинает пилить новый кружочек в телеграмме, снимая себя и Лёшу. Последний оборачивается и улыбается, внутри все колыхается внезапно: — Доброе утро, я сфоткал вам рассветик, скоро скину в интернетик, — подходит к телефону быстро и прямо в камеру тычется, отчего смеётся Фраме и выключает камеру, а Лёнька выдыхает, — Фух, блять… — Чего ты? — Саш, мне страшно, я себя таким мудаком чувствую перед всеми… И перед Парадеевым…, — на это Саня молча включает кружочек вновь и даёт ему телефон. Алексей нихуя не понимает, что ему делать, а Фраме Тамер кивает, — Парни, хотел сказать, что я реально мудак и последняя сука. Я столько дерьма наговорил Парадееву, — глаза наполняются слезами, а говорить всё легче, — Илья, я не отвечал, прости пожалуйста. Простите, парни, я не должен был вестись на соперничество. Такую проблему из хуйни раздул! — минута заканчивается. Запись останавливается. Клик. Кружочек в чате. Лёша в слезах, — Блять… — Ты молодец, что признался, Лёш. Осталось сказать то же самое Парадееву, ты сможешь, ибо уже признался парням! — голова Лёши падает на плечо Фрейм Теймеру, а рука последнего ложится на волосы, поглаживая. Лёня понимает, что заебался плакать и у него ужасно сильно болит голова, а ещё тошнит, он подходит к морозильной камере с мороженым и берёт оттуда две пачки фруктового льда и шоколадное мороженое в рожке, успокаивается уже сам. Саня радуется за него. — Ты что будешь? — Клубничный рожок и два льда фруктовых тоже возьми. Спасибо, — Лёша утирает слёзы и вытаскивает из открытого морозильника все, что попросил Саня, отрывая сразу же пакет и складывая туда все это добро, идя к кассе. Ермолаев замечает как взгляд друга на кассе с мороженого перебегает на сигареты. Среди всех шоколадок, мармеладок, жвачек его взгляд пал именно на это дерьмо. Неужели сорвался и опять курит? Саня помнит, что он бросил уже как второй год. Бросил ещё в седьмом классе, когда понял, сколько проблем с дыханием при беге у него. Не хотелось верить, что он снова за это взялся, ведь в тот момент Саня тоже завязал уже как месяц и был рад, что не один завязал. Лёнька поддержал спустя месяц. Так они оба помогали друг другу не сорваться, зная, что каждый из них от этого зависим и результат на лицо! Оба они начали делать результаты лучше и дыхание стало свежим. Саня начинает нервничать из-за этого. Оплатив мороженое, Лёня выходит из магазина, а Саня за ним идёт. — Слушай, Лёш… — М? — Я с тобой ещё кое-что хотел обсудить. — Ну? — Мне показалось или ты опять начал курить? — Лёша молчит. Лёше стыдно. Щёки краснеют, а глаза бегают, голос Сани подгоняет, — Говори. — После ссоры с Парадеевым психанул и скурил пачку… Запах в комнате до сих пор стоит, но я больше не курил. — Пачку?! Ты ёбнулся?! — Сань, прости пожалуйста, я знаю, для тебя это много значит, но в тот момент…, — Ермолаев успокаивается пока не наговорил ничего лишнего. — Ладно, это предсказуемо. — Я не собираюсь продолжать, Сань, не пойми неправильно… — Да ладно уж там. Со всеми бывает. Помнишь, в том году перед Новым годом я снова напился и вы с Ильёй и Костей меня тащили до дома? И я держусь. Я пообещал. Давай держать обещание, что не будем «загрязнять» свой организм и если что будем помогать друг другу снова? — они вновь перешли пустующую дорогу. Лёша улыбнулся. Сане можно доверять, он замечательный. Лёнька даёт Сане кулачок и раскрывает мороженое, откусывая кусочек, покрытый шоколадом и отдавая Санечке его мороженое. Вкусно. И красиво. Рассвет во всей красе полыхал на небе. Парни отправились вдоль по дороге, вновь болтая обо всём и ни о чём.

***

— Молодой человек, я вам повторяю, во всех за-… — его хватают за воротник и подносят ближе к лицу, отчего сонный разум Парадеева просыпается неожиданно. — Да похуй мне! Я не могу вам заплатить! Я хочу ещё, я не могу без того, чтоб пить жить! Я хочу успокоиться и расслабиться, парень, понимаешь?! — Да, я понимаю, но без денег в любых за… — Завали ебало, пудель прыщавый! — пьяница-постояшка второй рукой хватает волосы Сани крепко и бьёт его головой о стол, отчего тот шипит, а мужик ещё и тянет его за волосы. Сучара, — Где мой заказ?! — Я не принесу его. — Напросился, настырный ты малолетка, — удар прилетает в живот с ноги, отчего Саня хочет спуститься на колени, но рукой мужик поднимает его лицо и наносит удар прямо в глаз, отпуская волосы. Парадеев падает и ударяется носом. На языке чувствуется металлический вкус крови. Он хочет встать, дойти до туалета и проблеваться, хоть и не пил. Хотя бы умыться. Дышать тяжело, все тело начинает болеть, а этот хуесос ещё и ботинком его голову прижал. Псина блять, — Гадёныш, молись, чтобы я тебя не нашёл завтра и не вырезал нахуй! Тебя и всю свою семью. — Вы перебрали с алкоголем, вам по хорошему сейчас отрубиться надо, — шипит он. Жалко, что на работе физическую силу нельзя применять. Парадеев начинает молиться, лишь бы случилось что-нибудь, что его спасёт. — Молодой человек, вы внесены в чёрный список этого клуба, — администратор поднимает это быдло и, убрав его ногу с Сани, выводит из кафе. Как хорошо, что Сане повезло и его молитвы были услышаны. Как хорошо, что это, блять, случилось. Он бежит в туалет, хуй пойми, откуда вообще силы?! Видит своё лицо: под глазом синяк весь опухший, нос разбитый. Внезапно кроме крови бежит по щекам ещё жидкость горячая: слёзы. Парадеев достаёт телефон, пишет маме эсмэску, что он уволен и начинает умываться холодной водой. Холодная вода облегчает его страдания. Ему становится похуй на то, что крови так много на одежде выданной. Похуй, что другие сотрудники отдыхают. Похуй, что ответит мама. Как только кровь останавливается, он идёт в администраторскую писать заявление об увольнении. Он так заебался. Он так хочет, чтоб все было хорошо. Так хочется побегать. Так хочется убежать отсюда. В администраторской никого нет, но Сане похуй. Он берёт первый попавшийся лист, на котором начинает, будто достижения, перечислять все свои грехи: ронял напитки, грубил посетителям, пару раз давал отпор, выводя кого-то на улицу, спал за стойкой. Подпись. Число. Делов-то. Он уволен. По собственному желанию. Но маме скажет, что нечаянно пролил напиток и разбил пару рюмок и после того, как это «рассекретилось», его уволили. А синяки — пустяк. Недоспал и за стойкой уснул, врезался глазом и носом в неё. Очень сильно. Честно, мам, никто не бил. Так сильно ударился! Саня надеялся, что это пройдет все, но сейчас домой он не хочет возвращаться. Он хочет спать. Ничего больше. Как только Парадеев снимает с себя фартук с фирменной одеждой и одевает свою, становится легче. Он свободен! Александр выходит и впервые в жизни — насколько всё хуёво должно быть, чтоб он был готов на такое? — готов спать прямо на асфальте! Но он видит скамейку удобную в другом конце улицы и, прихрамывая, доходит до неё. Ложится. Хотелось простого человеческого поспать. Глаза смыкаются и в самой неудобной позе он засыпает, лишь бы не вспоминать весь этот ужас. Во сне ему хотелось увидеть только команду лёгкой атлетики. Пожалуйста, боже, пошли ему этот сон!

***

— Дубаи! Тебе на «И»! — Иркутск. Тебе на «К», — Лёня улыбается и смотрит вперёд, но почему-то внезапно вынимает мороженое изо рта. — Какого хуя?… — Я всегда знал, что по географии ты тупишь, но не настолько же? — Фраме Тамер смеётся, смотря куда-то на рассвет, на появляющееся постепенно солнце. — Долбоёб, вперёд посмотри! — бьёт его по плечу Лёша и тот отвлекается от всей этой красоты, смотря на дальнюю скамейку. На ней мирно спал уставший за ночь Парадеев. Избитый. С фингалом под глазом. Лёня срывается с места и чуть ли не бежит к нему, чтоб помочь. Фраме Тамер следует за ним. В его голову внезапно приходит мысль, что будто они друг друга стоят. Парадеев точно также кинулся к Лёше, когда он упал. Эта мысль отходит на второй план. Теперь существует только паника и Саша с садинами на носу и фингалом фиолетовым под глазом. Парни прикладывают фруктовый лёд к глазу Сани и к носу. Теперь их заботит только Парадеев, с которым хуй пойми что произошло. Ночь, проведённая под звездами позабылась. Жизнь принимает быстрый ритм, срываясь на пока что легкий бег.