Чудь белоглазая

Шнайдеру казалось, что хуже всех трансатлантический перелет в Европу перенес Рихард. За месяц с лишним непрерывного тура по Америке с новыми песнями они здорово измотались. Гастроли превратились в рутину. Флаке все чаще уходил погулять один, как правило, в каких-то безлюдных ебенях, Тилль все меньше разговаривал и все больше глушил виски, Пауль неловко матерился по-английски и устраивал дурацкие розыгрыши, а Рихард лучился энтузиазмом от Штатов – в Штатах. Последние концерты в Мексике, конечно, были очень впечатляющими, и там Rammstein воспряли духом, как феникс из пепла, но Рихард был в эмоциональном рассинхроне с остальной группой. Все радовались возвращению в Европу, а Круспе постоянно напоминал о том, что по осени они вернутся в США и вот тогда отожгут по полной программе. Идея для клипа на «Ich will» стала известна накануне вылета на родину, и все на редкость единодушно пришли от задумки в натуральный восторг. Даже Рихард. Уж на что у него было кислое ебало, но и он счастливо улыбался, когда об этом говорил. – По-моему, то, что у всех нас в видео есть какие-то уродские травмы, – это зашибись, – Пауль развалился в кресле и молол языком, закрыв глаза, пока над ним вовсю орудовала гримерша: по сценарию у него был большой шрам на виске. – И очень символично то, что у Рихарда типа протез руки. – Если ты на что-то намекаешь, то мне, видимо, стоит притвориться, что я не понимаю твоих подъебов, – пробурчал Круспе. Его грим был готов, а вот прическа, по мнению парикмахерши, смотрелась не ахти. От такой ремарки настроение у Рихарда не улучшилось, но он терпеливо сидел и ждал, когда парикмахерша закончит лохматить патлы Флаке гелем и лаком суперфиксации и очередь дойдет до него. – Да куда тебе понимать, – отмахнулся Ландерс. Рихард поглядел на него так, что Шнайдер искренне обрадовался, что у них на съемках были лишь муляжи оружия, иначе Рихард с наслаждением разрядил бы в Пауля всю обойму неважно из чего. Наверно, никто и никогда так не мечтал о Калашникове с полным магазином, как Рихард сейчас. А может, он просто забил бы Пауля прикладом насмерть, с него станется. Кстати, для этого и муляж автомата сгодится. – У тебя что настоящая рука, что протез, разницы никакой, – продолжал Пауль невинным тоном. Рихард печально вздохнул и отвернулся к окну. В профиль было особенно заметно, что он устал. А ведь съемочный день только начался. На Риху Берлин так действует, или это из-за жары? Август, с утра над городом висит тяжелая духота, а в небе сгущаются тучи. Лишь бы не было дождя – сегодня запланирована и съемка с массовкой снаружи, к часу вертолет прилетит… – Мне вот одно интересно, – Пауль потарабанил пальцами по подлокотнику. – Что за увечье у Олли? – Будем считать, что по сценарию я немой, – подал голос Оливер. – Если уж обязательно иметь какой-то недостаток, то я предпочитаю это. Пауль фыркнул. – Немота – не недостаток, – медленно проговорил Рихард. – Это дар божий. – Риха, пошли, покурим, – предложил Шнайдер. Гитаристы плохо друг на друга влияют, поэтому желательно их под любым предлогом хотя бы ненадолго развести по углам. – Ich will eure Stimmen hören, ich will die Ruhe stören, – мурлыкает Пауль. Круспе невнятно угукает, но подниматься не спешит. Шнайдер пихает его локтем в бок и сам встает, мол, шевелись. Они выходят в холл, где рабочие проверяют освещение, расстилают ковровую дорожку на лестнице и устанавливают стойку и кассу банка. Рихард внезапно спрашивает: – Дум, а тебе нравится роль одноглазого? – и оба вздрагивают. Фраза разносится по холлу неожиданно громко, и интимный вопрос превращается в демонстративно-провокационный. Да, отличная акустика. Надо бы во время съемок тут потише… кхм… орать. – Мне. – Шнайдер выделяет это слово отчетливым логическим ударением. – Все. Равно. Ты поменяться, что ли, хочешь? – Нет, – кривится Рихард. – Ты же не думаешь, что я воспринимаю выебоны Ландерса всерьез? – Ну, мало ли. – У меня есть хорошая мысля насчет твоего образа, – Рихард оглядывается по сторонам. – Я бы даже осмелился назвать ее гениальной. – Вот чего ты точно не боишься, так это помереть от скромности! И что ж тебе не по душе в моем образе? – Шнайдер и не пытался скрыть сарказм. – Пиратская повязка смотрится глупо, – ответил Рихард. – Ну не знаю… – замялся Шнайдер. – Зна-а-а-а-а-аешь, – протянул Рихард. – Просто признавать не хочешь. Шнайдер прикусил губу. – Проверим? – Рихард взял его за плечи и развернул от холла в сторону кабинетов, где кипела подготовка к съемкам, а в одном из залов перед камерой сидел Тилль и рассуждал про обложку последнего альбома: «…отвратительно, а нам стало смешно, ибо это была ненамеренная провокация, от которой люди реально разозлились». – А покурить? – Потом покурим! – Если Риха чем-то загорелся, то погасить его сложно. Ладно, авось он отвлечется и забудет о перепалке с Паулем. Они вошли в кабинет, где возле стены стояла вешалка с костюмами для клипа: одну половину занимали пиджаки, брюки и белые рубашки с рукавами и без, другую – серо-синие тюремные робы. Отдельно лежит бомба для Флаке. Здесь было только то, что касалось непосредственно музыкантов, чтобы остальные актеры не путались у них под ногами. Также в комнате на всякий случай есть гладильная доска с утюгом и два зеркала во весь рост. Все предусмотрено. Шнайдер полазил по пиджакам, нашел отметку со своим именем и откопал в кармане повязку на глаз – плотный черный кусочек ткани на широкой резинке: – Классная же штука, прямо как у пирата! Чего тебе не так, Риха? – Надень, – то ли просит, то ли приказывает тот. – Ну и? – В целом образ с повязкой Шнайдеру невероятно нравился, и он, вполне довольный, любовался собой в зеркале. – Эпизод с захватом банка. – В отражении Рихард выныривает из-за Шнайдера. – Мы вламываемся и практически сразу же снимаем черные чулки. Как содрать чулок с головы, чтобы повязка не слетела вместе с ним? – Блять! – У Шнайдера нет слов. Об этом он действительно как-то не подумал. И никто из съемочной группы, выходит, тоже… – Нет, ну а вдруг у тебя получится? – Рихард, нахально усмехаясь, расхаживает у него за спиной туда-сюда. Он откровенно смакует технический прокол. – А если оставить меня в этот момент за кадром? – Но я так понял, что ты и Олли как самые высокие идете в авангарде и оказываетесь в этой сцене крупным планом. Рихард, как назло, был прав – Шнайдер хорошо помнил строчки сценария. – А если ее как-нибудь аккуратненько закрепить? – Угу, лейкопластырем за ухом и на скуле. Если бы ты не был выбрит почти налысо, то, возможно, и прокатило бы… – Блять! – с досадой повторил Шнайдер и в отчаянии сдернул повязку. Теперь надо «осчастливить» Хайтманна. Шнайдеру не хотелось расставаться с ролью одноглазого, он уже сроднился с ней, а тут такая засада. – И что же ты придумал? – Кое-что, – иронично прищуривается Рихард, подходит к двери и запирает ее изнутри. – Давай-ка устроим всем сюрприз. – Что там у тебя? – Шнайдер неохотно приземлился на кожаный диван, один угол которого завален реквизитом – куча микрофонов с эмблемами несуществующих новостных агентств и телеканалов и ящик с наручниками и цепями. Рихард приближается к Шнайдеру и протягивает ему коробочку из картона с несколькими надписями, которые, однако, ни о чем Шнайдеру не говорят: – Из своих личных запасов выбрал. – Это что? – хмурится Шнайдер, с опаской открывает коробочку и достает из нее пластиковый контейнер с крышечкой из фольги. – Да ладно?! – Ich will, dass ihr mir vertraut, – шепчет Рихард. – Ich will, dass ihr mir glaubt. – Ой, нет, только не линзы, меня на съемках «Du riechst so gut» они заебали, кошмар! Глаза потом чесались и болели! – возмущается Шнайдер. – Мне их тогда еле-еле вставили! И в них нихуя не видать, я пару раз едва не врезался мордой в стену и промахнулся мимо ступеньки на лестнице! Нет, нет и еще раз нет! – Дум, – мягко произносит Рихард. – Просто попробуй. – Тебе легко говорить, – Шнайдер сложил руки на груди. – Ты привык, много лет надеваешь всякие чудные линзы на концерты и фотосессии, по полдня в них и ничего, а я… – Поэтому я и взял самую эффектную и удобную. Через нее видно – как в тумане, но видно. Она не такая, как в «Du riechst so gut», не на всю склеру, всего лишь тоненькая пленочка, ты и не почувствуешь! – А выглядит как? – поинтересовался Шнайдер. – Как бельмо, – описывает Рихард. – Беловато-мутная радужка, и зрачок линза тоже закроет. Зато глаз естественно двигается, и это внешне жутковато. Мы же должны вызывать некоторое омерзение, вроде бы такой планируется концепт? Шнайдер в замешательстве проводит себе по ирокезу. – Ну что, примеришь? Шнайдер обреченно кивает: – Давай. Хуже уж точно не будет. Рихард осторожно снимает фольгу с контейнера: – Справишься или тебе помочь? – Я сам. – Подцепи пальцем. Шнайдер послюнявил палец и вытащил линзу. – Смотри прямо в нее, – подсказывает Рихард. – Не моргай, смотри в нее и насаживай…ся. Прозвучало двусмысленно. Удалось со второй попытки, смотреть в линзу никак не получалось – взгляд уползал под верхнее веко, и Шнайдер буквально поймал под ним трепещущую роговицу. Теперь он неуверенно открывал и закрывал правый глаз, привыкая к чужеродному предмету. Но это ощущение почти сразу же прошло, линза была достаточно комфортной. Рихард вытряс несколько капель жидкости из контейнера в горшок с кактусом на подоконнике и выбросил ненужные упаковки в мусорное ведро в углу комнаты. Шнайдер внимательно следил за его перемещениями, адаптируясь. Картинка справа была словно замылена, но в остальном обзору линза не мешала. – Ну как? – спросил Рихард. – Нормально, – Шнайдер встал с дивана и подошел к зеркалу. – Да уж… – Не нравится? – Нравится, – признался Шнайдер. – Охуенно. За одну такую рожу штрафовать надо как за преступление против человечества. Рихард хихикнул: – Эй, Шнайдер, нарядимся в пиджаки-костюмы? Тилль вон оделся. – Тебе же причесон не навели, – возразил Шнайдер, не отрываясь от разглядывания своего отражения. – Пусть накидку набросят и наведут, делов-то! – Риха, ну ты бы так и сказал, что хочешь увидеть, какова твоя гениальная идея в полном воплощении. – Моему самолюбию приятно, что ты согласен с тем, что она гениальна, – потирает ладони Рихард. – Зараза ты, – рассмеялся Шнайдер. Но на сердце у него полегчало: этот прикид был еще более зловещим, чем пиратская повязка. – Окей, думаю, в принципе, можно и переодеться. На полчаса раньше, на полчаса позже – один хрен. И они стали переодеваться. Шнайдер кинул свою одежду на диван, Рихард повесил шмотки на вешалку вместо костюма. – Слуш, Риха, завяжи мне галстук, – попросил Шнайдер. – Умеешь? Рихард пока не завязал свою бабочку. Напялив черную перчатку на левую руку, он по-разному немного сгибает пальцы, имитируя протез: – А то. Нет, лучше сядь. Шнайдер снова опустился на диван. Рихард возится с его бабочкой-самовязом, а затем гладит его по щеке, заставляя поднять голову и посмотреть на себя: – Ich will, dass ihr mich gut seht, – пропел он и наклонился к Шнайдеру. – Круто выглядишь. Я уверен, что эта линза всем зайдет. – Я тебя еще не поблагодарил, – тихо говорит Шнайдер. – И как ты собираешься меня благодарить? – удивленно дергает бровями Круспе. – А как ты хочешь? – вопросом на вопрос отвечает Шнайдер. – Я хочу… – игриво ухмыляется Рихард. Шнайдер тянется к нему раскрытым ртом, жадно съедает своим поцелуем его похабную ухмылку, выпивает ее до дна, делая самодовольного Рихарда взволнованным, уязвимым и чуть-чуть покладистее, чем обычно, не таким ершистым, каким он рисуется перед малознакомыми людьми – и перед Паулем. – Я знаю, чего ты хочешь, – выдыхает Шнайдер, вытягивает галстук-бабочку из-под воротничка рубашки Рихарда, отбрасывает ее на диван, скользит ладонью по шее, по ключице и ниже, задевая пуговки. Вообще-то, насколько ему известно, Рихард в режиме 24/7 мечтает зарыть Ландерса где-нибудь в безлюдном лесу. Но в данный момент он сто пудов мечтает о том, чтоб ему подрочили. Он готов к этому ориентировочно в режиме 23/7. – Смотри на меня, – требует Рихард, вытаскивая рубашку из брюк и цитаты из контекста. – Ich will eure Blicke spüren. Наверно, он намеревается совместить эротическое удовольствие с эстетическим – а то, что линза Шнайдера приближает его эстетический оргазм, несомненный факт. Рихард нависает над Шнайдером и расстегивает ширинку брюк, о стрелки на которых можно порезаться, такие они наглаженные. Шнайдер сам приспускает с Рихарда трусы, и, не сводя глаз с его лица, смыкает ладонь вокруг твердеющего члена. Рихард позволяет себе расслабиться под этими прикосновениями. Но придерживать брюки не забывает. Он глубоко и шумно дышит и слегка толкается навстречу. Шнайдер поклялся бы, что все подъебы Пауля вылетели из его головы и еще долго не залетят обратно. И было бы неплохо перестать думать о Пауле. – Jeden Herzschlag kontrollieren. – Рука в перчатке замирает у Шнайдера на груди. – Ich will eure Hände sehen, – напевает Шнайдер, вглядываясь в Рихарда сквозь полупрозрачную пелену линзы. Круспе недоуменно покачивает головой, как будто не расслышал. В этом положении не очень удобно, но Шнайдер не стремится изменить позу. Он обхватывает член пальцами у основания, сдавливает посередине, потом теребит кончик, размазывая выступающие капли. – Seht ihr mich? – вопрошает Рихард. Это явно его забавляет. Все-таки приходится отвлечься и посмотреть Рихарду в лицо, кажется, это ему важнее и гораздо приятнее, чем ласки. – Fühlt ihr mich? – парирует Шнайдер. Дрочить на ощупь ему не нравится. Что поделать, если хочется не просто чувствовать движение кожи над мышцами налитого кровью и стоящего торчком члена, но и видеть возбуждение и разрядку? Шнайдер опускает взгляд. Головка чем-то напоминает наконечник барабанной палочки. – Könnt ihr mich sehen? – простонал Рихард. – Könnt ihr mich fühlen? – вежливо осведомился Шнайдер и, наклонившись, провел языком вдоль ствола. – Хочешь, я… – Нет, – перебил Рихард и облизнулся. – Ich will… смотри на меня. Шнайдер вскидывает вверх подбородок и накрывает головку члена ладонью. Рихард больно сдавливает его плечо, словно доказывая, что рука в перчатке настоящая, не протез. – Аааааааах! – слетает с его губ. – А хули, ручная работа, – улыбается Шнайдер, не отводя взгляд. И тут в коридоре раздался дикий вопль Пауля: – Риха! Шнайдер! Вы где? Следом добавляется блеяние Флаке: – Рихард! Тебя парикмахер ждет! – Иди, – Шнайдер убирает руку и лукаво стреляет глазами на дверь. Рихард поспешно приводит себя в порядок: натягивает трусы, застегивает ширинку, подхватывает ленту галстука, отпирает замок и шагает за порог. – Тебя где черти носят? – негодует Пауль. Шнайдер не видит его, потому что в дверном проеме Рихард неторопливо заправляет рубашку в брюки, заслоняя обзор. – Да иду я, блять, Пауль, только орать нахуй прекрати, пожалуйста, здесь такое эхо, что оглохнуть можно! – говорит он, но раздражение в его голосе искусственное. По сути, сердиться Рихард сейчас не способен. – Ты че, уже переоделся? – продолжает расспросы Ландерс. – Ага, – бросает Рихард и вальяжно удаляется. – Шнайдер! – Пауль заглядывает в комнату. – И ты тоже переоделся? Шнайдер сжимает кулак: – Да, мы тут решили – а чего тянуть? Он поднимается с дивана и направляется в туалет, чтобы вымыть руки. – Нихуя себе! – охнул Пауль и вдавил его бедрами в косяк. – Что это у нас за чудь белоглазая завелась? Йорн тебя видел? – Еще нет, но думаю, он оценит, – бросил Шнайдер и освободился. – Рихардова затея? – несется в спину. – Да! – Я так и знал! – шипит Пауль. – Пора засунуть все его ебаные линзы в его же ебаную задницу!

***

Из стеклянных дверей во всю стену до потолка солнечный свет падает на мраморный пол, выложенный квадратами с темной окантовкой. Йорн сказал, что по его задумке видео будет начинаться с красной ковровой дорожки – и вот она уже на входе в «банк», там, где куется слава героев клипа. – Разбираем обмундирование! – командует реквизитор. Флаке поправляет на носу очки и крутит в тощей кисти, похожей на птичью лапку, коробочку-детонатор. Оливер и Шнайдер берут автоматы, Пауль и Рихард – пистолеты. Они четверо в масках из чулок, от которых, впрочем, быстро избавятся, а на Флаке и Тилле масок нет. На белую муть от линзы накладывается тень от черного капрона. – Кто первый идет? – уточняет оператор. – Он! – три указательных пальца тыкают в Шнайдера. – Я. – Спорить нет смысла. – Он у нас умеет управляться с огнестрельным оружием, – сообщает Пауль с гордостью. – Нужно изображать стрельбу? – Шнайдер поворачивается к режиссеру. – Ну, формально да – выстрел вверх, для шумихи, – объясняет Хайтманн. – А потом тресни чувака прикладом и рявкни на него. Нет, кричать Шнайдер не собирается, он будет просто широко открывать рот на камеру. – Ты ж у нас ударник, тебе по статусу положено бить, – влезает с очередным комментарием Пауль и советует. – Дай ему в бубен. – Я тебе дам, – ехидно бормочет Шнайдер, перехватывает приклад покрепче и подмигивает Рихарду правым глазом.