briefly.

«— ты веришь, что я умер бы за тебя?»

глаза цвета миндаля смотрели прямо в душу, разглядывая самые потаённые мысли в поисках ответа на вопрос. глаза цвета миндаля никогда не врали. ни разу. их обладатель робко сидел в своей излюбленной позе — поджав ноги под себя, вырисовывая на коленях различные узоры: то ли от волнения, то ли от скуки. в свои восемнадцать он был потрёпан нелёгкой геройской жизнью: на лице было несколько чуть заметных шрамов, которые делали его мимику ещё выразительнее и красивее, да вечно изломанные костяшки пальцев. только это волновало его в самую-самую последнюю очередь. ничего не было властным большей степени, чем предмет его обожания. и не было ничего сильнее еле заметной тонкой красной нити между ними — красной нити называющейся л ю б о в ь ю. мужчина был терпким и горьким иной раз, словно кофе, раздражался по мелочам — для него самого абсолютно неважных — и закатывал глаза в ответ на всякие глупости. мальчишка же был словно сахар — являлся самой настоящей белой смертью — до жути вредный, просто противопоказанный, в то же время чувствительный и хрупкий настолько, что, кажется, мог сломаться от любого слова. по отдельности они существовать попросту не могли, разрушая вокруг себя всё некогда ценное. правда союз их был чем-то большим и созидающим, чем оба думали, являясь словно слиянием душ своих неприкаянных. в тот момент от неожиданного вопроса изнутри всё почему-то перевернулось. защемило в области сердца и провалилось в область желудка, сворачиваясь в один тянущий узел. даже отвечать не хотелось. впервые. это было чем-то… чем-то, что переживать не хотелось, как и думать. тяжёлый вздох нарушил молчание и пальцы, уже по привычке, нервно массировали виски, словно это могло хоть как-то помочь от мыслей ни на секунду не оставляющих, которые являлись прокручивающимся бесчисленное количество раз вопросом: «— ты веришь, что я умер бы за тебя?» конечно верил. каждому слову, произнесённому им. каждому вздоху, каждому взгляду. беспричинно. наверное, от скуки смертной — по крайней мере так говорил, извечно обижая. но отчего-то именно сейчас не хотелось верить совсем. не хотелось верить в жизнь без этих мягких губ с медово-приторным привкусом, без их нежных поцелуев, едва уловимых, почти неосязаемых. мальчишка и прикасался так же невесомо, чуть ощущаемо по лёгкому жжению на коже, которая привыкла и отзывалась на извечно тёплые подушечки пальцев. и сейчас мужчина молчал. молчал, утаивая ком в горле, который никак не хотел проходить, и неприятное ощущение тошноты, с каждой секундой нарастающее где-то внутри. послышался запах. до боли знакомый и выученный просто наизусть — пионы с нотами граната и грейпфрута, мускуса и ванили, находящихся в таком необычном сочетании для парфюма — самый придурошный аромат на свете, но такой любимый. чужие и одновременно родные руки нежно обвили тело и, словно затаив дыхание, к нему прижались со спины. оба молчали и не двигались. такие моменты были редки, но запоминались ярче остальных. из-за запаха цитрусовых кололо в носу и приходилось морщиться, чтоб прогонять это неприятное чувство. позади себя он услышал расстроенный вздох, в позвоночник ткнулись разок носом, а руки исчезли так же неожиданно, как и появились. испарился и излюблено-нелюбимый аромат. он ушёл обратно. так и не дождавшись ответа, оставив в тишине. вновь расположился на своём месте, на этот раз лёжа лицом к стене и поджимая к себе колени, стал снова вырисовывать узоры, но теперь — на обоях, водя пальцами по узорам в темноте. где-то в глубине подкралось чувство полной и опустошающей ненужности. оставляя чёрные следы после себя, пачкая бледное полотно его тела своими дегтярными подтёками, которые обжигали и врастали в кожу, не желая исчезать. что-то внутри отрывало кусочки счастья, пожирая их, не оставляя ничего. один. за другим. счастье исчезало, а глаза наполнялись слезами. слезами столь бессмысленными и ненужными, что не оставалось ничего, кроме как размазывать их по своему лицу, лишь бы оставить слабость незамеченной. хотелось лишь вернуть своё счастье, что, казалось, безвозвратно кануло в омут отчаяния и щемящей обиды где-то в груди, что даже дышать тяжело было. и всё вроде бы ничего, но

он тихо всхлипнул

и осёкся. глушащая тишина заполнила комнату. оба перестали даже дышать, не то что думать о чём-то. но мысли мальчишки продолжили зарывать его глубже. каждый раз погружая его с головой в бочку с ледяной водой, стараясь окончательно сломать и забрать всё светлое, что хоть немного теплилось в отдалённых закоулках души. а мысли мужчины были полны сожаления о том, что он приносит столько бессмысленной боли, но дать ответа он так и не мог. этот вопрос. он просто выбил привычный уклад жизни из колеи. ворвался в него, буквально сбивая с ног, разнося клубы пыли вокруг себя. ворвался так же, как когда-то ворвался юноша в его спокойную и размеренную жизнь. он не мог ответить, ибо знал, что это чистая правда. до самой последней ноты в его слегка трепещущем голосе. он лёг рядом со своим мальчишкой и заботливо обнял со спины. с губ смог сорваться лишь шёпот:

«я никогда не позволю тебе этого сделать».