Не привязываться

Олегу было страшно. Он и не помнил, когда последний раз чувствовал себя в безопасности. На гражданке, наверное. Когда, получив пару месяцев отпуска между спецназом и службой по контракту, тихо наблюдал из-за спины, как увлеченно Сережа клацает по клавиатуре, бормоча что-то под нос. Да-а, тогда, стоя с кружкой дешевого растворимого кофе в полудраной кофте, насквозь пропахшей дымом дешевых сигарет, было как-то по-особенному мирно. Где же сейчас его Сережа? Кажется, в Санкт-Петербурге, где же еще? Он, наверное, во всю занят раскруткой своей социальной сети. Может быть, даже приходится активно вилять задницей перед богатыми инвесторами. И Олег понимал это. А кто не понимал? Разумовский же не верная женушка, которая обязалась верить и ждать. «Раз с белым платочком никто не провожал, значит, и не ждет никто» — давно решил для себя Волков. Страшнее было другое — ему комфортно убивать. Как же так? Ведь это ненормально. Ненормально держать в руках оружие, ненормально сидеть в окопах под пеклом Сирийского солнца, ненормально не чувствовать ничего, когда с другой стороны насмерть падает солдат. Такой же юноша, как и сам Олег. «Ты — мразь» — кричала душа. «Ты получишь свои деньги» — отвечало сознание, «Если выживешь, конечно» — тут же добавляло оно. Одиночество пугало не меньше. Здесь — целый батальон лучших из лучших со всего мира. Хладнокровные убийцы, которые никогда не спрашивают причин войны, не волнуются о последствиях. Они все лишь делают свою работу — кровавую, грязную, жестокую работу. И ведь Олег такой же? Конечно такой же. Разве что… разве что иногда ему жаль. Жаль людей, по домам которых шмаляют пули; жаль людей, лишь отстаивающих свою страну; да и себя жаль, что уж греха таить. Иногда хотелось просто поговорить с кем-нибудь, но, как назло, ни единого русского человека. Волей-неволей вспоминалось Сережино «И куда ты собрался? В Сирию? Да ты же даже помощи на своем ломанном английском не попросишь, если что случись». Правда, кажется, причина не только в языковом барьере…