13.6.843 (15 часов 59 минут)
В зале большинство солдат уже заняли свои места. По крайней мере, когда я на мгновение замираю в дверях, чтобы быстро пробежаться взглядом по рядам, трибуна объединённого рода войск полностью укомплектована и, судя по общему настроению, от души готова навалять неприятелю. Тц, вот никогда не любила диванные войска, а уж эту когорту обалдуев после их-то комментариев на слушании и подавно.
Настоящие же местные чертилы нашего «авангарда» — Смит, Мик и Ханджи — при моём появлении почти синхронно выдыхают и расслабляются. Рановато вы, ребята. То, что я вернулась живой, вообще ничего ещё не гарантирует.
Сразу видно, что в их поколении всё ещё молодо-зелено — лично я расслаблюсь только тогда, когда у меня в руках окажется хорошая такая лохань с горячим шоколадом, вокруг будет весь отдел в полном составе и добром здравии, а уровень защиты поднимется до максимального на всей территории. На месяц, не меньше. Ну да чёрт с нашим золотым трио — через два года у них сам собой выработается тот же уровень тревожности, что и у меня.
Трибуна знати напротив нас сильно поредела, хотя наши главные противники из сиятельной верхушки, разумеется, остались понаблюдать за представлением. Среди Военпола тоже, кстати, только верхние офицеры остались. Видимо, эти ребята не слишком-то хотят посвящать всех своих во внутренние хитросплетения. Пиксиса я замечаю как раз-таки у трибуны единорогов, добродушно беседующего о чём-то с Закклаем. Так, ну там всё ясно — очередная битва двух интеллектов, не иначе.
Я ёжусь и ухожу вбок от дверного проёма
и широкого коридорного окна за ним. Опасность немного лижет спину холодком, но оборачиваться или ещё как-то чудить я не решаюсь. Не стоит открыто демонстрировать нашу осведомлённость раньше времени, даже если и очень хочется как минимум пригнуться и пробежаться рысцой, а как максимум доползти до нашей секции по-пластунски.
Одного я всё же до сих пор не знаю, и это пугает похлеще мнимой пули сквозь стекло: если наёмники уже расположились на крышах, прямо как во время арки с Королевским Правительством, то где тогда Леви? Он же там не один? У него ведь есть план, да? Наверняка есть. Моё солнце гораздо умнее капитана из оригинала, но… Но всё же он не жил в Подземном Городе всё это время. Достаточно ли хорошо он отточил навыки, полученные от Кенни? У Леви никогда не было своей банды, лишь небольшой опыт в детстве. Сможет ли разум перевесить опыт? Очень хочется верить, что да. Но жизнь, к сожалению, редко соответствует моим желаниям, и это как никогда раньше пугает — по сути, Леви впервые в жизни придётся противостоять тренированным на убийство солдатам, а не каким-то уличным доходягам из Подземного города.
Шит приветственно машет со второго ряда нашей трибуны, но дойти я так и не успеваю. Меня под локоток придерживает второй адъютант Пиксиса, Густав:
— Госпожа Селезнёва, на два слова, — тихо говорит он, оттесняя немного в сторону от остального солдатского контингента и довольно сильно наклоняясь ко мне из-за разницы в росте. — Командор Пиксис попросил доверить доклад о расследовании капитану Смиту.
Так Эрвин ничего даже не приукрасил? Ого. Неужто я смогу просто насладиться представлением, так ещё и из «бенуара», хе-хе? Потрясающее везение… Слишком уж потрясающее. Я подозрительно щурюсь, но согласно киваю:
— Да, мы со Смитом в перерыве уже более-менее всё обсудили. — Даже более чем «всё», коня его на бешбармак. — Так что, мне и правда нужно сейчас прикинуться ветошью и вообще не участвовать в происходящем?
Ну можно же мне помечтать всего секундочку-то, а?
— Э-э-э… Кхм, не совсем. Вы — наиболее подходящая кандидатура, чтобы помочь объединённому роду войск окончательно избавиться от всех внутренних… утечек. — расплывчато и крайне осторожно отвечает адъютант, окончательно убеждая меня в какой-то стремительно надвигающейся очередной лаже, и гораздо увереннее добавляет, резко выпрямляясь и протягивая тоненькую канцелярскую папку с гербом моей же собственной конторы: — Вот документы для ознакомления насчёт прямого осведомителя господина Санеса в наших рядах. Думаю, они вас весьма обрадуют…
«Обрадуют». Ага, уже прямо слышу свои подыхающие в радостной агонии последние нервные клетки. Пару мгновений я почти с ненавистью буравлю взглядом протянутую папку. А может, Смит всё же прав и мне стоит здесь и сейчас послать всё лесом? Ну не могу же я, в конце концов, быть такой единственной и неповторимой палочкой-выручалочкой?! Папку я всё же нехотя, с раздражением забираю и сразу же поднимаюсь по короткой лестнице на второй этаж трибуны. Сейчас поглядим, что там, а уж дальше будем решать, что делать и надо ли оно мне. Вокруг полным-полно разведчиков, неужели ни один из них не справится с их же внутренней грызнёй получше меня?..
М-да. Похоже, и правда не справятся, с досадой отмечаю про себя, увидев наконец, кто сливал информацию обо всей внутренней кухне в обход всей цепочки «заговора» и как именно Пиксис решил это преподнести. Теперь-то наконец стало понятно, почему мы не успели по времени ни черта предпринять и столкнулись с полицией в Гермине.
— Клянусь богом, ещё немного, и я сама начну искать верёвку и мыло, — тихо жалуюсь я Петеру, присаживаясь за стол рядом с ним и вскользь уточняю: — Отчёты-то по расследованию все сделать успели?
— Ага. Все «официальные» отчёты с доказательствами, расшифровками и бюджетами уже подшиты, согласованы между всеми отделами и предоставлены следствию. — Спец весело кивает мне.
Этот блонди, судя по расслабленной и уверенной позе, уже успел отойти от Смитовской догадливости. Тц, мне бы так.
Пока я пытаюсь хоть как-то собраться с мыслями, к нам поднимается чем-то ну очень уж довольный Пиксис, а Закклай наконец начинает суд, размеренно зачитывая краткую выжимку с собрания. Так. По мере того, как глава вооруженных сил планомерно подбирается всё ближе и ближе к сути проблемы, мои брови невольно приподнимаются всё выше и выше. Выходит, что основные детали уже известны всему собранию. А с «доказательной базой», судя по уверенному и безапелляционному тону, Закклай ознакомился в перерыве — вот почему Пиксис был с ним. То есть и Стив Миллер, глава штаба Военной Полиции в Тросте, и его секретари, и другие мелкие чины уже офоршмачились по полной программе. Более того, что особенно сладенько: их спалили не только по документам детдома и кадетского корпуса, но и по макулатуре самого Военпола. Так что теперь нам осталось только допросить главного подозреваемого, на которого нет вещественных доказательств, и всё — мы победили? Вот чёрт, а неплохо!
— Вау. — Невольно выдыхаю — это ж какую гору информации они перелопатили? — И когда только вы всё успели?
Густав рядом со мной неожиданно краснеет, да так густо, что мне даже неловко становится.
— Рапорты Военной Полиции просмотрели се… сегодня ночью. В основном, в дороге, — прикрыв рот ладонью, отчего-то стыдливо выдыхает помощник шефа и доверчиво, с восторгом делится: — Капитан Смит и ваш сын потрясающе быстро работают.
Правда, через пару секунд он уже не так вдохновлённо добавляет:
— Вот только капитан всё же порой
слишком многое на себя берёт.
Эрвин едва заметно вздрагивает и коротко оборачивается в нашу сторону. Хе. Я понимающе хмыкаю, похлопав папкой по руке:
— И не говори. Ну, он же блондин, так что тут ничего не поделаешь. Но вы — молодцы, раз всё успели! — как же приятно слышать, когда кто-то ещё хвалит Леви. Всё-таки замечательные мне достались дети, одна эта удача сполна окупает вообще всю мою прошлую жизнь. Дважды, нет, трижды.
Смит отчего-то коротко улыбается, едва заметно кивая в ответ. Вообще похвала не в его сторону была. Тц. Я передёргиваю плечами и поднимаю взгляд прямо перед собой, на трибуну Военпола, тут же фокусируясь на другой своей проблеме.
Аккерман ошивается снова ровно там же, где и до этого, — у скамьи с подсудимыми, что-то тихо втолковывая явно ушедшему в астрал Джеру Санесу и изредка указывая в сторону трибуны знати. Ещё и ухмыляется препоганенько. И вот что с ним-то делать, а?
Если так подумать, то Пиксис отправил всех спецов под охраной подальше от парламента ещё до того, как я заметила засаду. Да и Леви снаружи был вооружён — по крайней мере УПМ на нём я точно заметила. Значит, ему явно было откуда его взять. Если представить — нет, если предположить, — что Пиксис и Леви предугадали, что около парламента будет вооружённая заварушка… Хо-хо, а с этим можно и поработать. Но это всё потом. А пока что… Надо бы намекнуть белому кролику с карманными часами, насколько же глубокая впереди нора, и поинтересоваться, не вылетим ли мы через неё ненароком на другую сторону Земли.
Я наклоняюсь чуть вперёд и едва слышно спрашиваю:
— Ну и какой у вас план, командор?
Смит оборачивается мгновенно, будто только и ждал этого вопроса:
— Большую часть деталей
всего расследования мы уже раскрыли общественности через ряд анонимных статей, вышедших сегодня утром. Это поможет в дальнейшем нашей репутации… в том случае, если суд сочтёт наши доказательства недостаточными. — Он едва заметно указывает подбородком в сторону скамьи подсудимых. — Мы выдвинули обвинения не только против офицеров конкурирующей организации, но так же и против многих уважаемых семей стены Сина. По отдельности аристократия и Военная Полиция мало что могут нам противопоставить, но вот вместе… Следствие может оказаться под большим давлением. Как минимум аристократия встанет на сторону обвиняемых офицеров, тем самым прикрывая и свою причастность к заговору.
Ну да, что-то такое я и предполагала. Хорошо, что у нас есть персональный джокер в рукаве.
— На эту тему можете не волноваться, — мрачно усмехаюсь я. — Судя по всему, Джера Санеса знатно так вштырили, так что его показания с лихвой перекроют все инсинуации. Вы посмотрите на его одухотворённость, ею же там изо всех дыр плещет. А, кстати, Аккерман просил передать, что «первый ход будет за ним»… что бы это ни значило. Удачи вам, в общем. Крепитесь.
Эрвин едва заметно морщится, внимательно проходясь по моему лицу сканирующим взглядом, но, слава богу, никак не комментирует, лишь сухо кивнув, и, многозначительно переглянувшись с Пиксисом, отворачивается обратно к почти закончившему читать краткую выжимку о расследовании Закклаю.
— Это вся информация, предоставленная следствию на данный момент, — резюмирует Верховный Главнокомандующий, немного нервно избавляясь от очков. — Так как обвинений «организованный саботаж против одного из родов войск» никогда ещё ранее не выдвигалось в истории человечества, тем более что и организаций сейчас временно всего две, было принято решение созвать полноценный военный совет для вынесения приговора.
Металлические дужки противно цокают о деревянную столешницу, да и общий смурной вид старика даёт понять, что ему явно осточертел весь сегодняшний цирк. Одно только но — жадный, маслянистый взгляд в сторону знати — всё же выдаёт истинное отношение Закклая к нашей афере века. Что-то мне подсказывает, что он, в целом, рад будет любому исходу, лишь бы хоть немного сбить спесь с аристократии. Или с нас. Тут уж как повезёт.
Краем глаза я ловлю нестандартно резкое, дерганое движение в противоположной стороне зала и невольно перевожу взгляд в ту сторону. Кенни наконец отстал от Санеса, ловко перебравшись в первый ряд трибуны Военпола, и теперь спокойно сканирует взглядом зал, по привычке чуть прикрывшись полями шляпы. А ловко он — похоже, никто, кроме меня, особо и не заметил его перемещений. Или очень постарался сделать вид, что не заметил. А вот сам «подсудимый»… Джер выпрямился так, будто аршин проглотил, и теперь смотрит в точку прямо перед собой, фанатично не замечая ничего вокруг. Как будто голову на плаху сложить готовится. Или сию же секунду отправиться в крестовый поход, хех.
— Объединённый род войск, появились ли у вас дополнительные сведения о так называемом «заговоре»? — Дариус внушительно облокачивается на стол, всем корпусом поворачиваясь в нашу сторону.
Явно же на моё эпичное появление под ручку с Кенни намекает. Мне нужно что-то сказать? Вроде как приказ был не вмешиваться и молча наблюдать? Я перевожу взгляд с местного любителя нестандартных пыток на застывшего статуей на скамье ликвидатору. И не зря — делать мне в этот раз ничего не приходится, потому что Санес таки реагирует на вопрос, по-театральному степенно поднимаясь во весь рост:
— Закклай, я бы хотел официально признать вину. — Цепь от наручников противно скрежещет по столбу, немного заглушая по-простуженному хриплый голос.
Зал в недоумении замирает, включая и нашу секцию тоже. Люди переглядываются между собой, шёпотом изумляясь поведению военного. Но никакого внимания подсудимый на поднявшийся вокруг шум не обращает, всё так же застыв на одном месте.
Я перевожу взгляд на непробиваемо спокойного Аккермана. Так вот о чём он говорил. Ну посмотрим, схавает ли местное правительство предложенное.
— Интересно, — холодно, даже с пренебрежением роняет Закклай, мигом погружая огромный зал в тишину одним лишь словом. — Джер Санес, на вас… оказывают какое-либо давление?
— Что? — Полицейский безотчётно чуть не оборачивается на Аккермана, но вовремя тормозит себя, замирая в самом начале движения, и презрительно усмехается. — Нет. Я просто хочу признаться в так называемых «преступлениях» против Разведкорпуса. Добровольно. За это же смягчают наказание?
Я тихо хмыкаю, как и Закклай. Вот только причины у нас с ним разные. Надо отдать должное этому сукиному сыну — он быстро соображает, раз смог на ходу выкрутиться. Вот только придраться к его словам всё равно проще простого, тем более что давление и в самом деле присутствует внушительное. В лице Аккермана-то.
Невольно я смотрю и на трибуны позади него, в особенности на знать. Если совсем уж прям точно, то на знакомый ещё из аниме квартет, заправляющий всем внутри этих стен. Они выглядят уж больно озадаченными, но… не более того. Видимо, присутствие Аккермана их успокаивает. Ставлю на то, что со смерти предыдущего короля прошло не так уж и много времени и они ещё не до конца поняли, насколько смерть Ури изменила их «верного пёсика». И я ох как надеюсь, что Санес дальше их ничем не триггернёт.
— «Смягчают наказание»? О, всё немного не так, — чуть помедлив, с усмешкой отвечает Верховный Главнокомандующий. — Видите ли, согласно уставу человечества, правосудие и установление истины должны, скорее, взаимодополнять, нежели чем противопоставляться друг другу. И хотя в некоторых случаях полное раскрытие правды может быть основанием для смягчения приговора, это не должно освобождать преступников от уголовного наказания в обмен на их показания. Иными словами, даже при смягчении в обмен на полное признание, наказание должно соответствовать тяжести совершенного преступления.
О как. Красиво, красиво. Ничуть не правда (всё-таки местные суды да-алеко не всегда следуют букве закона), но красиво, да. Единорожек ещё больше бледнеет — хотя куда уж больше-то — и с достоинством соглашается:
— Я понимаю. — Санес поджимает губы и медленно выдыхает. — Однако с моей стороны было бы несправедливо отдать всю славу моим… единомышленникам.
Последнее слово он буквально сквозь зубы цедит. А мужика-то неслабо так корёжит от сказанного. Сложно, видать, столичному жандарму, ещё и любимчику короны, с простыми смертными себя равнять, тем более так смачно напердевшими в лужу и выдавшими весь план с потрохами.
Я бы на этом месте даже его пожалела, если бы в принципе не знала, какая там мразота и сколько всего он успел натворить за свою службу как раз таки из-за своей идеологии и преданности королю. Да, в манге вскользь рассказывали об отце Эрвина, родителях Армина и матери Хистории, но почему-то совершенно забыли упомянуть даже не десятки — сотни — неосторожных учёных, не прибившихся вовремя, как я в своё время, к армии. Вообще не жалко эту тварь ни разу.
Цепи подсудимого тихо бряцают о металл, потревоженные неловким движением сжавшихся в кулаки рук.
— Ведь всё, что мы сделали, было во имя мира внутри стен. И я готов это доказать, — уже куда увереннее заканчивает один из лучших, должно быть, местных палачей. Ну, после Аккермана, конечно же.
Будет странно, если даже после такого его как минимум не выслушают, да? Эрвин передо мной вскользь оборачивается через плечо на Пиксиса. Будто бы сверяясь. Дот в ответ лишь флегматично пожимает плечами, и вот это уже малость напрягает. Что у них там за план такой был? Мне уже начинать паниковать или пока рано?
По залу снова проходит волна шепотков, в основном с трибуны наших противников, но так же быстро все замолкают. Военные всё же, по большей части.
— Что ж. Давайте послушаем. — В конце концов Закклай пожимает плечами, пригласительно поведя рукой. — Джер Санес, назовите ваш полный чин присутствующим и подробно опишите, как именно вы причастны к обсуждаемому сегодня заговору против объединённого рода войск.
— Так точно. — Единорожек кивает — но честь, что интересно, отдать что-то не порывается. — Я — офицер первой внутренней команды Военной Полиции, исправно служу нашему королю с восемьсот двадцать пятого года.
Невооружённым глазом видно, как напрягается при этих словах Найл Док. Наверняка старый приятель Эрвина и близко ничего ни о каких «внутренних» командах не слышал. Насколько мне известно из манги, этот единорожек живёт в пределах Розы, не Сины. Да и в одной из глав говорил Смиту, что полиция центра действует отдельно, как самостоятельная структура. И сказал он это Смиту году в восемьсот пятидесятом, когда Разведкорпус был в патовой ситуации и
уже столкнулся с отрядом Кенни. Значит, он заранее знает, что придётся этого чудика прикрывать, даже если они только на бумаге служат вместе. Но этот-то виду не подаёт, а вот четвёрка аристократов… Ух, как у них лица-то перекосило, аж душа радуется.
— Я основал так называемый «заговор» против Разведкорпуса в восемьсот сороковом году, когда вместо того чтобы расформировать этих дармоедов, собрание решило объединить их с Гарнизоном с подачи командора Пиксиса. Якобы для повышения эффективности, — пренебрежительно выплёвывает Санес. — На деле же Разведкорпус остался автономным сборищем прожигающих государственную казну тунеядцев, к тому же имеющим доступ ко всей инфраструктуре и новейшим разработкам Гарнизона.
Туше. Хорошо хоть он не добавил, что разведчики при этом ещё и под протекцию Гарнизона таким образом попали, сильно выиграв по итогу от этого слияния что в финансовом, что в кадровом вопросах.
— Тц. Да что там говорить, даже сегодня все в этом зале слышали, что разведчики использовали никому до этого дня неизвестные устройства из отдела разработок. — Я вздрагиваю — то есть вся эта кутерьма с детьми и разведчиками, в том числе, и моя вина тоже. Ведь именно из-за моей невнимательности и постоянных проколов нас всё-таки раскусили… Чёрт. Старая дура, вообразила себя великой актрисой. Чёрт.
Шит понимающе накрывает мои комкающие ткань юбки ладони рукой, чуть сжимая их, успокаивая. И становится немного, но легче. Я ведь сделала всё, что могла, так? И корить себя уже малость поздновато. Нужно думать, как исправить общую картину.
— Да какой там доступ? Какие разработки? — достаточно громко возмущаются у меня за спиной ребята из Разведкорпуса, скорее всего начавшие службу уже после ухода Шадиса с поста. — Нам же давали какие-то ни хрена почти не меняющие ошмётки, да и вообще как подопытных свинок использовали.
— Да тот отдел, наряду с этой их… «главой» и слова доброго не стоят вообще! — подхватывает ещё парочка молодцов.
— Нет, сами ребята там, может, и ничего, но какое начальство, таков и отдел. Хм, подумаешь, один раз приехала спасать — за своими же приехала! Если бы с нами не было Аккермана с врачом, чёрта с два бы нам доверили хоть что-то.
Сидящий около Смита Мик аж вскидывается от таких слов, оборачиваясь, явно чтобы высказать пару ласковых своим подчинённым. Но натыкается на мой ироничный взгляд и медленно расползающуюся по лицу довольную улыбку и тормозит. Ну спасибо, мальчики. Приятно слышать, что мои старания таки не канули в Лету.
Жандарм в ответ на разрозненные выкрики из зала лишь сжимает челюсти, буквально выдавливая сквозь зубы:
— Подобное… сотрудничество попросту недопустимо, непростительно и попросту опасно для хрупкого равновесия внутри стен. Сама идея Разведкорпуса, содержание этих дармоедов — уже удар против всего человечества. Их удел — разве что сокращать количество ртов в стенах. Стоило и вовсе выселить всю эту шайку на внешние земли, а не отстёгивать дополнительное финансирование за счёт Гарнизона! Но никто, никто, кроме меня, ничего не предпринимал. — Он чуть задирает подбородок, до противного гордо, криво улыбаясь. — Поэтому я, заручившись поддержкой старого товарища, Стива Миллера, решил взять всё в свои руки.
Дальнейшие подробности поиска подходящего детдома, найма семей и прочие детали даются Джеру Санесу уже гораздо проще. Хотя бы потому что он этим почти и не занимался — так, получал устные (и не только) отчёты и вдохновлял на новые «свершения», не более того. Как и любого хреного менеджера, методы решения поставленных задач его совершенно не интересовали. И если это не убедит собрание в его виновности, то я уже прямо не знаю, что тогда вообще может.
Пиксис довольно щурится, разведчики тихо негодуют, Закклай кивает, иногда задавая уточняющие вопросы и сверяясь с документацией, и вроде бы всё вполне себе идёт по плану… Но вот лёгкий запашок неприятностей всё равно витает в воздухе.
И не зря я так настораживаюсь. Когда речь вплотную заходит об аристократии, вся эта дружная свора мигом оживляется:
— Да откуда нам знать, что его не заставили дать эти показания?! — возмущённо — и, что главное, достаточно громко, чтобы перекрыть голос ответчика, — спрашивает пожилая дама с третьего ряда.
И запускает мелкий бунт.
— Точно-точно, его наверняка заставили! — Очередной аристократ перевешивается через перила, пытаясь получше разглядеть обвиняемого. — Это что там, синяк у него на щеке?
— Где доказательства?!
Кенни морщится, медленно подаваясь вперёд, и упирается руками в перила перед собой. Резкий взгляд из-под шляпы не обещает ничего хорошего никому в этом зале. Даже я в этот момент невольно напрягаюсь по старой памяти, вжимаясь всей спиной в спинку стула. И это с учётом, что сижу я на противоположном-то конце зала, в окружении пусть не товарищей, но весьма и весьма тренированных солдат. На месте знати я бы заткнулась прямо сейчас.
Санес на гулкий хлопок ладоней о дерево, в разы усиленный местной акустикой и паузой в выкриках, реагирует ровно так, как среагировала бы я — вздрагивает всем телом и вжимает голову в плечи.
— Кошмар! — мигом подхватывает начавшая весь этот базар женщина, возмущённо хлопнув сложенным веером по ладони… и отшатывается, стоит только Митровскому Потрошителю посмотреть в её сторону. Отшатывается, но не останавливается: — Да как вообще можно поверить словам человека, которого принуждают?!
Эрвин снова чуть оборачивается, будто бы ждёт отмашки от Пиксиса, и, походя бросив на меня нечитаемый взгляд, отворачивается обратно к залу, придвигая к себе поближе какую-то папку. Не знаю уж, какой у них был план, но он явно идёт по одному месту, потому что Закклай не останавливает аристократию, а лишь молча хмурится, сосредоточенно перестукивая пальцами по столешнице как по клавиатуре пианино. Эй-йе-йе-йе-ей! Нехорошее это молчание, очень нехорошее.
— Вы правы, — роняет наконец Верховный Главнокомандующий. — У нас есть некоторые письменные подтверждения, но они не дополняют всю картину в целом. Факт того, что семьи усыновляли детей и передавали их потом другим — неоспорим. И другие документы подтверждают причастность директора детдома и Военной Полиции Троста к отправке детей в кадетское училище. Однако у нас нет вещественных доказательств, способных доказать политическое мировоззрение Джера Санеса и его отношение к членам бывшего Разведкорпуса. И, следовательно, нет ни мотива для всего происходящего, ни связующего звена, чтобы объединить подрывную деятельность внутри объединённого рода войск с этими… совпадениями в полноценный заговор.
Да, что-то подобное я и ожидала. Сейчас он скажет, что детишки вполне могли просто не впечатлиться службой в Разведкорпусе или ещё что-то в таком духе, и все причастные попросту уйдут от ответственности, ухватившись за эту идею. Что, мол, и дети дали показания, просто чтобы уйти из-под удара, а вся афера со сменой семей и имён — попросту «совпадения» и не более того.
Пару секунд я жду, что будет дальше, но на нашей трибуне на эту ошеломительно хреновую ситуацию никто не реагирует. Вот чёрт, нужно что-то сделать и срочно! Я ещё не знаю, что собираюсь сказать, но на всякий случай привстаю. Стул подо мной противно скрипит по полу в полной тишине, обращая внимание всего зала в нашу сторону. Если нужно, лично дам показания. Я же ведь всё ещё позиционируюсь как некий антагонист Разведкорпуса, моим словам должны поверить. Да и к тому же, мне есть что рассказать — например, про папашу Санеса и про его бизнес в Подземном Городе. По крайней мере, это я могу, ведь так?!
Но прежде чем я успеваю хоть что-то сказать или сделать, в воздух передо мной поднимается знакомая до одури рука, а Шит быстро дёргает меня назад, усаживая обратно на стул.
— Босс, всё под контролем, не волнуйся, — шикает на меня спец, попутно успокаивающе накрывая мои ладони своей. — Командор
очень не хочет, чтобы тебя вообще видели рядом с Санесом — не стоит привлекать внимание к твоему прошлому под землёй.
Вот как? Значит, я всё-таки зря переживала и план всё ещё в силе?
— Главнокомандующий, у меня есть вещественные доказательства, способные подтвердить мотивацию Джера Санеса против объединённого рода войск в целом. — Смит уверенно встаёт, заслоняя мне весь обзор, и поднимает со стола папку. — И против меня в частности.
А? Я напрягаюсь, не совсем понимая, что, чёрт побери, эти гении в очередной раз задумали. Но… И Дот, и Эрвин просили меня им довериться. И если последнему я ни на грамм не верю, то вот Пиксису — верю на все сто. Он знает, что у нас на кону и против кого мы играем. Поэтому я лишь подозрительно щурюсь, но больше ничего не делаю, откидываясь обратно на стул, с интересом разглядывая широкую спину с нашивкой крыльев свободы на зеленом фоне.
Может, они смогли нарыть информацию через Найла Дока? Вряд ли, конечно, — больно уж он удивился должности Санеса, — но чем чёрт не шутит. Или, может, через связи Пиксиса что получилось?
— Вот как? — Дариус Закклай не выглядит особенно впечатлённым, скорее даже наоборот. — И вы не подали эти… доказательства вместе с прочими документами, потому что?..
— Потому что это личное. — Мягкий, уверенный баритон Смита расплывается по залу. — Я не был уверен, что эти документы понадобятся для
данного следствия, однако сказанное ранее подозреваемым окончательно развеяло мои сомнения. Как могли заметить присутствующие, позиция Джера Санеса весьма экстремистская. И я могу доказать, что это далеко не первый раз, когда офицер… пользуется служебным положением в подобном ключе.
— Приступайте. — Закклай, чуть помедлив, указывает Смиту в сторону кафедры на нашей трибуне ответчика.
Смит лишь кивает, передавая папку одному из секретарей, и спокойно поднимается на ряд выше нас. Сапоги мерно стучат по доскам в полной тишине, пока капитан занимает то же место, где всего час назад пришлось отдуваться мне. И теперь я хотя бы могу видеть его лицо — всё же сижу почти что прямо перед кафедрой.
Эрвин спокоен, как скала, и мерно проходится по дальней от нас части зала сканирующим взглядом, не задерживаясь, впрочем, ни на ком конкретном. Всего на секунду его глаза, зачем-то, опускаются вниз, встречаясь с моими. Складка между бровей становится глубже, а скулы намечаются чуть более явно, чем обычно — Смит будто бы собирается с силами, прежде чем оторвать свой взгляд и обратиться к собранию:
— Позвольте мне рассказать вам одну историю из моего детства. Она напрямую касается подозреваемого в саботаже против объединённого рода войск Джера Санеса.
Че… Чего?! У меня волосы дыбом на голове встают как-то сами собой, когда я начинаю догадываться, какой козырь этот недокомандор решил разыграть. И перед кем.
— Мой отец работал учителем. В том числе и в моём классе. — Эрвин чуть опускает подбородок, смело глядя теперь исключительно на Закклая. — Однажды он вёл урок истории.
Меня явственно начинает тошнить, и ни успокаивающая поддержка Петера, ни спокойствие Пиксиса уже не сильно-то на меня действуют. Это… это же просто прямое объявление войны, считай. Моль против дезинсектора. Пожалуйста, Эрвин, ну вспомни ты наш разговор в марте сорок второго года у тебя в кабинете.
— Отец рассказывал нам о том, как люди оказались заперты внутри стен. Чтобы защитить себя от титанов, человечество укрылось за стенами и обрело сто лет мира. Но в результате не удалось сохранить никаких знаний о нашей прежней истории. Обычная школьная программа, — продолжает Эрвин, тем не менее делая небольшую паузу, прежде чем послать нас всех в ад: — Вот только у меня возникли сомнения, и я задал отцу вопрос: даже если мы потеряли совершенно всё документальное наследие прошлого — устную традицию ведь никто не отменял. Сто лет — слишком малый срок, чтобы не сделать записей хотя бы со слов очевидцев.
Мои пальцы сами собой до побелевших костяшек вцепляются в край стола. Я не могу отвернуться от Смита, да попросту боюсь теперь, если честно — у меня же все эмоции на лице написаны. Поэтому взгляд перевожу медленно, искоса глядя на трибуну Военпола.
Четвёрка верных прихвостней Рейссов смотрит так, будто уже взяла Эрвина и на карандаш, и на прицел. Сложно отсюда разобрать выражения лиц, но «невероятная четверка» замерла, напоминая кобру перед нападением. Как и Кенни-мать-его-Аккерман, который после последних слов Смита даже подался вперёд, внимательно, пристально, с новым интересом охотника разглядывая капитана.
Твою мать на пасеку с голой задницей, Смит. Что-то влажное скатывается вниз по щеке, и я с удивлением вытираю непонятно откуда взявшиеся слёзы. Из
такого дерьма нам никак не выплыть.
— Отец ушёл от ответа и продолжил урок как обычно, — всё глубже закапывает себя и нас всех заодно Смит. — Однако дома…
Он заминается и вдруг переводит взгляд на меня. Вокруг холодных голубых глаз собираются лучики ранних морщинок, и взгляд словно теплеет, делая уже ни хрена не будущего командора чуть человечнее, что ли. Он что… ещё и улыбается? Одними глазами, но ведь улыбается, сволочь! Ты, падла белобрысая, решил устроить битву под Шиганшиной на семь лет пораньше, прихватив и меня с собой заодно? Ну так я отказываюсь скакать в сторону клятой мартышки, слышишь меня?!
Эрвин, разумеется, мои внутренние матерные конструкции не слышит в упор, но морщины на лбу окончательно исчезают, и сам он будто расслабляется. Широкие плечи в военной форме чуть опускаются, да и из его позы окончательно уходит напряжённость.
— Дома отец показал мне несколько книг, — говорит Смит совсем не то, чего я ожидаю. — Разумеется, в силу моего юного возраста он не дал мне их прочесть, однако его многочисленные теории, выстроенные на их содержимом, были… одна чуднее другой. Даже в мои детские годы его слова показались мне совершенно невозможными, и вскоре я и думать забыл про них, лишь посмеявшись со своими друзьями.
В смысле? Я непонимающе хлопаю глазами, пытаясь осознать, что именно делает сейчас Эрвин. И почему, что самое главное. Он же… А как же его мечта? Капитан едва заметно улыбается, самым краешком губ — кажется, моё выражение лица будущий командор сейчас находит крайне забавным, — и наконец отводит взгляд, смотря теперь прямо, на трибуну Военпола.
— Однако наши детские шутки так или иначе дошли до Военной Полиции, и в один из дней ко мне подошли побеседовать двое офицеров. После той встречи мой отец больше не вернулся домой. — Смит говорит сухо и чётко, будто речь не о его семье, а о погоде за окном. — По официальной версии он стал жертвой несчастного случая где-то очень далеко от дома, а его библиотека была целиком изъята жандармерией в пользу школы, где он преподавал, спустя всего сутки после его пропажи. Ни одной из семейных книг в школьной библиотеке я после так и не нашёл. И история эта так и канула бы в забытие, однако в марте восемьсот сорок второго года, благодаря командору Пиксису, мне удалось узнать новые подробности смерти моего отца.
Капитан… нет, тринадцатый командор кивает на папку на столе у Закклая, приглашая того наконец заглянуть в неё.
— В папке перед вами отчёт о задержании, включавший в себя, в том числе, и суммарное время использования камеры для дознаний местного штаба Военной Полиции.
— Здесь сказано, что мистера Смита задержали за пьяный дебош, — отмечает Закклай, лениво перелистав пару страниц. — Ни слова ни об экстремистских идеях, ни о книгах.
— Так точно. Однако мой отец ни разу в жизни не брал ни капли в рот, — спокойно парирует Смит. — И даже если оставить его личные пристрастия, которые никто больше не сможет доказать, данный отчёт отличается от типового протокола Военной Полиции. Например, вам не кажется странным, сколько времени занял допрос?
— Трое суток. Запрос от Джера Санеса продлялся ежедневно. Зачем вообще было нужно дознание при столь незначительном обвинении? — с удивлением зачитывает Закклай и хмуро соглашается. — Отчёт и в самом деле странный.
— Так точно. Помимо него в папке так же содержится официальное извещение о смерти отца, датированное днём его исчезновения. — Эрвин чуть хмурится, всё так же спокойно продолжая: — Странность заключается в том, что согласно отчёту, «задержали» его на следующий день после официальной даты смерти.
Ни хрена себе. Я наконец начинаю понимать, почему Эрвин отстал-таки от меня в восемьсот сорок втором году. И почему из раза в раз был так уверен, что Пиксис даст ему всю необходимую информацию. Да эти черти попросту скорешились за моей спиной, вот что!
— Поскольку запрос на использование камеры продлялся трижды, сложно представить, что все три раза даты будут ошибочны. Тогда можно предположить, что ошибка была в извещении. — Эрвин упреждает предположение со стороны Закклая, тут же опровергая его: — Однако в официальном реестре стены Роза дата смерти моего отца так же совпадает с датой, указанной в извещении. Значит, как минимум моего отца должен был опознать по документам врач, чтобы засвидетельствовать время, дату и причину смерти.
И не поспоришь. Я хмурюсь, не очень понимая, куда, чёрт побери, Смит вообще ведёт. Он прав, что для занесения даты смерти внутри Розы, в отличие от той же «нищей» и перенаселённой Марии, нужно освидетельствование от лицензированного врача. Про Сину вообще молчу, там проверяют ещё строже. Он что… хочет показать, что Санес и его карательный отряд подделывали документы, чтобы прикрыть свои делишки? О. О-о-о! Круто!
— Насколько мне известно, обе организации, выдающие подобные документы, никак не аффилированны с армией и друг с другом, — замечает очевидное и Закклай.
— Так точно. Однако они напрямую подчиняются королевской семье и приближённой к ней знати, — спокойно, весомо парирует Эрвин.
На пару мгновений в зале воцаряется полная тишина. Летнее солнышко лениво выглядывает из-за туч и проходится по залу, красиво раскрасив белый мрамор разноцветными пятнами сквозь витражи. А потом остатки аристократии в зале попросту слетают с катушек, поднимая такой шум, что сразу становится ясно — боятся твари не на шутку и чуют,
что может вскрыться, если расследованию Эрвина сейчас дадут ход.
Закклай несколько раз стучит уже судейским молотком по подставке, призывая всех к тишине и даже пригрозив выставить любого, кто помешает военному суду. Наконец всё стихает. Ну же, любитель экзотики, прижми этих уродов, тебе же этого так хотелось.
— Вы понимаете, в каком преступлении обвиняете сейчас подозреваемого? — не разочаровывает меня Верховный Главнокомандующий, с плохо прикрытым предвкушением пожирая взглядом Смита.
В своём азарте Закклай подаётся вперёд так резко, что его очки чуть подпрыгивают на столе, разрывая пространство зала многократно усиленным эхом скрежещущего звука.
Солнечный зайчик, сейчас окрашенный в нежный голубой оттенок от витража, игриво пробегает по накрахмаленной белоснежной рубашке, озорно перескакивая на покрытую лёгкой щетиной щёку будущего командора Разведкорпуса. Едва заметная, плутоватая улыбка прячется в уголках губ Смита, но я сижу слишком близко, чтобы не заметить этого. Эрвин уводит взгляд вниз, на меня — видимо, я слишком уж откровенно пялюсь, — и отчего-то я не могу не улыбнуться в ответ. Похоже, напрасно я в этот раз сомневалась. Так их, командор.
— Я не знаю, как именно Джер Санес добился подделки документов на стольких уровнях, однако сам факт преступления неоспорим, — припечатывает Эрвин. — Дата смерти моего отца была сфальсифицирована. Как у одного из офицеров Центра, у подозреваемого должны быть обширные связи в рядах высшей аристократии. Не сомневаюсь, что это довольно легко доказать: например, просмотрев его недавнюю корреспонденцию. А мотивом для преступления тогда, как и в нынешнем случае, послужили убеждения подозреваемого. Все мы только что слышали, какую позицию выдвигает Джер Санес относительно своего служебного долга.
— Вы полагаете, что теории вашего отца могли показаться подозреваемому… опасными? — Закклай почему-то ухватывается именно за это утверждение, уводя разговор в сторону, чуть щурится, и, едко усмехнувшись, спрашивает, чуть понизив голос: — Потрудитесь уточнить, пожалуйста, в чём именно заключалась опасность?
У меня снова по спине пробегают мурашки. Он же знает, что есть табуированные темы. Чёрт, да конечно же он знает. Знает и специально подставляет Смита под нож. Не понимаю только, чего ради — прямо перед ним же на блюдечке было грязное бельё самой верхушки аристократии.
— Так точно, ваша честь. — И бровью не поведя Эрвин образцово-показательно отдаёт честь, прежде чем продолжить: — Пускай я не осознавал этого, будучи ребёнком, однако сейчас для меня очевидно, что идеи моего отца могли привести к полноценному восстанию.
Мой немой крик должно быть слышно сейчас даже на Луне. Да он это специально, что ли?! Я, не подавая вида, оборачиваюсь на Пиксиса в попытке узнать, что за ересь творят эти двое, но натыкаюсь на такой бал Сатаны в золотых глазах, что мне тут же всё становится ясно, и я наконец успокаиваюсь. Нет, Эрвин не знает, что произойдёт в будущем. Просто Дот явно помогал ему писать текст. И инструктировал, каких конкретно тем избегать, а на чём, наоборот, сделать акцент.
— К сожалению, большинству людей, особенно без образования, достаточно лишь дать мотивацию и более-менее сильного лидера, а остальное они и сами додумают, — просто говорит Эрвин. — Я могу лишь надеяться на то, что мой отец не собирался распространять свои теории. И несмотря на то, что литература, которую он хранил дома, не являлась запретной, я вполне допускаю, чем его теории могли заинтересовать Джера Санеса. Возможностью разрушить так называемый «мир внутри стен».
Я щурюсь. Это что, Смит только что буквально процитировал одну из моих давних шуточек? Да нет, у меня просто троит уже в мозгу от переизбытка информации, вероятно.
— Как любые теории заговора разъедают общество изнутри, так и идеи моего отца могли бы найти отклик в сердцах многих недовольных своей жизнью людей, особенно в землях Марии, — невозмутимо продолжает Эрвин. — Другой вопрос, что рядовому школьному учителю никогда не удалось бы дать своим теориям столь широкую огласку или стать тем самым «лидером восстания». Но я понимаю, чем именно руководствовался господин Санес.
Смит филигранно обходит тот момент, какие именно вопросы могли бы вызвать теории отца или в чём конкретно они заключались. Теперь-то я явственно это вижу. Чёрт, неужели всё это он делает, просто чтобы вытащить нас из этого дерьма? Бескорыстно? Ага, конечно. Ко мне наконец приходит понимание, какая во всём этом выгода для Эрвина.
— Ну ничего себе нас ждёт должок, — тихо бубню я под нос, по-новому глядя на возвышающегося надо мной блондина. Ни в манге, ни в аниме Смит бы ни за что не воспользовался таким козырем, всё-таки, как мне кажется, отец для него был некой иконой. И виной этим изменениям, опять же, стали моя беспечность вкупе с длинным языком. Но вот что мне теперь интересно: а на что ещё способен этот «новый» Эрвин?
Смит едва заметно, всего на мгновение хмурится, будто бы отвлекаясь, и опускает взгляд вниз. Небесно-голубое спокойствие заразительно, оно словно затягивает, нашёптывая, что теперь всё будет хорошо. Вот только на меня эта чушь работает несколько иначе: апофеоз ситуации настолько захватывает сознание, что мне становится по-спокойному всё равно. Да, здесь и сейчас Эрвин Смит готовит почву на будущее. Ну что поделать, мы уже в эпицентре, осталось только сидеть и смотреть, что из этого в итоге получится.
Санес дергается, когда Эрвин заканчивает свой доклад. Лицо его мрачно, но по глазам и позе видно, как закрутились в голове шестерёнки. Пытается вспомнить «одного из многих»? Или обдумывает, что можно сказать, а где лучше смолчать? Я могу лишь гадать, но когда Закклай настойчиво обращает на него внимание, полицейский всё-таки решается заговорить:
— Увы, вспомнить одного конкретного человека после стольких лет мне будет уже не под силу, — начинает он с натянутой улыбкой, которая скорее похожа на оскал. — Но, учитывая рассказ капитана Смита и представленные документы… возможно. Возможно, тот школьный учитель и оказался в числе тех, кого нам пришлось… кто мешал порядку.
Его голос становится твёрже, а взгляд медленно обходит зал, как бы бросая вызов всем присутствующим.
— Такие, как он, всегда рано или поздно появляются, прямо как плесень. Противники мира, которые не понимают, что само их существование разрушает наше общество изнутри. А мы лишь делаем то, что должно.
Его тон становится всё более уверенным, а осанка — прямее, как будто он находит утешение в своих собственных словах. А может, так оно и есть. Одно могу сказать наверняка — Джер, скорее всего, уже понял, что пощады не будет. Его убьют если не на пороге тюрьмы, то в первый же день заключения. Теперь осталось лишь увидеть, хватит ли ему ума не выдать своего «господина». Это же, судя по напряжённо сжатым на предплечье пальцам, интересно и замершему сейчас мрачной статуей Аккерману.
— Мир внутри стен держится на порядке, и этот порядок не должен быть под угрозой, — не вдаваясь-таки в детали, на ком именно держится этот клятый мирок, продолжает полицейский. — Кого заинтересует несчастный случай одного-двух плебеев, тем более если они сдохнут по своей же собственной неосторожности?
Я, как и многие вокруг, презрительно морщусь, хоть и знаю уже чёрт знает сколько лет, какая мерзость крутится в голове у этого фанатика. Но одно дело знать, и уже совсем другое — слышать напрямую. И всё-таки мозгов у Санеса не занимать, что правда — то правда. Я с отвращением и даже облегчением, если честно, слежу за тем, как он забивает последний гвоздь в свой эшафот:
— Могу сказать вам одно: такие методы были необходимы, чтобы защитить нас всех.
Зал вновь наполняется шёпотом, но на этот раз в нём больше осуждения и потрясения. Видимо, ребята поняли, что защищать «своего» уже поздно, и теперь им остаётся только отправить Санеса на свалку истории, закопав как можно глубже. Я поднимаю глаза на Эрвина: надеюсь, он закончил закапывать оппонентов? Того, что происходит сейчас, уже более чем достаточно, чтобы все ключевые фигуранты присели очень и очень надолго. Вопрос в том, достаточно ли этого
командору. Эрвин стоит неподвижно, образцово-показательно вытянувшись по стойке смирно, да и его лицо кажется холодным. Но что-то в глазах, в едва-едва приподнятых уголках губ выдаёт нехилое такое удовлетворение. Это что же, не он один, а
мы побеждаем?..
— Значит, вы подтверждаете использование подобных методов во время своей службы? Как насчёт нынешней ситуации? — уточняет Закклай, опираясь на стол и пристально глядя на Санеса.
— Так и есть, — сухо отвечает тот, чуть задирая подбородок.
Фигурка жандарма выглядит на фоне огромного полупустого зала ничтожно, незначительно. И тем страшнее вырисовывается контраст с тем, сколько эта мелкая гнида успела натворить, сколько горя принести многим семьям.
Джер Санес смотрит на собрание свысока, даром что снизу вверх, с усмешкой заканчивая:
— Если это необходимо для защиты нашего общества, я никогда не думал о способах достижения нашей цели дважды. — Он едва заметно косится в сторону нашей трибуны. — И впредь будет так же.
Я вздрагиваю, резко прищурившись. Прозвучало как неприкрытая такая угроза. Думаешь, единорожек сраный, что мы оставим тебе рычаги управления внутри организации? Да ни за что.
— Что ж, — решает наконец Закклай. — Этого достаточно, чтобы установить связь между вами и заговором против объединённого рода войск.
Его голос звучит чётко, и даже аристократы на трибунах не осмеливаются в этот раз возразить.
— Есть ли ещё желающие высказаться, прежде чем мы закроем это дело? — Верховный Главнокомандующий делает паузу, давая последний шанс что-то дополнить.
Так, ну, похоже, теперь мой выход, да? Я верчу головой, пытаясь получить отмашку от Шита или Пиксиса. Дот в ответ кивает, поднимая руку и обращаясь к залу:
— Боюсь, в этом деле осталась ещё одна нераскрытая тайна. — Начальник поднимается с места, с усмешкой глядя на наших оппонентов. — И в этом случае нам снова придётся прибегнуть к помощи госпожи Селезнёвой. В конце концов, в силу специфики доказательств, именно специалистам из отдела разработок будет проще всего объяснить, каким образом был обнаружен предатель в наших рядах.
Я опираюсь о стол, с усилием вставая со стула. Вниз, на своё место, проходит Эрвин, бегло сталкиваясь со мной в проходе и галантно пропуская вперёд. На его лбу снова видны морщины, а высокие скулы проступили чётче, выдавая общее напряжение командора. Смит поводит рукой, приглашая меня не подняться вверх, к кафедре, а наоборот — спуститься первой вниз. Значит, мне стоит лично отдать папку с доказательствами? Боишься, что предатель на меня набросится, что ли? Хех, да ему на это духу не хватит. Ну или Эрвин просто опасается, что я опять что-то ляпну. Не переживайте, командор, вы, можно сказать, уже сделали за меня всю работу. Уж теперь-то всё будет хорошо. Я незаметно подмигиваю Эрвину, прежде чем сбежать вниз по лестнице.
Ну вот и всё! Ещё минута-две, и мы победим, окончательно и бесповоротно!
— Спасибо за предоставленную возможность, командор Пиксис. — Я весело обращаюсь к шефу, поддерживая спектакль. — Признаться честно, в последние дни нам постоянно не давал покоя один момент: каким же образом участвующие в заговоре военные полицейские могли узнать об итогах последней экспедиции в тот же день, когда мы вывесили результаты? Заметьте, информация была объявлена исключительно в нашем штабе, и уже в тот же самый день нам попытались помешать своевременно эвакуировать сирот.
Я выдерживаю паузу, позволяя залу переварить сказанное. Затем добавляю:
— Совпадение? Едва ли.
Отзвук сапогов по мрамору гораздо глуше, чем от босых ног, и звучит сейчас куда увереннее, лишь подбадривая меня закончить наконец этот чёртов спектакль.
— Ответ, оказывается всё это время был у нас прямо под самым носом. — Я усмехаюсь. — Видите ли, как сегодня абсолютно верно отметили
бывшие разведчики, мы не выдаём свои разработки
абы кому.
Со спины мне вслед летят не самые радужные конструкции и пожелания, бальзамом откликаясь в душе.
— Но командор Пиксис настоятельно попросил нас обеспечить выходящих за стены «дармоедов» связью. А мы что? — Я театрально развожу руками. — Мы взяли под козырёк, разумеется, и снабдили бравых защитников человечества нашим новомодным устройством. Разумеется, чтобы связь была бесшовной, требуется обучение, чтобы каждый из участников операции был бы способен сообщить об очередном… стратегическом отступлении. И мы заранее, во время подготовки к экспедиции, выдали тренировочные устройства.
Я оборачиваюсь к нашей трибуне, взглядом отыскивая главную крыску всея разведки.
— Судя по всему, одно из устройств, по причине «поломки» и откровенному недогляду солдат, было передано военным полицейским. Собственно, сомневаюсь, что это было бы сложно осуществить в штабе, целиком заполненным предателями. Судя по всему, по логике сливавшего информацию из штаба бывшего Разведкорпуса, об использовании передатчика никто не должен был узнать. — Я почти дохожу до трибуны Закклая. — Так бы всё и было, если бы не наши меры предосторожности: как вы не дадите трёхлетке боевую гранату, так и мы решили не рисковать. Видите ли, все наши устройства работают по принципу ввода сообщения с одной стороны и вывода с другой… И если заранее не озаботиться, то отправляемые сообщения будут прочитаны лишь получателем.
— И вы, разумеется… «озаботились»? — подгоняет меня Верховный Главнокомандующий.
— Так точно, сэр. — Я согласно киваю. — Мы решили ко всем передатчикам приварить так называемый «чёрный ящик», то есть неотделимое от станции устройство вывода, записывающее все исходящие и входящие сообщения. Незаметная, казалось бы, деталь, особенно для человека, который ничегошеньки не смыслит в технологиях.
— И командор Пиксис решил ознакомиться с перепиской? — понимающе подхватывает Закклай.
— Да. В этой папке — расшифровка переписки за одиннадцатое июня и бобина с оригиналом, снятая с аппарата в кабинете командора.
Закклай кивает, приглашающе протягивая руку:
— И кто же ваш предатель, госпожа Селезнёва?
— Единственный человек, у которого всё это время был доступ к кабинету командора в штабе бывшего Разведкорпуса. — Я указываю папкой, прежде чем передать её, на привставшего с места в первом ряду Томаса. — Это секретарь. Томас Ливен, бывший разведчик.
В зале воцаряется тишина, которую наконец разрывает напряжённое:
— Это ложь! — Голос у дважды неудавшегося любителя посплетничать даёт неслабого петуха.
Слава богу, что мы наконец-то можем от него избавиться. Хотя бы по этому поводу у меня перестанет болеть голова.
Я даже не реагирую на выкрик, просто закатываю глаза и делаю последний шаг, чтобы передать папку Закклаю. Чего я совсем не ожидаю — так это резкого шума и криков у себя за спиной.
Я оборачиваюсь непроизвольно, с удивлением и даже досадой наблюдая несущегося в мою сторону несчастного отца троих, кажется, детей, с ножом на перевес.
Что ж. Сидячий образ жизни явно не пошёл ему на пользу: поступь у Томаса тяжёлая, а тело грузное, неповоротливое. Неустойчивое. Мысленно я уже представляю, что сейчас будет: всего-то и надо, что перехватить руку с ножом, сделать подсечку и как бы «продолжить» полёт этого придурка инерцией своего тела. Я приподнимаю руку навстречу идиоту, поудобнее перенося вес. Колено, да и плечо тоже болят, но что уж поделать, придётся ещё разок потерпеть. Три, два, один… Мир вокруг словно замедляется, а потом взрывается мощным грохотом, продолжая стремительный бег, нагоняя реальность.
Голова секретаря как-то странно дёргается в сторону. А в следующий миг взрывается, как перезревший фрукт. Куски черепа разлетаются в стороны, заляпывая пол и мою одежду. Что-то мягкое и тёплое попадает мне на лицо, а по рубашке растекается кровавая каша, ошмётками медленно капая на пол.
В ужасе и непонимании я опускаю взгляд на пол и не могу не смотреть, как осклизлый мозг — слипшаяся серо-розовая масса — медленно сползает по краю деревянной трибуны. Один отвратительно целый глаз всё ещё пялится из кровавой лужи в никуда, а нижняя челюсть висит на шее трупа, будто смеясь в агонии.
Меня охватывает волна тошноты. В голове шумит, колени подгибаются. Чёрт побери, меня будто отбрасывает на тринадцать лет назад, в день, когда я слышала такой же выстрел на заднем дворе скромного магазинчика в Подземном Городе. Но вот показать ни свой ужас, ни слабость в ногах, ни даже попятиться назад мне никак нельзя. Ровно как и тогда. Потому что, кажется, я знаю, кто решил меня «спасти». Медленно, трясущейся рукой, я вытираю остатки бывшего секретаря со своего лица, переводя взгляд в сторону, откуда был произведён выстрел. Под пальцами попадается слипшийся клок волос. Не моих. О боже.
Кенни Аккерман, всё такой же спокойный, медленно опускает пистолет, убирая его обратно в кобуру, и, не торопясь, произносит:
— Этот парень явно не умел выбирать момент. — Добродушный тон меня нисколько не обманывает — взгляд штормовых предупреждений обжигает холодом похлеще кровавой каши под ногами.— Прошу прощения за использование оружия в зале суда… Не мог не помочь даме в беде.
