Спой мне, Орфей

      Реборн не знал, сколько времени он пробыл в этом месте, бесцельно бродя по лугам, заросшим начавшим колоситься ковылем, с чьих пушистых шапочек постоянно сыпалась пыльца, создавая ощущение странной запыленности. Изредка он разбавленным редкими лиловыми вкраплениями чертополоха, да прочими степными травами, названия которых Реборн так и не мог вспомнить. Растения осторожно обвивали его ноги, приглашая прилечь и отдохнуть, и иногда он даже спал прямо на земле, на мягкой траве, хотя в своей сути это было бессмысленно.              Реборн не хотел спать. И есть он тоже не хотел. Он просто брел незнамо куда, не понимая даже, зачем он это делает. На самом деле, вполне возможно, он просто ходил кругами — за его ногами не оставалось следов, трава, примятая шагами, через пару секунд вновь поднималась как ни в чем не бывало, словно по ней и не ступала нога человека. Реборна немного злила такая ситуация, но успокаивающий шелест ковыля ласкал его уши, не давая ему выйти из себя.              Он просто гулял, без цели, без смысла. Ничего не было важным.              Иногда вдалеке Реборн замечал силуэты других людей, виднеющихся в дымке на краю его сознания, но он никак не мог их догнать. Он, на самом деле, не особо и пытался — слишком уж серыми, пыльными казались эти силуэты, они напоминали Реборну тени, тусклые от покрывавших их пыльцы.              Весь мир казался серым, словно все вокруг присыпали пылью — и трава, и воздух, в котором крошечные пылинки парили, потому как в этом месте даже не было ветра, ничего не нарушало покой.              И, что самое пугающее, небо тоже было покрыто пылью. Тусклой серой завесой оно нависало над ним, и не было видно ни облаков, ни голубых простор, ни солнца. Реборн сомневался, что солнце здесь в принципе было — еще ни разу он не застал момент, когда день сменял вечер, а тот превращалась в ночь. Был лишь только свет, льющийся непонятно откуда.              Быть единственным солнцем в этом месте было действительно одиноко. Реборн чувствовал себя немного печально — он был итальянцем, знаете ли. Жителем южной страны. Он скучал по солнечному свету.              Реборн задрал голову, меланхолично глядя в то, что здесь называлось небесами, потом перевел взгляд на свои руки, задумчиво потер запястья. Он, как и весь окружающий мир, был покрыт этой странной пыльцой, она оседала на его теле, заставляя его самого казаться бледным и невыразительно тусклым. Ему, наверное, нужно было испытывать страх, но страшно Реборну не было, и он сам даже и не знал почему, — может быть, его чувства и эмоции тоже покрылись этой желтовато-серой пылью, оставляя его вязнуть в пучине скуки и одиночества?              Зашуршавшая рядом трава выдернула Реборна из собственных мыслей, заставила изумленно распахнуть глаза — здесь никогда не бывало ветра, да и змей или ящериц он тоже не видал, так что абсолютно не понимал, что же могло заставить ковыль шевелиться. Он резко встал, несколько смущенный такой переменой, и двинулся вслед за странным явлением. И хоть шевелящаяся сама по себе трава выглядела жуткой, но остаться вновь в безмолвном пустом однообразии было гораздо страшнее.              Он не знал сколько времени он бежал, стремясь не потерять из виду колыхающиеся волны ковыля, но в конце концов перед его взором предстала огромная черная гора, уходящая куда-то в небеса — он не мог видеть ни краев ее, ни вершины. В горе виднелась дверь, тяжелая, металлическая, украшенная рельефом в форме трех собачьих голов. Реборн осторожно потянул за кольцо, торчащее из одной из пастей, с некоторым усилием ее распахнул и под зловещий скрип прошел внутрь скалы.              Некоторое время он шел по темному коридору, освещаемому лишь слабыми всполохами тускло горящих факелов, и наконец вышел в массивный грот, облагороженный усилиями неизвестных каменщиков. В центре залы стояло массивное, отделанное позолотой кресло, с узорными резными ножками и покрытым красной бахромой сиденьем. На кресле этом — даже правильнее сказать «троне», — сидел мужчина в вышитой красным тоге, а спускавшиеся ниже плеч кудри темных волос украшал искусной отлитый золотой венец. Перед троном был разостлан бархатный алый ковер, а возле стен стояли статуи полуобнаженных мужчин с фигурами атлантов, вздымающих руки к небесам.       В такую красивую, величественную атмосферу Скалл не вписывался совершенно, ярким фиолетовым пятном выделяясь на фоне уточненной таинственности. Он стоял перед троном, раздраженно размахивая руками, и кажется, что-то яростно доказывал сидящему на троне человеку. Мужчина так же сердито ему отвечал, кажется, злобно гавкая, вот только изо рта его Реборн не мог слышать ни единого звука, как и от Скалла — он словно был отделен от них огромной стеклянной стеной, скрывающей шумы, крадущей голоса.              Он осторожно прошел к Скаллу, который так увлеченно сейчас ругался с мужчиной, что даже не заметил его, аккуратно прикоснулся к обтянутому фиолетовой кожей острому плечу, заставив Облако испуганно вздрогнуть. Скалл повернулся, изумленно распахнув и без того огромные фиолетовые глаза, и уставился на Реборна, словно не веря, что тот стоит сейчас здесь, перед ним. Реборн недоуменно приподнял бровь, пытаясь понять, отчего же у Скалла такая бурная реакция на его скромную персону, и тут же напрягся, потому как лицо Облака внезапно исказилось, словно он испытывал невыразимую боль. Скалл выглядел так, словно сейчас начнет задыхаться, он неловко вытянул руку, словно желая прикоснуться к Реборну, но свое движение так и не завершил, отдернув ее к груди, склонив голову, скрывая глаза за челкой, и отвернувшись.              Реборн нахмурился, не понимая, что происходит, ощущая себя очень неправильно, — он хотел знать, что случилось со Скаллом, отчего тот выглядел таким отчаявшимся. Но больше он желал стереть с лица Скалла настолько неподходящее выражение тоски, так что медленно, не желая вспугнуть и без того зашуганное облако, потянулся к нему и взял Скалла за руку — ту самую, которой облако пыталось его коснуться.              Скалл дернулся, поднял голову, удивленно уставившись на него, но, по крайней мере, он больше не выглядел настолько печальным, так что Реборн лишь крепче сжал его ладонь, ощущая слабое удовлетворение. А вот мужчина на троне не был так доволен — он что-то злобно рявкнул, указывая на их сцепленные руки, явно рассерженный своеволием Реборна. К его явному огорчению, все попытки донести свое возмущение до Реборна пропали впустую — киллер все еще ничего не слышал. Реборн ехидно приподнял бровь, развеселенный сердито разевавшим рот мужиком, что напомнил ему крупную рыбу в аквариуме, достал из пиджака пистолет и угрожающе нацелил на него, не желая, чтоб всякие незнакомые люди указывали ему, что делать. Мужчина поперхнулся собственным возмущением, начал кашлять, а рука Скалла внезапно задрожала в его хватке. Реборн осторожно взглянул на него, боясь, что, возможно, он сделал что-то не так, но его опасения оказались напрасны.              Скалл смеялся.              Открыто и счастливо, он согнулся, держась за живот, рот его растянула улыбка до ушей, а на глазах выступили слезы, которые тот бесполезно пытался вытереть, не размазав при этом макияж. Звуков все еще на было, но даже так Реборн почувствовал, как что-то в его груди начинало теплеть, — ему определенно больше нравилось видеть Скалла таким радостным, чем той подавленной, не похожей на самого себя скорбящей тенью.              Киллер послушно ждал, пока Скалл отсмеется. Тот хихикнул еще пару раз, потом глубоко вздохнул, наконец выпрямился, успокаивающе улыбнувшись Реборну, развернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу из пещеры, потянув Реборна за собой — тот лишь мог послушно перебирать ногами. Они прошли к ранее незамеченному им проходу, вошли в темный коридор, — не тот, из которого пришел Реборн, гораздо уже и мрачнее, словно им и вовсе не пользовались, — и направились к еле видимому вдали выходу, из которого лился дневной свет.              Скалл шел впереди, шагая быстро, чуть ли не бежав, не обращая внимание ни на вспыхивавшие по краям загадочные огни, ни на какой-то таинственный хруст, то и дело раздававшийся у них под ногами. Реборн пытался наклоняться, притормозить, желая рассмотреть поподробнее так привлекшие его валяющиеся на полу кости, но Скалл не давал, таща его за собой. Такое отношение Реборну не очень нравилось — он, знаете ли, был величайшим в мире киллером, и желал к своей скромной персоне подобающее отношение. Так что, когда Скалл в очередной раз проволок его мимо каких-то загадочных камней, сияющих в темноте, словно звезды на ночном небе, Реборн возмущенно дернул его назад. Скалл обиженно фыркнул — Реборн мог сказать, что он недовольно сморщил лицо, даже не видя его: у их облака всегда немного дергались уши, когда Скалл вдруг решал повозмущаться, — и он вновь потянул Реборна вперед, даже не оглядываясь.              Киллер уперся, заставляя Скалла остановиться, — он совсем не хотел играть роль осла, которого ведут на поводке, — раздраженно тряхнул рукой. Скалл все еще не оглядывался, что Реборна совсем не устраивало — он хотел видеть его лицо. Так что Реборн раздраженно открыл рот, собираясь позвать Скалла.              — Лакей, обернись!              От ужасно знакомого баритона вздрогнули они оба. Реборн нахмурился, — он совершенно ничего не успел сказать, так почему же сейчас его голос приказывает Скаллу? Ему абсолютно не нравилось, что кто-то притворяется им, и отдает их облаку команды. Он оглянулся, пытаясь понять, откуда идут эти звуки, но темнота скрывала все вокруг, не позволяя увидеть ничего дальше вытянутой руки. Реборн цыкнул, чувствуя, как начинает немного злиться на всё происходящее вокруг, повернулся к Скаллу, собираясь предложить ему продолжить идти, как вдруг голос раздался вновь.              — Лакей, я сказал тебе обернуться! — потребовал он уже гораздо настойчивее, и Реборн различил тот самый, хорошо знакомый тон нарастающего недовольства, который он сам не стеснялся использовать, когда его требования не выполнялись. На всякий случай он потянулся к портупее, спрятанной под пиджаком, достал пистолет, снял его с предохранителя. Вообще-то, не мешало еще и проверить, есть ли пули в магазине, но для этого ему понадобились бы обе руки, а отпускать Скалла Реборну совершенно не хотелось.              Облако последние минуты стояло совершенно неподвижно, держа голову прямо, смотря только вперед, застыв в такой позе, словно он был сделан из камня, как виденные Реборном ранее античные статуи. Киллер некоторое время простоял, ожидая, пока он соизволит сделать хоть что-то, потом вздохнул, протянул к нему руку с пистолетом, собираясь подтолкнуть, но этот чертов голос прервал его планы.              — Неужели ты настолько жалок, что не можешь выполнить простейшую команду своего «семпая», а, Лакей? — ядовитые слова повисли в воздухе. В этот раз тон был уже не просто недовольным, сарказм и издевка в нем были настолько хорошо ощутимы, что даже Реборна пробрало, заставляя его поежиться. Он уже сожалел о своем недавнем любопытстве — теперь единственное, чего ему хотелось, это убраться отсюда подальше, чтоб никакие злые слишком-похожие-на-него голоса не пытались рычать на его маленькое Облако. Так что Реборн крепче сжал ладонь Скалла, пытаясь дать ему хоть какой-нибудь намек на то, что можно идти вперед, как вдруг осознал одну вещь.              Скалл дрожал. Его била еле заметная, практически неощутимая дрожь, дыхание было частым и прерывистым, словно облако находился на грани панической атаки. Реборн широко распахнул глаза, изумленно уставившись на Скалла, и в слабом блеске загадочных светящихся камней смог разглядеть, как по виску Облако течет капля холодного пота.              — О Дева Мария, неужели все твои слова об уважении к «семпаю» были лишь ложью, раз ты даже не можешь сделать то, о чем я тебя прошу? — продолжал тем временем голос, и Реборн никогда не испытывал желания убивать больше, чем в этот момент. Никто не смел так говорить о его облаке. Особенно тот, чьи слова так похожи на слова самого Реборна, — Я так и знал. Ты всего лишь бесполезный, никчемный лгун, не способный сделать ничего полезного. На что ты вообще надеялся, а, Лакей?              От каждого слова Скалл сжимался все больше и больше, Реборн видел, как его спина сгибалась под тяжестью невидимого груза, а в слабом сполохе бледно-голубого света он смог заметить болезненно закушенную нижнюю губу. Скалл выглядел так, словно самый страшный из его кошмаров воплотился наяву, и Реборн абсолютно не понимал, как его успокоить. Он не мог ничего сказать, — он не знал, услышит ли Скалл его, и даже если услышит, будет ли рад его голосу.              Реборн вздохнул, и, надеясь, что их облако мог еще воспринимать реальность, осторожно очертил большим пальцем круг на его ладони. В свое время сильнейшие, больше от скуки, чем от чего-либо еще, разработали сигнальный язык прикосновений — ничего сложного, просто несколько схематичных фигур, позволяющих сориентироваться в темных пространствах, когда невозможно было ни разговаривать, ни видеть напарника. Треугольник означал угрозу, квадрат — необходимость остановки.              Кружок же говорил: «Все в порядке, продолжаем движение».              Скалл вздрогнул, почти было уже оглянулся на него, заставив Реборна испуганно закусить губу, но замер в неловкой позе, сломав движение на половине, остановился, странно выкрутив шею. Реборн на всякий случай еще раз вычертил круг на теплой коже.              Облако встряхнулось, сбрасывая напряжение словно собака воду, выпрямилось и, набрав воздуха в грудь, потащило Реборна вперед. Голос за их спинами рычал в исступленной ярости, все меньше напоминая голос самого Реборна — он никогда не позволял себе так кричать. Скалл продолжал идти, словно и не слушая его — губы его шевелились, и, хоть Реборн до сих пор ничего не слышал, он знал, что Скалл говорил — так часто он слышал наигранно веселые фразочки про то, что «Великий Скалл-сама великий, он ничего не боится, он самый-самый крутой!». Очень весело было подкрадываться к нему после таких слов, и громко рычать прямо над пирсингованым ухом — Скалл каждый раз взвизгивал и старался спрятаться за ближайшим человеком, а потом обиженно надувал губы, когда Реборн начинал смеяться, и клялся, что в следующий раз он никуда не поедет, и им придется добираться до очередной далекой итальянской деревни на попутках. Такие нехитрые развлечения всегда отлично снимали напряжение перед сложной миссией, и даже сейчас, когда вокруг не было остальных, а они со Скаллом застряли в какой-то непонятной пещере с раздражающими ублюдскими голосами, Реборн все равно улыбнулся, глядя на худощавую спину и острые лопатки, которые можно было увидеть даже под кожей комбинезона.              Поглощенный воспоминаниями, Реборн даже не заметил, как они подошли к выходу, и только резкий солнечный свет, ударивший по глазам, выдернул его в настоящее. Ветер ударил в лицо, заставляя бакенбарды Реборна покачиваться, а жаркий летний воздух, наполненный ароматами степи, вынуждал его чуть ли не задыхаться от количества разнообразных запахов разнотравья. Он изумленно огляделся, вновь привыкая к буйству цветов и красок, задрал голову, рассматривая небо и плывущие над ними облака, и, пусть глаза его уже начинали слезиться, не мигая, он пялился на жаркое полуденное солнце, наслаждаясь его теплыми лучами.              Скалл все еще продолжал упорно тащить его вперед, словно и не замечал такого перехода. Реборн не сопротивлялся, боясь, что это обернется чем-то плохим, как в прошлую его попытку отвлечься, и послушно переставлял ноги, следуя за Облаком.              — Блять!              Это привело к тому, что, когда Скалл споткнулся о какую-то корягу, и начал падать, не сумев удержать равновесие, рухнули они оба — Реборн попытался его удержать, но облако неловко взмахнуло руками, потянуло на себя, заставив его рухнуть прямо сверху, придавить хрупкое тело Скалла своим.              Реборн охнул, когда острый облачный локоть ударился ему в грудь, выбивая из нее весь воздух, и тут же был вынужден отшатнуться от фиолетовой макушки, потому как Скалл в своей неловкой попытке подняться чуть не врезал ему головой под дых. Облако под ним задушено скулило, и Реборн поспешно встал, опасаясь, что он его совсем раздавит.              Скалл наконец сел, продолжая хныкать и держась за лицо, так что Реборн, как и положено заботливому «семпаю» и Солнцу, присел перед ним, осторожно взял его руки в свои, опустив их вниз, желая увидеть, не пострадала ли облачная мордашка.              — Нос не разбил? — спросил, пристально изучая Скалла на предмет повреждений.              Скалл замер, потом медленно посмотрел на него, словно просыпаясь от глубоко сна, и Реборн мог видеть, как фиолетовые глаза фокусируются на его лице, так пристально, словно облако увидело то, что он хотел помнить до конца своей жизни. Их лица находились так близко, что Реборн мог разглядеть свою фигуру в чужих зрачках. Он не знал, сколько они так просидели. Скалл изучал его, выражение лица его было абсолютно пустым, словно облако забыло, что людям положено изображать хоть какие-то эмоции, а Реборн не двигался, завороженный пристальным взглядом чужих аметистовых глаз. Наконец Облако моргнуло, отвело взгляд, что позволило Реборну незаметно встряхнуться, сбрасывая с себя странное оцепенение.              — Что? — спросил он, нахмурившись, кажется, только сейчас понимая, что Реборн его о чем-то спрашивал. Реборн повторил свой уже бесполезный вопрос — он увидел, что нос Скалла был в полном порядке.              — А, не, семпай, не волнуйся, — Скалл осторожно похлопал его по руке, — Великий Скалл-сама цел и невредим! — он попытался было подняться, но тут же застонал и плюхнулся обратно на землю.              — Хотя может, мне нужно чуть-чуть посидеть и прийти в себя, — признал он тихо, но тут же поднял руки, когда Реборн несколько панически захотел проверить его состояние, — честно, все хорошо, семпай. Я просто чуть-чуть воздухом подышу и встану.              Реборн скептически изучил его взглядом, но Скалл не выглядел так, словно он готов вот-вот испустить дух — даже небольшая бледность его и без того белого лица почти сошла, уступая место здоровому румянцу, — так что он все же встал и отошел, давая облаку немного личного пространства, но все еще не собираясь спускать с него глаз.              Они замолчали.              Скалл сидел на земле, подставив лицо жаркому солнцу и прикрыв глаза, и глубоко и медленно дышал, видимо, стараясь прийти в себя от пережитых потрясений, Реборн же наслаждался теплым летним ветром — там, кажется, ветра не было вовсе.              Он тряхнул головой, желая избавиться от странного ощущения тяжести, что преследовало его при каждой мысли о тех лугах, и попытался отвлечься.              — Интересные цветы, — произнес он задумчиво, указывая на белые растения, что привлекли его внимание, — на звездочки похожи, тебе так не кажется?              Скалл открыл глаза, задумчиво нахмурил лоб.              — Асфодели, — произнес он плоско, сделал паузу, облизнув губы, и продолжил все тем же невыразительным тоном, — цветы теней и мертвых душ.              — О, — удивленно произнес Реборн, — я и не знал. Не думал, что ты увлекаешься ботаникой.              Скалл посмотрел на него.              — Мне просто интересно было, — признал он тихо и вновь закрыл глаза.              Говорил Скалл пусто и незаинтересованно, и Реборну казалось, что мысли его витают где-то совсем далеко отсюда. Он нахмурился. Ему совершенно не нравилось такое состояние облака. Реборну хотелось как-то отвлечь Скалла, чтоб он перестал выглядеть таким потерянным, но слова все никак не приходили ему в голову. Он закусил губу, пытаясь придумать новую тему для разговора, как вдруг невдалеке раздалось ржание. Киллер дернулся, поднял голову, и смог увидеть во всем великолепии изящную белую лошадь, скакавшую к ним с холмов. Он изумленно уставился на нее, пытаясь понять, откуда здесь вообще взялась лошадь, обратился к Скаллу.              — Твоя? — на самом деле, у Реборна не было никаких причин предполагать, что конь принадлежал Скаллу. Никаких, кроме одной — грива лошади была очень знакомого фиолетового оттенка, практически совпадая по цвету с волосами самого Скалла, и киллер справедливо полагал, что никакому нормальному человеку не придет в голову мысль покрасить лошади гриву. Скалла он к нормальным давно уже не относил — и был этому рад, потому что нормальные люди были абсолютно бесповоротно скучными.              Он осторожно приблизился к подошедшей к ним лошади, — обычно животные любили Реборна из-за пламени Солнца, но кто знает, может у Скалла и лошадь была, как и он сам, очень нетипичной, — но его опасения оказались напрасны.              Конь обнюхал его лицо, фыркнул, а потом сам наклонил голову, выпрашивая ласку. Реборн потрепал его по холке, почесал меж ушей.              — Как зовут? — поинтересовался он у уже вставшего с земли Скалла. Тот моргнул, посмотрел на него.              — Кого? — непонимающе поинтересовался он, потом, поймав скептический взгляд Реборна, исправился и послушно уточнил, — А, лошадь? Ямаха ее зовут.              Реборн, услышав знакомые слова, недоуменно приподнял одну бровь.              — Ты назвал лошадь в честь марки своего байка? — неверяще переспросил он, поражаясь странным облачным решением. Скалл заметил его недоверие, прыснул в кулак.              — Ну, полагаю, что так, — признал он, тихо посмеиваясь.              Реборн вообще-то собирался обидеться, но Скалл выглядел радостным, что киллер не захотел портить ему настроение. Так что он просто жалостливо посмотрел на бедную лошадку, тяжело вздохнул, и драматичным, слышным на всю округу шёпотом сообщил.              — У твоего хозяина совершенно нет фантазии! — лошадь посмотрела на него, а потом вдруг тяжело вздохнула, словно понимала все, что говорят эти странные люди, и положила голову ему на плечо, выпрашивая больше ласки. Реборн с удовольствием почесал ее промеж ушей, наслаждаясь реакцией Скалла на их поведение.              Тот выглядел показательно ошарашенным.              — Великий Скалл-сама возмущен! — заявил он громким обиженным тоном, вычурным отработанным движением прижав руки к груди, — Он пришел к вам в самых лучших чувствах, а вы его так оскорбили! Семпай, ты так жесток!              Скалл покосился на землю, видимо, оценивая, может ли он сейчас упасть и начать кататься по ней в слезах, но, кажется, сырая почва, заросшая травой и колючками, не показалась ему настолько привлекательной. Так что облако лишь обиженно фыркнуло, — звук был очень похожим на фырчанье лошади, что очень развеселило Реборна, — а потом, подойдя к Ямахе, плавным быстрым движением ее оседлал.              На лошади Скалл сидел ровно и спокойно, и Реборн сразу мог сказать, что он делал такое не раз — чувствовалось, что Облаку вполне комфортно сидеть на другом живом существе. А вот сам Реборн ни разу не занимался конной ездой, так что, когда Скалл протянул ему руку, чтоб он мог залезть, киллер, скрывая нервозность, спросил.              — Мы поедем… На лошади? — он поднял глаза на лицо Скалла. Было так непривычно смотреть на их облако снизу вверх.              Скалл кивнул.              — По-другому не получится, — признал он и вытянул руку сильнее, — давай, семпай, все будет хорошо. Я обещаю.              Реборн еще некоторое время смотрел на его спокойное лицо, потом отвел взгляд, но других вариантов убраться отсюда так придумать и не смог. Он тяжело вздохнул, и, пробормотав что-то вроде «Если я упаду, это будет твоя вина», взял Скалла за протянутую руку и с трудом влез на лошадь позади Облака — вернее сказать, что Скалл его просто подтянул. Реборн был несколько удивлен этим фактом — все же Скалл не выглядел так, словно он мог выдержать вес взрослого мужчины, но облако вело себя так, словно киллер весил не больше пушинки, — он даже не напрягся.              Реборн заерзал, устраиваясь поудобнее, и даже приобнял Скалла за талию, не желая вдруг навернуться с лошади. Скалл послушно ждал, пока он найдет устраивающее его положение, а потом, когда Реборн наконец успокоился, похлопал лошадь по холке и спокойно скомандовал.              — Вперед, девочка. — Ямаха застригла ушами, фыркнула, и послушно двинулась вперед.              Реборн замер, опасаясь, что она сейчас понесется во всю прыть, но лошадь двинулась медленным, размеренным шагом, и вскоре он расслабился, и даже рискнул осторожно обратиться к Скаллу.              — Мы так и поедем? Шагом, в смысле? — поинтересовался он у сидящего впереди облака. Скалл повернул голову к нему, удивленно приподнял бровь.              — А ты умеешь ездить на лошади, когда она рысит или в галопе?              Реборн несколько смущенно мотнул головой, мысленно клянясь, что, когда они приедут домой, он обязательно найдет хорошего тренера по верховой езде, что б в следующий раз ему не пришлось позориться.              Скалл вздохнул, потом ласково улыбнулся Реборну и даже легонько, как до того Ямаху, похлопал по его руке.              — Успеем доехать, семпай, не волнуйся, — он вновь повернулся вперед, начиная следить за дорогой, — можешь пока наслаждаться видами.              Реборн послушно замолчал и начал наслаждаться, разглядывая все вокруг, но вскоре следить за однообразными, пусть и очень красивыми, пейзажами ему надоело, так что он опустил голову, прижимаясь к обтянутой кожей спине, и, успокоенный мерным покачиванием лошади сам незаметно для себя заснул, впервые за долгое время.              Разбудил его резкий звук сигналящей машины. Он замер, соблюдая первое правило наемника, — не выдавать, что ты уже проснулся, — и осторожно приоткрыл один глаз, оценивая ситуацию вокруг. Ничего опасного не происходило — они со Скаллом мчались на байке по пустующей ночной трассе, периодически освещаемые слабым светом фонарей. Скалл сидел за рулем, в своем шлеме, — кажется, облако даже не заметило его пробуждение, пристально следя за дорогой, — а вот сам Реборн, видимо, каким-то образом ухитрился задремать, вот и приходилось ему сейчас всматриваться в ночную тьму в попытках понять, где они находятся, щурясь от бьющего в глаза ветра.              Наконец он увидел очень примечательный фонарный столб, погнутый от давнего урагана, и сообразил, что они со Скаллом уже совсем рядом с Палермо, возле которого, в полях, и находилась их основная база. Так оно и оказалось — вскоре они съехали с трассы на грунтовую проселочную дорогу, и уже через полчаса были возле особняка.              Скалл остановил байк под навесом, заглушил мотор, и Реборн с некоторым трудом сполз с мотоцикла, чуть не споткнувшись из-за затекших онемевших ног. Каскадер тем временем стянул с себя мотоциклетный шлем, прицепил его на ручку байка, начал поправлять волосы, превращая безумный хаос на макушке в нечто, что отдаленно напоминало прическу. Реборн фыркнул.              Скалл повернул голову к нему, и свет из окна отразился в его глазах, придавая им несколько удивленный вид.              — Почему ты не идешь в дом, семпай? — поинтересовался он после некоторой паузы, наклонив голову к плечу.              Реборн пожал плечами.              — Тебя жду, — признал он честно. Скалл распахнул глаза еще шире, принимая совсем уж невинный вид, а потом вдруг разулыбался.              — Ой, семпай, не стоит, — он махнул ему рукой, предлагая пройти в дом, — Великий Скалл-сама должен еще байк загнать в гараж… Не жди меня, хорошо? — на такое предложение Реборн лишь нахмурился и сложил руки на груди, показывая, что никуда он не пойдет без веских на то причин. Скалл улыбнулся уже более смиренно, и предложил, — давай ты пока дом откроешь? Великий Скалл-сама никак вспомнить не может, куда задевал свои ключи… — Облако демонстративно похлопало себя по карманам. В одном из них что-то подозрительно звякнуло, улыбка Скалла дернулась, но он больше ничего не сказал, продолжая все так же смотреть на Реборна.              Киллер раздраженно цыкнул, пристально посмотрел на Скалла, но все же уступил, пошел в дом, на ходу ища ключи. Подсветив себе пламенем замочную скважину, — Реборну было бы интересно узнать, что думает мафия по поводу таких тривиальных использований Священного Пламени Предсмертной Воли, — он распахнул дверь, кинул на вешалку пиджак, и направился в кухню, желая соорудить себе чашечку крепкого кофе.              Но его желаниям не суждено было исполнится — стоило ему только налить воду в чайник, как из неоткуда образовались остальные сильнейшие, начиная суетиться вокруг него, словно произошло нечто из ряда вон выходящее. Реборн некоторое время старался вычленить из их говора что-то полезное, потом не выдержал и рявкнул.              — Заткнитесь все! — они послушно замолчали, уставились на него во все глаза. Реборн поморщился, потер виски, чувствуя, как от шума у него начала возникать головная боль, и уточнил, — что случилось?              Лар, несколько помедлив, открыла рот, но не для того, чтоб дать исчерпывающий ответ, как надеялся на это Реборн.              — Ты в порядке? — спросила она вместо пояснений. Реборн нахмурился, развел руками, демонстрируя свою симпатичную тушку.              — А похоже, что я пострадал? — переспросил он ехидно. Лар нахмурилась, но вместо того, чтоб наконец объяснить, что происходит, продолжила допрос.              — А Скалл?              Реборн нахмурился, не понимая, к чему такие вопросы, но не успел ничего ответить, — они услышали, как открывалась входная дверь, и раздался тяжелый усталый стон, сопровождаемых скрипом дивана, на которое Скалл, видимо, плюхнулся с разбегу. Реборн не был удивлен — облако всегда так делало после долгой дороги, — так что он абсолютно не понимал, почему все дружной волной хлынули в гостиную. Он вздохнул, но любопытство пересилило, так что Реборн проследовал за остальными, так и не поставив чайник на плиту, и мог лицезреть прекрасную картину, как все суетятся над Скаллом, при этом упорно делая вид, что им на него плевать. Он изловчился, поймал Фонга за плечо, заставив Урагана развернуться к нему, и, приподняв бровь, вежливо спросил.              — Вы почему суету развели?              Фонг посмотрел на него, попытался было спрятать руки в рукава ципао, забыв, что он сейчас в одних пижамных штанах, но вовремя спохватился и заместо того сцепил их за спиной.              — Прошли новости, что в прямо в том районе, где проживала ваша цель, произошел теракт, — он нахмурился, — было много жертв. А вы все никак не выходили на связь, — Фонг поймал недоуменный взгляд Реборна, и, словно каясь, признал, — Мы… Я беспокоился.              — Взрывы? — недоуменно переспросил Реборн. Лар нахмурилась.              — Ты что, не в курсе? По телевизору же крутили, там пол района к херам снесло. — она поймала взгляд Реборна, и, видимо прочитав в нем полное непонимание ситуации, тяжело вздохнула, — Видать, вы к тому времени оттуда уже убрались. Ну, повезло. Как ты так быстро управился?              Реборн нахмурился. Честно сказать, он и сам не знал — воспоминания о миссии были какими-то размытыми. Вот они приезжают в Катанию, в шутку переругиваясь со Скаллом насчет места, где остановиться, вот он вычисляет цель, а вот они уже едут назад по ночной дороге.              За него ответил Скалл.              — Ооо, семпай был таким крутым! — радостно заверещал он, — мы, короче, приехали, а потом хопа и Реборн такой «Я знаю где он живет», и мы пошли и там бум! И голова на клочки, и еще потом набежали другие и семпай их тоже пах-пах и всех убил! — ради своего рассказа Скалл даже приподнялся на диване, сложенной пистолетиком рукой показывая, как Реборн «Пах-пах и всех убил». Рассказывал он громко, шумно и малоинформативно, так что неудивительно, что Верде попытался найти более компетентный источник информации.              — Все так и было? — недоуменно переспросил он у Реборна, морщась от пронзительных восторженных писков Облака. Реборн пожал плечами.              — Раз он сказал так, значит так, — произнес он спокойно, краем глаза видя, как Скалл от его слов дернулся, и как-то очень изумленно-недоверчиво уставился на него. Реборн передернул плечами и добавил, — Я наверх.              И, сопровождаемыми удивленными взглядами, он прошел на второй этаж, но не к его комнате, а на балкон — спать Реборну совершенно не хотелось, он выспался во время дороги, — а вот подумать было о чем.              Он задумчиво уставился вдаль, разглядывая освещаемые рассветом поля, — все же светлело в Италии быстро, — поднял взгляд на восходящее солнце, ощущая, как он соскучился по этому зрелищу. Он не знал, почему, но у него было ощущение, что восходов он не видел целую жизнь, хотя правдой это быть не могло — прямо перед этой миссией они, обсуждая планы, засиделись настолько, что Реборн застал и конец старого дня, и начало нового.              Но ощущение было.              Реборн вздохнул, отчаянно желая выпить чашечку крепкого кофе.              — Сто долларов за кружку, — сообщила ему появившаяся из неоткуда Вайпер, заставив Реборна дернуться и потянуться за пистолетом. Он скептически посмотрел на нее, собираясь отругать за подкрадывания к Величайшим в мире убийцам, но в руках у нее была чашка свежего, крепко сваренного эспрессо, над которым вился легкий дымок. Он вздохнул.              — Ты знаешь номер моего счета, — произнес он вместо этого, протягивая руку и получая свою заслуженную кружку кофе.              — Так то, что сказал Скалл, — продолжила Вайпер максимально незаинтересованным тоном, — это все и правда так было?              Она поймала его пристальный взгляд, пожала плечами.              — Не то, чтоб я сомневалась в его словах, но я знаю методы твоей работы, и «Пах-пах и все трупы»… — она сделала свой голос более высоким, — не похоже на твой обычный стиль.              Реборн уставился в кружку, наблюдая, как его отражение искажается от сходящихся волн.              — Мне нечего добавить, — произнес он, и сделал большой долгий глоток. Вайпер скептически уставилась на него, и он понимал причину. Даже ему было сложно поверить в слова Скалла.              Хотя, может, это было и потому, что Реборн все же кое-что помнил. Кратко, урывками, перед его глазами вспыхивали образы — грохот, а после оглушающая тишина и боль в ушах от разорвавшихся барабанных перепонок, отчаянные попытки удержать глаза, заливаемые кровью, открытыми, и расплывающееся от выступивших на глаза слез лицо Скалла, нависшего над ним, искаженное страхом и отчаянием.              Он вздохнул и залпом осушил кружку.              — Я на кухню, — пояснил он Вайпер, хотя та даже и не спрашивала.              — Моу, там на диване Скалл спит, — она поймала удивленный взгляд Реборна и пояснила, — он нам что-то рассказывал, рассказывал, а потом мы отвернулись на минутку, а он уже заснул. Никто не захотел его будить, так что… — Вайпер не договорила, лишь пожала плечами, а после изящно рассыпалась на лепестки цветов.              Реборн надеялся, что когда-нибудь их Туман начнет ходить ногами и пользоваться дверью, но в ближайшем будущем этого, кажется, не предвиделось.              Он спустился вниз, отнес кружку в раковину, и уже собирался идти спать, как его внимание привлек слабый стон, исходящий от дивана. Реборн осторожно прошел в гостиную, присел на корточки прямо перед лицом Скалла, и начал внимательно его изучать. Макияж облака, обычно идеально уложенный — пусть Реборн никогда не понимал решения красится настолько ярко, но не оценить профессионализм Скалла в умении наносить косметику он просто не мог, — несколько смазался, делая черты облака более плавными, а прическа его растрепалась сильнее обычного.              Дыхание Скалла было частым и прерывистым, на нахмуренном лбу выступили капли пота, а потом облако издало слабый скулящий звук, заставивший Реборна поморщиться — Скаллу, очевидно, снился кошмар, и киллеру совершенно не нравилось видеть лицо Облака искаженным в мучениях, прямо как в его воспоминаниях. Он вздохнул, пытаясь понять, что делать, а потом осторожно, не желая разбудить Облако, потянулся, обхватил его руку, начиная вычерчивать пальцем в центре маленькой изящной ладони простые медленные круги.              Лицо Скалла постепенно разгладилось, он задышал ровнее, и этот простой факт заставил Реборна улыбнуться.              Что ж, кажется, он был должен Скаллу очень много кофе.