Что ты чувствуешь

Хесус неуверенно смотрит на Вову, но идёт за ним к парковке. Они сидят в тишине, Братишкин не заводит машину, а потом тянется к нему, крепко сжимая в руке спинку, в которую упирается, и целует. Хес отвечает неуверенно, но всё же отвечает, проводит ладонью по его лицу, направляя, встречает его язык своим, только стоит Вове снова схватить его за ногу, он его отталкивает. — Блять, только не на парковке. — говорит Хесус, руки, которыми он сжимает его плечи, подрагивают, и смотреть ему в глаза самоубийство. — А что? Не хочешь покувыркаться на заднем? — спрашивает Братишкин, соблазняет, рисуя спирали на его коленке пальцем. — Не жалко тебе обивку твоей ненаглядной тачки? — Есть такое. — Ты точно можешь вести машину? — Да. — уверенно отвечает Вова и улыбается. — Выглядишь как обкуренный. — сообщает Хесус, всё-таки вглядываясь ему в глаза. — Чувствую себя так же. Хес откидывается на сидение и закрывает глаза, намереваясь подремать, пока они едут. Просыпается он от щекочущих прикосновений к шее и сонно отмахивается от раздражителя, утыкается носом в стекло и собирается поспать ещё. — Вов, не сейчас. — М… Теперь я тебе снюсь? — резкое дыхание смеющегося Братишкина вызывают мурашки по влажной коже, но он снова прижимается к шее поцелуями, согревая. — Блять. — Хесус открывает глаза, настойчивее отталкивает от себя парня, оглядываясь, и без труда узнаёт свой дом. — Приехали? — Ага. — Какого хуя ты до спящего человека домогаешься? — Зато ты приятно проснулся, да? — Нет! — Вова обиженно хмурится, и Хесус неловко трёт щёку, забыв о синяке, и сжимает от боли губы. — Ну… Если только немного. Пока я не понял, что это ты. — Попизди. — Вова открывает дверь и выходит. Хесус тупа пялит на приборную панель, пока в стекло с его стороны не стучит Братишкин, возвращая его на землю. Немного странно снимать друг с друга одежду, целоваться медленно и забываться в тёплых объятиях. Хесус сжимает голые плечи Вовы и не верит, что делает это на самом деле, но, когда тот так прижимается к нему обнажённой кожей, никакая логика почему-то больше не работает. Он проводит пальцами по Вовиным губам, которые покоцаны после его укусов, нижняя так опухла и покраснела, что тому возможно даже больно, но Вова призывно приоткрывает рот и смотрит томным взглядом, совершенно не сердясь на него, во всяком случае пока. Хесус прижимается спиной к холодной стене, утягивая за собой Братишкина, целуясь, тот стягивает с них штаны и, застонав, трётся обнажившимися стояками, выгибается, разрывая поцелуй, и дрожит. Едва ли не задыхаясь, Хес наблюдает за его лицом, как он закусывает губу, как дрожат ресницы на закрытых глазах, он скользит поцелуем по его шее, просовывает между ними руку и сжимает их члены в ладони. Вова от неожиданности хватается руками за стенку, двигает бёдрами и заглушает стон в его шее. Они быстро набирают скорость, воздух из лёгких выбивает рваными вздохами. Хесусу приходится держаться за Вову, чтобы не упасть, он зарывается пальцами в волосы на его затылке и двигает ладонью быстрее, иногда прижимаясь губами к его шее или щеке. Заглядывает ему в лицо и разглядывает всё ещё закрытые глаза. — Вова. — зовёт Хесус, тянет несильно его за волосы и прижимается к его лбу своим. — Посмотри на меня. Братишкин смотрит на него совершенно ничего непонимающим взглядом, и они оба резко вздрагивают и пачкают друг друга спермой. Хес почти касается его лица поцелуем, но Вова тяжело выдыхает ему в губы и отталкивается от стены, от него, рвано дышит и запускает пятерню в свои волосы, растрепав чёлку. — Твою мать, кончил, смотря тебе в глаза. Ёбанный стыд. — ворчит Братишкин, делает ещё пару шагов назад и садится на кровать. Хес ему ничего не отвечает и желает провалиться сквозь землю, потому что как раз он хотел смотреть ему в глаза. — Пытался представлять кого-нибудь другого, но это пиздец сложно, когда нос забит твоим запахом. — продолжает добивать Вова. — Какого хуя ты говоришь мне это сейчас? — спрашивает Хесус, толкает его в плечи, заваливая на спину, и садится сверху. — Ты делал это не с кем-то там, а со мной, и я был перед тобой, пиздабол. Братишкин отворачивается, сказать ему нечего. Хеса это только ещё больше обижает, заставляет чувствовать себя использованным. Он наклоняется, скользит по его лицу губами и руками вниз. — Хес… Ты что? Хесус не отвечает ему, он ловит кайф с того, что делает, как расцеловывает его грудную клетку, скользит руками по бокам, моментально заводится. Вову это заводит тоже, и он сжимает его коленками и скользит влажными ладонями по лопаткам, прогибаясь в спине и пропуская стоны мычанием. — Какой же ты мудак. Кого ты там пытаешься представить? — Хесус поднимает голову, проводя рукой по вставшему Вовиному члену. — А? Вова? Братишкин закрывает лицо руками, ужасно краснея. — Ты меня пиздец обидел… — Хес не хотел этого говорить, но почему-то оно само вырвалось. — Я не дам тебе кончить, пока ты не начнёшь меня умолять. К чему он это сказал, он тоже не знает. Вова редкостная зараза, которая порой говорит одни гадости, скрывая за ними свои чувства, а когда он всё же о них говорит, его лицо становится таким серьёзным. И Хесус хочет его заткнуть, и просто хочет сейчас. Когда Вова раскрывается для него полностью и не скрывает ни красное лицо, ни горящее в глазах желание, притягивает к себе и целует страстно. Хес проводит ладонью по его лицу и тянется за край матраса, выуживая оттуда старенький флакончик смазки. — Хес, что ты задумал? — спрашивает Вова, сквозь туман в голове, хватает его за уже смазанные пальцы, которые выскальзывают из его ладони. — Ну, по рофлу же. Тебе понравится, я сделаю всё правильно. — обещает Хесус, проводит пальцами между его ягодиц и сжимает член крепче, отвлекая этим. — Блять. Только попробуй что-нибудь сделать не так. То, что он позволяет, Хесуса сводит с ума, и ни с одной женщиной ему не хотелось быть таким нежным, таким, чтобы Вова навсегда запомнил эту ночь. Он цепляется взглядом за недавно оставленный засос у его ключицы, сейчас он кажется ему таким непристойным на тонких плечах, хотя самое непристойное — это то, как Братишкин ахает, ощущая в себе чужие пальцы, подставляется так легко. Хес не знает, что именно это, бесконечное доверие к нему или затмившее разум возбуждение, так ли важно? Куда важнее Вова, извиваясь, сжимающий одеяло в руках и горячий настолько, что Хесус сгорает. Объятия крепче, поцелуи смазанные и Вова, просто Вова, которого Хес держит в руках, всхлипывающего, принимающего его полностью и всё ещё такого узкого, что член проходит в его задницу мучительно медленно. Хесус сжимает его плечи, скользит губами по коже и старается заглянуть в глаза, но Вова выгибается, откидывая голову, и увидеть выходит лишь его подбородок, и дотянуться до него поцелуем. — Хес… — вроде Братишкин собирался что-то сказать, касаясь его лица ладонью, но только задумчиво разглядывает, дрожит, потому что движения Хеса продолжаются, медленные и осторожные. Это пытка. И это слишком любовно. Невыносимо. Дыхание спирает и мысли путаются. Вова действительно хочет его умолять, но не знает о чём. Не двигайся и двигайся быстрее. Не смотри так и смотри только на меня. Братишкин не может сказать ничего, зато знает точно кто перед ним, никто другой, только Хесус. Никто другой так бы и не смог. Будь здесь, не оставляй, дари тепло и дальше. Может ли он всё это прочитать по его лицу? Вова надеется, что нет. Они растворяются друг в друге, пропадают настолько, что забывают обо всём остальном. И мир, другой, тот, что не здесь, исчезает.