Я не смею надеяться на больше

Резко протолкнувшись, задевая простату, Кацуки впивается в губы напротив, не позволяя прорваться громкому стону. Сейчас он был зол. Ревность поглотила его всего, не позволяя мыслить здраво. Хотелось одного, сделать своему любимому больно. Оттрахать его до беспамятства так, чтобы он своё собственное имя забыл, стонал лишь одно единственное — его. — Бакуго-бро! — воскликнул дерьмоволосый, приближаясь к другу. Его карие глаза сверкали странным блеском, а губы как-то виновато улыбались. — Что надо? — цокнул Кацуки, уже представляя, как друг ему рассказывает о очередном ненужном говне. — Слышал, как Мидория с Иидой разговаривал о том, что тот хочет признаться сегодня вечером в кафе Тодороки. Что будешь делать? Бакуго жадно, до крови, кусает губы, слизывает тёплым языком кровинки. Смахивает пальцем свободной руки прозрачные слёзы с гетерохромных глаз и с болью на сердце сжимает бедро Шото, безжалостно продолжая движения внутри. Шото прогибается, обрезанными ногтями царапает предплечья, цепляясь за плечи. Сжимает его естество огненными стенками, пытаясь хоть как-то замедлить грубые толчки. Шото ужасно больно. Но Бакуго эти действия лишь больше раззадорили. Кацуки проводит губами от губ до подбородка и кусает. Спускается ниже до гортани и облизывает её, сжимая пальцами бледно-розовый сосок, к которому в скором времени прильнул губами, втягивая в рот. — Эй, Половинчатый! — взвопил Бакуго, его красные глаза по-злобному полыхали, а руки сжимались в кулак до видноты костяшек. — Не ходи никуда с Деку. — шикнул он и прижал парня к стене. Гетерохромные глаза расширились в непонимании. Равнодушие, которое обычно лелеяло лицо, спало, а на место ей взошло непонимание. — Это ещё почему? Он мой друг. — Потому что он тебя не воспринимает, как друга, половинчатый! — осекся Бакуго, вбиваясь в стену возле окна и около лица Шото кулаком. — Этот грёбаный Деку любит тебя! Нахмурив разного цвета брови, Тодороки потянулся к щекам Кацуки. Злобный оскал медленно сходил на нет от нежных поглаживаний, и на лице преобразовалось подобие улыбки в придачу к красным щекам. — Кацуки, послушай, Изуку влюблён в Урараку, мы всегда с ним её обсуждаем. — спокойно шептал Шото, касаясь пальцем нижней губы парня. — Я ещё и дня не помню, чтобы не было разговоров о ней. — Да мне срать! — резко воскликнул он, прежде чем протянуть Шото за руку к себе в объятия. — Не ходи с ним, — он дотронулся губами до голого участка шеи и оставил мягкий поцелуй. Прижав парня ближе к себе, Бакуго уткнулся в его плечо. — Прошу тебя… — прошептал одними губами. — Или я его на месте взорву. — Я не пойду, Кацуки. Закинув ноги на свои плечи, Бакуго входит под более приятным углом, проникая ещё глубже и резче, до основания. Глухо простонав, Тодороки хватается за простыни со всей силы, сжимая их. Глаза полуприкрыты, губы подрагивают, а внизу все жжёт. Кацуки ставит метки на ногах, оттягивая губами кожу, больно кусает, поднимаясь выше, а после зализывает языком, снова вбирая искусанную кожу зубами. Шото тянется к лицу Кацуки, отрывая того от покусываний, и прижимается к его щеке губами, всасывая мягкую кожу. Бакуго рыкнул, вдалбливаясь ещё энергичнее в тело. Он не любит причинять боль Шото, не любит обходиться с ним грубо во время секса, да и вообще в повседневной жизни. Он мог сказать грубость, но ничего более… А ещё не любит видеть слёзы боли, а не наслаждения на гетерохромных глазах, которые видит второй раз в жизни… Шото тихо постанывает в ухо, пытаясь коснуться его языком. Подрагивающие ноги на плечах Бакуго двигаются в дискомфорте, Шото становится жутко и хочется быстрее уже кончить, быстрее сменить позу. — Ты же мне обещал, что не пойдёшь, Двумордый! — злобно взвыл Бакуго, грубо ведя за собой парня. — Но Мидория очень долго просил, я не мог отказать! — слегка взволнованно произносит Тодороки, поглядывая на кафе, из которого они только что вышли. Вернее Бакуго туда ворвался, чуть ли не опрокинул стол, за которым сидели подростки, и не увел половинчатого. — А если он тебя очень попросит скинуться, ты это сделаешь?! — сжал ещё сильнее горячую руку и поднёс пальцы к губам. — Почему всегда этот Деку?! — чуть расслабился он, почувствовав больше тепла, исходящего от пальцев любимого. — Ааа… ебись всё конём! — резко остановившись, Кацуки повернулся к Шото и приблизился к лицу. — Я тебя так отымею, что ты потом всю жизнь не вспомнишь этого придурка. Кацуки рукой проводит вверх вниз по члену Шото, уделяя большее внимание головке: он мягко поглаживает, слегка надавливая, обводит её круговыми движениями до тех пор, пока не почувствует тёплую влагу на пальцах и не услышит протяжной стон со сбивчивым дыханием. — Ка-цу-ки, — сипло произносит Тодороки, сильнее прижимаясь к сильному телу напротив. — Ты был прав, не стоило мне туда идти, Мидория признался и предложил встреч… — Завали… — мерцнул красными глазами Бакуго, прежде чем выйти из тела. — Значит, недостаточно получил… Гнев новой волной обрушился на голову, словно огромные волны бились об берег. Поставив Шото на колени, Кацуки с силой ударяет сначала по одной ягодице, затем по второй. Он проводит пальцами возле дырочки и раздвигает ягодицы, делая проход шире, рывком врываясь. — Не говори про других, когда мы в постели, особенно про этого… Деку… — шепчет с ненавистью, цокнув языком. Шото опускает голову на простыни, прикусывает уже и так искусанные губы до крови и ахает. Он может с лёгкостью оттолкнуть Бакуго, или сделать ещё что-то похуже, но не хочет. Уж лучше он даст выпустить ему пар, чем потеряет. Зная характер Кацуки… Хорошо, что такое происходило крайне редко. Когда они только поступили в ЮЭЙ — стали негласными соперниками. Тодороки и Бакуго, слабо говоря, недолюбливали друг друга и вечно раздражались, когда не могли победить, и выходила ничья… и так продолжалось значительное время. Вот только… Момент, когда они поняли, что испытывают не какой-то там азарт соперничества быть первым и далеко не ненависть, было слишком поздно… Они начали совсем не с той ноты. Первый раз. Первое познание любви, первый поцелуй, всё это вышло слишком спонтанным. Слишком неправильным. Они утопали в страсти запретного плода. Утопали и не могли выбраться. Просто не хотели. И в этой страсти, они стали чрезмерно собственниками. Бакуго всеми недрами своей гнилой душонки любит Шото. И не хочет ни с кем его делить. Возможно, это и не шибко нормальная любовь. Да, пожалуй, так она безумна… Вот только настоящая. Для Шото, Кацуки — единственный человек, кому он смог по-настоящему открыться и искренне улыбнуться. Для него он всё, именно по этой причине он долгое время отказывался от этих чувств. Слишком переживал о том, что его отец — Старатель, прознает эту связь и выбросит в океан, как ненужный прах. — Половинчатый! — раздался громкий выкрик, на который все одноклассники «А» класса повернули голову и расширили глаза, направляя взгляд то на Бакуго то на Тодороки, тихо перешёптываясь между собой. — Пойдём-ка выйдем. Равнодушно кивнув, Шото направился на выход за Кацуки, мысленно перебирая, о чём тот хотел поговорить. Но каждый раз вставал в тупик. Прохладный ветер прошёлся по лицу и мягким волосам, раздувая те в разные стороны, Шото поёжился и потёр руки об руки, разгоняя мурашки. — Долго мы ещё в кошки-мышки играть будем?! — раздражённо прошептал Бакуго и переплёл их пальцы, затаскивая за тёмный угол, чтобы их никто не увидел. — Пошли уже нахер всех, и будь моим! — Я не могу… — Причину назови. — припустил его лицо ближе к себе за подбородок, тем самым заставляя встретиться со своими красными глазами. — Хотя о какой причине может идти речь с моим то дерьмовым характером… Разве я смею надеяться на что то большее, чем просто секс и редкие прогулки. — выдавил через себя Кацуки и опустил Шото, собираясь уйти. — Ты важен мне, двумордый придурок. — Бакуго, стой! — схватил его за руку и развернул к себе Шото. — И правда, я больше не буду надеяться на что-то большее… но хочу, чтобы ты всегда был только моим и смотрел только на меня, звучит слишком эгоистично, но иначе я не… Тодороки закрывает его рот поцелуем. Он целует мягко, трепетно, вкладывая все свои чувства, всю свою любовь. Он оттягивает нижнюю губу, после верхнюю, проводит языком по ним и проникает в приоткрытый рот. Кацуки, прикрыв глаза, запускает пальцы в шелковистые волосы и притягивает ближе к себе, углубляя поцелуй. Горячий язык Шото прошёлся по нёбу, зубам, дёснам, пока не встретился с хозяином рта и не вступил с ним в дикий танец языков. — Я и так твой, Кацуки… — от этих слов у обоих вспыхнули щёки, и участилось сердцебиение. — Я люблю только тебя, — разрывисто произносит, слизывая слюнку с чужих губ. — Мне больше никто не нужен. — Тогда что за хрень ты творишь?! Почему постоянно отказываешься быть со мной? — Потому что мой отец… — Да начихать на этого сраного Старателя!.. Мы со всем справимся, слышишь, Шото?! — Хорошо, давай и дальше любить друг друга. Бакуго сжимает до синяков ноги любимого и обводит языком каждую лопатку перед тем, как оставить разного размера отпечатки. Спускается ниже по позвонку и под другим углом грубо проходится по влажным стенкам, вбиваясь всё беспощаднее. — Ка-цу-ки… — шепчет Шото в подушку и стонет, скорее от боли, нежели от кайфа. — Ты же порвёшь меня… Кацуки будто не слышит, продолжая всё мощнее проникать внутрь. Считает секунды, до искр в глазах и наполненности дырочки спермой… Он кончает. Но не спешит выходить, продолжая своё адское проникновение. — Послушай же меня… мгм… Я отказал ему и сказал, что в моём сердце есть только один человек и это ты, Кацуки! — выкрикивает из последних сил Тодороки, утирая слезинки с уголка глаз. Остановившись, Бакуго растерянно моргает и выходит, стараясь принести как можно меньше боли. Злость моментально испарилась. Его будто холодной водой облило, а в голове была лишь одна мысль: почему он так вспылил. Эта всратая ревность. — Прости… — тихо шепчет и нежно гладит ягодицы. — Понятия не имею, что на меня нашло. — Ничего… — качает головой Тодороки и падает на живот. — Мне не стоило нарушать данное тебе слово. Бакуго поджимает губы, мысленно избивая всего себя. Опускается вниз и целует вначале одну, а затем и вторую покрасневшую ягодицу. — Сильно болит? — Терпимо. Уткнувшись носом в опухшую дырочку, Кацуки оставляет на ней лёгкий чмок. Мягко проникнув пальцами внутрь, он избавляет Шото от собственной спермы и приподнимается над своим парнем. Быстро схватив сухие салфетки, он протирает ягодицы, откидывая в сторону использованные. Шото морщится, недовольно мычит, сильнее прижимается к подушке. Внизу неприятно тянет, а ноги и вовсе не чувствуются. Чертовски неприятное ощущение. Бакуго наклоняется к его лицу, касается сжатых губ и заглядывает в гетерохромные глаза. Кончиками пальцев трогает ожог, перед тем как смахнуть пот со лба и убрать красную прядь за ухо. — Я сделаю тебе хорошо. Кацуки разворачивает Шото на спину и мелкими поцелуями проходит по прессу, добираясь до пульсирующего члена. Он целует головку, проходится по всей длине языком и наконец подбирается к яичку. — Ка-цу-ки… Раздвинув ноги пошире, Бакуго устраивается удобнее и подхватывает бёдра любимого. Проводит языком по опухшему месту, целует. Шото вздыхает, приподнимает бёдра сам и вцепляется в непослушные светлые волосы, оттягивая. Кацуки проникает языком в дырочку, обводит круговыми движениями узкие, горячие стенки и мягко проталкивается глубже. Раздался стон блаженства, от которого захотелось ещё больше принести удовольствия. Кацуки поглаживает большим пальцем вход, и проталкивается настолько, насколько это возможно, уделяя как можно больше внимания языком. Свободной рукой, он добрался до члена, начиная мягко поглаживать, проходясь по каждой веночке пальцем. Шото заёрзал на постели, пальцы на ногах сжались, а дыхание слетело к чертям. Сладко простонав, Тодороки изливается на живот, падая в эйфорию услады. Протерев живот парня, Бакуго убирает всё лишнее в сторону и ложится возле парня, придвигая того ближе к себе в объятия. Он укрывает их одеялом, зарывшись носом в волосы. — Кацуки, в следующий раз я и заморозить могу, — с зевком шепчет Шото. — Буду знать, — усмехнулся Бакуго, сильнее впечатывая любимого в себя. — Но ты же не серьёзно? — Кто знает… кто знает. — Половинчатый ты… — Шучу, — слабо улыбнулся Шото, поглаживая по руке. Сдув волосы с носа, Тодороки еле как переворачивается на другой бок и чмокает сладко в чужие губы, он нежно поглаживает по покрасневшей от смущения щеке и мягко улыбается. — Кацуки, а ты любишь меня? — аккуратно произносит Шото, внимательно наблюдая за красным лицом напротив себя. Бакуго минуту смотрит в чарующие бирюзовый и серые глаза, сжимает руку Тодороки, переплетая пальцы, подносит к губам. Чертёнок и так всё прекрасно знает, но вечно спрашивает. — Люблю, чёрт тя дери.