Illuminated

*** — Раз, два, три, четыре! Давайте-давайте! Йоу! Микрофон фонит, фонограмма заедает, руки-ноги не двигаются и ужасно хочется есть. А скакать еще двадцать пять минут. О, нет, уже двадцать. — Йоу-йоу-йоу! Девочки и мальчики-и-и! Голову Марии открутить за такие контракты. Или притащить сюда и заставить прыгать под дурацкий бит в толпе бешеных малолеток. Бедный балет уже еле шевелится, а завтра прогон и концерт. — Давайте-давайте! Еще немного! Скоро мы выберем победителей! *** В торговом центре очередной флешмоб. Гремит музыка и толпа подростков и молодежи повторяет движения ведущего. Тот азартно скачет по сцене и время от времени жизнерадостно орет в микрофон: — Победители получат билеты на танцпол на завтра! Иржи-Иржи-Иржи! Ты выбираешь? Из самого центра толпы отзывается еще жизнерадостней: — Йес! Но это невозможно! Они все прекрасны! — Давайте покажем Иржи прекраснейших из прекрасных! — вопит ведущий, не переставая двигаться. — Все свои лучшие стороны! Только, умоляю, не раздевайтесь! Здесь дети! Дети скачут на границе флешмоба. Их родители толкаются тут же. Народу нравится новое развлечение. И новая знаменитость, мелькающая в толпе, то тут, то там, ослепляя ярко-оранжевым балахоном и такими же волосами. Только ему можно так выглядеть. И творить, что взбредет в голову. Говорят, внучка Главного без ума от этого клоуна. — Танцуйте, как в последний ра-а-аз! Да где же она? Серый комбинезон — плохая цель в толпе почти таких же расцветок. Но направлялась точно сюда. — Ирик! — визжит дебелая девица и подпрыгивает от избытка чувств. — Блядь! — Ой, простите, пожалуйста! — Ничего. Нос разбила, овца неуклюжая. Да где ж эта сука? Тоже решила потанцевать? *** Не привлекать внимания, пробираясь сквозь толпу — первый курс учебки, первый семестр. Но не с мутной от долбящего ритма, криков и прыжков вокруг, головой. — Блядь! Слева за спиной. Да отстанешь ты когда-нибудь? Или потащишься на танцпол? — Танцуйте-танцуйте-е-е! Что-то рыжее и вопящее проносится мимо, чуть не сбивает с ног и скрывается за рядом танцующих. Зрители шарахаются, потом тянутся за ускользающей кометой, и Еву бросает вперед. По инерции она пробегает несколько шагов, влетает в жуткого цвета балахон и хватается, за что придется. Приходится за бедра. Костлявый какой. Не кормят этих артистов, что ли? Зато с реакцией все норм: немедленно развернулся и отпрыгнул подальше. — Упс. Безумно приятно, и все такое, но танцы, вроде, не парные. — Прости, споткнулась. — Иржи, все в порядке? — тут же вопит ведущий. Бдительный. Видимо, не первая она падает на кумира. Как не задавили еще, бедолагу. — Да-да-да — танцу-у-у-ем! На секунду рыжий замирает, ловит ритм и снова двигается вместе со всеми. Движения, кстати, не путает. Над флешмобом парят коптеры, выводя изображение на большой экран за спиной у ведущего. Сейчас там сияет крупный план звезды, но камера уже сдвигается влево. — Кепку подари! — Что? Ева срывает с рыжего кепку, натягивает на самый нос и прыгает, старательно повторяя движения. Рыжий запинается, хихикает и накидывает ей на плечи свой балахон. — Штаны, прости, не отдам. — Свои есть. Камера опять возвращается. Пора валить с этого праздника жизни. Теперь ее точно не опознают: в толпе фриков и с этим оранжевым ужасом на плечах, как в лесу в камуфляже. Главное, не забывать пританцовывать. *** — Четвертый уровень. Мы ее потеряли. *** Всегда найдется идиот, который не запрет гримерку. Проверено. В узкой пыльной каморке помещаются две стойки с одеждой и залапанное зеркало. На полу и стульях раскиданы сумки, под ногами — обувь. А вот переодеться — не во что: на стойках только цивильная одежда. Если кто-то останется без любимой юбки, вора точно начнут разыскивать. Можно позаимствовать что-нибудь со стойки звезды, но его тряпки настолько неописуемы, что дальше поста охраны в них не уйдешь: примут и отправят, хорошо, если в обезьянник, а не в психушку. Вон, к примеру, сиреневая мантия с блестками. Сколько ему лет?! За дверью шумят. Человек восемь, не меньше. Ева ныряет за приставленные к дальней стене пыльные маты. Туда точно никто не полезет, главное — не чихнуть. — Какой идиот забыл запереть гримерку? В каморке сразу становится шумно и пахнет потом. Артисты шаркают ногами, стонут, матерятся — точь в точь вернувшиеся из марш-броска курсанты. — А где босс? — Ему еще награждать победителей, потом фоткаться с каждым, автографы, то-сё. — Стоит так корячиться для здешнего быдла. — Что? Вопрос задан очень вежливым тоном, но хрустнувшие костяшки намекают на драку. А на драку прибежит охрана и начнет проверять документы. Ева от души желает идиоту не нарываться. Но тот непонятлив: — Ну, этот Четвертый уровень — такой отстой. Бомжатник. Матрасов каких-то навалили, грязь кругом. Маты трясутся, но стоят, подняв в воздух тучу пыли. — Мы все помним, что ты у нас с Шестого уровня, небожитель, но на твоем месте я бы выражал свою боль потише, — советует вежливый. — Это почему? — Потому что босс — с Третьего. — Да ладно, это сказка для репортеров про бедного талантливого сиротку. — Ты его татуировку видел? — Нет, а что там? — Пента. Надо же, значит, не сказка. Пенту бьют в известной молодежной группе. Дети - отморозки, когда подрастают, пополняют местные банды. Если доживут. Интересно, какого цвета его татуировка? — Все еще хочешь поговорить про уровни? — Ну, вы же ему не расскажете? — занервничал «небожитель». — А мы с Серной — с Четвертого. — Ладно, ребята, не обижайтесь. Мне просто трудно привыкнуть: Шестой и Четвертый… — Нидда с девятого. — Да ну?! И что ты вообще здесь забыла? И правда — Девятый — уровень истинных небожителей. Выше только правительство. — Танцую у Ирика. — Да на кой тебе, с твоим уровнем, этот Ирик?! — Ирик — бог. Эта муть говорится со спокойной уверенностью апостола. Еве даже хочется вылезти и посмотреть в глаза этой Магдалине. Просто, чтобы убедиться, что девушка в себе. И почему-то никто, кроме спросившего, не смеется. — Ваш Ирик — обыкновенный клоун! Кривляется, дергается и красится, как идиот. А вы все носитесь с ним! Ну чем он так хорош? — Ты же слышал, как он поет. — Нормально поет, есть и получше. Зато двух слов толком связать не может! И ведет себя, как придурок! — Он делает, что хочет. И он свободен. — Да не бывает такого! Парень уже орет. Его даже немного жалко, но пора бы знать, что открывать сектантам глаза на их гуру — занятие для идиотов или самоубийц. Как у них тут занятно, на самом деле. — До него просто не добирались по-настоящему. Был бы, как все. И гимн бы пел, и на Дне Государства выступал, как миленький! — Ладно, ребята, мне пора. Всем — до завтра. Ну, наконец, хоть кто-то умный! Следом быстренько разбегаются остальные. Интересно, сколько продлится раздача автографов? На стойке болтаются одинаковые «школьные» юбочки и разноцветные спортивные топы. Что тут покороче?.. Видимо, расписывается звезда так же быстро, как танцует. Зато ходит без охраны, и это в нашем случае — большой плюс. — Да брось ты уже! Подумаешь, балахон… А вот он и вернулся. *** Балахон валяется на стуле. Девчонка рядом со стойкой подает голос, угадывая первую реплику один в один: — Какой идиот не запер гримерку? — Точно. А ты кто? Бирки на ней нет — значит местная. Фанатка? По возрасту подходит, но вместо восторга в глазах какая-то гадкая ирония и вопрос. Что-то вроде «чего ты стоишь?» Ирик не любит, когда на него так смотрят. Он начинает нервничать и кажется идиотом. Вот и сейчас, так и тянет что-нибудь выкинуть. — Девушка, здесь запрещено находиться посторонним, — чеканит Зои. После такого тона обычно отцепляются самые отбитые фанатки. Девчонка смотрит Ирику за плечо, и Зои как будто давится воздухом. — Я скоро вернусь. Дверь хлопает, девчонка осматривает Ирика и отворачивается к стойкам. — Запри, пожалуйста, дверь. С какой-то стати он слушается. Идиотская ситуация. Может быть это террористка? Он же никогда не смотрит новости, а Зои узнала ее и побежала за охраной? — Все-таки пришла за штанами? — Нет, тут определенно нужна юбка. Девчонка тащит одну из вешалок, бросает ее на стул и скидывает лямки комбинезона. Ирик настолько не догоняет ситуацию, что тупо пялится на упавший комбез, потом выше, и соображает отвернуться, только когда белое с синей розочкой белье прикрывает юбка. — Тут нужно что-то поярче. Серый, армейского вида, топ летит на пол, его место занимает бирюзовый, с ярко-розовой цифрой «2» на груди. — Ну, как? — Слишком быстро для меня. — Извини, малыш, стриптиз в другой раз. *** Он явно нервничает. Это заметно даже при видимой неподвижности: подрагивают пальцы и угол рта, а голова все норовит дернуться влево. Что-то в детстве с ЦНС. Если правда с Третьего уровня, то и не лечили. Кто там будет обращать внимание на нервные тики у сопляков. «Бог» не то, чтобы красив, скорее «на любителя». Тонкий, нервный, со странной мимикой. А вот огромные глаза, изо всех сил рассматривающие потолок, пока она одевается, делают мелкие черты лица неожиданно изящными, а потому — привлекательными. А он еще и красится — глаза, волосы — теперь видно, не рыжие, а ярко-красные, и уложены в невыразимую прическу. Да, среди здешних регламентаций внешнего вида и поведения — как мак на болотной кочке. Интересный тип. Явно ведь не по себе от непонятной ситуации, а пытается не паниковать. И все еще не зовет охрану. — Слишком быстро для меня. — Извини, малыш, стриптиз в другой раз. — Не коротковата юбка? — Чем больше смотрят на ноги — тем меньше — в лицо. — Ясно. Ты кто? — Меня зовут Фева. *** Ну вот, стоило перевести дух, как она достает нож. Ну, не совсем нож, лезвие, но только что он видел ее раздетой, и расслабился. А потом она достала лезвие из ботинка. — «Ты узнал мое имя, и теперь умрешь»? — блин, не хотелось бы. И эти ее странные взгляды — даже не сразу разглядишь, какого цвета глаза, оказывается, карие — хочется отвернуться, и не получается. И нож. — Нет. Смеется она хорошо, открыто, как будто никогда не хихикала, оглядываясь по сторонам и зажимая ладонью рот. — Это не для тебя. — Стой! Зачем?! Но волосы, скрученные в жгут, уже отрезаны по самые корни, и открытая шея выглядит тонкой и трогательной. Она смотрится в зеркало, замирает и поворачивается в сторону двери. Стучат. — Плановая проверка помещений. Откройте дверь и предъявите документы. Это снова слишком быстро. Он моргает, а лезвия уже нет, и нет Февы у зеркала. Она очень близко, зажимает ему рот и прижимает палец к своему. И неожиданно стонет. — Откройте. *** — Как вы не вовремя! — умница, сообразил. И вдруг, словно включается тот Ирик, который танцевал, орал и прыгал без перерыва. — Закрой глаза! На голову льется лак, волосы дергают. Что-то рисует на щеке? Еще и подпихивает, чтобы не забывала стонать. — … немедленно, или мы вынуждены будем применить силу. — Все, — шепотом, а потом в сторону двери, громко. — Все, все! Открываем! Из зеркала смотрит… странное. Торчащие вверх волосы, ярко-малиновая прядь на лице, узоры на щеках, блестки. Мама! — Что происходит? — Суровая девушка - администратор безумно вовремя. — Проверка документов. — Вот, пожалуйста. Охранник утыкается в папку, второй откровенно облизывает глазами голые ноги и бирюзовый топ. — Почему не открыли сразу? — Не могли прервать репетицию. Ирик включает «звезду», неосознанно пытаясь запихнуть Еву за себя, прикрыть. Приятно, но бесполезно: сейчас администратор присмотрится и сообразит, что девица в костюме балета никак к этому балету не относится, потом припомнит балахон… — Зои! — Это артистка ансамбля. Она новенькая, требуются дополнительные репетиции. Господин Лангелл, как руководитель группы, занимается этим сам. — А новыми мальчиками он тоже занимается сам? — А также новыми осветителями, звуковиками или охранниками, — надменно кивает Ирик. — Ясно. Хмыкай-хмыкай. И вали отсюда со своим напарником, пока он на казенной юбке дырку не проглядел. — Зои, проводи, пожалуйста, господ проверяющих. Да, и не возвращайся. Ты дома свет забыла выключить. На каком там уровне? На Шестом? Вот и хорошо. Иди. — И снова: кто ты, Фева? Садись поудобнее, спаситель, я тебе расскажу. *** — Я просто поклонница. — «Поклонница», — фыркает он нагло. — Так выражаются тетеньки за тридцать. — Фанатка? — Уже лучше. И чья? Меня ты точно сегодня увидела впервые. — Ты поразил меня в самое сердце? — предполагает она. Ситуация становится все абсурднее. Это забавно, любопытно и небезопасно, потому что… — Ты стараешься вести себя, как девчонка, но все равно получается боевик… боевичка… боёвка? Как правильно-то? Что, не ожидала? Приятно удивлять девушек, даже тех, что могут свернуть тебе шею. Хотя, эта конкретная — не допрыгнет. — И что же меня выдало? — Нож в ботинке? А, нет! Ты совершенно не умеешь обращаться с косметикой. — Как будто ты умеешь, — ржет она. Действительно, в зеркале — чумазый подросток с размазанной подводкой. Один-один. — Так что, расколешься или тебя пытать? — Не советую. Мне просто нужно на Седьмой уровень. Кстати, что написано на твоей бирке? Она тянется к бейджику. Не так быстро! — Что я живу на Седьмом. Он помахивает биркой перед наглым носом, моргает, а когда открывает глаза — его собственные руки снимают ленту с шеи и протягивают ей. Что за нафиг? — Сейчас ты немного поспишь, а, когда проснешься, позвонишь охране уровня и сообщишь, что потерял бирку и не можешь попасть домой. — Еще чего! Я прекрасно посплю дома. Уговоры явно закончились. Злая, она выглядит даже повыше. И поопаснее, если уж совсем честно. — Отдай. Мне нужен всего час. И твой ключ от квартиры. — От жилого блока. Ты что, с Луны? — Ты не пострадаешь. Скажешь, поклонница выкрала. Отдай. Я не хочу драться, и у меня уже совсем нет времени. В голову ударяет веселой злостью. Давно его так не опускали. Соплячка. Да она ему по грудь, и то на цыпочках! — Я с тобой справлюсь! — Какого цвета твоя пента? *** Обиделся. Какой он страшненький, когда злится. И улыбка эта, нездоровая, на одну сторону. — Я с тобой справлюсь! В драке, учитывая татуировку, может быть. Но шуметь мы не будем. — Какого цвета твоя пента? Не ожидал. Ошарашенно моргает, как будто перезагружается. Забавно мешаются реакции «бога», и «психа». Таких или любят, или терпеть не могут. Послушать, что ли, как он поет? Наверняка есть в сети. — Красного. — Ясно. Значит скальд. Их берегли, не пускали в боевку. Взамен те, как умели, развлекали команду. Красные выживали чаще остальных. — Что тебе ясно?! — Что ты хорошо поешь. Вот это скорость: мгновенно вскипел, остыл и недоумевает. От общения с ним у эпилептиков, наверное, приступы случаются. — Иначе не выжил бы. Обещаю, когда вернусь домой, послушаю все твои концерты. Договорились? А вот эта пакостная улыбка на любой планете означает «а давайте…», и потом очень крупные неприятности. — А пойдем ко мне в гости. Что? Я взрослый мужчина, звезда. Я что, не могу к себе девушку привести? — Ирик, ты осознаешь масштаб проблем, которые у тебя будут, когда ваше ФСБ просмотрит записи с камер? — А ты хочешь что-то украсть? Тебе ведь нужен напарник? В фильмах всегда есть напарник. — Ирик, ты псих? Глупый вопрос: характерный огонек в глазах и нездоровый энтузиазм заметны и без психиатра. — Ну… меня часто так называют. А что? Это будет весело! Давай, а? Заодно посмотришь, где я живу. Времени нет уже совсем. Тратить силы неразумно, а сам не уляжется и не позволит себя усыпить. И лучше попасть в его квартиру с ним вместе. — Хорошо, пойдем. Только быстро: я опаздываю. — Куда? — он влезает в очередной балахон, теперь серый, путается в рукавах. — Тебя ждут подельники? — Ждут-ждут, заждались уже. Шевелись! Звонок бесит, потому что разговаривать на ходу звезда не желает. Останавливается, тычет пальцем в комм, вставляет наушник. При этом подпрыгивает, гримасничает, но все это — не двигаясь ни на шаг вперед. — Да, Зои? Зои извиняется. Она забыла выключить свет, поэтому не вернется сопроводить драгоценного Ирика к лифту. И после паузы советует снять номер на Четвертом, а не тащить неизвестно кого домой. Все это время Ирик лазает по карманам, достает какие-то бумажки, убирает обратно, надевает капюшон, снимает капюшон, крутится вокруг своей оси, отстукивает кроссовком ритм. Ева начинает понимать тех, кто его ненавидит: придурка хочется связать, чтобы перестал мельтешить. — Конечно, моя хорошая, — произносит он медовым голосом, — сделаю все, как ты говоришь. Пока! — Она там не растаяла? Нет, это не зависть и не ревность. Но ей «моя хорошая» в последний раз говорили лет десять назад, когда она сломала руку и пропустила конкурс. — Кто? — «Твоя хорошая». — Зои? Он озадаченно моргает, словно забыл, кто это. — Не-ет! Просто, когда я так говорю, они сразу от меня отстают. Клево же? Клево. Наконец Еву озаряет: его нужно просто брать за руку и тащить, иначе они заночуют тут. — Пойдем уже! И кто такие «они»? — Девочки из моей команды. Зои, Мария, Карла — те, кто постарше. Кажется, они видят во мне сына. — А кто помладше? — А с ними я так и не говорю. Я же не совсем дурак. Смеется он громко и заразительно. И расслабляется, пальцы перестают вздрагивать. До выхода из торгового центра недалеко. Публика пялится теперь на Еву: Ирик мимикрирует привычно и не задумываясь: капюшон, серый цвет балахона, руки в карманах, а вот она — во всей ведьминой красе. Блестки даже во рту, юбка такой непривычной длины, что, кажется, ее вовсе нет. Ева дважды проверяет, пока не запрещает себе пялиться под ноги и не начинает контролировать окружение. Она, если честно, надеялась на такси или авиетку — на чем тут передвигаются звезды? — но Ирик тащит ее к остановке монорельса и плюхается на скамейку с вполне довольным видом. — Далеко до выхода из сектора? — Три остановки. — У меня нет денег. — Я тебя подброшу. На них восхищенно смотрит какая-то девушка и понимающе — какой-то мужчина. Ева бы подумала, что он принимает ее за проститутку, но на этой планете легальной проституции нет, да и нелегальной, как утверждают власти — тоже. Может быть, она сойдет за аниматора? Забыла переодеться, потеряла плащ? — …потеряла стыд! — шипит подошедшая дама средних лет и начинает озираться, видимо, в поисках полицейских. Ирик одним движением поднимается, вторым — выскальзывает из балахона, а третьим закутывает Еву и прижимает ее к себе. Дама видит его волосы, открывает рот, Ева готова ее заткнуть, но та вдруг осекается и быстро отходит за остановку. Ева смотрит вверх и понимает причину испуга: лицо Ирика снова перекашивает улыбка (оскал, полный острых зубов), голова подергивается, а в глазах что-то такое, на что очень неуютно смотреть. Ее обнимает совсем другой человек, не тот, что заразительно смеялся и корчил из себя дурачка. — Ирик?.. Ты в порядке? Сперва изгибаются брови, потом улыбка становится симметричной и ужасно довольной. — Ты тоже купилась, да? Страшно? Я все-таки артист какой-никакой! Еве хочется стукнуть его по лбу, но она изображает аплодисменты и натягивает балахон поудобнее. Ирик в серой футболке и черных штанах почти не привлекает внимания. Девушка протягивает ему серый шарфик, улыбается и ныряет в монорельс. Остальные грузятся следом, Ирик повязывает шарфик, как крестьянка — платочек, и ржет, когда Ева закатывает глаза. Как бы перетерпеть три остановки и не выкинуть этого клоуна на ходу? В вагоне он затихает. Смотрит в окно, подергивает рукой, и Ева, используя передышку, пытается вспомнить, что им говорили про устройство городов на 3-СР. «Город выстроен вокруг огромной лифтовой шахты. На нее, как на детскую пирамидку, нанизаны кольца — уровни. Сообщение между уровнями — только лифтами, охрана — специальное подразделение. Верхние уровни имеют дополнительные лифты, не спускающиеся ниже Седьмого. Каждое кольцо делится на сектора: жилой, торговый, развлекательный, социальный и деловой. Работают в деловом, закупаются в торговом или доставкой, в социальном — все нужные службы, врачи, школы, детские сады. Перемещаться между секторами возможно, как через внутренний коридор, расположенный вокруг лифтовой шахты (весь периметр контролируется камерами), так и воздушным транспортом, типа „такси“, по внешнему кругу». Ева вспоминает, как хихикала над этим «типа такси» дома, и вздыхает. Сейчас не до смеха, не запутаться бы. «Жилой сектор устроен сотовым способом. Ширина дома — одна квартира. Вход-коридор-комната с окнами на соседнее здание того же типа. Наверху — дорогое жилье, чем ниже, тем дешевле. Прозрачные подъемники снаружи и техническая лестница внутри. В цокольном этаже — службы быстрого реагирования (скорая, полиция), мелкие магазинчики и дежурная бригада ремонтников». Сколько цокольных этажей реально проверить за оставшееся время? А если их уже перевезли? Зачем она столько уговаривала этого придурка? Повеселиться ему захотелось. Адреналина не хватает? Спустись на родной Третий уровень и кепку сними! — Ты, вроде, спешила. — Что? Да что ж такое! Когда она начала спать на ходу? Ну, не ела, допустим, с утра, психовала, бегала, но не работала же. Не всерьез, по мелочи. В руки себя возьми, институтка, сама влипнешь и ребят подставишь, позорище. — Как ты меня проведешь? — Скажешь свой ID, тебе выдадут гостевой пропуск. — Сколько охранников одновременно находится на посту? Он останавливается и внимательно смотрит ей в лицо. — Дорогая Фева, успокой меня, пожалуйста. Ты же не собираешься своим лезвием зарезать двоих спецов? А? Ева смеется, но смолкает, увидев скептически-осуждающую рожу Ирика. — Нет. Я просто в гости. Кстати, возвращаю. Ирик молча принимает балахон, на пару секунд залипает взглядом на ее груди, мужественно отворачивается и нажимает кнопку вызова. Массивные панели разъезжаются. Ирик шагает в отсек, Ева — следом за ним. — Встаньте на платформы для сканирования, пожалуйста. Пока световая волна опускается от макушки к ногам, Ева осматривается. Двое, как Ирик и сказал. Вооружены «двойкой» — шокер плюс огнестрел. Серьезные ребята. Один стоит у входа, другой далеко, у пульта, готовый заблокировать двери и лифт. — Девушка, медленно выньте нож из ботинка, положите на пол и заложите руки за голову. Краем глаза Ева видит, как дернулся Ирик, качает головой и ловит взгляд спеца. — Это не нож. Это пилка для ногтей. Керамическая. Спец моргает. — Ваш ID? Второй спец подходит к Ирику. Тот называет идентификатор и подставляет запястье под сканер. Ева говорит похожий набор цифр и букв. Сканер не выдает ответного светового импульса, но спец кивает и вставляет пластинку с прикрепленной лентой в печатное устройство. — Гостевой пропуск действителен до одиннадцати ноль-ноль следующего дня. — О, класс! Спасибо! Еще и позавтракать успеем, — изображает веселье Ирик. Он очень заметно дергается, и Ева быстро тащит его в лифт, подальше от чужих глаз. В кабине нет никаких кнопок, всем управляют спецы снаружи. Когда двери закрываются, Ирик внезапно лезет обниматься, правда, ни за что не хватает, просто судорожно обвивается вокруг и вцепляется намертво. — Эй? *** — Эй? Приходится изрядно согнуться, чтобы достать до ее уха. И взять себя в руки, чтобы не зарыться носом в пушистые волосы. — Камеры. Конспирация. Ты же идешь ко мне не чай пить. Когда становится ясно, что прямо сейчас его коленом не двинут, Ирик решает, что ради конспирации спины не жалко, и уютно устраивает подбородок на ее макушке. — А сколько тебе лет? Никогда не держал в объятьях хохочущую девушку. Оказывается, это здорово. Особенно если она смеется не над тобой. Нет, ну, конечно, над тобой, но не над тобой, типа: «ты, убогий, тощий утырок», а: «ты, конечно, псих, но ниче так». — Мне уже можно по законам любой планеты. А что, были прецеденты? — Ох. Ты не представляешь, насколько бывают развитые школьницы! — Вот видишь, а ты не спросил у меня документы. — А они у тебя есть? Двери лифта открываются в пустой коридор, отделанный сероватым пластиком. «Добро пожаловать на Седьмой уровень». Она шагает вперед, на мгновение в голове Ирика явственно звучит обрывок какой-то мелодии. — Ну, и где твой жилой блок? Веди! Фева прижимается к нему и берет под руку. Ах, да, в коридорах же тоже камеры. Жаль, идти совсем недалеко. *** Стены, стены, стены, таблички. Социальный, развлекательный… Жилой. Двери сектора гостеприимно разъезжаются. Дома начинаются сразу же, отделенные от входа проезжей частью и тротуаром. Развернутые торцом ко входящим, абсолютно одинаковые, они тянутся до самого горизонта, и напоминают Еве парадное построение на плацу. — Впечатляет. Который твой? — Ближайший. Очень удобно, не нужно никуда ехать. Экономия. Людей вокруг почти нет, машин тоже. Над головами стрекочет авиетка. Наверное, все еще на работе в других секторах? Когда-то такие районы называли спальными. — А что это за вход? Нам туда? Изображать любознательность как-то не получается. Еву потряхивает, голос жизнерадостный, как у дебилки. — Нет, нам к центральному входу. А это участок охраны порядка. — Полиция? — У нас не употребляют это понятие, но да. — А можно подойти поближе? Мне так интересно! Видел бы ее потуги маэстро! Отобрал бы диплом и сжег на клумбе рядом с театром. Ирик тоже не в восторге, но не спешит с вопросами. Чудесный мальчик. — Ничего там нет интересного. Однако, ждет. Ева подходит вплотную к стене, делает вид, что рассматривает гранитную плитку, закрывает глаза, кладет ладони на шершавый камень и — да! Ей не могло так повезти. Просто не могло, но она слышит. Здесь. В этом самом доме. — Какой у тебя этаж? — Второй. — Второй? Ущипнуть себя, что ли? Но, кажется, ее удивление поняли как-то не так. Ах, да! «Наверху — дорогое жилье, ниже — дешевле». — Пока второй. Но я еще доберусь до верхнего. — Ничуть в тебе не сомневаюсь! — выдыхает Ева, и он едва не взлетает от удовольствия, как воздушный шарик. — И это ты еще не слышала, как я пою! В лифт? — А можно через лестницу? Я скоро, я уже здесь. Ее трясет теперь почти видимо. Нужно успокоиться. Немедленно успокоиться. — Вообще-то она техническая, но я знаю код. — Откуда? Он светится, словно лампочка — так доволен собой. — Подслушал. Тут у кнопок немного разные звуки. Техники нажимали, я потом подобрал. — У тебя такой хороший слух? — Ну, я все-таки немного певец. О, да, коллега. Ева совсем забыла, что кроме них шестерых есть еще и просто люди с хорошим музыкальным слухом. — И зачем тебе лестница? — У нас раз в день перекрывают лифты, ненадолго, минут на двадцать. Технический перерыв. Тогда я хожу по лестнице, чтобы не торчать на улице. Ну да, и удобно вывозить задержанных: никто не может выйти, никто ничего не видит. — Во сколько у вас этот технический перерыв? — Примерно через час. — Прекрасно. Время еще есть. *** На лестнице, конечно, тоже камеры, но никого из них больше не тянет обниматься. Фева напряжена и о чем-то сосредоточенно думает. Он — думает, что со всем этим делать. — Моя дверь напротив двери на лестницу. Конечно, бывает шумно, но это редко. Обычно тут никто не ходит, кроме меня. Ключ-карта, как всегда, куда-то пропала. Он, как идиот, роется по карманам, роняя на пол бумажки. Какого хрена у него вечно всякая дрянь в карманах? — Вот тут я и живу. Не дворец, конечно… Ну, в общем, проходи. Чего-нибудь выпьешь? — Воды, пожалуйста. *** Коридор от входной двери ведет в просторную комнату с окном во всю стену. — У тебя мило. А скажи, сюда можно вызвать авиетку? Или на нижние этажи нельзя? — Воздушное такси? — поправляет он. — Конечно можно. Пульт на стене. Когда он возвращается с водой, Ева стоит у окна. — Научи меня вызывать такси? — она еле сдерживается, чтобы не склонить голову к плечу и похлопать глазами. — А то я ни разу не пробовала. Оно подлетит сюда? Он нажимает что-то на пульте. Стекло бесшумно уходит в стенные пазы, открывая выход на площадку за окном. — Это просто. Набираешь вот этот код, потом нажимаешь зеленую кнопку, и через несколько минут такси висит за окном и ждет тебя. Он проделывает все это сам, недолго держит палец над зеленой кнопкой и убирает руку. — Откуда ты взялась, Фева? У тебя нет ID, нет штрихкода. Как спец перепутал нож с пилкой? Зачем ты здесь? — Где? — На Седьмом. У меня. Зачем? — Зачем? Ева тянется вверх, а он все не понимает, или не хочет понять. Приходится встать на цыпочки и потянуть за ворот футболки. Он нагибается, она целует, ждет ответа, целует еще, отодвигается, смотрит… У него странное лицо, он словно спрашивает и просит одновременно, и слегка плывет, пока руки трогают ее волосы. Еве больно, но заслоняться будет нечестным. Он нравится ей, и от этого только хуже. И когда она кладет руку ему на сердце, он ломается и целует ее сам — жадно и торопливо. Времени, и в самом деле, почти нет. — На диване будет удобнее, — шепчет она. Он послушно идет, не отпуская ее руки, ложится, не отводя взгляда. Он ее держит всем собой. — Закрой глаза. — Хорошо. Только не режь меня сразу, ладно? Дай немного помечтать. Сволочь. Теперь он не смотрит, но улыбается, и хочется еще целовать, но… — Спокойной ночи, Ирик. *** А чего ты ждал? Пора привыкнуть, что если красивая девушка садится тебе на бедра, она или клофелинщица, или просто тебя зарежет. В удачном случае — два в одном, чтобы не было больно. — Спокойной ночи, Ирик. Будет ли доброе утро? Обидно. *** Противно. Как будто ребенка обидела. Он так и заснул, грустно улыбаясь. Но теперь мы об этом думать не будем. Где там зеленая кнопка? Ева сует в лифчик ключ-карту, проверяет окно и аккуратно закрывает дверь. Код она тоже запомнила — глазами, а проверяет, как Ирик, на слух. Дверь на лестницу тихо пищит, открываясь. Ты, моя умница. Вот я тебе сейчас спою, и ты немножко постоишь открытой. Чтобы петь, ей не обязательно издавать звук, и это удобно, не то сюда давно сбежались бы все жильцы. Первый этаж, цоколь. В камеры ее видно, но Ева надеется, что боевая раскраска, блестки и длина юбки дадут пару секунд форы. Дверь в участок посерьезней, но электронные замки одинаково не любят верхние ноты. Полицейских трое. Один, за пультом, с бутербродом в руке, и двое у дальней стены, тоже что-то жуют. Эти не нужны. Двое валятся лицами в стол, третий стоит столбом, безучастный ко всему: у Евы сейчас нет сил работать незаметно, поэтому она просто давит его и приказывает: — Привести задержанных. Полицейский нажимает кнопки на пульте и идет внутрь участка. Еве не нужно следить, она прекрасно слышит его. И, кстати, кто-то из двоих все еще трепыхается, пытается вырваться, боль бьет в висок, отвлекает. Ах, ты… Заткнись! Она даже подходит посмотреть, что это за уникум такой, и останавливается в удивлении: вот этот, лысеющий, пожилой, красномордый мужик оставил ей головную боль? Спецура на пенсии? Нераскрытый талант? Из коридора выводят задержанных. — Снять ограничители. Полицейский шаркает к пульту и жмет там еще кнопку. Силовое поле гудит и гаснет. — Шеф. Двое прислоняют третьего к стене и быстро обыскивают бессознательных полицейских, собирая оружие. — Еще раз назовешь меня «шеф», выжгу мозги. — Да их там не очень-то, — хмыкает весельчак, держась за бок. — Ранен? — Ребра. Полицейский так и топчется у пульта. Внушаемость уровня зомби. — Сядь и спи. Ева заносит руку над пультом. — Сначала камеры, потом мы. Я впереди. Четыре пролета вверх и притормозили. Все готовы, вооружены и сосредоточены. Ева мысленно набирает воздуха, пробует ноту, еще, на полтона выше. Пульт умирает, а за дверью начинают взрываться камеры. — Побежали. По лестнице Эрна тащат под руки, но Еве все равно кажется, что они ползут, а не бегут, перепрыгивая через две ступени. Ева проверяет коридор — никого. Здесь камеры просто гаснут (ей стало спокойнее, уже не так судорожно сжимается горло). Ключ-карта провалилась глубже, и Ева шарит по белью, словно ловит там мышь. Время-время-время. — Пошли. Прямо к окну, и в машину. Там ли машина? Такси висит за окном, и Ева выдыхает. Пока ребята грузят раненого, она позволяет себе еще один взгляд на диван, подхватывает балахон и лезет следом. Ивар на переднем кресле копается в настройках, с ним рядом Стэн. Эрн уложен на заднем сидении. — Полетели, шеф? Ева молча блокирует ему болевые центры и возится, пытаясь натянуть балахон. У нее отходняк, и трясет, почти как Ирика. Балахон пахнет его парфюмом. Настроение гадкое. — Полковник тебя убьет, — вздыхает Ивар. — Сестра заступится. Эва же вернула ей любимого муженька,— возражает Стэн, и Эрн тихо смеется. У ребят тоже отходняк, но другой — они балагурят, а женитьба Эрна на сестре полковника всегда была любимой шуткой. Еве не хочется разговаривать. Она слишком потратилась, да и неприятности все-таки будут: прямое нарушение приказа, даже при ее привилегиях, не обойдется отеческим порицанием. Но напрягает другое: — Что это было, ребята? — Подстава! Все сразу подбираются и перестают шутить. — Нас ждали. А еще там был «ящик». И спрашивали, есть ли четвертый, и где он. «Ящик» — абсолютно ментально невосприимчивый и обычно глухонемой человек, обвешенный глушилками всего, чего можно. Большая редкость. И это значит, что они в курсе, кого ищут. — Моего информатора тоже не было. А был небольшой отряд, от которого она ушла, почти не напрягаясь. Следовательно, они знают, кого ищут, но не знают, как он выглядит. И это хорошо. — Вас ждут на борту, к вылету должно быть все готово. На Седьмом есть космодром, и это тоже замечательно: с нижних уровней так просто не улетишь. — Что значит «вас»? Ты разве не с нами? — У меня еще есть дело. Ивар, настрой мне маршрут до социального сектора. Всем хочется поспорить, но дисциплина, время, ее особый статус делают это бессмысленным. Такси высаживает ее в сквере. Уже вечер, поэтому, кроме парочек и собачников там никого нет. Ева бессознательно копирует Ирика: капюшон поглубже, руки в карманы, ссутулиться, а когда замечает, только вздыхает. Сил осталось — медленно передвигать ноги. Хорошо, что нужный банк почти рядом. Охранник внутри равнодушно окидывает ее взглядом. — Где у вас туалет? — Там. Возле туалета — неприметная каморка с табличкой «Техническое обеспечение». Ева набирает код, толкает дверь и приваливается к ней изнутри. По губам течет теплое. Балахон пачкать жалко, и она вытирается ладонью. В узком коридорчике внезапно тесно: директор банка и его телохранитель сталкиваются, пытаясь разглядеть, кто пришел. Вспыхивает свет. Ева стаскивает капюшон. — Эвочка, деточка, на кого ты похожа? — ахает директор. — На бога, — сообщает она и начинает сползать — на пол и в обморок — одновременно. *** Утро начинается гадко. Окно нараспашку, голова гудит, в дверь кто-то ломится. Настырные трели звонка продалбливают дыру прямо во лбу. — Иду! А где девчонка? Вроде, вчера все было норм. На завтрак, значит, не осталась. Ну и ладно: у него все равно одни снэки и прочий мусор. Зои грозится выкинуть все его пакетики, но он хорошо их прячет и не ест при ней. — Да иду я уже! Ирик закрывает окно, на всякий случай проверяет в ванной (пусто) и отпирает дверь. Вваливаются двое очень похожих, крепких ребят. Один сразу проходит в комнату, другой предъявляет документы. — Охрана правопорядка. Что же вы, господин Лангелл, не спрашиваете «кто?», открываете. А вдруг нападение? — На Седьмом не бывает нападений, — возражает он. — Главная забота правительства — спокойствие наших граждан. — Ну, ну, — хмыкает порядочник и тоже идет внутрь. — Меня зовут Тиль Эванс. Позвольте задать вам несколько вопросов? — А что случилось? Ирик еще не умылся, голоден, а сегодня концерт — видал он эти вопросы, и этого Тиля. Его напарник уже облазил весь блок и теперь торчит у двери, словно ждет, что Ирик начнет прорываться с боем. — Технические неполадки в коридоре, — поясняют ему любезно. — Камеры вышли из строя. Опрашиваем жильцов, на всякий случай. Вы, вот, вчера когда вернулись домой? — Около пяти часов вечера. — Один? — Нет, с девушкой. Глазки блеснули. Так вот, что ему нужно — вчерашняя… как ее? Фира? Фая? — Камеры были в порядке? — Не обратил внимания. Мне было немного не до этого. — Понимаю, понимаю… — порядочник отечески улыбается и потирает руки, — дело молодое. А когда ваша девушка ушла? Самому бы знать. С чего бы он так вырубился, что даже не проводил? Да и не помнит ничего толком. Выпили или чего-то курнули? — Не помню. Я заснул. — Значит, хорошо провели время, — одобряет Тиль. — А номерок девушки не подскажете? Или имя? Так, для порядка. Нам отчеты сдавать. — Не подскажу. — Ирик нагло улыбается и разводит руками. — Поклонницы, сами понимаете. Совершеннолетняя, вменяемая, женщина — остальное, в принципе, не важно. — Эх, молодежь… Тилю на вид не больше тридцати, пышет здоровьем и пиджак тянет в плечах; стариковская повадка ему идет, как Ирику галстук. — И все-таки, постарайтесь припомнить хотя бы имя. Ирик послушно морщит лоб: — Что-то на «Ф»… — Феба? — подсказывает порядочник. — Нет. Фира… Фаина… как-то так. — Ну, хорошо. — Тиль отвлекается на свой комм, что-то набирает на экране. — Собственно, это все вопросы. Я тут случайно записал наш разговор. Давайте, чтобы сэкономить время, вы быстренько прослушаете и подтвердите, что с ваших слов записано верно, ну, и так далее? — Что? Нет! — нашли дурака. — Почему? Вы нам не доверяете? Нашли дурака — еще раз. Кто вам доверится — дня не проживет, этого только младенцы в люльках не знают. — Я вам полностью доверяю, — горячо заверяет Ирик, даже руку к сердцу прижал, — но, если я оставлю где-нибудь свою звуковую подпись, меня мой агент просто сожрет. Звуковая подпись, это не только «с моих слов записано верно», это ID, полное имя и год рождения, и, произнесенная его голосом, открывает доступ к любым сведениям, документам, сделкам, ко всей его жизни. А без этих сведений его «с моих слов» не стоит использованной батарейки. — Вы пока пишите, я подожду и подпишу, как положено, — без ID. Звонят в дверь. Тот, что толкался у выхода, прижимается к стене и вынимает оружие. Второй поднимается, отступает за шкаф и кивает. Ирик опять сперва открывает дверь, потом спохватывается: — Кто там? — Ты повредил глаза? — интересуется Зои буднично, словно он это делает по пять раз на дню. — Нет. Здравствуй. — Почему не одет? Ты ел? Нам через час выезжать. Ты что, спал, не смыв лак? К двадцати пяти полысеешь. Иди в душ и вымой голову. Все это она произносит разом, входя, раздеваясь, абсолютно без интереса разглядывая удивленных порядочников. — Это кто? — Это охрана правопорядка. — И что им нужно? — Подписать протокол, — Тиль пытается перехватить инициативу, но тщетно. — Господин Лангелл не подписывает ничего без консультации со своим агентом. — И кто его агент? — Я. Составляйте протокол, а мы пока вас оставим. У господина Лангелла режим, ему нужно поесть. В кухне она достает еще теплые контейнеры с завтраком. Ирик даже не пробует упираться. Зои готовит ему сама и строго из натуральных продуктов. Это стоит диких денег, но попытки Ирика заплатить отвергаются однозначно. К счастью, у нее не часто есть на это время. Но день концерта — святое. Поэтому он ест. — Мне всегда казалось, что я тебе не доплачиваю. — Не начинай. Во что ты вляпался в этот раз? Это девица с Четвертого? — Да, вроде нет, — пожимает плечом Ирик, — классно потрахались и разошлись. — Классно потрахались, разошлись, а теперь тут спецы? — Почему спецы? — Разуй глаза, эти качки не умеют носить цивильное и все время щурятся, как в прицел. Ирик, ты точно ничего не хочешь мне рассказать? — Спасибо за завтрак, моя хорошая! Я в душ. Снова работает. Зои позволяет поцеловать себя в щеку и отмахивается, скрывая улыбку. А Ирик вспоминает, как он встретил это сокровище на служебке, холодной зимой, три года назад. На служебку он тогда выходил с опаской: фанатки разного возраста норовили накинуться скопом, заобнимать, оторвать пару шнурков или пуговиц на память, и оставляли помятым, в помаде, с цветами и абсолютно без сил и самоуважения: коллеги — все старше, опытнее и знаменитее — ржали и издевались. В тот вечер он нарочно собирается подольше. Все уже пообщались, и половина фанов свалила за своими кумирами. За дверью подозрительно тихо. Ирик выходит, жмурится от летящего в глаза снега и слышит привычный визг и вопли, однако, никто не налетает. Фанатки стоят сплоченной кучкой, кричат, подпрыгивают и размахивают плакатами. Откуда-то сбоку командуют: — Цветы! Девочки подходят по одной-две, дарят цветы, задают вопросы, фоткаются и отбегают. Кто-то встает рядом и забирает букеты. Ирик даже не сразу понимает, куда девается этот ворох из рук, просто отдает и продолжает общаться. — Общее фото! Ирик, не глядя, обнимает, кто попался под руки, улыбается, прощается, выдыхает, глядя в спины разбредающимся поклонницам, и оборачивается на деловитое: — Цветы забираем? — Да. Цветы он любит — всякие. И дорогие, и дешевые — они очень радуют; девчонки об этом знают, и задаривают. С поклонов он всегда уходит клумбой, и над этим тоже подшучивают коллеги. — Только нужно, наверное, такси… — Уже ждет. Вон туда. Давайте, я помогу отнести. — А ты кто? — Я Зои. Она работает учителем младших классов, но школе приходится смириться с потерей: Ирик больше ее никуда от себя не отпускает. Он даже слегка влюбляется, но Зои говорит: — Если я захочу семью, я найду себе мужчину, а ребенок у меня уже есть, — и ерошит ему волосы. Ей бы очень пошло быть хирургом — режет быстро, чисто и безжалостно. Зато верна, и правда, как мать. Приходится смириться. Зои в кухне, а в комнате беседуют порядочники. Ирик подходит к двери и прислушивается. — А, может, заберем его и спросим, как следует? Хлюпик же, расколется вмиг. — Если это была тварь, у парня в памяти сейчас только то что она оставила. И это ему еще повезло, что не стерла совсем, жил бы беспамятным идиотом. Понравился, наверное. — Слушай, она же приказывать может. Небось, развлеклась и затерла. — А ты бы поменьше веселился, — обрывает коллегу Тиль. — Представь, что она с тобой развлечется. Уже не смешно? И камеры все попортила, стерва. Осталась только на записях в общем лифте, но там прилипли друг к другу, хрен что разглядишь. Госпожа администратор, мы закончили! Подписать протокол Зои позволяет, и выставив порядочников, берется за Ирика всерьез. *** Незачем ждать доброго утра, когда накануне выложилась до донышка, заработала головную боль и проблемы с полицией. Но как же приятно проснуться в кровати, а не в полицейском участке. И пусть под капельницей, зато среди своих. — Доброе утро, Эвочка! Уважаемый директор отделения госбанка — не менее уважаемый, и очень засекреченный резидент родной разведки. Еве о нем знать не положено, но куратор неофициально «проговорился» про адрес и код, а таинственный резидент внезапно оказался давним другом маэстро. В коридоре она его не узнала, но сейчас, услышав «Эвочка», вспомнила голос и имя. — Синьор Витале! Неужели это возможно? — А что тебя удивляет, деточка? Ты ведь тоже пошла по этой линии. И ты еще станешь легендой. — Ни в коем случае! В «этой линии» легендами становятся только посмертно, да и то, если тебя как-нибудь особо зверски казнят. — Я про пение, деточка. А ты подумала про что-то другое? Смеется он так же заразительно, как и много лет назад, когда обучал ее итальянскому в интернате, и седина только красит крупную голову. — Синьор Витале… — Эвочка, зови меня просто Витале. Когда такая прелестная девушка обращается к тебе «синьор», чувствуешь себя старым стоптанным башмаком. И я знаю, что ты хочешь спросить. До завтра даже не думай вставать. Твой молодой человек потребовал от меня клятву, и я ее дал. — Мой молодой человек? — Очаровательный юноша по имени Берси. Он, кстати, здесь, и очень хочет тебя увидеть. И, по-моему, у меня нет полномочий ему отказать. Полномочия есть у Евы, но лучше уж получить выволочку сразу, чем нервничать в ожидании. «Очаровательный юноша по имени Берси» — тридцатилетний бородатый умник, и больше напарник, чем куратор. Сам он себя считает нянькой, телохранителем, личным секретарем и мальчиком на побегушках. И, стойко прикрывая Еву от начальства, сам высказывает ей все, что наболело, ничего не стесняясь. — Проснулась-таки. С добрым утром! — Звучит так, словно ты жалеешь, что я не сдохла. — Я жалею, что не завербовался буровиком на дальний астероид до того, как ты закончила школу. — Что тебе мешает сейчас? — Возраст. И нервные болезни. Зачем ты туда поперлась, идиотка? — За ребятами. Лучше дать ему проораться сразу, тем более, она действительно нарушила кучу правил и наплевала на текущую миссию, для которой, в общем-то, и оказалась на 3-СР. — Твои «ребята» — подготовленная команда спецназа. Как они вообще попались? Пьяные были, когда их брали? Как? А вот это хороший вопрос. — Там ждали меня. Были глушилки и «ящик». И хорошо еще, что ребята не пытались бороться: парализующее рассчитано на человека, а вот менталки спекли бы им мозги минуты за две. — Значит, тебе нужно быстро убираться с планеты. — Я не могу, у меня задание. Берси выдыхает и садится на стул у кровати. Значит, порка окончена, начинается конструктив. — Вчера тебя оно не интересовало. Ты бы видела, что тут творилось. Перекрывали сектора, останавливали транспорт… Ты вообще, где была? — На Четвертом. Так получилось. — Глядя в его расширяющиеся глаза, Ева торопится успокоить: — Ну, все же закончилось хорошо. А с ребятами, так вообще — зашли и вышли. — Сегодня наверняка тут продолжат шерстить. Лежи, приходи в себя. Завтра я тебя заберу. Сможешь сработать спеца в лифте, или брать официальные документы? — Не надо, я попробую. Только… — как бы не подвести Витале. — Меня вчера видел охранник, и на камерах внутри банка я есть. — Спустя десять минут ты вышла из туалета, покинула банк, села в монорельс и затерялась в толпе болельщиков у стадиона. Синьор Витале — брависсимо! Профессионал во всем. — Одежду думали выкинуть, но решили спросить тебя. — Ее нужно будет отправить по адресу. Я уточню в сети. Ты же оставишь мне пад? Попробовал бы он не оставить. В сети открывается два десятка страниц по запросу «Ирик», и еще пятнадцать по запросу «Ирик Лангелл, певец». Сколько-сколько ему? Двадцать два? Еве и самой на первый взгляд давали пятнадцать, но она не ожидала, что Ирик старше нее. Хорошо. Все-таки не школьника соблазняла, не так стыдно. Фото самые разные, на некоторые просто неудобно смотреть. Ирик не стесняется в сценических образах: волосы — алые, синие, седые, зеленые. Одежда — от наверченных вокруг тела многослойных коконов, до минимума, допускаемого здешней цензурой. Лицо иногда раскрашено так, что не разберешь, где мейк, где родные черты. От фото со шрамами Еву просто мутит: грим так натурален, что раны кажутся настоящими; а от вереницы разнообразных клоунов рябит в глазах. Зацепившись за нормальное фото, Ева заходит в официальный блог. Концерт сегодня, по адресу… Адрес летит к Берси, а Ева читает дальше, благо, делать совсем нечего, а до трансляции концерта целых шесть часов. *** — Что это он так бесится? Не накормила? — Карла невозмутимо курит у входа в зал, слушая ор Ирика, не заглушаемый даже железной дверью. — Разве ж это «бесится»? — хмыкает Зои. — Беситься он вечером будет. Так, выпускает пар. Зои уверена, что им всем очень повезло со звездой. Ирик нервный, нестабильный, быстро заводится и изводит своими порывами всех вокруг. Ярко выраженный холерик, прямо по методичке. Зато, сколько бы Ирик не орал, он орет в пространство. Ни разу не послал техников, дружит с коллегами и балетом, прислушивается к администраторам и улыбается фанаткам в любом состоянии, даже подыхая или во сне. — Ты как хочешь, а у нашего мальчика недотрах. Карле обычно лень искать приличные выражения, и говорит она коротко, и по делу. Как при этом ей удается организовывать концерты и привлекать спонсоров — еще одна вещь, которой Зои предпочитает не удивляться. — Думаешь? — Зря ты тогда ему не дала. Жили бы себе тихо, по-семейному. — Я его старше на пять лет, — Зои лень возражать. Они это уже обсудили со всех сторон и забыли, но Карла в плохом настроении, и цепляется к ней просто, чтоб побрюзжать. — Да и вообще, я не сплю с детьми. — Хоть бы уже кого-нибудь подцепил, кругом ведь идиоток полно, на каждом концерте — цветник. А то так и будет орать. Зои посомневалась, и не стала рассказывать про вчерашнюю девицу с Четвертого. Что-то там было, кроме «потрахались и разошлись», а, судя по Ирику, разошлись, но вряд ли потрахались. Интересно. — Кто ставил свет?! Какой косорукий… Карла!!! — Пойду, — Карла тушит окурок и поправляет прическу. — Самой, что ли, с ним переспать? Так, старовата уже. Не клюнет. Зои хихикает и идет следом. Лапочке нашей выставили неправильный свет, детку надо утешить. *** Трансляцию начинают чуть раньше, и Ева смотрит, как заполняется зал, ходят по сцене техники и музыканты, в последний раз проверяя оборудование. Помещение темное, узкое, витражные окна создают атмосферу собора, а не ночного клуба. Ирик появляется на сцене неожиданно и сразу поет, Ева цепляется глазами за прореху в черной футболке, ловит ритм, и выныривает спустя два с половиной часа, с гудящей от музыки головой, клокочущей внутри энергией и уверенностью, что может взлететь, стоит только откинуть одеяло и взмахнуть руками. Как он это делал? Носился по сцене, постоянно двигался, то резко и дергано, то перетекая, как ртуть. Сиял седыми на этот раз волосами, и пел. Пел каждый трек, как будто ему предсказали смерть на последней ноте. Пел голосом, руками, глазами, всем телом, сгибаясь и выкручиваясь на трудных местах. Вытягивался над танцполом, словно собирался упасть в протянутые к нему ладони, улыбался и каждым движением все больше заводил зал. Ева практически видела, как энергия пульсирует в поднятых руках фанатов, течет на сцену, закручивается вокруг Ирика и бьет через экран почти ощутимым телесно ударом. С последним аккордом он замирает, раскинув руки, обнимая весь зал — весь мир — и Ева, наконец, читает, что написано на рваной футболке мелкими белыми буквами: «Кто сказал, что я — псих?» — и, чуть ниже, — «Кто меня выдал?» *** Где-то за сценой Зои вручают пакет с костюмом балета и балахоном Ирика. Девица с Четвертого решила напомнить о себе? Но почему — ей? Зои хмурится и вздыхает, предчувствуя неприятности. *** — Приглядывайте за ним, — вещает начальник. Вещает, отложив пад и тыча пальцем в замершее лицо на экране. Стоящий перед столом Тиль послушно кивает. За окном темно. Стилизованный под старину настольный светильник освещает руки начальства, свет бликует в очках и стекает на полированное дерево стола большой рыжей кляксой. Хочется выпить и завалиться спать. — Вдруг она снова появится где-то рядом. Только поаккуратней, сам знаешь, внучка Верховного… да и на Девятом у него много поклонников. По скромному мнению Тиля, тринадцатилетку, сбегающую от охраны, чтобы колбаситься в толпе таких же бешеных идиоток любого возраста, стоит выпороть. А этого клоуна — сослать по месту прописки — на Третий. И пусть там поет, пока не зарежут свои же «конкретные пацаны». Но кто его спрашивал? — Все понял? — Так точно. Разрешите идти? — Иди. *** — Мне нужно полчаса наедине, и чтобы никто не мешал. Тогда я успею его прочесть, а он ничего не заметит. — Ты нигде не можешь с ним встретиться. Он не выходит без охраны, сесть рядом в театре — не вариант. В туалете с ним запереться? Ну уж нет. Еву передергивает. Объект — неприятный, пожилой и известный бабник. Запереться с ним в туалете, и даже подделать воспоминания о быстром сексе она может, но как же противно. — А если пригласить его к нам? Прием в посольстве в день рождения? Берси — спаситель, и, как всегда, вовремя. — И поговорить с именинницей лично. Никто ничего плохого не заподозрит. Вот только нужно продумать культурную программу. — У меня есть идея, — роняет она безразлично. — Что, если устроить маленький, приятный концерт? *** — Это что, шутка такая? Это Мария придумала? Что мне там делать, в этом посольстве? Петь про нивы и зори? — Я тут не при чем, — отказывается Мария, — ты же знаешь, меня к инопланетникам на плазменный выстрел не подпускают. И почему ты думаешь, что это шутка? — Не шутка, — прерывает их Зои, закончив звонок. — Ирик, тебя вызывают в департамент. Отдел музыскусства, референт Веллер. Сегодня в пять. Оденься прилично и сделай что-нибудь с головой. Ирик ненавидит министерство культуры и тамошних референтов. Они через одного — особисты, и в искусстве разбираются, как он в ионных двигателях. А с головой он «что-нибудь делал» три дня назад, и не собирается портить волосы, перекрашиваясь дважды в день для каких-то там. — Зато на людей посмотришь. Ты, вообще, был на Девятом? — Был. — Он хмур и старается избавиться от дурных предчувствий. — Нидда приглашала. Ничего особенного. — Ну конечно, — смеется Карла. — Просто на тебя никто пальцами не показывал. На Девятом же Посольский корпус. Они там повидали разных инопланетников, на их фоне ты не слишком-то выделяешься. Но мы все равно тебя любим. Не грусти. На, похрусти пока. При виде чипсов Ирик оживляется. Есть ему хочется всегда, особенно то, что вкусно и вредно. — Не ешь мусор! — спохватывается Зои, но поздно: Ирик уже схватил пакет, чмокнул воздух и испарился. — Ну вот зачем ты, — вздыхает Зои. — После двадцати пяти все это пойдет в бока, а жрать он не перестанет, привык уже. — Ты серьезно думаешь, что в двадцать пять он еще будет петь? — Теперь Карла выглядит на свои сорок с лишним, и тоже грустнеет. — Или сорвет к херам голос с таким пением, или закатают, куда транспорт никто не гонял. Пока молодой — терпят непонятого таланта. А поймут, что не в возрасте дело, и перекроют кислород. Сопьется и будет в ДК на Третьем на гитарке лабать. — Тьфу на тебя! — огрызается Зои зло. — Я не для того тут столько лет торчу, чтобы он спивался. И ты торчишь. И хватит из себя сивиллу корчить. Зачем ты вообще влезла? Теперь он попрется в министерство с синей головой, просто из принципа. — И пусть прется. И в министерство, и в посольство, и еще морду пусть раскрасит. Ему еще хочется что-то доказывать, не то, что вам, старым кошёлкам, — смеется Мария. — И пусть там, раскрашенный, девчонку какую-нибудь поразит. На Девятом хорошие девочки, образованные, с богатыми родственниками, со связями. Глядишь, и будет в порядке. Карла, пойдем лучше, выпьем. Зои? — Я — домой, — отказывается Зои. — Мне еще расписание утрясать. Они расползаются — три кошёлки, которых очень молодит их общий ребенок. И они его любят, ревнуют — немножко друг ко другу, и сильно — к публике. И они стараются, чтобы он пел и жил хорошо. *** В кабинете темно. Сколько бы он ни бывал здесь на беседах, верхний свет никогда не горит, а шторы закрыты. Словно особисты не хотят показывать лиц, или, наоборот, подчеркивают свою значимость и таинственность, включая только одинаковые настольные лампы. Ирика это дико раздражает, но приходится держать себя в руках: министерство не то место, где можно орать и хлопать дверями. — Здравствуйте. — Добрый вечер, Иржи Ладислович. Рад, что вы нашли время прийти. Этот конкретный Веллер — еще не худший из вариантов. Когда им хочется его наказать за какие-то выходки, присылают Агату. Дама похожа на хлыст, и всегда в черном. Ирику на ней мерещатся кожаные ремни и шипы. — Как я мог отказаться. — Собственно, да… — Веллер изображает рассеянность, Ирик — внимание. Оба не очень верят друг другу, но правила должны соблюдаться. — О чем я… А! Тут на вас пришла заявка. Ну, вы, наверное, знаете. Посольство Арса просит вас выступить на дне рождения дочери их главы. Думаю, вы согласны? — Я не пою на корпоративах, — в десятый раз повторяет Ирик. Обычно это работает. Его журят, сетуют о молодости-недальновидности, и отпускают с миром, но в этот раз, кажется, не прокатит. Так высоко его еще не звали. — Ну что же вы, молодой человек, — укоряет Веллер, — вам выпала честь представлять наше государство перед межпланетным сообществом. На празднике будут послы всех держав Содружества. Такой шанс заявить о себе в других мирах. — Меня знают в других мирах, — упрямится Ирик. Он не понимает, зачем его суют в это посольство, с его непредсказуемостью, наглостью и разноцветными волосами. — Безусловно! — льстит Веллер с прохладцей. — Благодаря всепланетной сети вы известны не только на родине. Но именно родине вы обязаны своим успехом и своей славой. — И что же я должен сделать для родины? — интересуется Ирик. — И почему вы уверены, что я, наоборот, не опозорю ее своим выступлением? Вдруг на Арсе запрещены синие волосы? Или считается неприличным петь фальцетом и прыгать по сцене? — Значит, узнайте об Арсе побольше и перекрастесь обратно в зеленый! — не сдерживается Веллер. — И меньше прыгайте. А с фальцетом там все в порядке. Вас захотела послушать дочь их главного посла, она наверняка знакома с правилами поведения и этикетом. Если бы вы были нежелательной личностью, пригласили бы какого-нибудь баса из Гос оркестра, и выпивали бы под него. Вот же дерьмо… Тут не хватает Карлы с ее умением объясняться. Ирик душу отводит мысленно, хотя Веллер как будто слышит: усмехается очень понимающе, гад. — Давайте договоримся, кого вы с собой возьмете. Сами понимаете, объект режимный. Балет и ассистенток тащить не надо. Только тех, кто действительно нужен. — Клавишник, звуковик, гитарист — это минимум. — Значит клавишник, звуковик. А гитариста я вам порекомендую. Отличный специалист, музыкант. — Так специалист или музыкант? Ирик чувствует, что закипает. Еще не хватало к нему в команду ищеек своих подсовывать. — Какая вам разница? Пришлете ему ноты, ну, или что там у вас, он будет готов играть. — Нет. — Объяснитесь. — Мне дорого мое имя, и я не собираюсь позориться, играя со «специалистом». Сами напишете отказ, или придется мне? — Не надо ставить тут условий, Иржи Ладислович! Веллер привстает, но через стол качественно нависнуть не удается, тем более Ирик тоже поднимается, и они оказываются лицом к лицу. — Я не играю с непроверенными музыкантами. Мне очень жаль. Веллер садится обратно, и снова принимает отеческий вид. — А дочь посла так хотела познакомиться с вами. Обидите девушку в день рождения? Кстати, забыл сказать: ваш гитарист не имеет допуска на Девятый уровень, так что все равно не поедет. А вы поедете, Ирик. И будете петь. И только посмейте там что-нибудь учудить. Я вас предупреждаю. Предупреждает он с победной улыбкой, но глядит настороженно. Интересно, надеется, что Ирик не выдержит и начнет орать и драться, или ему важнее концерт в посольстве? — И мы вам в который раз очень рекомендуем уволить госпожу Хансен. Такой администратор бросает тень на артиста. Вы так за нее держитесь, что могут возникнуть сомнения и в вашей благонадежности. Подумайте, господин Лангелл. Можете идти. И свяжитесь с посольством. Ирик выскакивает из кабинета, пинком распахнув дверь, потом еще пинает ее, закрывая. Марию вам? Не получите. А концерт он отработает и без гитариста. Мог бы и без клавишника, под одну минусовку, но Антон — его талисман, и Ирик везде, где может, таскает его с собой.