четыре всадника апокалипсиса

Ханахаки или ‘ханахаки бьё’ — мифическая человеческая болезнь, симптомы которой наблюдаются только у безумно и безответно влюбленного человека. Сопровождается приступами сильной боли в груди, истошным, надрывным кашлем и, конечно, цветами в легких. Примерно так действительно ощущается любовь. Юко рассказала ему про эту придуманную болезнь, лечения от которой нет. Она, с блестящими от возбуждения глазами, поясняла ему концепцию, удобно устроившись на его коленях, хаотично размахивая руками. Даже сквозь домашние штаны чувствовалось тепло ее тела. Хотелось обнять ее и не отпускать. Если бы ханаки существовала, Венти был бы болен. Смертельно. Неизлечимо. И в груди у него росли бы белые пионы. Наверное, капли крови на лепестках смотрелись бы красиво. Они бы лежали в раковине, а он бы смотрел на себя в зеркало и умирал. Цветами Юко были бы маки. Красные до того, что было бы не отличить кровь от лепестков. Красные, как цвет помады, которую она хранила в верхнем ящике своего стола. Красные, как небо во время заката. Красные, как спелое яблоко, что съела Белоснежка. Красные, как волосы и глаза Дилюка Рангвира. Она ведь в каком-то смысле тоже больна ханаки. Давно и безнадежно. Они действительно похожи, не поспоришь. Оба безответно любят тех, кто им не в силах дать то же в ответ. Хотя, Юко смелее. Она открыта в своих чувствах. Это Венти трус. Считает, что ему хватает того, что он имеет сейчас. Он может обнимать ее, прикасаться, вдыхать ее запах волос, смеяться над ее шутками. Но оставаться на дистанции лучшего друга-старшего брата. А Дилюк для нее другой — особенный. Одноклассник Венти, играющий за школьную сборную, спокойный, холодный. Но она считает его своим идеалом, потому что мала, потому что максималистка, потому что верит до сих пор в сказки про принцев. Розовые очки она пронесла бережно через всю школьную жизнь. Как и влюбленность, переросшую даже в некую форму одержимости. В шестом классе она была на поле, как и вся команда поддержки, когда их команда выиграла, а потом, опьяневший от победы, Дилюк посадил ее на плечи и пробежал круг почета. Чертов выигранный матч. Венти до сих пор помнил ее щеки, когда на смущенная подошла к нему после и пробормотала, что влюбилась. Красные. — Венти, — Юко пощелкала пальцами у него перед лицом, — чего витаешь в облаках? Я о серьезных вещах говорю между прочим! — Прости, задумался, — он несколько раз моргает, — о чем говорила? — О важном, — шатенка хихикает, — я иду в гости к Дилюку! Он сам пригласил, сказал у него целый домашний кинотеатр. Хочу посмотреть что-нибудь диснеевское. Действительно, она же ему все уши прожужжала, что Рангвир наконец обратил на нее внимание. Она три года за ним бегала, а он все игнорировал ее попытки. И внезапно на его последнем году он обратил внимание на класс, младший его на два года. Они с его Юко ходили в ресторан и катались на теплоходе. Глядя на светящееся лицо шатенки, Венти не находит в себе сил сказать ей, что он считает это дурной затеей. Лишь улыбается и подбадривает. Он же хороший друг.

***

Юко поправляет юбку и переступает с ноги на ногу под звук шин такси, на котором она сюда добралась. Дом выглядит ужасающе огромным. Ворота состоят из прутьев, складывающихся в узор. Словно десятки цветов тянулись вверх, к солнцу. Но солнца сейчас на небе не было. Тучи плотно затянули все в пределах видимости. Звонок нашелся справа. — Как доехала? — Дилюк галантно снимает с нее пальто и вешает в прихожей, — Я вроде выбирал тариф комфорт, но мало ли что. — Все было восхитительно, — девушка улыбается и машинально заправляет прядку волос за ухо, — спасибо тебе. Ты всегда так внимателен к мелочам. Они пьют чай. Он утонченный, изысканный, стоящий немалых денег. Зеленый, собранный в каких-то высокогорьях. Дилюк рассказывает где именно, но Юко не вникает, уже его голос заставляет ее терять суть беседы. К чаю поданы разные пирожные, которые просто волшебны на вкус. Крем тает во рту, а бисквит такой нежный, что, кажется, одно неловкое движение, и все развалится. Даже еда в его доме идеальна, что уж говорить о самом хозяине. Они сидят на просторном диване, экран, расположенный на стене напротив, действительно, почти не уступает в размерах кинотеатру. Юко удобно опирается на плечо Рангвиру, а его рука лежит у нее на талии, обжигая сквозь одежду. Шатенка краснеет и благодарит всех на свете, что в темноте не видно румянца так легко появляющегося на щеках. А когда он начинает машинально отстукивать ритм мелодии из фильма пальцами, то мурашки пробегают по всему телу. На часах пробивает полночь, когда титры кончаются. Никто не встает и не двигается, и Юко малодушно хочет умереть прямо сейчас, чтобы сидеть так всю свою жизнь, сколько бы не было отмерено ей свыше. В доме тишина, только где-то снаружи стрекочут цикады. Пахнет надвигающейся грозой. Запах озона теперь, кажется, въелся ей под кожу, заполнил ее всю. Лучший день в ее жизни. И думать нечего. А потом ладонь скользит вниз, к ее бедру, где кончается юбка. Пальцы теплые, шершавые, поддевают ткань, круговыми движениями поднимаясь вверх. — Что ты делаешь? — Юко напрягается, хочет остановить Дилюка, но тот ловит ее вторую руку и целует запястье, прикусывая кожу. — А что я делаю? — он не прекращает движений, — Хочу получить то, за чем приглашал тебя. Я даже посмотрел твой фильм, дотерпел до конца. Не люблю романтические комедии. — Но я думала, что у нас ночевка, — шатенку вдруг накрывает удушливое облако страха, — разве нет? — А я говорил, что нет? — Рангвир тянет юбку, оголяя ноги, вырисовывая одному ему известные узоры на коже, — Ты же не маленькая, должна понимать, зачем парни зовут девушек в гости. Юко пытается собраться с силами. Она вдруг словно теряется в темноте. И никого нет рядом, чтобы подсказать, что делать, как поступить. Венти далеко, последний оплот ее защиты не рядом с ней. — Но я никогда не, — она замолкает, не в силах продолжить фразу дальше, — я не знаю, я… — И что? — Дилюк философски пожимает плечами, — Я же тебе нравлюсь? — Очень, — она облизывает пересохшие губы. — Тогда в чем проблема? — парень больно щипает ее за бедро, оттягивая кожу, — Если не хочешь, я тебе такси вызову. В меня влюблены еще половина девушек нашей школы. Ты думаешь я тебе замену не найду? Слова словно молотком ударяют по голове. Внутри черепной коробки, словно дикий зверь в закрытой комнате, мечутся мысли. Она пытается лихорадочно собрать их в кучу, упорядочить. Заменить ее? Но она же любит его. Тогда в чем проблема, почему ее трясет от прикосновений? Стоит ли потерпеть? Потом может понравится. Рука внезапно исчезает с ее бедра, как сигнал, и это действует на Юко, словно на быка красная тряпка. — Нет, постой, — она ловит ладонь Дилюка и кладет себе на грудь, — ты прав. А ее трясет. Ноги сводит, к горлу поднимается тошнота, а сердце бьется так, что странно, что Рангвир не ощущает. Прикосновения к коже ощущаются как клеймо, она пытается отстранить его, но начатое уже не остановить. Юко задыхается, кажется, просит открыть окно, словно ветер может ее спасти. На экране, освещающем комнату тусклым, блеклым свечением, крутится значок зарядки. Она считает. Сто тридцать шесть. Дилюк тяжело дышит в шею, кусает, оставляя на нежной коже багровые синяки. Никакого удовольствия Юко не испытывает, словно в статьях, которые она тайком читала, все врали. Вроде вот ее первый раз. С любимым мужчиной, в удобной кровати. Но словно что-то надломилось. Рангвир поддерживает один темп, заставляет ее прогнуться в пояснице, тянет за волосы, пытается гладить, целовать, касаться. Он не видит ее лица, по которому катятся слезы. Беззвучная истерика. Двести девять. Дилюк ускоряется, теперь укладывая ее грудью на простыни. От запаха порошка тошнит, а он давит на голову, словно стараясь прижать ее к постели максимально. Юко задыхается, легкие жжет, между ног противно и липко, болит в паху. Шея кровит. Она видит рядом с собой на простыне ярко-красное пятно. Красное, как маки. Как глаза и волосы Дилюка. Как укусы на ее шее. Ее тошнит, словно красный цвет катализатор. Рангвир больно сжимает бедра, так, что потом явно останутся синяки. Он мокрый, потный, дышит громко и часто. Сейчас для нее он отвратительный. Но не самый. Хуже нее самой нет никого. Триста два. Дилюк останавливается. Кружок загрузки мигает и исчезает. — Ванная по коридору слева, — он уходит, оставляя ее на диване, в ее личном, маленьком аду. Она не ждет его, звонит, вызывая такси, спешно натягивает вещи, ощущая себя одной из них и выбегает из дома, словно вор, по темноте, надеяясь, что ей станет лучше вне. Ее тошнит на улице. Выворачивает наизнанку. Дважды. Водитель не задает вопросов, когда она плачет в такси. Рыдает навзрыд, уткнувшись в колени. Венти берет трубку мгновенно, после первого гудка. Он не сразу разбирает среди рыданий и всхлипов просьбу спуститься вниз с деньгами, но беспрекословно выполняет. Он платит водителю, ведет ее наверх, набирает ванну горячей воды с пеной и маслами и оставляет ее в ванной, закрывая дверь. А сам садится с другой стороны, прижимаясь к дереву всем телом, испытывая почти физическую боль от тихих рыданий. Юко трет кожу самой жесткой мочалкой, что есть в ванне, даже не намочив. Кажется, в одном месте расчесывает до крови. Руки трясутся, она роняет все баночки с шампунями. Запах озона и порошка, которым было постирано белье словно въелся под кожу. Она сползает по стенке в теплую воду и тихо плачет, размазывая слезы по щекам. Какая же она дура. Венти ничего не спрашивает, только укутывает в халат и уступает свою кровать. Слушает бессвязный монолог, не проронив ни слова. Она рассказывает, вываливая все свои чувства, словно вновь выворачивая желудок. И засыпает, измотанная донельзя. А он сидит рядом, не смыкая глаз, охраняя беспокойный сон. Телефон Юку оживает. «Ты забыла пальто.» Венти обещает забрать и звонит общему другу, которая соглашается посидеть с Юко. Люмин ничего не спрашивает, когда Венти будит ее в пять утра. Она приезжает. Без лишних вопросов, за что парень ей благодарен. Такси в ночь стоит бешеных денег, но он решает думать о всех тратах потом. Они сейчас не в приоритете. Дилюк не выглядит как-то иначе. Безэмоционален как обычно. Венти аж трясет. Поднялся прохладный ветер, задувающий под куртку. Они молчат около пары минут. Даже будучи одноклассниками, общаться им не приходилось. Слишком уж разные социальные прослойки. Тишину нарушает красноволосый. — Вроде Юко мне отвечала, — он смотрит на одноклассника с легким недоумением, — вот пальто. Венти берет вещь, перекидывая через локоть. Он честно хочет молча уйти. Чтобы он не сказал, ситуацию не исправить, можно лишь усугубить, навредить Юко еще сильнее. Но тупая злоба перевешивает доводы разума. Венти проклинает свой длинный язык, но слова вырываются раньше, чем он успевает их обдумать. — А зачем она тебе? Второй раз изнасиловать? — слова льются, как яд, но цели не достигают. — Она назвала это так? — один уголок рта Дилюка слегка дергается, ползет вверх, словно он усмехается, — Мы переспали. Это то, что было, если тебе интересна правда. Ситуация накаляется тем, что ему смешно. Он никогда не видел одноклассника улыбающимся и, учитывая обстоятельства, лучше бы так было и дальше. — Она не хотела этого, — возражает Венти, сдерживая себя. — Я предложил ей уйти, она осталась, а значит — сама захотела. — Ты уговаривал ее, это не одно и то же. — Теперь все называется изнасилованием? — Дилюк прислоняется плечом к воротам, — Еще подайте на меня в суд. Думаете, если я богатый, то можно меня обвинить, и я буду откупаться? Я думал ты умнее. У Венти кулаки чешутся, хочется ударить его, сломать нос, причинить боль. — Я пошел спать, — Рангвир уходит, закрывая ворота. Солнце медленно поднимается, освещая стоящего на дорожке из гравия парня. Он отряхивает пальто, разворачивается после пятиминутной паузы и уходит. Изменить прошлое он не может, остается верить, что он властен хотя бы над будущим. Юко спит, а мозг, словно специально, не показывает ей снов. И она тонет в темноте, без малейшей возможности расслабиться даже сейчас. Дилюк смотрит на диван и маленькое кровавое пятнышко. Красный цвет абсолютно отвратителен. Экран загрузки вновь мигает, совершая еще один оборот.