Наизнанку

1915, Ноябрь. Петроград

      Наплевав на все правила и этикет, Виктория в сопровождении младших золовок Марии и Насти бежала по коридорам Зимнего дворца. В общем-то, непосвященный человек вполне мог принять ее за еще одну из детей Романовых: она была маленькая, тоненькая, хрупкая, с глазами нараспашку, да и в свои девятнадцать выглядела не старше семнадцати, и вполне могла сойти за среднюю сестру.       Они остановились лишь у комнат бывшей императрицы. В дверях уже стояла Ольга; она сжимала губы в тонкую полоску, гневно щурила глаза и всем своим видом показывала, что крайне недовольна сложившейся ситуацией.       — Что случилось? Настя сказала…       — Явилась, — недовольно констатировала Ольга, с явной неохотой оборачиваясь к невестке. — Полюбуйтесь, ваше величество, что творит ваш муж!       И она отступила в сторону, давая Виктории и Марии встать рядом. Невысокая Анастасия выпрыгивала из-за их плеч, пытаясь разглядеть хоть что-то из того, что происходило в кабинете матери.       Там, в глубине комнаты, двое гвардейцев перебирали комод и гардероб.       Влад сидел на кровати, окруженный письмами, и внимательно вчитывался в одно из посланий.       Посреди спальни находилась сама хозяйка комнаты, императрица-мать Александра Федоровна. Скрестив руки под грудью, она высокомерно глядела на гвардейцев, портивших порядок комнаты, и изредка переводила взгляд на сына. Впрочем, ее высокомерность вполне могла являться защитной реакцией на происходящее.       Рядом с ней была и Татьяна, которая успокаивающе поглаживала плечо матери и полными ужаса глазами смотрела на то, как проходил казавшийся настоящим бредом обыск.       — Где вчерашнее письмо? — спросил Влад, посмотрев на мать.       — Не понимаю о чем ты, сын, все мои письма в твоем распоряжении, — отчеканила Александра, с легким английским акцентом.       — Один добрый человек сказал, что тебе вчера приносили письмо. Где оно?       Александра несколько минут неотрывно глядела на Влада. В его глазах не было ничего — ни сожаления, ни извинения, ни какого либо намека на поддержку. Ничего, кроме блеска фанатика, который медленно, но верно сходит с ума. Совсем не так глядел на нее прежде старший сын, совсем не так глядел обычный человек. Во взоре этого почти фанатика было что-то, что заставляло ее — взрослую женщину, мать, императрицу, вынесшую на своих плечах не одну трудность — сжаться внутри, как перепуганный цыпленок.       Она вздохнула, прикрывая глаза, и достала из корсета сложенный в четыре раза лист бумаги.       Влад подскочил на ноги и резким движением вырвал послание, тут же впиваясь взглядом в написанные строчки. По мере прочтения интерес в голубых глазах стихал, а губы все больше искривлялись в полной отвращения ухмылке.       — Что за телячьи нежности? — брезгливо спросил он и протянул письмо обратно матери. — Можешь забрать.       Та, покраснев, словно девочка, мгновенно выдернула послание из рук Влада и прижала к груди письмо от мужа.       — Видишь, — вполголоса сказала Виктории Ольга и еще выше задрала свой нос, — до чего дошел твой муж! Он решил обвинить собственную мать в государственной измене!       — Как давно они здесь? — спросила Виктория.       — Около десяти…       Но Виктория так и не дослушала. Она ласково толкнула Марию, заставляя ее отойти в сторону, и быстрым шагом вошла в покои свекрови.       — Владислав Николаевич! — произнесла она, подходя к супругу. Настойчиво встала перед ним, заглянула ему в глаза и медленно, делая большие паузы после каждого предложения, прошептала так, чтобы не услышал никто, кроме него: — Я прошу тебя, прекрати это делать, любовь моя. Успокойся. Дай руку, пойдем.       И он беспрекословно протянул ей свою ладонь, отозвал гвардейцев, и позволил Виктории себя увести. Словно маленькая собачка, увлекаемая своим хозяином, а не помешанный на теории заговора самодержец, нагонявший страх на многих людей.       — Я прошу прощения, у вас, Аликс, — обратилась Виктория к Александре и, еще крепче сжав ладонь мужа, двинулась вперед настолько быстро, что уже через секунду об их присутствии напоминал лишь аромат ее духов.       — Как она это делает? — изумилась вслед им Анастасия, на что Ольга, не уточняя, спрашивала сестра за быстрые перемещения золовки или за ее дар успокаивать Влада, пожала плечами:       — Ведьма.       — Ольга! — возмутилась было Татьяна, но ни Виктория, ни Влад этого уже не слышали.       Они оба уже были совсем в другом месте — в так любимом Викторией малиновом кабинете. Раньше, лет пятьдесят назад, эта комната принадлежала жене Александра II Марии Александровне, после смерти которой долго пустовала. До тех пор, пока Виктория не пришла в восторг от убранства этого кабинета и не начала проводить там большую часть своего времени.       Усадив Влада на кресло, обитое, как и остальная мебель, малиновой тканью, Виктория в несколько шагов оказалась у столика. Налила воду в стакан (слыша при этом громкое тяжелое дыхание мужа), бегло взглянула в зеркало, стряхнула с плеча упавший волос и снова подошла к Владу.       Он залпом выпил всю воду, испустил звук, подозрительно похожий на рычание, и устало запустил пальцы в темные волосы.       — Я псих, да? Псих?       — Ну что ты, — Виктория присела перед ним, и юбка белоснежного платья опустилась на пол, собирая всю лежавшую там пыль, — ты не псих, ты…       — С ума схожу, — произнес он. — Схожу с ума. Уже собственную мать готов…       — Тс-с, — она приложила палец к его губам, поднялась и села на колени Влада, прижав его голову к груди. — Тебе нужно извиниться перед Александрой Федоровной. Слышишь?       — Да, конечно, — сказал он и, словно что-то вспомнив, отстранился от нее и внимательно оглядел, вдруг вспоминая один очевидный, но прежде не особо интересный факт. — Где ты была все утро?       — Я хотела навестить маму, но на выезде из Петрограда нас перехватил гонец с письмом от маленькой пары. Ты разве забыл? — она сощурилась, сглотнула и провела пальцем по его щеке.       Влад покачал головой, обречённо произнося:       — Точно с ума схожу.

***

2016, Декабрь. Мышкин

      — Идти или не идти? Вот в чем вопрос, — вздохнула Варя, стоя перед зеркалом.       В руках она держала по плечику с одеждой, которые поочередно прикладывала к себе. Выбор был небольшой: из всех найденных у них в квартире нарядов только два годились для похода в театр. Один из них — классический темно-синий брючный костюм, принадлежавший Маше, другой — черное платье до колена, которое Варя зачем-то запихнула в чемодан, убегая из дворца.       В любом случае, оба этих образа были неполными: для платья нужны были подходящие туфли и украшения, коих у Вари не было, а для костюма — блузки. Маша блузок не носила, Снежка любила яркие принты — снежинки, снеговички или надписи, — а блузки Вари были настолько не подходящие для театра, что подумать стыдно! То рукавов нет, то вырез слишком глубокий, то просвечивает так, что никакие рентгеновские лучи не нужны!       Маша, конечно, предлагала забить на все это: сейчас мало кто соблюдал театральный дресс-код, — но воспитанная в дворцовых моралях Варя и мысли допустить не могла, чтобы надеть в театр под черное платье школьные босоножки или надеть с брючным костюмом легкую батистовую блузку. Иронично, что те же дворцовые морали совершенно не мешали ей носить мини-юбки и декольте.       — Нет, — покачала головой Варя, прикладывая к телу платье, и причмокнула губами. — Не пойду. Не в чем, не за что, да и Ваню этого я почти не знаю.       — А в последнем-то что тебя смущает? Как раз познакомитесь, — Снежка улыбнулась и что-то записала в своем блокноте.       — Идти в театр с малознакомым мужчиной, да еще и в не поймешь каком наряде — перспектива так себе, — Варя цокнула и повесила оба наряда на спинку стула.       — Ну ты, конечно, загнула, — Маша наконец оторвалась от телефона и насмешливо посмотрела на Варю. — Какой из него мужчина? Метр с кепкой, и то с натяжкой.       Варя закатила глаза и снова схватила платье, оценивающе оглядывая его.       — Нет, все-таки пойду. Или нет. Нет, надо идти, я же обещала. Хотя погодите, я же не обещала — это он меня вынудил взять ту книгу. А если это вообще не мне? Вдруг он этот билет случайно в книге оставил?       Маша и Снежка переглянулись. По их лицам было ясно, что подобный монолог из уст Вари был не в первый раз и уже успел надоесть.       Выпроводить Варю удалось лишь ближе к вечеру ровно за полчаса до спектакля. Снарядили ее в платье, туфли одолжили у соседки снизу — та только рада была, что ее обувь послужит кому-нибудь добрым делом, — а Снежка на скорую руку сделала ей сережки изо льда (по ее уверению, он не должен был растаять).       Вернулась она лишь спустя несколько часов. Снежка, что сторожила ее в окне, даже устроила ей и Ивану романтическую обстановку: заставила снег закружиться в танце. Но пара, едва дойдя до дома Вари, распрощалась — Иван галантно поцеловал руку своей спутницы, Варя запустила нос в подаренные ей лилии, тем самым благодаря за вечер.       Но едва зайдя в квартиру, Варя заявила, что Иван был невероятно скучным.