По рофлу

Братишкин не может понять, как случилось так, что их отношения дошли до какой-то точки невозврата. Они с упоением спорят, разругиваясь так, будто они люто ненавидят друг друга, в то же время умудряются в перерывах признаваться в любви, а потом и вовсе лампово сидеть, как заправская пожилая семейная пара. Когда чувства накаляются до предела в очередной перепалке, этих тихих разговоров в реальной жизни становится мало, недостаточно, чтобы перегореть. И Вова гадает, станет ли ему легче, если он смачно со всем перекипающим внутри огнём подерётся с Хесом? Очень хочется выпустить пар, только драка — не выход, за такое прощение он никогда не получит. А он ведь не ненавидит Хесуса, просто тот так раздражает, бесит, невыносимо просто смотреть на него, у этих чувств даже названия нет. И видя его, хочется хотя бы башню ему сломать, чтобы не бесил так, запустить всю пятерню, желательно мокрую, сжать, смять, растрепать, чтобы неповадно было быть таким идеальным. Вова качает головой и снова сосредотачивает взгляд на Хесе, который преспокойно хлопочет с чашками. Вот он-то таких чувств не испытывает, ему вообще до пизды, что Вову разрывают противоположные чувства после каждой стрим-ссоры, что Вова глотает эти чувства каждый раз, когда им приходится видеться, что Вова такой дурак и не может с этим разобраться. Он может рассказать ему всё, поплакаться очередными проблемами, но не может рассказать о том, что его буквально убивает при каждом взгляде на него. Хесус едва заметно улыбается ему, возвращаясь с чашками чая, ставит их на кофейный столик и опускается рядом на диван. — Я балдею с этого. — С чего? — Братишкин поглощён своими мыслями и такая простая фраза ставит его в ступор. — Ну, со всего, вид в первую очередь, огромная гостиная. — объясняет Хесус, бегая глазами по светлым стенам и огромному окну, из которого видны башни. — Пиздато. — А, ну да. — Не вижу восторга. — А хули? Это ты здесь живёшь, а не я. — ворчит Братишкин, хватая чашку, и обжигается чаем. — Бля. — Ну ты, Вов, только вскипел ведь. — Хес забирает из его рук кружку, ставя её обратно, пока Вова не пролил всё на себя, а что хуже на обивку дорогого дивана. — Хес, а что будет, если мы пососёмся? — Хуйня гейская. — отвечает Хесус, всего на секунду растерявшись. — А если серьёзно? — спрашивает Вова, разглядывая пол через прозрачный кофейный стол. — Какое серьёзно в предложении пососаться? — Попробуем? По рофлу. — Ты ебобо? — интересуется Хесус, к его ужасу лицо Вовы выглядит слишком уверенно. — Нет! — Почему? Интересно же, ты ведь ходил в гей-клубы из любопытства. Так это то же самое. — Нихуя не тоже самое. Ты пьяный что ли? — Нет. — Тогда что за пиздец ты предлагаешь? Братишкин прекращает попытки уломать Хесуса, но мысля попробовать заседает в голове, поэтому он прекращает только на сегодня. Почему-то ему кажется, что такой выход из ситуации будет равносилен драке, а ещё становится просто интересно, что он почувствует, в голове такая каша, что не выходит уловить ни одной здравой мысли. А уж чувства — это вообще комок оголённых нервов. Вова старается вкидывать на стримах что-нибудь из серии «Пососёмся, Хес?», но Хесус, припоминая странный разговор, отвечает в основном «Пососи, Вова». И это заёбывает обоих, Хесу приходится фильтровать то, что он говорит, а всё ебучая неловкость и обманчивая серьёзность Вовы, который в своих выражениях не стесняется и несёт какую-то чушь, как только они оказываются в одной комнате в дискорде. — Ты заебал меня уже, Вовий. — лично высказывает ему Хесус, встречаясь в какой-то кафешке. — Просто, давай уже сделаем это. — Вова действует решительнее, обхватывает его за шею и притягивает к себе, но Хес успевает прикрыться ладонью, и они целуются через неё. — Прекрати это уже. Нахуя ты это делаешь? — Мне интересно. — А мне неинтересно. — Хесус отстраняет Вову от себя подальше и убирает его руки со своих плеч. — Да, ты ведь всё равно гей, чего тебе стоит? — Ты снова эту пластинку начинаешь? Это неправда. И теперь у меня есть все основания сомневаться в твоей ориентации. — С моей ориентацией всё в порядке. — Братишкин заглядывает ему в глаза и подаётся вперёд. — Это ведь поцелуй просто. Я могу что-нибудь дать тебе взамен? — Нет, мне ничего не нужно. Я не хочу целоваться с тобой и точка. — чётко отвечает Хесус и встаёт. — Я лучше пойду. Вову его слова подкосили, и он становится немного тише и вообще явно расстраивается. Сам же не знает почему, ему всё ещё хочется попробовать, поцеловаться с парнем, с Хесом, но прямые предложения и внезапный переход к действиям не работают, нужно придумать что-то другое. И пока он думает, Хесус всё больше убеждается, что Вова несносный идиот, который неизвестно с какого перепуга вбил себе в голову и ему тоже мысли о поцелуе. Ругань на стримах становится ещё яростнее и от любви там почти ничего не остаётся. Хотя бы Вова больше не предлагает целоваться. Только легче не становится. Хесус молча наблюдает за Вовой, который стоит рядом и перебирает коробки на верхней полке. — Что-то я не могу найти. — сообщает он, опуская руки. Хес надеется, что всё закончится, придёт в норму, станет как раньше. И он быстро подаётся вперёд и чмокает его в губы. Но было ли всё нормально раньше? — Теперь ты доволен? — спрашивает Хесус, неловко отходит назад и отводит глаза. — Я… — Вова, наверное, должен ответить «Да», но это было так неожиданно и быстро, что взамен ему осталось только бешенное сердцебиение и мнимое тепло на губах. Он ведь с самого начала рассчитывал только на это и всегда имел в виду это? — Я даже почувствовать нихуя не успел. И по-твоему это поцелуй? Мы в детском саду? — Ты охуел? Мне столько решимости понадобилось хотя бы на такое. Пошёл ты в жопу! — Хес разворачивается и быстро уходит обратно в комнату ко всем остальным. Как ни странно, не становится неловко смотреть друг на друга, разговаривать и вообще всё как всегда, во всяком случае так себя чувствует Хесус, хоть он и безуспешно пытается вспомнить тот момент, который действительно был слишком неожиданным. Братишкин же думает только о том, что ничего не почувствовал, кроме удивления, а ведь как бы то ни было его поцеловал парень. Между ними становится совсем тихо, они почти не пересекаются, почти не ругаются, но не могут поговорить нормально, хотя стоило бы. Хесус приглашает Братишкина на совместный стрим на новой хате, собирается после него поговорить с ним наконец и разузнать всё, что творится в Вовиной голове. — Вов, я тебя позвал не для того, чтобы ты с кислой рожей рядом сидел, и чат спрашивал… — Хес глядит внимательнее в чат, выискивая то сообщение. — «Почему Братишкин такой грустный?» — Чуваки, я не грустный, просто старый меня динамит. Я к нему со всей душой, а он вот так со мной. — жалуется Вова чату, опуская руку ему на плечо, и тот сразу раздражённо скидывает его ладонь. — Видите? Хесус качает головой, злясь, что тот выносит это всё на аудиторию, хоть и не говорит прямо, всё в шуточной форме, но не о шутках вовсе. — Давайте лучше видео дальше смотреть. — говорит Хес, тянется к пробелу и вздыхает, видя летящие в чате библетумпы. — Да чего вы плачете? Я, блять, охуеть люблю его, а он меня постоянно посылает и издевается. Это я тут должен плакать. Чат плачет ещё больше. — Ну вот, ты их расстроил. Теперь дети будут думать, что папочки разводятся. — ухмыляется Вова, его настроение явно улучшилось. — Да это невозможно походу, придётся терпеть друг друга всю жизнь. Вова удивлённо смотрит на Хесуса, который напряжённо читает чат, хочет что-то сказать, но приходит донат. «За сколько засосётесь?» — спрашивает механический голос. — За сто тысяч. — раздражённо отвечает Хес, его эта тема бесит уже нереально, он хватает бутылку, но та оказывается пустой. — За две минуты задонатишь и пососёмся. — Что? Правда, что ли? — спрашивает Вова. — Кривда, блять. Я сейчас. Братишкин смотрит ему вслед и аккуратно достаёт телефон, он ожидал чего-то подобного и ему стоит лишь нажать одну кнопку, ребята никогда его не подводят, даже с суммой угадал. Хесус возвращается очень вовремя, видит эту невъебическую сумму, ликование чата и тупую улыбку Вовы. — Что за хуйня? — он садится за стол, проверяет донат, всё верно. — Вы охуели что ли? — Ты сказал, они сделали, Хес. Что теперь скажешь? — спокойно спрашивает Вова, поворачиваясь к нему. Хесус хмурится, отключает микро и смотрит прямо ему в глаза. — Вов, это ты сделал? — Не я. — Да? И я не увижу открытый донейшен алертс на твоём телефоне? — Хес тянет руку за его телефоном, торчащим из кармана. — Разблокируй, докажи, что это не ты. — Почему я должен что-то доказывать? Думаешь, я за минуту успел открыть и набрать всё это? Да меньше минуты прошло. — Братишкин отвечает уверенно и даже не улыбается. — Ладно. Я верю. — говорит Хесус, сдаваясь, возвращает телефон, делая вид, что не видел оповещение об успешном списании средств, и включает микрофон. — Мы посовещались и… Мы вернём деньги и не станем целоваться. Простите, чатик, но это нездоровая хуйня. — Реально, только больной бы стал целоваться с ним. Хесус не поддаётся на провокацию, но это помогает понять насколько всё стало сложным, дотерпеть бы до конца стрима. Из-за коллабы можно закончить гораздо раньше. Вова пытается сразу сбежать, но Хес не позволяет. — Насколько же ебанутые вещи ты готов творить ради не пойми чего? — Я не знаю. Я так запутался. — Вова вырывает свою руку из его ладони, но идёт не к выходу, а к дивану, садится и хватается за голову. — Так объясни мне, попробуем вместе разобраться. Ты говорил, что тебе интересно попробовать поцеловаться с парнем? — Хесус осторожно садится к нему, чуть в стороне. — Нет, это не так. Не с любым уж точно. — бормочет Братишкин и резко поднимает голову. — Вообще-то я просто хотел избавиться от желания исцарапать тебе лицо. Как же ты бесишь меня порой. Спорить и ругаться, а потом гадать, ты и правда меня ненавидишь, почему ты такой? Я не вывожу всё это. — Да ведь это всё шутки, мы постоянно так делаем. Но разве я когда-то тебя подводил? — Я не хочу больше ругаться, мне… Мне так хуёво от этого. Но я не знаю, как ещё выплёскивать всё, что творится в моей душе. Хесус не ожидал, что поймёт о чём он, но вдруг понимает, знает, что тот пытается ему сказать, то как хорошо и плохо одновременно говорить друг с другом, не замечая ничего вокруг. — И ты думаешь, что этот поцелуй поможет? — уточняет он. — Ну, или хорошая драка, но не думаю, что ты захочешь. — отвечает Вова и наклоняется, утыкаясь лицом в свои коленки, отчего голос начинает звучать глухо и ещё более подавлено. — Как ты и сказал, это нездоровая хуйня, и, наверное, я просто больной, раз меня трясёт после каждого нашего эмоционального разговора. — Меня немного пугает, что ты хочешь исцарапать мне лицо. — Да я как пример сказал, блять! — Тем не менее… Вов, что ты чувствуешь ко мне? — Я? Да кто сказал, что я что-то чувствую к тебе? — Братишкин выпрямляется и выражает крайнюю степень недовольства, но глаза бегают по лицу Хеса. — Ты. Ты говоришь мне об этом одним своим видом. — Я не хочу усложнять, всё и так стало сложным. — Ты боишься? — Ничего я не боюсь. — бормочет Вова и вскакивает, прохаживаясь по комнате кругами. — Тогда, что мне сделать? — Ничего не делай. — Я сделаю то, что обещал. — А? Хесус подходит к застывшему посреди комнаты Вове, сжимает его лицо в ладонях и прижимается к его мягким губам, сначала невесомо осторожно, а когда Братишкин подаётся вперёд, действует увереннее, притягивает ближе и чувствует, как тот сжимает его запястье и обхватывает рукой за талию. И Хес честно выполняет уговор «пососаться», не стесняясь, шарится в его рту языком, сосредоточен настолько, что забывает насколько это должно быть отвратительно. И не становится ни отвратительно, ни мерзко, даже не странно, что ему это нравится. Они оба так много думали об этом, что успели уже и представить этот момент. Сам момент намного лучше, чем в воображении, кажется, не зря Вова так старался, не зря Хесус решился. Хес отрывается от него, когда ладони начинают скользить по его щекам от воды, он заглядывает в его глаза, из которых та и льётся, не вода, а слёзы ручьём. — Я и правда чувствую слишком дохуя. Ебанные нервы. — ворчит Вова, вытирая лицо рукавами, и прячет его у Хеса на плече. — Только не думай, что я сделал это из-за доната, я сам захотел этого, а деньги я тебе верну. — говорит Хесус, обхватывает его руками и быстро чмокает в макушку. — Так ты всё же не поверил мне? — Я не такой идиот как ты. — Бля, а мне казалось, что я был достаточно убедителен. — Твой телефон оказался убедительнее. — Блять. Хесус ухмыляется. Это действительно помогло, выпустить пар, выразить все чувства, которые так сложно было описать словами. И после каждой жаркой экранной ссоры — поцелуи, объятия и что-то более горячее помогают не сойти с ума, а может сводят с ума окончательно.