Неудавшиеся покатушки

      На следующий день Назар и Егор лишь пару раз встречаются взглядами в зеркале авто. У Вотякова куча дел, на носу охуеть какая важная сделка, и если она состоится, намечается вечеринка, чуть ли не городского масштаба с кучей тёлок и не только их, с выпивкой и тратой денег направо и налево.       В каком-то смысле он кайфует от недовольного прожигающего взгляда в зеркале заднего вида, это какая-то особая эстетика истерики: невозможно не понять, что этого в жизни и не хватает — чтоб на тебя смотрели с недовольством, обидой и осуждением, а не пялились в рот, но тут же возникает мысль о том, можно ли это вывезти в отношениях? Само слово отношения — клеймо. Оно всё портит. Но всегда иметь рядом человека, который будет поддерживать — вот этого и не хватает давно состоявшемуся во всем человеку.       Сделка намечена к концу недели, до неё Назар, наконец, находит себе помощника на своей ЛаФеррари, который выглядит как кто-то абсолютно шлюховатого вида, да ещё и с соответствующим поведением. Строит Вотякову глазки, то и дело касается то плеча, то колена, а то и чуть выше с нажимом ведёт почти до самого паха тонкими пальцами, но сейчас Назару как никогда некогда, хотя чел вроде намекает, что ниче серьёзного требовать не собирается.       Быть может как-нибудь потом. Чела зовут Роберт, и он реально шарит в делах касательно работы, в нужное время кидает бумажки по делу на стол и упархивает готовиться очаровывать завтрашних заказчиков. Назар знает — всё состоится.       Так и выходит, вот только на тусе на него накатывает внезапное опустошение, что он хочет уехать домой прямо посреди вечеринки в честь празднования успеха и охуевшей прибыли, пишет Егору, чтоб тот был в машине, что подойдёт через две минуты, но его почти у выхода цепляет уходивший на улицу курить Гриша и тащит с собой в сортир.       — Эт че? — он тычет на стекло мобилы, на котором рассыпана горка белого вещества.       Ляхов уверяет, что это отменный стаффчик, кокс. Назар закатывает глаза и всасывает всё, че есть, вот только вместо холода по лицу и носу лишь жжение, вонь и мерзкая горечь во рту. Он откашливается, садится на корточки на пол и закрывает лицо руками. У него слёзы льются чуть ли не градом, а зрачки тут же расширяются до размера блюдец. Голова кружится, и немного подташнивает. Гриша говорит, что так и должно быть.       Быстрым шагом Вотяков идёт на улицу, чтоб подышать свежим воздухом. Нос забит. Он откашливается и садится в машину. Тут темнота.       — Домой, — вполголоса просит он, — закрывая глаза и съезжая вниз по сиденью.       Шмыгает носом и старается не сильно громко дышать, держа глаза закрытыми и надеясь, что никакого эффекта не будет — ибо что ждать — непонятно, и от этого стрёмно.       Отношения между Егором и Назаром, по мнению первого, в эту неделю превращаются чисто в деловые — начальник и его подчинённый. Увезти туда, забрать оттуда, увезти в другое место. Потому что Булаткин злится, не хочет разговаривать и иметь какие-то контакты — так намного лучше, чем жить тупыми мечтами, которые никогда не осуществятся. Взгляд на Вотякова только с недовольством, даже с какой-то лёгкой злостью, ведь реально достал уже, ни во что Егора не ставить. А потом ещё и с презрением, когда тот заваливается в машину с каким-то парнем, который представляется Робертом, а Назар говорит, что это его новый помощник. Он Булаткину сразу не понравился — болтливый, слишком активный, будто шило в одном месте, а ещё распускает свои руки, хотя на вкус Егора, этот Роберт вообще непривлекательный. А привлечь внимание к себе пытается намного сильнее, чем это делает сам Булаткин. Лапает его, шепчет на ухо что-то, что у Егора от злости крепче сжимаются руки на руле, даже перчатки издают такой звук, будто щас треснут. И слава богу, что Вотяков его игнорит. Иначе бы Булаткин просто не выдержал. Он ревнует, пиздец как ревнует, что вечером ему дома всё сложнее сдерживать свои эмоции, и он срывается на своих друзьях, поссорившись в итоге почти со всеми.       В конце недели он везёт Назара на тусу в честь удачной сделки и, чтобы не сидеть и ждать в машине, тоже идёт туда, усаживаясь на баре в уголке, чтоб никто его не видел и не трогал. Заказывает сок, скучает, наблюдая за тусой. Все типично: громкая музыка, разноцветные коктейли в руках у девочек, что покрепче у парней, кальяны и громкий смех. Егора и правда никто не трогает, он лишь переговаривается с барменом. Ищет взглядом в толпе Вотякова, но не находит, «ну и похуй» — думает. Пока не приходит сообщение. И теперь думает, что как-то быстро тот уходит, ведь прошло всего насколько часов, ещё столько всего впереди. Но Егор, честно, и сам хочет домой, поэтому платит за стакан сока, который выпил, и уходит к машине. Ждать приходится явно больше двух минут. Он курит джулл возле машины, ждёт, собираясь с мыслями. Назар выходит, Егор открывает ему дверь и усаживается в машину сам, кивая. Машина заводится, Булаткин смотрит на дорогу, иногда поглядывая в зеркало на Вотякова — тот выглядит странно.       Назар старается залипнуть в боковое окно, но понимает, что за ним… ничего нет. Лишь темнота, которая разбавляется белыми и желтыми полосками, а тихо играющая музыка кажется громкой. Кажется, Егор его спрашивает что-то, но Вотяков лишь кивает, а потом отзывается спереди и наклоняется к тому, но тот, кажется, вообще молчал. Че происходит-то?       В голове полный туман, вниз живота падает ком, и осознание, что стоит пиздец как, вызывает лишь шумный выдох. Это пиздец. Кажется, его начинает трясти, но это не холод и не озноб — накрывает какая-то сумасшедшая волна необъяснимого кайфа. Хочется, чтобы кто-нибудь погладил по голове и погладил… там. Он тихонько ослабляет ремень, потому что дышать реально нечем, а горечь буквально прожигает горло и стекает вниз вместе со слюной. Во рту при этом пиздец какая пустыня, а джинсы и боксеры очень-очень жмут. Назар двигается за переднее пассажирское и прижимается к двери боком и виском, чтоб хоть как-то охладиться. Был бы толк…       Ладонь сама лезет расстегнуть ширинку — ниче ж такого, если он тихонько подрочит? Совсем тихо, Егор даже не заметит, ведь до конца поездки минут сорок.       Вотяков бы мог приехать домой, вызвать шлюху мужского пола, но эта сложная мысль прерывается одним лишь прикосновением горячей потной ладони с холодными кончиками пальцев к себе… Хочется взвыть — как же хорошо, но вместо этого он лишь откидывает голову назад, шумно выдыхая и крепко сжимая член, у которого какого-то хера потерялась чувствительность.       Егор включает музыку, негромко, чтоб на него не давила эта тишина и было не так скучно ехать, потому что город стоит, да и место тусовки далеко от дома Вотякова. Казалось бы, всё окей, машина пока не встала ни в одну пробку, а Булаткин в предвкушении того, что он скоро окажется дома в кроватке. Правда, от дома Назара ехать примерно столько же, но не важно. Главное отдохнуть и выпросить выходной на завтра, — с последнего выходного, когда Вотяков все равно его вызвал, Егор больше не отдыхал.       Взгляд ровно на дорогу, музыка надоедает и Булаткин её выключает, потому что болит голова ещё от громкой музыки на тусовке. И слышит то, чего, наверное, не должен был слышать… чужое тяжёлое дыхание, шумные выдохи, будто? Будто что? Взгляд в зеркало, чтоб увидеть, че там Назар делает. И его будто током прошибает. В свете фонарей ночного города он видит, как тот собирается подрочить. Вот так бесстыдно и в машине, когда с тобой тут ещё один человек, который сходит от тебя с ума. Егор отводит взгляд, хмурится и облизывает губы, сжимая руки на руле, пока не слышит тихий стон — это финалочка. Булаткину срывает просто все его предохранители, он видит парковку какого-то ТЦ, заворачивая туда. Выходит из машины, вдыхает побольше воздуха и прыгает на заднее сиденье. Смотрит на Вотякова, облизывает губы и оказывается максимально близко, целует, сразу лезет в рот языком, пока рука устраивается на члене. Как давно он этого хотел, как представлял это в своих мыслях — у самого моментально встаёт от осознания того, что это сейчас реально. Поцелуй долгий, с чувством и страстью, что чуть не стучатся зубами друг об друга, потому что Егор дорвался. Дорвался и хочет ощутить всё в полной мере. Рука гладит и сжимает член, пока не заканчивается воздух, поцелуй прекращается. У Булаткина блестят глаза, в мыслях резко один туман и одно желание — сделать так, чтоб Назар понял, кому он всё это время реально нужен был. Приходится съехать ногами вниз, упираясь кроссовками в дверцу машины, наклониться, чтоб было удобнее. Сначала проводит несколько раз языком, поднимает взгляд, чтоб посмотреть на Назара. И потом долго не думает — берёт в рот медленно, прикрыв глаза. Головка упирается в горло, по подборку слюни, а Егор начинает двигать головой. В машине жарко, всё тело будто горит, кончики пальцев дрожат, но Булаткин не останавливается, продолжая сосать быстрее, при этом ещё и стонет тихо, вообще не думая о том, как он сейчас выглядит, и какие у этого будут последствия.       В нынешнем состоянии полной потери ориентации в пространстве, да ещё и когда перед глазами натурально всё мажет, Назар не сразу понимает, что они съехали с маршрута и что машина вовсе остановилась. Он настолько погружён в свои фантазии, скопом перетирая их в голове, начиная от страстных занятий сексом в самых неожиданных местах, что оказывается ваще не тем, и заканчивая дрочкой в крайний раз в обнимку с рубашкой Егора, что… в принципе, тоже не совсем то…       Он чувствует пару посторонних звуков, но глаза у него закрыты, веки ебёт нистагм, а рука медленно-медленно ездит вверх-вниз, крепко сжимая член. Кажется, что он вспотел буквально весь, но не будет же снимать куртку — это лишние движение и лишнее привлечение внимания. А надо тихо.       Вообще, всё, что слышит сейчас Вотяков — это лишь стук собственного сердца и абсолютно неровное дыхание.       Чувствует пот на спине, шее, висках, и для чистоплюя Назара это было бы полной катастрофой в какой-нибудь другой ситуации, но не сейчас. Он ненавидит Гришу… и обожает. Понимает, что вообще не готов сейчас кого-то ненавидеть.       Кажется, на секунду, он остаётся в тачке один — они уже приехали? Впереди сверху загорается лапочка и тут же гаснет — из машины вышли. Ещё секунда и открывается дверь позади, и Назар смотрит вопросительно на севшего рядом Егора. И трудно представляет, как выглядит со стороны: вспотевший, в куртке, с закушенной губой и сжимающий собственный член в руке.       Но Булаткин не медлит и сразу лезет целоваться — Назар открывает рот. Слюни, Боже, то, чего ему не хватало. Он вылизывает Егору рот, бесстыдно стонет тому в поцелуй и ёрзает жопой по сиденью, двигается ближе. Ладонь на плечо, чтоб между ними не осталось ни сантиметра свободного места.       Происходящее вызывает взрыв эмоций, это лучше любой фантазии. Назар даёт Егору съехать вниз, а сам вжимается в спинку сиденья и откидывает голову назад, тихо и неразборчиво матерясь. Причмокивания снизу возбуждают ещё сильнее, хотя сильнее некуда. Вотяков держит руку у него на плече, чтоб не портить идиллию, ибо Егор делает все отлично и со знанием дела. Лишь слегка сжимает пальцы и мычит, стонет, перебирая ноги внизу.       На секунду взгляд падает вниз, и они встречаются взглядом. Назара, и так считающего, что сейчас он просто мега-мозг, прошибает очевидная мысль, очевидное то, что выражают эти глаза. Он цепляет Егора за подбородок и буквально подтаскивает его лицо к своему, кратко и грубо целует, слабо кусает и усмехается:       — Че, краш словил типа? — и толкает обратно.       У Егора же перед глазами все плывет, он опускает одну руку вниз, тянет ладонь к своему паху и гладит член через штаны, потому что тесно, ткань неприятно давит, и хочется хотя бы самому себе подрочить, а не оставаться со стояком. Но он занят делом: выпускает член изо рта, облизывает, лижет головку, слегка двигая ладонью вверх вниз, потом снова берёт в рот, специально медленно двигая головой, потому что ему нравится слушать стоны Назара. Да ещё и осознание того, что это из-за него. Может Вотяков сейчас под действием чего-то, это объясняет его поведение, но Булаткин явно сделает всё намного лучше, чем кто-либо другой: Назар должен понять, поэтому Егор так старается. Пока не чувствует крепкую хватку на подбородке, грубый поцелуй и слова, которые сказаны с усмешкой. И грубо. Булаткину вдруг становится стрёмно, что это всё сейчас зря и потом его тупо уволят, посмеявшись. Но продолжает всё равно, похуй уже, хоть и обидно стало пиздец.       — Словил, — тихо отвечает Егор, облизывает губы и пока возвращается обратно, трясущимися пальцами лезет расстегнуть свой ремень, суёт ладонь и сжимает член, больше не поднимая взгляд. Берёт в рот, двигая головой туда-сюда, иногда позволяя проходить члену глубже, пока рукой быстро дрочит себе. Челюсть уже устала, дышать нечем, поэтому закончить Булаткин решает рукой — ладонью из своих штанов на члене Назара, двигая ей вверх-вниз, тяжело дыша, а через пару минут вытирая руку прям о сиденье — съездит завтра на мойку. Потом ему хватает нескольких движений, чтоб кончить самому, выпрямиться и откинуться на кожаную спинку. В мыслях пусто, просто ничего, а на душе погано. Он так-то сам полез, никто его не использовал, но чувство примерно такое. Булаткин сидит молча, дышит и хочет поскорее прийти в себя, чтоб увезти Назара домой. Через минут пять он выходит на улицу, чтоб подышать воздухом, потом сразу за руль, и, стараясь не думать, продолжает маршрут к чужому дому.       Невозможно не спалить всё, что там происходит внизу, и для Назара это шоком не является. Булаткин же признавался, что любит сосать, и, наверное, это действо, его охуеть заводит? А про словленный краш — это так, секундная мысль, которой просто нашлось применение в речи, и о чем он тут же пожалел, но не нашёл в себе сил извиниться тут же, потому что слова перебил очередной стон и шумный выдох куда-то вверх.       От кого-то Вотяков слышал, что под веществами просто нереально кончить, но Егор всё делает так… так… как надо, в общем, да и сам Назар не привык сдерживаться. Оргазм яркий, накрывает волной и заставляет крупно вздрогнуть, выдать совсем неприличный стон, после чего почувствовать, как вместе со спермой из него вышел весь кайф. Он смотрит вверх, пока тачка не приходит в движение, смотрит вверх, пока они не доезжают до дома, после чего находит салфетки, вяло вытирается и выкидывает их в окно. Выходит из тачки, секунду думает и садится на переднее пассажирское. Смотрит на Егора, секунду медлит и утыкается носом ему в щеку.       — Я ващет извиниться хотел. Ну, за прошлый раз. Да и за… этот тоже, — касается щеки с противоположной стороны, поворачивая голову в свою сторону, касается чужих губ своими, тихо хмыкает и отстраняется. Выходит из машины, идёт домой, где мечтает просто забыть этот день, но знает, что, мало того, не забудет, так ещё точно будет помнить всю оставшуюся жизнь, размусоливать, и, вероятно, даже гнобить себя.       Егору хочется поскорее домой — принять душ и лечь спать, а осмыслить свои поступки лучше завтра, потому что сейчас ничего хорошего в голову не лезет. Только то, что у Назара невыносимый характер, он бывает груб, любит выводить на эмоции, а сам будто ничего не чувствует. Вообще ничего. И Булаткин понимает, что ему пиздец с этой глупой влюблённостью в человека, который, скорее всего, ничего не чувствует. И даже после этого случая ему будет похуй, мол, было и было.       Через минут 30 они у дома Назара, Егор останавливает машину и нервно стучит пальцами по рулю, смотря в зеркало за его движениями, ведь всю поездку молчал и смотрел только на дорогу, чтоб не видеть его. Дверь открывать не выходит, пусть Вотяков разбирается с этим сам. И только хочет Булаткин снова завести машину, чтоб уехать домой, как Назар уже сидит на переднем сиденье. Егор в его сторону смотреть не хочет, разглядывает вид из окна и кусает губы. Ему нахуй эти извинения не нужны, вот правда. Булаткин хочет чувств, ему любовь нужна, а не насмешка и идиотские извинения. Он даже от поцелуя дёргается, потому что в нём нет вообще ничего, только злая ирония. Егор ничего ему не отвечает. Не хочет, просто не хочет разговаривать с ним сегодня. Да и завтра, наверное, тоже не захочет.