Парахибана

Отец Джека приехал в тот же вечер, когда его сына забрали в полицейский участок. — Скажи, что ты ошибся, — произнес почтенный альфа с выбеленной бородкой, расхаживая по кабинету отца. — Мои слова ничего не изменят, — сказал Аками. — Есть запись с видеорегистратора. — Ее могут случайно потерять, — возразил тот. — А свидетельские показания не потеряешь. Ты же в курсе, что он собирался жениться? У них с Алеком назначена помолвка на следующее воскресенье. Аками, глянув на отца, молча слушающего их разговор, произнес неизменное: — Не мои проблемы. Почтенный альфа в миг превратился в нечто несуразное: плевался, орал до звона стаканов в мини-баре за столом, порывался вздернуть Аками на ноги из кресла, но успокоился, когда отец рявкнул: — Пошел вон отсюда! Даже будучи взрослым, Аками невольно съеживался от его рыка — настоящего альфьего рыка, какой можно было встретить один на сотню. Неудивительно, что почтенный господин, сдувшись и проклиная их всех, выскочил из кабинета. — Все равно отмажет, — сказал ему вслед отец. — С его-то связями… Но это уже нас не касается. Ты сделал, что должен был. Аками не сомневался насчет правильности своего поступка — он сомневался насчет его чистоты. Потому что не будь с ним Мэта в этот день, не факт, что он сказал бы полиции правду. Мэт тогда, у больницы, только хмыкнул, и непонятно было, что он думал по поводу случившегося. После ухода гостя Аками просидел весь вечер в бильярдной, разыгрывая партию сам с собой, затем дольше обычного стоял под душем и, наконец, лег спать, завершая ублюдочный день. Но тот не завершился. Пришло кое-что похуже бодрствования — сны. В них Аками падал, как в детских кошмарах, убегал от неизвестности, его рвали на части и он кричал, как обезумевший, от боли и ужаса. По нему ползали змеи и полчища насекомых. Его заживо сжигали, и кожа пахла, как снятый с барбекю стейк. Самое удивительное, что присутствовало в этих снах — кусками и урывками, это точно не был один сон — то, что в них участвовал еще кто-то. Кого он раскладывал на раскаленном песке пляжа из детства и насиловал. Продирался через траву у мельницы, подминал под себя, разводил ноги коленом и снова насиловал. Снова и снова, чувствуя привкус крови во рту. С ним он и проснулся посреди ночи — прикусил щеку изнутри. Нащупав бутылку с минералкой у кровати, он опустошил ее, проливая часть на грудь, похлопал себя по лицу, прогоняя остатки кошмара, и подхватил с тумбы сигареты. На балконе не было пусто. Аками не стал подходить к Мэту, отворачиваясь и обнаруживая, что забыл взять зажигалку. Мэт сам подошел к нему, со всех сторон опутывая запахом из все еще не выветрившегося сна. — Если ты захочешь в следующий раз передо мной рисануться — предупреди своего друга заранее, — произнес он, опираясь на перила спиной и затягиваясь почти до фильтра. — И не надо втирать мне, что ты бы поступил так же, даже если был один. — Я не отрицаю. Возможно, что было бы иначе. Но я сказал так не потому, что хотел рисануться, как ты выразился, а потому, что представил тебя на месте мальчика, — про сына Мэта Аками промолчал, как и обещал Итану. — И мне стало не безразлично. Каждый день в мире кто-то умирает в авариях, тысячи детей погибают прямо в эту самую секунду. Но мне плевать, потому что я не знаком с ними. Это не мои друзья и родственники, мне плевать на них, как и тебе. Но сегодня я представил тебя и потому так поступил. Мэт ничего не сказал, и Аками, повернувшись, заметил, что он не такой, как всегда. Нет, выглядел он обычно, собранно и расслабленно одновременно, но какая-то скрытая эмоция настораживала. Присмотревшись, Аками заметил, что он натянут. Сдерживался в чем-то, в действиях или словах, дышал медленно, но глубоко — ноздри раздувались, губы были сжаты в линию. — Зажигалка есть? Мэт кивнул в сторону скамьи в пяти шагах от места, где они стояли. Достав сигарету, Аками зажал ее в зубах, наклонился к его лицу, касаясь кончика его сигареты и прикуривая. В этом движении не было ничего интимного, но от близости к его губам стало жарко, отчего в подмышках сразу увлажнилось — чертов организм делал все возможное, вырабатывая феромоны, дезодоранты с некоторых пор уже не справлялись. Аками это забавляло: вроде современное общество, давно никто не тащит омег в пещеру к убитому мамонту, все приличные и цивилизованные, придумали средства контрацепции и подавители, только железы продолжали работать на совесть. Гормоны выбрасывались в кровь как по расписанию, тело откликалось на другое тело, все системы функционировали исправно. Мэта, похоже, действительно проняло — он вдруг медленно повернул голову и вряд ли отдавая себе отчет в том, что делает, провел ладонью по тоже взмокшей шее. Какие-то секунды они так и смотрели друг на друга в тишине, а потом Мэт затушил окурок, бросил его в урну и зашагал к себе. Аками потянулся, похрустывая позвонками. Звезды над головой висели низкие, острые, казалось, что они разговаривают, но он не мог их слышать — чувствовал, как ультразвук, но не слышал. Они много чего знали, подслушивали чужие ночные разговорчики и исповеди, копили в себе секреты, мудрость и чужой выстраданный опыт, но не могли подсказать ему, как следует поступить. Он будто только начинал жить, но с опозданием — его сверстники давно научились ходить, а он только ползал. А еще это распирающее чувство — хотелось вскрыть грудную клетку, расправить ребра, чтобы ему там, внутри, было больше места. Звезды молчали. Или кричали ему, а он не слышал — не было у людей такого органа чувств. Джек явился через пару дней. Вызвал Аками на террасу перед домом, где стоял, облокотившись о дверцу машины. — Ты, ублюдок, что творишь? — с ходу заорал, набирая громкость, и сорвался с места, но Аками увернулся от его кулака и сделал пару шагов назад. — Я с тобой драться не буду, — произнес он примирительным тоном. — И извиняться не буду. — Да что с тобой? Это все из-за твоей новой бляди, да? Это он тебе напел, как надо делать? — У меня своя голова на плечах. И он не блядь. — А кто? Я думал, ты мне друг. А ты тряпка. Променял меня на дырку. Плюнув под ноги, Джек сел в машину и уехал. Со слов отца Аками знал, что он отделался штрафом и выплатой компенсации семье пострадавшего. Он бы удивился больше, если б Джеку впаяли что-то серьезнее. После ужина Аками собирался съездить в город — выпить и развеяться, потому что после приезда Джека в душе было как наблевано, и отправил прислугу за Мэтом, но вместо него пришел Итан. — Мы поменялись сменами, — пояснил тот. — Плохо себя чувствует. — Кто? Мэт? — воскликнул Аками. — У цельнометаллической суки есть слабые места? Итан сделал отстраненное лицо. Настолько отстраненное, что Аками спросил: — Он ведь не заболел, да? Что случилось? — Течка у него, — проворчал Итан нехотя. — Я его с утра видел, все хуже, чем обычно, не особо-то ему подавители уже помогают. — В каком смысле? Аками представил Мэта, лежащего без сознания у себя в комнате, в горячке. В таких случаях иногда вызывали врача на дом. Итан переступил с ноги на ногу: — В каком, в каком. Крышу ему рвет, короче. Из спортзала не вылезает. Хмыкнув, Аками забросил рубашку обратно в шкаф и вытащил тренировочные штаны и футболку. Итан замотал головой: — Не надо. Не советую. — Я не собираюсь вечно ходить вокруг него, — сказал Аками, зашнуровывая кроссовки. — Он нравится мне, понимаешь? Очень сильно. Как никто до этого. И если у меня есть шанс стать ближе сегодня, я его не упущу. — Ты самоубийца, — прокомментировал Итан. — Только… Если тебе нужен совет, то вот что я скажу: даже если ты уложишь его в кровать, это ничего не будет значить. Это случится один раз. Он же паучиха — он сожрет тебя после секса. Если ты хочешь чего-то большего, то тебе нужно быть сильнее и упрямее него. Итану Аками был безмерно благодарен — шагая в зал, он думал над его словами и наконец понял, почему Мэт до сих пор один. Он слишком сильный — альфам нужны мягкие и податливые омеги, чтобы они могли отдыхать от всего враждебного мира в тихой гавани, от личных битв в их объятиях. Чтобы можно было прийти домой и похвалиться победами, зализать раны от поражений. А к Мэту потому и тянулись слабые альфы, что в его присутствии чувствовали себя значимыми, чувствовали уверенность. Чтобы быть с Мэтом, как и сказал Итан, нужно быть сильнее, не прогибаться, а дать понять, что рядом с ним, альфой, можно считать себя в безопасности. Можно быть слабым. Приближаясь к залу, Аками издалека услышал глухие удары. Паузы между ними почти не имелось — несчастный боксерский мешок, звенящий цепями, лупили без продыху. Это радовало: Мэт в таком темпе долго не продержался бы. Войдя внутрь, Аками закрыл за собой дверь и несколько минут стоял, привыкая к запаху и рассматривая Мэта — раскрасневшегося, мокрого от пота, избивающего готовый развалиться мешок даже не с альфьей яростью, а звериной. В одном темпе, не сбивая дыхания, работая одинаково хорошо обеими руками, пока тот, сорвавшись с крюка, не отлетел к стене от удара ногой. Мэт поднял с пола бутылку воды и перевернул ее над головой, стряхивая затем капли с волос ладонью. — Ты что, мазохист? — спросил он, затыкая край размотавшегося бинта обратно, к запястью. — Экстремальщик, — ответил Аками, ступая на покрытую антискользящим материалом часть помещения, где обычно проводили разминки с растяжками. — Я смотрю, ты сегодня нервный. — Ты нервируешь меня еще больше своим присутствием. — Так выпусти пар. — Ты мазохист. — Подеремся? Мэт сдвинул брови: — Уходи. Я не в настроении. — Давай, чего ты теряешь, — Аками попрыгал на носочках, сделал наклоны в стороны и вперед. — Можешь мне врезать с левой, как ты любишь, или коленом в живот. Только в этот раз я отвечу. — Вали нахер! Он впервые видел Мэта без тормозов — и ему это нравилось. — Давай, ударь меня, ты же хочешь, — Аками с упорством суицидника подбирался ближе и ближе. — Ударь. Давай. Или сейчас ты меня хочешь трахнуть больше, чем отделать? — толкнул его в плечо, и еще раз, в грудь, и Мэт наконец размахнулся. Только Аками, ожидая удара, ушел от него, но кулак все равно мазнул по скуле. — Еще раз? — спросил, отпрыгивая назад, и успевая вернуть удар — Мэт, пропустив его в корпус, охнул. — Что, думал, жалеть тебя буду? Мэт дернул краем рта — нехорошо, не по-доброму, отклонился вправо, обманным движением, сделал подсечку и, перехватив его правую руку, прижал за шею локтем к своей груди. Аками, рухнув на колени и впиваясь пальцами в его запястье, захрипел. — Свалишь или нет? — прошипел на ухо Мэт, не ослабляя хвата. — Ты правда хочешь, чтоб я ушел? Или все-таки разрешишь мне тебя везде вылизать? Мэт отпустил его, толкнул вперед, но перед этим ткнул костяшками под лопатку. И как бы Аками ни желал, в полную силу ударить не мог — осознание, что перед ним омега, еще и в течке, не давало перешагнуть черту. Он вообще поражался, как мог передвигаться с таким стояком, который упирался в мягкую резинку штанов, как мог реагировать на что-то, помимо сводящего с ума запаха. Мэт его как раз не жалел, но сколько бы раз Аками ни оказывался лежащим на полу, столько же раз он и вставал. В хрен знает какой по счету такой раз, заработав ссадину на подбородке, Аками вцепился в футболку Мэта и завалил его вместе с собой. — Все равно я тебя уделал, как сосунка, — проговорил Мэт, нависнув над ним. Аками устало улыбнулся. Провел пальцами между его расставленных ног, пачкая их в смазке, и сказал: — Сомневаюсь. Мэт откинул голову назад, издавая низкий, умоляющий стон, после которого омеги обычно просили вставить им, но вместо этого резко поднялся. Пнул лежащего на спине Аками по лодыжке и направился к выходу. — Боже, — Аками облизал пересохшие губы. — Боже, как же хреново. До члена дотрагиваться он боялся. У себя в спальне Аками распечатал упаковку пластырей: большой прямоугольный ни к чему, круглый тоже, а вот маленький квадратный как раз закрыл ссадину на скуле и еще одну на переносице. Изучив в зеркале свою физиономию, он налепил большой прямоугольный на подбородок. К утру под действием заживляющей мази все должно было затянуться. Скинув одежду на пол у раковины, Аками осмотрел себя, утвердился в мысли, что пара синяков на коленях и лодыжке — вполне неплохое завершение вечера, и застыл с одним снятым носком, услышав стук в дверь. — Ты решил проверить, не сдох ли… Ай! Мэт, который очутился за ней, протянул руку и рывком, явно получая наслаждение от этого, содрал пластырь с его подбородка. А потом толкнул Аками дальше в комнату, закрыл дверь и впился в губы, ухитряясь одновременно с движением языка расстегивать свои джинсы. — Если ты мне сейчас не вставишь, я тебя, нахрен, убью, — отрываясь на миг, чтобы стянуть с себя футболку, произнес он. Аками вжался в него полностью, грудью и бедрами, обнял затылок пальцами и с трудом удержался на ногах, когда Мэт застонал ему в рот. Он не соображал уже, в какой стороне кровать, она и не была нужна — как-то все стало малозначительным. Мэт сидел на высокой тумбе у двери, а Аками его трахал, так, как и представлял до этого. Мыслей не было никаких. По яйцам щекотно текла смазка, он впервые встречал, чтоб ее было настолько много, но ее обилие не ослабляло чувствительности, потому что внутри Мэта было узко. И горячо, как в ебаном пекле. Рядом с Мэтом горела лампа, и его синие глаза в ярком свете были такого же цвета, как сентябрьское небо в окне многоэтажки: открой, развернись спиной и падай, падай, падай… Полосы вдоль позвоночника, оставленные от ногтей Мэта, тоже горели, их разъедало потом и сушило воздухом. Мэт не отводил своих невыносимых глаз, но когда с тумбы посыпалось что-то на пол и свалилась лампа, повиснув на шнуре, стиснул зубы и зарычал. — Потерпи, сейчас, — сказал Аками, понимая, что ему неудобно в спонтанной позе и собираясь переместиться на кровать. — Выеби меня уже так! Мэт обнял его, скрещивая ноги на спине, прилип щекой к щеке и произнес: — Я этого давно хочу. Аками зажал короткие волосы в кулаке, оттянул его голову и присосался к пульсирующей венке за ухом. На каждом толчке Мэт коротко выдыхал, царапал его грудь твердыми до болезненности сосками, пока не стиснул так, что стало трудно дышать. Аками отвел бедра назад и толкнулся до конца, ощущая, как вокруг основания члена, облегая узел, смыкаются края плоти. Случалось оно — первое сильное откровение. Для Мэта тоже — он смотрел в упор, хватая ртом воздух, затем прижался мокрым лбом, задрожал и зачастил тихо и с новым, трудноопределимым выражением: — Пожалуйста, пожалуйста, прошу, да, да, да-а… Аками поймал его раскрытые губы на длинном выдохе, заткнул его языком и скользнул пальцами по загривку, чувствуя подушечками мягкие, как на персиковой кожице, волоски. Он так тесно был притиснут к Мэту, что не мог определить, где кончается его тело и начинается Мэта. Смазка густела, стягивалась пленкой на животе и бедрах, там, где они соприкасались кожей, все саднило, как сплошная рана. И когда настал момент, Аками не сумел отделить свой оргазм от его оргазма. Они сползли на пол. Все время, пока сцепка держалась, Мэт обнимал его, почти не дыша. Затем поднялся, подобрал разбросанные вещи, глянул через плечо — и вышел. Омеги так себя не вели. Омеги в течке не слезали с хуя в первые дни как минимум сутки. И хотя Аками использовали только что, как фаллоимитатор, к которому не нужно покупать батарейки, он не чувствовал себя таковым. «Я этого давно хочу». Аками упал на неразобранную постель с дурацкой улыбкой. Нужно быть сильнее Мэта, иначе тот его сожрет. — Вы чокнутые, — произнес Итан, к которому Аками притащился среди ночи с бутылкой джина. — Судя по запаху… — Именно, — Аками казалось, что его улыбку видно с Луны. — Что он любит? Кино? Оперу? Роликовые коньки? — Океанариум. — Напомни прислуге купить билеты на субботу. И доставай второй стакан.