Undertow

Приятно осознавать, что есть люди, с которыми можешь обсудить всё на свете. Было бы в сто раз приятнее, если бы это утверждение относилось и ко мне, но так уж сложилось, что этого нет. Проблема эмпата в том, что если у него отсутствует установка «каждый человек — враг», то его эмоциональное состояние можно прочесть как открытую книгу. Вот, почему со мной трудно найти общий язык: я заранее подозреваю, не отвечаю приветом на привет. После смерти мамы, когда я осталась одна, когда все мои так называемые друзья куда-то исчезли, во мне начал прорезаться корень недоверия ко всем. И сейчас нет сил, чтобы избавиться от него. Они должны подпитываться желанием, а оно пока не планирует появляться на горизонте моей жизни в полную меру. После недомолвок Терры и Сэма о Ривене я понимаю, что не могу говорить начистоту и с ними. То, что эти трое как-то связаны, не надо даже подтверждать — всё достаточно прозрачно: странные взгляды при встречах, тяжёлое молчание, острые «шпильки» и не совсем понятные разговоры. Волнение Терры я чувствую, даже когда надеваю наушники. Она обложилась учебниками и тетрадями, сидит за столом около трёх часов и ни разу за всё время не оторвалась от телефона. Вот что значит упорная подготовка к завтрашнему тесту. Терра периодически кусает губы и крутит нервно пальцами, когда на пару секунд, до следующего уведомления, откладывает телефон. Меня тошнит от того, как сильно она обеспокоена. Ком стоит поперек горла, пока мы находимся так близко. Я не уверена, что смогу подойти к ней и не вывернуть себя наизнанку. Когда приходит очередное сообщение, она хватает телефон быстрее, чем было раньше; вижу, как с каждым прочитанным словом напрягаются её плечи и как бледнеет лицо. — Ты выглядишь так, как будто завтра наступит конец света, — не выдерживаю (а ведь обещала себе не ввязываться). — Нужна помощь с подготовкой? Вообще не удивлена тому, с какой скоростью Терра надевает маску искреннего удивления: — Спасибо тебе, это так мило! Но я лучше сама, вряд ли ты знаешь что-то о волшебных свойствах в корнях Титуса-плототятуса или антоцианах в листьях Красной орхидеи Мухоедки, или... Необязательно идти в театр, чтобы посмотреть на актёров — достаточно взглянуть хотя бы в зеркало. Мы даже не задумываемся, сколько на самом деле ролей играем каждый божий день. — Я же эмпат. Я чувствую всё, что чувствуешь ты, и ты не в порядке вот уже какую неделю. В последние дни особенно. Послушай, — сажусь у её ног и беру холодные руки в свои, — если тебя что-то беспокоит и в этом виноват определенный человек, то очень часто выход только один: поговорить с ним. Нужно уметь разговаривать, понимаешь? Если этот человек не услышал, значит, отпусти его и больше не позволяй себе волноваться. — А если человек очень дорог? Часть жизни, которую выкинуть просто не способен. — Если ты дорога ему точно так же, он тебя услышит. Если нет, тогда зачем беспокоиться зря? — всё ещё не отпускаю её руки и взглядом стараюсь передать то, что хочу: поддержать тебя. Чего я совсем не ожидаю, так это слёз. Всё происходит очень неожиданно и быстро, я не успеваю понять, что произошло. Её глаза просто стали красными, а потом наполнились слезами. Когда я в шоке поднимаюсь на ноги, Терра, наоборот, не отпускает, а жмется ближе и утыкается мокрым лицом мне в живот. Я совсем не умею утешать. Не знаю, что делать сейчас, когда человек в таком состоянии. — Эй, — неловко глажу её по волосам, — я не хотела довести тебя до истерики, прости. Я не лучшее успокоительное. Терра крепче цепляется руками, и сквозь надрывные всхлипы я различаю только: — Ты не виновата совсем... Спасибо... Эт-то всё... Глупый ид-диот... — Про кого ты? — слышу, как подскакивает моё сердце, потому что я заранее знаю ответ. Меня разрывает от абсолютно противоположных желаний: я одновременно хочу и боюсь услышать имя. Протягиваю Терре бутылку воды, хотя сама мечтаю выпить её наполовину — так сушит горло. Она делает три больших глотка и, подняв на меня свои красные, мокрые глаза, шепчет: — Сэм. И всё, что я себе напридумывала за последние трое суток, все самые страшные фантазии, оказывается, могут быть правдой. Сильнее обнимаю Терру за плечи и говорю, кажется, больше для себя: — Всё может и не так кошмарно, как ты думаешь. Всё будет хорошо, я уверена. Нет ещё такой вещи, с которой человек бы не справился. После этих слов взгляд Терры вдруг меняется: становится твёрже и осознаннее. Она как-то криво улыбается, быстро выпускает меня из этих странных, нуждающихся объятий и отрывистыми движениями вытирает мокрые щеки. Делает для себя выводы, ищет решение. — Да... Да, точно, ты права. Правда, спасибо тебе. Мне стало легче, — выдыхает и улыбку тянет уже настоящую, а не слепленную из ничего. Ей всё ещё тревожно, я знаю, но по крайней мере никакой комок не встаёт в горле. Когда телефон уведомляет о ещё одном сообщении, Терра спокойно берет его в руки и что-то печатает. Надеюсь, она договаривается о встрече или о том, чтобы отложить разговор на потом, потому что в состоянии, когда только-только отошёл от истерики, вряд ли можно адекватно мыслить. Лучше остыть и решить всё на чистую голову. Мне тоже не мешает это сделать, потому что голова кипит весь вечер. Эмоциональное перенасыщение. Сегодняшний разговор выжал из меня, как из лимона какого-то, все соки, и, стоя сейчас под душем, я чувствую себя искореженной коркой. Хочу впитать всю холодную воду, чтобы освежиться и вытравить ненужные, незнакомые мысли из головы. О том, как я хочу выпить — «расслабиться», «забыться», выбирай, что хочешь. Просто сделать несколько глотков, совсем немного ведь, лишь бы унестись из этой давящей реальности. Чтобы потом проблем стало ещё больше. Чувство вины утром не оставит меня в покое и будет гадко шептать, что превращаюсь я в чудовище, что поступаю трусливо: убегаю в «розовый мир». Не хочу этого. Зависимость всегда подступает так незаметно. Не успеешь оглянуться, как уже появилась привычка. И незнание этого, отсутствие контроля над собственной жизнью страшнее всего. Выхожу из душа в пустую комнату. Для Терры достаточно поздно, обычно, она уже лежит в кровати и залипает на ленту в инсте. Сегодня из-за теста Терра должна была спать или нервно грызть гранит науки. На кухне натыкаюсь на Стеллу. — Терра ещё не вернулась? — Откуда? — волнение Стеллы передается мне, и приходится сделать два глубоких вздоха, чтобы хоть как-то успокоиться. Стелла хмурится. — Из библиотеки. Она сказала, что ей нужен какой-то там учебник. Завтра тест. Иногда Стелла поражает меня тем, насколько слепо доверяет она Терре. Иногда между людьми происходят моменты идеализации друг друга: ты просто не можешь открыть глаза и посмотреть на действительность трезво, просто не в силах это сделать. Как будто розовые очки клеем-моментом нацепили — не снимешь так легко. Библиотека? В такое время? Кто вообще ходит в библиотеку, когда есть интернет? Желаю Стелле спокойной ночи и молюсь, чтобы Терра просто поговорила с Сэмом. Ничего ведь страшного не случится. Надеюсь, её не поймают за нарушение комендантского часа. И мечтаю, чтобы не поймали меня. Что-то всё равно не даёт мне покоя — то самое шестое чувство, наверное, которое включается тогда, когда его не звали. Звенит о том, как необходимо встретить Терру, проверить, как она. Не думаю о самом худшем, но тревога — чертово чувство тревоги, как было бы проще без него — бьет ключом. Просто подсказывает некто внутри, что стоит рискнуть и проверить. Ходить по темным коридорам Алфеи то ещё занятие. До этого у меня как-то не было возможности проверить, насколько я труслива, поэтому слепо считала, что на круглый нуль. Оказывается, правду узнаешь только на практике. Шугаюсь от каждого шороха, от каждого хлопка плохо закрытой форточки — постоянно кажется, что стражи поймают и с потрохами выдадут Даулинг. Не хочу, чтобы поведение сказывалось на оценках. Со временем, когда взрослеешь, понимаешь, что никому твоё «я» не нужно: легче жить подстраиваясь под те порядки, которые приняты большинством. Яркое самовыражение, например, общество часто не принимает и начинает осуждать: оно просто боится из-за непонимания, зачем, а потом рождается ненависть. Самовыражение часто приравнивают к бунту, что, по-моему, абсолютно разные вещи. Не ожидаю увидеть в такое время кого-то, но жизнь удивительная штука. Дарит сюрприз за сюрпризом. Во время своего «похода» я заставала врасплох парочек, которые испуганно застывали при виде меня. Я старалась делать вид, что не заметила их, и проходила мимо. Когда-то мне сказали, что по ночам здесь не книжки читают, и только этой ночью я понимаю, что взрослые дети ищут утешение в других сказках. В тех, где главные герои — они сами. Когда остаётся совсем немного до библиотеки (надеюсь, что Терра не просто так сказала Стелле про неё), у окна замечаю его. Опирается на стену, куда даже слабый свет не достаёт, и заметна его одинокая фигура только из-за огонька дымящейся сигареты. По шелесту одежды понимаю, что он поворачивается в мою сторону, замечает и делает ещё одну затяжку. — Вечер добрый, — совсем по-идиотски кланяется. В нос ударяет горький, резкий и неприятный запах. Просто чтобы убедиться, включаю фонарик и бесцеремонно подношу к его лицу. Тени выделяют и так острые скулы — у него очень худое лицо. И зрачки до ужаса расширены, что делает взгляд диким, темным. От такого мурашки ползут по коже. — Ты куришь... прямо здесь? И это ведь не просто сигареты, да? — Убери этот свет, — кривишься, как от самого кислого лимона в мире. Выключаю фонарик, он больше ни к чему. И не знаю, как объяснить то, почему не продолжаю свой путь, а всё ещё стою на месте, слышу этот отвратительный запах и смотрю, как всё меньше и меньше становится косяк. Ты числишься среди тех, кто как раз-таки не в ладах с контролем своей жизни. Пускаешь всё на самотёк и ладно. Хотя мы оба знаем, что тебя не устраивает такое положение вещей. Хочешь же остановиться, избавиться от этих постоянных вечеринок с однообразными лицами, с алкоголем и таблетками, но держит камнем что-то, что вселяет невыносимое желание остаться в этом цикле. — Ты выглядишь задумчивой. Тебе идёт. — Спасибо, — теперь моя очередь кривиться. Лучший комплимент в жизни. — Не надо злиться, я старался искренне, — у меня создаётся впечатление, что это улыбается так широко не он, а эффект травы, накрывший его как волна. — Лучше не старайся больше. Я... — Пожалуйста, Терра, просто перестань уже! — различаю голос Сэма, который так быстро приближается к тому месту, где мы стоим. Всё происходит за пару секунд: Ривен тушит косяк, стягивает куртку с себя и накидывает мне на плечи, вцепляется пальцами в них и прижимает к стене. Нависает надо мной, шумно выдыхая горячий воздух, когда я от неожиданности еле дышу. Не понимаю сразу, зачем он это сделал. Только когда голоса Терры и Сэма становятся отчётливо слышны, я наконец отмираю от шока и даже прекращаю заострять внимание на том, какое маленькие расстояние между нашими лицами. — Какого. Черта. Ты творишь?! Ты можешь ответить, почему всё ещё не послал его куда подальше? — наверное, ещё никогда я не слышала столько гнева от Терра. Могу представить, как она хватает Сэма за рукав и призывает остановиться, поговорить. — А почему ты не сделала это сразу же? — руки Ривена у моего лица напрягаются при этих словах: — Напомнить, кто всё затеял? Просто прекрати уже притворяться. — Притворяться? — она шипит. — Ты издеваешься, Сэм, мне всё это противно. И я не понимаю... Не понимаю, что у вас происходит, почему ты плетешься за ним, как... Я перевожу взгляд на Ривена и куча вопросов крутятся у меня в голове. Мы оба понимаем, о ком идёт речь. Вот только я, в отличие от него, не знаю, о чем именно. И что-то подсказывает мне: он недоволен тем, что кто-то лишний, вроде меня, слышит этот разговор. — Терра, пожалуйста... — совсем тихо, умоляюще просит Сэм. Голос уставшего от всего на свете человека. — Пожалуйста, дай мне немного времени, я обещаю... — Ривен говорил точно так же, — её голос тоже тихий, еле могу разобрать слова, несмотря на то, как всё ближе и ближе они с Сэмом становятся. Последнее, что я замечаю, перед тем как ты вжимаешься в моё тело своим, это темные тени двух фигур на полу. И я надеюсь, твоя маскировка сработает и нас не узнают.