Низвергнутый

Чжун Ли спешил, как только мог. Каждая тревожная мысль отдавалась в сердце едва ли не физической болью, каждая секунда казалась вечностью, потраченной впустую. Отголоски разума кричали, что он определённо успеет добраться до ресторана вовремя, однако недоброе предчувствие где-то глубоко в душе отчаянно било тревогу. После разговора с Синьорой, эфемерное чувство, что он теряет контроль над ситуацией, становилось всё реальнее и реальнее. Не стоило идти к ней, не стоило вообще появляться, слушать её речи, полные яда. Плевать на её мнение, плевать на возможные последствия — во всяком случае, тогда туман сомнений не наполнил бы его разум, медленно заставляя гнить изнутри. Только сегодня он наконец почувствовал это — тонкий, едва уловимый, но манящий, точно самый сладкий нектар, вкус счастья. Однако насколько же он оказался призрачным, мимолётным, не успел Чжун Ли даже насладиться им, распробовать как следует, как он тут же омрачился горечью. Больше не мог он выкинуть из головы мысль о своей гнусности, вопиющей подлости, что жгла стыдом грудь пуще раскалённой стали. О тёмных секретах Чайльда, что были заперты за тысячей замков от посторонних глаз… И о прощальных словах Синьоры, что вновь и вновь продолжали возникать в голове, словно бесконечно вторящее эхо: «Прими меры, Моракс. Иначе их приму я». Похоже, времени у него и правда было в обрез. Но что же делать дальше? Не время было пускать Тарталью по следу. Учитывая его нынешнее подвешенное состояние, он определённо не был к этому готов… так же, как и к откровениям, что за этим последуют. Но доверять это дело Синьоре… Нет, это было ещё ужаснее. Что бы она не испытывала к Чайльду на самом деле — ненависть ли, презрение или животный страх, — так или иначе, не желает ему добра. Не будет заботиться о его чувствах, о вреде, что может нанести ему и что может причинить себе он сам. Для неё это будет сродни блаженству — наблюдать за стремительным падением его путеводной звезды, любоваться, как тонет она в тёмной пучине океана, угасая с каждым мигом и отдавая своё тепло ледяной воде. Она, кажется, приходит в восторг от одной мысли об этом — обвести Тарталью вокруг пальца, выставить его дураком, виноватым во всех бедах Ли Юэ и провале дипломатической миссии Царицы. С подобным упованием наблюдать за чужими несчастьями… Чжун Ли от этого тошнило. Но ещё больше его тошнило от самого себя. Ибо был столь лицемерен, что в своё время без труда согласился на такое. Если бы только он не был связан контрактом… И вот наконец — «Три чашки в порту». Удивительно людно, даже для такого времени суток… Вместо того, чтобы сделать ещё хоть шаг в направлении ресторана, Чжун Ли встал, как в землю вкопанный. Растерянно пробежался взглядом по головам посетителей, затем снова и снова, из последних сил горя надеждой углядеть среди посторонних знакомую копну рыжих волос, встретиться с ласковым взором синих глаз. Быть может, назначенный час ещё не настал? Мужчина взглянул в сторону моря, над которым, выглядывая из-за розовых, пушистых облаков, алело солнце. Не рано и не поздно — самое время. Чжун Ли глубоко вздохнул, стараясь унять трепещущее в груди чувство тревоги, присел за свободный столик, принявшись в томительном ожидании наблюдать, как медленно скрывается светило за линией горизонта, утопает в толще морских вод. Над небосводом воссиял месяц. Чайльд так и не пришёл…

***

Тарталья не мог поверить своему счастью. Происходящее казалось несбыточной мечтой, сном, что вот-вот должен был прекратиться, выплюнув его в действительность, словно жестокое море на скалы. Только вот ничто не прекращалось. Оттого где-то на задворках разума зародилась уверенность, что всё это происходит с ним на самом деле. Но чтобы Чжун Ли согласился на свидание с ним, ещё и признался в ответной симпатии… Нет уж, слишком хорошо это звучало, чтобы быть правдой. После всего, что он натворил, после того, что наговорил, неужто Чайльд и впрямь заслуживает этого?.. Сложно было сказать. Нутро поджималось от одной мысли, что Чжун Ли сделал это из вежливости, просто не желая обидеть. Чем больше он размышлял об этом, чем больше анализировал, тем больше наполнялся гнусными сомнениями, что жуткими тенями блуждали по разуму, пожирали один за другим яркие огоньки надежды, угасающие в их хищной пасти без единого шанса загореться вновь. И всё же было кое-что, с чем они не могли расправиться — внутренний огонь, заставлявший его продолжать верить. И только благодаря ему он мог двигаться вперёд. Он пришёл в «Три чашки» ещё задолго до заката. Не мог заставить себя отсиживаться в отеле в ожидании назначенного часа, не мог и просто прогуливаться по городу — ноги предательски подкашивались, невольно унося его к месту назначения. Однако ожидание было всё таким же мучительным, вот уже около часа он просто не находил себе места. Хотел было заказать бокал вина, чтобы расслабиться, хотя бы немного успокоить нервы, но мгновенно передумал, ограничившись чашкой чая. Не стоило повторять уже совершенных ошибок. Сегодня Чайльд как никогда хотел, чтобы голова была трезвой, посему, перечеркнув эту идеи на корню, попробовал насладиться заказанным напитком. Чай неприятно обжег горло, заставив и без того разгорячённое от волнения тело пылать пуще прежнего. Вкус показался Предвестнику странным, каким-то чужеродным, он определённо отличался от того, к которому он привык со времён пребывания на родине. Тарталья неодобрительно поморщился, решив повременить со следующим глотком, и в очередной раз взглянул в сторону солнца — то едва-едва начало склоняться к закату. Сколько же ему ещё ждать? Кажется, с каждой новой проведённой здесь секундой он начинал бояться всё больше и больше, готов был уже просто взорваться от переполнявшей его тревоги. Если его разум был бы подобен водоёму, то определённо напоминал бы бескрайние морские просторы, в которых хозяйничал тёмный ураган. С каждой мыслью, что всё это ожидание было зря и Чжун Ли всё-таки не придёт, ужас каждый раз нарастал, сдавливая горло и заставляя руки дрожать. Но нет, он обязательно придёт! Ведь должен… Ведь обещал ему, что непременно будет сегодня рядом. Чайльд украдкой, точно бы не желая, чтобы хоть одна живая душа стала свидетелем его слабости, вытащил из кармана бережно сложенную фотографию, что подарила ему Чан Чан. Кто бы мог подумать, что ещё несколько дней назад всё было хорошо? Вот они оба — Чайльд и Чжун Ли, кажутся со стороны такими беззаботными и счастливыми, улыбаются так нежно… Вся фотография буквально пропитана теплом, пробуждает в душе нечто светлое, от чего, кажется, исчезают все тревоги. Чайльд часто любовался ей с того самого дня, просто не мог отвести взор от консультанта ритуального бюро — его по-доброму прищуренных янтарных глаз и ласковой улыбки. Ах, как бы хотелось сейчас чувствовать его взгляд на себе в реальности, вновь ощутить вкус его мягких губ и вдохнуть тонкий аромат волос… — Рассматриваешь что-то интересное?.. Раздавшийся практически над ухом задорный голос заставил парня выпасть из сладкой мечтательности обратно в суровую реальность. Тарталья едва ли не до крови прикусил губу, пряча глупую улыбку и разгорячённые от смущения щёки, и небрежно скомкал фотографию, не оставив непрошенному собеседнику ни единого шанса выяснить, что же там всё-таки было. С удивлением и некоторым недовольством он узрел перед собой виноватое лицо Венти, стыдливо потиравшего затылок. — Что ж… Похоже, я случайно сунул нос, куда не следует… — досадливо протянул бард, очевидно, выбитый из колеи столь резкой реакцией своего нового знакомого. — Что?.. Это? Так, ничего, просто бессмыслица, — Чайльд всунул фотографию обратно в карман рубашки, изо всех сил стараясь сделать вид, что она для него ничего не значит. Если Венти всё-таки видел, что на ней, то теперь не будет думать ничего лишнего… Однако самого Предвестника словно молнией прошибло от того, как пренебрежительно он обошёлся с фото, что было так ему дорого. Сердце обливалось кровью лишь от одной мысли, что он хоть каким-либо образом ему навредил. — Ох… Вот как? — парнишка, кажется, удивился, но решил не развивать тему далее. — Ладно… Но всё равно извини, не хотел мешать… — Неважно. Просто забудь. Так… тебе что-то было нужно? — А? Я? Да просто увидел тебя и решил поздороваться, — на лице Венти вновь засияла привычная беспечная улыбка. — Ждёшь кого-то? — Возможно. А тебе какое дело? — Надо же! Что это ты такое пьёшь? — юноша проигнорировал настороженный, недружелюбный тон Чайльда, как и его вопрос, с любопытством уставившись на его чашку. — Чай, да? Но у них же такое отменное вино! Я тут как раз за бутылочкой, — он расплылся в лукавой улыбке, горделиво продемонстрировав тёмный, полный вина сосуд. — Могу поделиться. — Эм… нет, не нужно. Я сегодня пас. — Эх, ну что же… Ничего не поделаешь. Придётся пригубить самому! — Венти нарочито горестно вздохнул, но тут же заулыбался как ни в чём не бывало. — Хорошего вечера тогда! Удачи с твоей встречей! Чайльд в ответ нехотя кивнул, пристально уставившись в неторопливо удаляющуюся от ресторана фигурку барда. И вновь он почувствовал это. Острое, раздирающее на части душу презрение, копошащуюся клубком скользких змей ненависть. Буквально всё в нём — его голос, его лицо, его волосы и игриво сверкающие зелёные глаза, — всё заставляло нутро Тартальи вспыхнуть алым пламенем, в коем горели, обращались в прах последние доводы разума и вопрос о самой природе этих чувств. «У тебя нет повода для неприязни», — словно мантру, твердил он самому себе, но голос его вновь и вновь заглушался чем-то иным, непрерывно вещавшим из его нутра. «Это он во всём виноват…» — Эй, Венти! Чайльд не сразу понял, что оклик сорвался именно с его уст, а когда осознал — было уже слишком поздно. Юноша, что не успел уйти достаточно далеко, обернулся на его зов и вернулся обратно, готовясь внимать. — Мы… Скажи, мы можем поговорить? Наедине, — добавил Предвестник, бегло оглянувшись по сторонам. — Обещаю, это много времени не займёт. — Прямо сейчас? Ну ладно, хорошо… Удовлетворённо вздохнув, Чайльд встал из-за столика, кратко попросив барда следовать за ним. Они прошли далее по улице, завернув за угол одного из домов, и остановились в безлюдном переулке. Скрывающийся от солнечного света, уставленный всяким ненужным хламом — кажется, сюда редко кто заглядывал. И оттого Тарталья стал чувствовать себя немного, но всё же увереннее. — Ну так… эм-м… о чём ты хотел со мной поговорить? — Венти всё так же улыбался, однако во взгляде его теперь ощущалась настороженность. Впрочем, Чайльд его не винил — уведи кто его в подобное место, он бы как минимум морально подготовился к драке. — Я хотел кое о чём спросить, — бросил он, холодно глядя на него сверху-вниз. Несмотря на то, что Чайльд выглядел сейчас непомерно грозно, Венти, кажется, не особо его боялся. Это бесило ещё сильнее, буквально вызывало желание стереть эту нахальную ухмылку с его уст раз и навсегда. — Это касается господина Чжун Ли… Скажи честно, вы с ним… вы с ним близки? — Ох… ты имеешь в виду… — несмотря на нависшую над ним грозовую тучу в лице Чайльда, юноша легонько хихикнул без всякого испуга. — Вместе ли мы с ним? Что ты, конечно же нет! Честное слово, вот уж не думал, что могу показаться кому-то угрозой… «Ты и есть угроза, ничтожный бард», — пронеслось вдруг в голове у Тартальи так стремительно, что он даже не осознал в полной мере смысл этих слов. Лишь продолжил молчать, глядя на Венти так, будто пытаясь приковать взглядом к стене. — Так… наверное, я должен объясниться… Слушай, честное слово, между нами с Чжун Ли ничего нет! Мы просто дружим… очень и очень давно. Вот и всё! А по поводу того, что я ночую у него — мне просто нужно временное жильё. Бардом, как ни крути, много на жизнь не заработаешь, — он нервно рассмеялся. — Вот и вся история… Хотя нравься он мне, я бы, наверное, уже давно его охмурил. Что уж тут говорить — он мужчина, каких мало, сам понимаешь. Правда в вопросах отношений полный профан, но что уж тут поделать. Венти заулыбался, но улыбка эта тут же исчезла с его уст. Тарталья продолжал смотреть на него — пристально и немного отрешённо, хмуро сведя брови к переносице. Отчего-то слова парня не успокаивали. Казалось бы, ему должно было стать легче, он должен был перестать ревновать, чувствовать потенциальную угрозу. Но ничего не происходило. Чьи-то незримые тиски продолжали всё сильнее и сильнее сдавливать голову, ни на миг не давая мыслить свободно. Взгляд начал затуманиваться красной пеленой, нарастающее чувство обжигающего гнева пульсировало внутри, отдаваясь во всём теле. С каждой секундой он увязал всё пуще и пуще в глубочайшей трясине. И, преисполненный ужасом, осознавал, что совершенно не знает, как ему из неё выбраться. — Значит… ты к нему ничего не чувствуешь? — тихо переспросил Чайльд, вложив в вопрос весь остаток угасающей надежды. Однако надежда эта была, скорее, на то, что слова Венти подарят хоть какое-то облегчение, что весь этот негатив отпустит его хотя бы на миг. — Да, всё именно так, — любезно повторил юноша, принявшись потихоньку двигаться в направлении улицы. — Знаешь, я правда счастлив за вас с ним, но… Раз уж мы теперь всё выяснили… — Ты лжёшь. Только было хотевший улизнуть бард замер как вкопанный. Голос Чайльда отозвался громом в тишине переулка, приковывал к земле своей пронзительностью и властностью. Не успел Венти сообразить, как рука Предвестника резко схватила его за горло, со всей силы приложив о стену, и сжала с такой силой, что перед глазами всё потемнело. Всё, что он мог — издать испуганный, молящий о снисхождении хрип, изо всех сил пытаться поймать ртом воздух. Не мог сосредоточить взгляд, не мог видеть ничего перед собой, но показалось, ему, будто глаза Тартальи горели — холодным, нечеловеческим, бледно-голубым огнём. — Жалкое ничтожество! Гнусный лжец! Ты жаждешь отнять его у меня, я знаю! — Чайльд оскалил зубы, с каждым мигом всё усиливая хватку. Отчего-то по телу начал разливаться экстаз — от чувства, как сильнее и сильнее сжимаются собственные пальцы на хрупкой шее юноши, от того, как безрезультатно он вновь и вновь пытается вдохнуть, отцепить своими худыми руками его собственную, и как одна за одной испаряются из его тела крупицы жизни. — Гх! Я-я… н-не… — Ты заберёшь его у меня, ты заберёшь у меня всё! Его голос, его дыхание, его плоть… Присвоишь себе, будто заслуживаешь этого, будто заслуживаешь хоть чего-то! Думаешь, я позволю тебе? Позволю отнять его у меня?! Вдруг что-то переменилось. Глаза Венти на миг воссияли зелёным светом, а после шквальный ветер отбросил Чайльда, откинув со всего размаха на стену. Освободившись из его тисков, бард рухнул на землю, измученно кашляя, хрипло втягивая ртом воздух, оборонительно держась за собственное горло. Стоило Тарталье лишь пошевелиться, как взявшиеся из ниоткуда крылья подняли юношу в воздух, вознеся на одну из крыш, после чего — тот бесследно пропал где-то за её сводами. Стиснув зубы от прошедшегося по всему телу болевого импульса, Чайльд только было попытался встать на ноги, как перед глазами всё резко поплыло, заставив беспомощно опереться руками о землю. Ему только и оставалось, что тяжело дышать в попытках осознать в полной мере случившееся. Перед глазами стояло лицо Венти, полное презрения и ужаса, в голове — гулко раздавался собственный голос, произносящие слова, что ранили, претили всему, чего он хотел добиться. В тот миг он мог видеть происходящее, чувствовать, каждой клеткой своего тела, но вот контролировать… Нечто потустороннее словно сковало его, заставило смотреть, как вся копившаяся в нём, бессмысленная ненависть в один момент изливается наружу. С губ Предвестника сорвался тихий, судорожный всхлип. Это ведь не то, чего он хотел… Не хотел кричать, не хотел делать этому славному юноше больно. Их конфликт не зиждился ни на чём более, оттого не имел никакого смысла. Они должны были мирно разойтись, как в море корабли, и сделать вид, что ничего и не было… Так что же заставило его сотворить такое? Венти теперь его боится и ненавидит, а если господин Чжун Ли узнает о случившемся… Как Чайльд вообще сможет прийти к нему и взглянуть в глаза после этого?.. Голова закружилась ещё сильнее, Тарталье начало казаться, что руки вот-вот подкосятся и он рухнет оземь. Будто бы что-то схватило его за горло, утаскивая куда-то вниз, в неизвестность. Окружающий мир стремительно терял краски и очертания, и он проваливался всё глубже и глубже, пока в конце концов кругом не осталась лишь одна чернота.

***

Открыв глаза, Чайльд обнаружил себя в уже знакомом месте. Вновь его родная деревня — мирная, сонная, горящая множеством ярких окон. Глубокие белоснежные сугробы, снеговые шапки на ветвях высоких сосен и золотящееся в последних лучах закатного солнца, спокойное море. И всё же как именно он сюда попал? Разве то, что он узрел в прошлый раз, не было лишь плодом его воображения, навеянными Моной грёзами? Можно ли увидеть один и тот же сон дважды? Однако всё казалось таким же непомерно реальным. Чайльда переполняли ощущения: до боли знакомый запах тлеющих дров, тихий, размеренный шум моря… и жуткий холод, что сковывал всё тело, пробирал буквально до костей. Разве было так в прошлый раз, когда он оказался здесь? Тогда, несмотря на лёгкий снегопад, он не почувствовал и толики нынешнего дискомфорта. Что же изменилось теперь? Парень протянул руку к земле и коснулся белого покрывала — снег обжёг светлую кожу холодом, обратившись водой от исходившего от неё тепла. Чайльд принялся растирать плечи, в попытках хоть как-то согреться и осматриваться по сторонам, желая понять, что привело его сюда. Или… кто, быть может? — И снова здравствуй, Аякс. Тарталья рефлекторно обернулся на голос. Буквально в паре метров от него, на заснеженном камне восседал юноша лет двадцати, облачённый в тёмную форму фатуи-агента. Рыжие, непослушные волосы, сапфировые глаза и наглая ухмылка — он был копией его самого в те времена, когда Чайльд ещё не был Предвестником. Парень сидел, вальяжно закинув ногу на ногу, любуясь сверкающим под солнечными лучами клинком, и, кажется, явно был рад его видеть — легонько прищурил глаза, приветственно разведя руки в стороны. — Гхм… привет, — неуверенно поздоровался Тарталья в ответ. Всё-таки сложно было к такому привыкнуть — видеть самого себя со стороны, словно какой-то незнакомец. — Ты… ты же… — Именно так. Мы с тобой виделись в прошлый раз, что ты был здесь. Полагаю, тебя смутил мой облик, — юноша понимающе улыбнулся. — Не придавай этому излишне много значения, прошу. В конце концов я всего лишь отражение… — Моего разума. Да, я понимаю, — безрадостно перебил Предвестник. — Можешь сказать, что произошло? Почему я опять здесь? Не думал, что когда-нибудь попаду сюда снова… — Отчего бы и нет? Разве с прошлого твоего визита что-то переменилось? — Нет-нет! Я говорю не об этом! Разве всё, что произошло со мной тогда, не было лишь наваждением? Иллюзией, созданной Моной, чтобы я лучше разобрался в себе? — Ты так думаешь, Аякс? — двойник Чайльда в лукавой задумчивости приложил палец к губам. — Неужто считаешь, что всё это — дело рук той девчонки, да и только? Не кажется ли тебе, что за этим стоит нечто большее? — Что? О чём ты?.. — Весьма очевидно, что всё это ты создал сам. Задачей астролога было лишь подтолкнуть тебя, направить в это место единожды. И вот — ты снова здесь. Это значит, что между тобой и мной установилась особая, прочная связь, — он вскочил с камня, вставив клинок в ножны, сделал шаг к Чайльду, оказавшись к нему лицом к лицу, и мягко провёл облачённой в чёрную перчатку ладонью по его щеке. — Разве это не удивительно?.. — Я… — вместе со словами изо рта Тартальи вырвалось облако горячего пара, окутав лицо его собеседника лёгкой беловатой дымкой. Рука Аякса даже через ткань перчатки казалась холодной, почти безжизненной, что весьма ярко контрастировало с его совершенно обычной, бледно-розовой кожей. — Да, наверное… Вот только какой в этом смысл? — Смысл? Ах, Аякс, ты даже не представляешь, какие перспективы нам с тобой это сулит! — парень легонько захохотал. — Единение — высший принцип существования, мой дорогой. Объединяйся или погибнешь, объединяйся или тебя обратят в прах те, кто сделал это до тебя… Жизнь приобретает смысл лишь тогда, когда у тебя есть кто-то, кто непременно встанет на твою сторону… особенно, если он — часть тебя. — Быть может… только я всё ещё не понимаю. — Я хочу помочь тебе. Помочь достичь согласия с самим собой. Я знаю, ты растерян и напуган… Правда вот, как бы ни старался, не могу понять, отчего… Последние его слова прозвучали как-то излишне спокойно. Чайльд округлил глаза, не без удивления глядя на свою копию: ныне он более не излучал дружелюбие, казался, скорее… заинтригованным? Самоуверенно-снисходительным? Оглядывал Предвестника с недюжинным любопытством, точно бы тот был причудливым экспонатом на выставке бывалого коллекционера, выводил взглядом по телу скользящие узоры, останавливаясь на синих глазах, полных непонимания и тоски. Он будто бы и не чувствовал стоящего на улице лютого мороза, не кутался и не дрожал, даже и малейшей струйки пара не сорвалось с его губ, точно бы не было в нём и толики человеческого тепла. — В каком… смысле? — с трудом выдавил из себя Чайльд. Его собеседник в ответ лукаво заулыбался. — Ну как же… Разве не слушаешь ты голос собственного разума? Очевидно, что слушаешь, но не внимаешь… Что ж, очень жаль. Знаешь ли ты, что есть интуиция? Некоторые вещи твой разум порой не может полностью осмыслить, бьётся в бессмысленных сомнениях, точно в конвульсиях… Хотя сердце однозначно знает, как следовало бы поступить. Так ответь мне, Аякс: отчего же ты не слушаешь своё сердце? — Отчего? — в его ситуации вопрос показался Предвестнику настолько абсурдным, что с его губ сорвался нервный вздох. — Быть может, оттого, что оно приказывает мне творить ужасные вещи? Ненавидеть кого-то без причины, бросаться на невинных, сомневаться во всём и вся! Разве же это правильно? — Это ведь твоё предчувствие, Аякс. Оно может оказаться ошибочным, но не возникает из ниоткуда. Подумай об этом. Как легко можно отличить честного торговца от мошенника? Любящего человека от того, что бросит тебя после первой совместной ночи? Всё дело в деталях. Тех, что твой ум даже не пытается анализировать, но подмечает, воссоздавая общую картину, будто рассеянный, но талантливый художник. Возьмём этого барда… Венти. Он может казаться тебе невинным с виду. Ещё бы — такой очаровательный в своей беспечности… До прелестного недалёкий. Такое ведь нравится людям, так ведь? Когда потакают их желаниям, предоставляя вседозволенность. Неудивительно, что они любят его… — лицо юноши омрачилось, а голос заиграл ледяными нотками. Чайльд скептически прищурился, точно бы пытаясь понять, как тот пришёл к таким выводам, но его тут же отвлекли дальнейшие рассуждения молодого Аякса. — Но так ли это? Быть может, это всё просто напускное, пыль в глаза обывателей? И как узнать, что из этого правда?.. — Это неважно. Мне всё равно, что он из себя представляет. Он не сделал мне ничего плохого… — Ничего? Откуда ты можешь знать наверняка? Он уверял тебя, что не испытывает к твоему возлюбленному никакой привязанности, но что, если это было ложью?.. — Хватит! — не в силах больше этого слушать, Тарталья повысил голос. — Это всё неправда! Зачем ты мне это говоришь? — Моя задача отражать твои сомнения, — бесстрастно пояснил парень. — Я лишь пытаюсь понять, к чему противиться чувствам настолько сильным… — Потому что это неправильно! Всё, что я делаю — аморально! От того, что я даже думаю об этом, я чувствую себя ужасно! — Хм… Вот как? — отчего-то на губах Аякса заиграла дьявольская ухмылка. — Но как же тот парень… Александр? Тот, что каждый день угрожал убить тебя после уроков? Что издевался над тобой, говорил вопиющие, полные грязной похоти вещи о твоей сестре? Разве не приятно тебе было отмстить за все годы унижений, вонзить клинок в его плоть, наблюдая, как сочатся из его тела жизненные соки? Чайльд оцепенел. Всякая краска сошла с его лица, оставив кожу мертвенно бледной, распахнутые глаза безучастно смотрели в пустоту, а дрожащие губы — закрылись за замок, не желая слушаться, произнести хоть какие-то слова, что до́лжно было произнести. — Нет, так ведь? — сладко прошептал юноша, наклонившись над его ухом. — Ты этого не чувствуешь. Ни капли стыда или угрызений совести… как и за всех тех, что были после него. Все они пробуждали в твоей душе это… и каждый по-своему заслужил смерть. Так, скажи, мой дорогой, неужто этот жалкий бард — исключение? Неужто ты и впрямь не испытаешь облегчение, если его не станет?.. Его слова непреодолимым искушением разливались по телу, пробуждали в душе желания, что никогда не должны были увидеть белого света. Чайльд хмуро молчал, до тех пор пока тихий, но решительный шёпот не сорвался наконец с его уст: — Нет. — Нет? Ты так думаешь? — агент фатуи апатично приподнял бровь, горделиво сложив руки на груди. — Отчего же? Хотя… Нет, не говори мне. Я и так всё прекрасно понимаю. Это всё из-за «господина Чжун Ли», верно? Почему-то его имя он выделил как-то странно, точно бы с издёвкой. И всё же он был прав. Меньше всего на свете Тарталье сейчас хотелось расстраивать Чжун Ли. Потому что, если он даст ему увидеть свою тёмную сторону, даст понять, какие ужасные, порочные желания движут им на самом деле… разве сможет тот принять его? Разве сможет его когда-нибудь простить? — Нет нужды отрицать. Тебя так волнует его мнение о тебе, что ты начал возводить его точку зрения в абсолют. Подумай, о Аякс: так ли это ужасно — принести боль человеку, что, может, и не испытывает к тебе ответных чувств? — Это неправда!.. — запротестовал было Чайльд, но его собеседник лишь цокнул языком. — Мой дорогой, когда же ты поймёшь? Мне ведомы все твои страхи и сомнения. Я часть тебя, Аякс. От меня не имеет смысла что-либо утаивать. Ты любишь этого мужчину так сильно, что даже и не задумываешься, сможет ли он ответить тем же. Стоят ли все твои страдания того? Или же ты до конца своих дней будешь чувствовать себя несчастным, увядая от неразделённых чувств? — Я… Я не… Слова сочились из его уст, точно едкий яд, с каждым мигом наполняющий сердце. Чайльду было больно, но не от жестокости речей его двойника, а от того, что он был прав, выражал буквально все те сомнения, что скопились у него на душе. С каждым словом он всё ярче чувствовал это — весь тот гнев, отчаяние и ненависть, терзавшие его, всю зависть, тоску и обиду, казалось, на целый мир. В горле стоял тошнотворный ком, виски болезненно пульсировали. Казалось, ещё секунда — и он переполнится, выплеснув всю эту мерзость наружу. И быть может, вновь произойдёт то, что случилось с Венти… Однако что-то удержало его. На один единственный миг в памяти, пробиваясь сквозь всю эту грязь, всплыло лицо Чжун Ли — его тёплый взгляд и нежная улыбка, что рассеяли тьму, искоренили из души все сомнения. Тарталья очнулся, будто бы ото сна, взглянул прямо в лицо своему отражению, преисполненный необычайной уверенности: — Это всё ложь! Чжун Ли совершенно не такой! Я знаю, я дорог ему, и сделаю всё, чтобы оправдать его доверие! Аякса, казалось, не слишком удивила его вспышка воодушевления — он только и сделал, что раздосадовано покачал головой. — Ты так убеждён в этом… Ах, хотел бы я иметь такую же веру. — Так поверь вместе со мной! — Чайльд решительно протянул парню руку. — Мы можем отбросить сомнения и отпустить всю причинённую ими боль! Разве не будет лучше доверять друг другу, вместо того, чтобы жить в ожидании ножа в спину? — Невозможно искоренить сомнения, — мрачно ответил тот, даже не удостоив протянутую руку внимания. — Как огонь порождает тень, так и надежда порождает неверие. И оно никогда не исчезает, лишь множится, ожидая назначенного часа… — Пускай и так, я всё равно буду пытаться! Даже если ты не со мной! Чайльд развернулся и зашагал прочь отсюда. Сам даже не знал, куда именно и как будет в дальнейшем выбираться из этого кошмара, просто вдруг почувствовал, что не может больше здесь находиться. Однако кое-что вдруг заставило его замереть на месте. Негромкий, но наполненный каким-то нездоровым злорадством смешок, раздавшийся из-за спины. — Как чудесно… Как жаль, что вскоре тебя ждёт разочарование, Аякс. Тарталья в недоумении обернулся. Его двойник ныне стоял к нему спиной, загадочно глядя куда-то в сторону моря, огромного алого солнца, что вот-вот должно было бросить на землю свои последние лучи. Холодный ветерок трепал его медные локоны и пушистый мех на воротнике формы — крайне загадочным и романтичным казался бы сейчас его образ, если бы не был таким настораживающим. — Что ты хочешь этим сказать?.. Не мог видеть сейчас Предвестник лица своего собеседника, но был уверен — он улыбался. Всё такой же снисходительно-лукавой ухмылкой, что и до этого. Вот только теперь она стала представляться Чайльду куда более зловещей. — Может быть, твой ненаглядный и любит тебя — в каком угодно понимании этого слова… Вот только это не отменяет того факта, что он лжёт тебе. — Чего?! — Тарталья встрепенулся, ощетинившись, словно дикая кошка. — Неправда! Сенсей никогда не давал повода думать о себе плохо! — Верно. Он и не даст. До последнего будет строить из себя безгрешного идеалиста… но стоит снять с него маску — кем, по-твоему, он окажется?.. — Что ты вообще такое несёшь? — процедил Чайльд буквально сквозь зубы. — Откуда тебе вообще знать?! Ты ведь всего лишь… — Отражение твоего сознания? — договорил за него Аякс, полуобернувшись так, что Предвестник наконец смог увидеть его лицо. Он был прав — парень и правда улыбался. Однако улыбка эта совершенно отличалась от той, что некогда была на его устах — сардоническая, полная змеиного яда и едва сдерживаемого тёмного экстаза. — Ах, дорогой мой, неужели ты ещё не понял? Разве я не говорил тебе ранее? Моя суть куда сложнее всего этого, Аякс. И пускай я являюсь частью тебя… мне ведомы вещи, о которых ты и помыслить боишься. Чайльд нервно попятился, словно это должно было стать его спасением. Несомненно, будь у него оружие, он бы сейчас приготовился к тому, чтобы пустить его в ход. — Тогда кто ты такой? — хрипло спросил он, не сводя с агента фатуи бдительного взора, будто держа его на прицеле. — Так ли это существенно? Важно лишь то, что я хочу предупредить тебя о нём. Считай это жестом доброй воли… Правда в том, что этот «господин Чжун Ли», которому ты так безгранично доверяешь, на самом деле скрывает от тебя своё истинное «я». Он является миру простым обывателем, ценителем искусства и приятным человеком, хотя на деле это лишь то, кем он хочет казаться. Он куда глубже этого, Аякс. А его прошлое столь неоднозначно, что ты долгое время будешь гадать, как мог считать чудовищем именно себя… — Ты просто пытаешься заставить меня сомневаться… — Я пытаюсь донести истину, — юноша повернулся к нему, ныне стоя прямо напротив. — Задумайся, Аякс. Вместо того, чтобы виться у его ног, словно послушный пёс, удовлетворяя его тщеславие… Может, тебе стоит вырвать из груди его сердце и взглянуть, так ли в самом деле оно чисто?.. От его слов что-то внутри Чайльда переломилось. Хрупким льдом неуверенность раскололась на тысячи осколков, позволив выйти наружу раскалённому, точно лава, гневу. Он и сам не заметил, как стремительно сократил дистанцию, резким движением вытащил из ножен Аякса клинок, приставив острие сверкающего меча прямо к его шее. Всё, чтобы стереть с его лица эту самодовольную, безумную усмешку, чтобы не слышать больше слов, разжигающих ненависть в душе всё сильнее и сильнее. Однако его действия не возымели на парня никакого эффекта. Разве что улыбка испарилась с его уст, уступив место разочарованию. — Какая любопытная попытка… Жаль только, что не имеет никакого смысла. Тарталья даже сообразить ничего не успел, как вдруг почувствовал на своей шее прикосновение обжигающе холодного металла. С ужасом осознал, что рука его опустела, а заветный клинок ныне был обращён в его сторону. — Прости, мой дорогой, но это не твои владения, — едва сдерживая холодную улыбку, произнёс юноша, игриво скользя боковой стороной клинка по его коже. — Ты мало что понимаешь в местных порядках… Так что нам с тобой лучше не ссориться. Я желаю тебе лишь добра, Аякс. Желаю помочь тебе в достижении твоей цели — обрести силу, коей до сих времён ещё не обладала ни одна смертная душа. Разве ты забыл о нашем стремлении? Разве ты забыл о нашем предназначении? Так вспомни, Аякс. Вспомни, как искал с самого своего детства эту силу, не останавливаясь ни перед чем, сколько препятствий преодолел и сколько душ загубил на пути к истинному величию. Так разве стоит останавливаться на достигнутом, когда мы так близки?.. Тарталья промолчал, покорно стиснув зубы, заглядывая своей копии прямо в глаза. Прямо сейчас они горели каким-то потусторонним, голубоватым огнём — чарующим, манящим и одновременно невероятно тревожащим до самой глубины души. И буквально по этому сиянию становилось понятно — он и правда нечто большее, чем просто отголосок памяти. Вот только… что же он всё-таки такое?