Рюкзак понести?

      — Ты постой тут немного… — Ирука уже активно машет ручкой, кидая Какаши и сваливая в Академию — помогать директору. На деле же — с детьми понянчиться.              Мамушка, блин.              Какаши остаётся — а куда ему податься? Дел никаких нет, да и не планирует он ни черта. Приходится дожидаться друга рядом с чуть покосившимся зданием школы, невыразимым взглядом устремляясь в чистое небо.              Хоть бы дождь начался, что ли.              Погода и правда могла раз десять смениться, пока он так самозабвенно предавался собственным фантазиям, являя собой притягательного одинокого (или притягательного, потому что одинокого) мужчину, мечтающего, как могло показаться случайным прохожим, о своей падшей возлюбленной. Ну или не падшей — Какаши не был особо принципиальным в этом вопросе.              Ну так вот: пока Какаши напряженно раздумывал, какую роль на себя еще принять (уж очень ему понравился образ загадочного незнакомца), из Академии уже стали валом валить дети всех возрастов и народностей. Вот и чего им дома не сидится? Учиться они, видите ли, не хотят — а всяким Ирукам потом им преподавать. Пожалели бы лучше умных шиноби — не по своей воле те в школу в семь утра шагают.              Ну, кроме Умино: того хлебом не корми, да вообще еды не давай — всё равно в Академию свою родную попрется. Сущность такая. Сердце доброе.              У Какаши же хлеб порядком зачерствел.              Сколько Хатаке себя помнил, он никогда не горел особым желанием проводить всё свое детство за партой. Если бы… если бы ему только дали шанс всё изменить!              Он бы непременно бросил бы школу и целые дни сидел дома. С отцом.              Вспомнив, где находится, Какаши резко тряхнул головой: не пристало еще реветь на улице! Но… неужели он еще думает об этом? О том, что… виноват?              К счастью или несчастью, от мысли об отце его отвлекают сумасшедшие крики шальных детей — те в хаотичном порядке носятся по всему периметру школьной площадки, расталкивая бедных взрослых и учителей, призывающих к определенному порядку.              А ребятам плевать — даже на картинно прислонившегося спиной к дереву Хатаке они обращают ровно столько внимания, сколько на соседскую кошку.              Не хотят — ну и не надо. Можно подумать, Какаши хотел быть в кольце этих загребущих детских рук.              — Сакура-ча-ан! — о, еще один бесенок. Хатаке даже чуть улыбается, наблюдая за неловкими ужимками бедного парня — Узумаки, кажется, — и давит смешок, видя, как тот оббегает все преграды, дергая девчонку впереди за короткие волосы.              — Чего тебе? — розовая макушка гневно поворачивается в сторону Наруто. Какаши даже чудится, что эта девчонка смешливо поджимает губы, ужасно напоминая его самого в детстве. А еще она излучает волны теплой, ни с чем не сравнимой энергии.              — Я… даттэбайо! — кажется, кто-то волнуется. Неужели признаться собрался? Если так, то Какаши ему от всей души похлопает: мало кто на такое отваживается. Смело, смело…              Но Наруто вдруг тушуется и, побоявшись то ли ответа симпатичной ему девочки, то ли Какаши, подобравшегося поближе и с искренним любопытством в глазах на них смотрящего, поспешно смывается.              Смеялись долго. Розоволосая девчонка — нет: она стояла, пялясь куда-то в пространство перед собой. Наверное, обдумывала нетипичное поведение обычно хулиганистого Узумаки Наруто.              И Какаши по-настоящему заинтересовала эта её задумчивость. Ведомый каким-то своим внутренним чувством, он двинулся в её сторону, игнорируя изумление и величайший шок публики.              Хатаке Какаши, сам Хатаке Какаши подошел поговорить с этой розовой дурехой? Да ну, не-прав-да.              Но ему как-то безразлично, что о нем подумают — уже подумали?              — Рюкзак понести? — кажется, до девчонки не сразу доходит смысл его слов: она непонимающе хлопает глазками, только сильнее хватаясь за чуть отвисшую лямку школьного портфеля.              — Н-не надо! С-сама справлюсь, — посмотрите-ка, на поверку мы уже не такие самодовольные!              Сама так сама: Какаши просто без пререканий протягивает руку за грузом, и через долгую минуту размышлений и обдумываний девчонка всё же сдается, передавая ему свое сокровище.              Рюкзак — АДСКИ тяжелый. Нет, он не хотел так плоско шутить, но… у нее что там, кирпичи?!              А наглая деваха ускоряется, топая в гору. И Какаши, задыхаясь, кашляя и всё же шагая следом, поспевает за этим сгустком энергии.              Кто вообще дернул его помочь?! Можно подумать, он джентльмен.              — Тебя как зовут? Меня — Са-ку-ра, — ну и зачем по слогам имя произносить? Странная она.              Но имя красивое.              Может, поэтому Какаши разом забывает, что и сказать хотел, и, совсем уж по-дурацки краснея от ощущения собственной несуразности, мямлит едва понятное:              — Очень приятно… Какаши. Какаши Хатаке.              И у него как-то вылетает из головы, что надо бы дожидаться Ируку у Академии, а не переминаться с ноги на ногу перед калиткой дома Харуно.       

      

***

             — Не тяжело? — Какаши бегает вокруг нахохлившейся дочурки, чуть ли не с силой отдирая от нее тяжеленный рюкзак. «В школу она собралась…» — бормочет мужчина, кидая полные отцовского отчаяния взгляды на собирающуюся на работу жену.              А Сакура, на ходу надевая на себя больничный халат, и в ус не дует: подумаешь, портфель весит пять килограмм! Она и тяжелее таскала. Ну, или Какаши таскал за нее — но это смысла не имеет!              — Да всё о’кей, пап! Я — сильная! — ага, как же. Да хоть какая — ему не легче.              В конце концов, Какаши показательно тыкает пальцем обеим в губы — чтобы не складывали бантиком. Сакуре вот даже поцелуй достается — окрыленная и взбудораженная, она радостно упархивает в больницу, чмокая почти растаявшего мужа в ответ.              Однако наметившаяся проблема никуда не уходит: дочка по-прежнему дуется, ни в какую не желая отдавать свой многострадальный портфель.              Тьфу ты. Вся — в мать.              Но, когда любимая доченька хлопает дверью, галопом скача в школу (опаздывает, соня! На этот раз — в отца), Какаши выбегает следом, не забыв, правда, еще и закрыть дом на ключ.              Сакура его убьет, если он потеряет очередную связку — эти ключи и без того заказаны на прошлой неделе. Спросите, как он умудрился так напортачить? Да никак: уплыл к миссис Хатаке на личный прием — и прощайте, дорогущие ключики, потерянные в пространстве между Резиденцией и Госпиталем!              И вообще, он вроде за дочкой шел. А если бы уж совсем точными, то тащился. Топал следом.              Оправдание тоже имеется: ему, знаете ли, нужно с Ирукой увидеться — не помер ли там еще с этими орущими детьми? И плевать, что Какаши отпугивает всем своим отцовским видом потенциальных женихов подросшей дочурки.              Рано ей еще о любви думать. А эти товарищи пусть рюкзак за нее носят, а не дурацкие букеты в дом, которые вянут уже спустя день.              Кстати, о подарках: когда там у Сакуры День Рождения?              «Черт, скоро же Восьмое марта еще…» — вспоминает бедный Какаши. Бедный во всех смыслах. Занять, что ли, денег у Умино?