Как скажете, мисс Грейнджер!

. Именно Гермиона сделала Рональду предложение руки и сердца… Обычно инициатором всего был он: случайного знакомства в торговом центре, трогательного свидания на премьере приторного романтического фильма, первого поцелуя — в щеку — через три свидания и первого поцелуя в губы — еще через два свидания после этого. Рон был ее первым сексуальным опытом, хотя Грейнджер было уже за двадцать, и он терпеливо относился к ее нервозности и страху. Но в худший вечер своей жизни она пригласила Уизли на ужин в его любимый дорогой стейк-хаус, а затем опустилась на одно колено посреди толпы, потому что знала, что ему понравится быть в центре всеобщего внимания. Гермиона с надеждой улыбнулась, несмотря на колики в животе, и протянула кольцо, на изготовление которого потратила слишком много денег. Она никогда не забудет выжидательную тишину за соседними столиками или выражение лица Рона, когда все это произошло: его шок быстро сменился зарождающейся жалостью. — Гермиона, — сказал тогда Рональд, — между нами не так уж и серьезно. Мы просто развлекаемся. — Хуже всего, даже хуже, чем вздохи и торопливый шепот их невольной аудитории, было то, как терпеливо и разочарованно он произнес: — Я думал, ты достаточно умна, чтобы понять это; разве, я ошибся в тебе? До этого момента Грейнджер верила, что Уизли любил ее. Что, когда они трахались, он наслаждался ею; что когда они смеялись вместе, это было потому, что у них было общее сердце. Если Рон иногда говорил что-то неосторожное, звучащее жестоко, если иногда казался менее заинтересованным в сексе, чем она, если никогда не хотел держаться за руки, когда они гуляли, — то все это было его причудами, думала Гермиона. У нее ведь тоже имелись свои странности, и он на них не жаловался. Рональд никогда не изменял, всегда отвечал на звонки, у них даже были шкафы в квартирах друг у друга. Она посвятила себя тому, чтобы делать его счастливым, и он вознаграждал ее за это добротой. Гермиона посмотрела достаточно романтических фильмов, чтобы знать: то, что они никогда не ссорились, означало, что им всегда будет хорошо вместе. Они созданы друг для друга. Прежняя Грейнджер верила в эту идеалистическую чепуху. Теперь она была новой Грейнджер — той, что знает: все фильмы не больше, чем фантазия. Малфой не ошибся ни в чем из того, что сказал той ночью, и неотвратимость этого становится солью на рану, нанесенную ей его внезапным, пугающим отсутствием в ее жизни.

***

В четверг Гермиона появляется на работе раньше обычного. Она все равно уже проснулась и хочет прийти раньше Драко… Но он вообще не приходит. И его пустое кресло означает больше, чем любые слова, которые Малфой мог бы оставить ей напоследок.

***

В пятницу к ней в дверь стучится юноша еще младше Драко, и представляется ее новым помощником Гарри Поттером. — Что случилось с Малфоем? — спрашивает Грейнджер, и мальчик выглядит таким испуганным, что это еще больше подчеркивает его молодость; он заикается, поправляет очки и качает головой. — Мой менеджер просто сообщил, что теперь я буду помогать вам. Это ошибка? Гермиона давится комом в горле, но усаживает Поттера в кресло Драко, и во время всего вступительного разговора ее голос ни разу не срывается.

***

Новые выходные ничем не отличаются от обычных: она идет в спортзал, убирает в квартире, стирает белье, готовится к предстоящей неделе. Но каждое мгновение словно окутано туманом, и ей кажется, что сердце в груди почти не бьется. Грейнджер сотни раз прокручивает в голове свой разговор с Драко и с каждым разом все больше жалеет об этом. Что, если бы она впустила его в квартиру? Что, если бы она сказала: — Да, кое-кто обманул меня, а я была слишком наивна, чтобы избежать этого? Что, если бы она призналась ему, что какая-то часть ее души хотела бы, попробовать каково это — быть с ним? Но прошлое нельзя переиграть.

***

Как ни странно, но в понедельник утром Гермиона с облегчением вырывается из тесных стен квартиры в офис и видит перед своим кабинетом милое лицо Гарри, сияющее надеждой. Хотя ей и не хватает острых улыбок Драко и его энергии, в невинном рвении юноши есть что-то успокаивающее; словно бальзам на воспаленную рану. От Малфоя не приходит ни одного сообщения. Но и она ничего не отправляет ему. Его имя все еще есть в адресной книге компании, так что, куда бы он ни ушел, по крайней мере, Драко не покинул Малфой Юнион. Грейнджер достаточно того, что она испортила свою собственную жизнь, она не хочет разрушать и его тоже, вынуждая уйти из семейного бизнеса. То, что он сказал той ночью, все еще звучит в ее ушах — громко и честно, — и в какой-то момент Гермиону осеняет: если она признается, что его обвинения в ее трусости истинны, то ей придется также и принять и тот факт, что сердце, которое Драко бросил к ее ногам, тоже настоящее. И пытаться смириться с этим — похоже на то, чтобы подставлять лицо всепоглощающему солнцу, потому что, если Малфой был искренним, то она — своими неосторожными словами и бычьим упрямством, — убила лучшего мужчину, которого когда-либо хотела; и сделала это в тот самый момент, когда он был особенно близок к тому, чтобы принадлежать ей. Во время ее безумной стрельбы по призракам, Малфой попал под перекрестный огонь.

***

«Он никогда не был моим», — твердит себе Грейнджер, когда пару недель спустя видит его, впервые после их ссоры, на корпоративном праздничном мероприятии. Вечер проходит в конференц-залах на первом этаже их огромного офиса. Здесь дорогая еда, открытый бар, вечерние костюмы, и этого достаточно, чтобы все забыли, что они на работе. По просьбе Люциуса вместе с другими руководителями Гермиона пришла пораньше и заметила, что Драко входит в дверь позже большинства приглашенных. Она как раз слушает, как Забини рассказывает о новых показателях, когда ее внимание привлекает знакомое движение. Ей требуется лишь мгновение, чтобы найти Малфоя в толпе. Кричаще дорогой смокинг, волосы подстрижены и уложены в прическу; когда он протягивает руку, чтобы взять предложенный бокал красного вина, то Грейнджер видит блеск бриллиантовых запонок. Драко так красив, что это заставляет ее сердце учащенно биться, а пальцы так и чешутся притянуть его поближе. «Он — не мой», напоминает себе Грейнджер и разглаживает перед своего платья; оно длинное, мягкое, из темно-зеленого шелка, с глубоким разрезом спереди и открытой спиной сзади, чтобы подчеркнуть то, что, как она знает, является лучшими частями ее тела. От Малфоя исходят волны магнетической энергии, и Гермиона чувствует их пульсацию даже в другом конце комнаты. Сделав не больше четырех шагов, он сразу же оказывается в центре внимания: каждый знает, что Драко будет следующим владельцем компании, — независимо от того, чем он занимается сейчас, — а власть и дерзкое обаяние молодости — это пьянящий коктейль для любого. Она задается вопросом, понимает ли кто-нибудь еще, что его улыбка выдает раздражение, а не терпеливое снисхождение? Избежать встречи с ним в толпе — легко, но забыть, что Малфой здесь, — невозможно. Грейнджер уверена, что в тот вечер она говорит с сотней человек, но не помнит ни об одном из них, как только они отходят. Ее взгляд неизбежно следит за Драко. Ближе к вечеру он снимает пиджак и развязывает галстук–бабочку, и каждый раз, когда она смотрит в его сторону, — каждые пять минут, а может, и чаще, — Драко нагло глядит на нее в ответ. Он знает, насколько привлекателен в своей белой рубашке, расстегнутой у горла, и женщины безостановочно набрасываются на него, даже замужние, — алкоголь снимает многие запреты. Гермиона видела, что сам Малфой не пил после первого бокала; она наблюдала за ним с другого конца комнаты так же внимательно, как и он за ней. Драко все еще расстроен, и Грейнджер тоже, но они не перестают смотреть друг на друга всю ночь…

***

Каждый раз, когда он улыбается одной из женщин, прижимающихся к нему под очередным предлогом, она чувствует себя наркоманкой, проходящей первую стадию ломки, которую ведут в бар и заставляют смотреть, как все, кроме нее, сильно напиваются. Гермиона знает, какова на вкус кожа Малфоя, и ей интересно, догадывается ли об этом кто-нибудь из безымянных для нее женщин, когда он позволяет им водить накрашенными ногтями по его руке. Печаль, таящаяся в глазах Драко, не уменьшает боль в ее сердце.

***

Ожидается, что руководители будут присутствовать на вечеринке до конца, но Гермионе трудно дышать в переполненном помещении, и она не может избежать пристального взгляда Малфоя, поэтому неуклюже проталкивается сквозь толпу и направляется в единственное известное ей безопасное место. На верхних этажах темно, но Грейнджер привычен этот путь, и она безошибочно добирается до своего кабинета, миновав стол Поттера с множеством фигурок детей-волшебников из какой-то книжки или фильма. Гермиона оставляет свет в кабинете выключенным, но открывает жалюзи, чтобы впустить лунный свет. Ночь ясная и холодная, луна наполовину полна и прекрасна. Она падает в кресло и закрывает глаза, чувствуя себя слабее, тяжелее и измотаннее, чем когда-либо в последние годы. В тишине отчетливо слышится тихое звяканье подъезжающего лифта, и Грейнджер догадывается, что это Драко, еще до того, как он появляется в дверном проеме; его силуэт — сплошные острые углы и напряженные линии. Гермиона уверена, что Малфой пришел ругаться, и не винит его, но она слишком устала, чтобы принять участие в драке, и, скорее всего, это будет избиение… У нее даже нет сил попытаться спрятаться под маской, когда он входит в комнату и заглядывает ей в лицо. Грейнджер ждет заслуженной пощечины от него, надеясь, что это уничтожит последние нежные чувства в ее сердце, и она сможет покончить с ними. Вместо этого Драко закрывает за собой дверь, обходит стол и опускается на колени возле ее ног. Он не прикасается к ней, просто упирает руки в бедра и смотрит Гермионе в глаза. В его взгляде появляется новая напряженность, которую она хочет разгладить, хотя и знает, что сама ее и спровоцировала. Малфой никогда не позволит ей, но это никогда не останавливало ее от желания. Желание всегда было ее проклятием. Она представляет его в гостиничном номере, протягивающим к ней раскрытую ладонь, с сердцем в глазах. Гермиона не хочет думать о том вечере, потому что это доказательство того, что Драко прав, и она все та же испуганная дурочка, но теперь еще и опасная и для других. В ее кабинете очень тихо, хотя из вентиляционных отверстий доносится слабый гул толпы внизу. — Ты выглядишь такой же несчастной, как и я, — наконец произносит Драко, и в его тоне нет радости. — Ты не выглядел несчастным в окружении всех этих красивых женщин. — Ответ Грейнджер автоматический; уродливый животный стук сердца, по привычке, подскакивает, чтобы защитить ее, и она слегка морщится. Его губы сжимаются в тонкую линию. — Ты не единственная, кто должен защищать себя, Гермиона. Она смотрит на его пальцы, нервно постукивающие по бедрам. — Я знаю. — Почему ты не веришь в то, что происходит между нами? — мягко спрашивает Малфой. Гермиона облизывает губы. После всего этого он заслужил ее признание. — Я боюсь. Откуда мне знать, что это правда? — Я не знаю, как доказать тебе, что это так. — Его пальцы растирают маленькие складки на брюках. — Ты должна доверять своим чувствам. Тому, что ты чувствовала в гостиничном номере. Ты должна доверять мне. Какой бы призрак ты ни видела, когда смотришь в мою сторону… есть только я. «Ему так легко, — думает она, — открыть свое сердце. Кто бы его отверг?» И вдруг ее накрывает. «Я, — понимает Грейнджер, вдыхая острый запах. — Снова и снова отвергаю его сердце». — Ты сказал, что я причинила тебе боль, — шепчет она, когда поднимает на него взгляд, и он пристально смотрит в ответ, — в отеле. Я сказала, что не причиню тебе вреда, а ты ответил, что уже слишком поздно. Если это правда, почему ты все еще хочешь большего? Почему ты последовал за мной сюда после всего, что я наговорила? Драко по-прежнему не прикасается к ней, но наклоняется ближе, чуть-чуть, но она это видит. — Ты, Гермиона, и то, кем мы могли бы стать вместе, — они стоят этой боли, — просто говорит он. — Мне жаль, — шепчет Грейнджер, и ее голос срывается от тяжести всего, что содержится в этих двух словах. Она чертовски сожалеет: о том, что сказала, о том, что сделала, о том, что не проявила смелости до этого момента, а теперь уже слишком поздно… Не говоря ни слова, Малфой подается вперед и обнимает ее за талию, прижимает к себе. Она крепко стискивает его в ответ, цепляется за него, как за спасательный круг, а он обнимает ее еще крепче, как будто до этого было недостаточно; горячие слезы текут по ее щекам, словно Драко выжимает их из ее тела. Прошло очень много лет с тех пор, как кто-то в последний раз обнимал ее, потому что она в этом нуждалась, а не потому, что они сами искали в ней поддержку. — Я не знаю, как с тобой обращаться, — тихо признается Малфой. Она прижимается щекой к его макушке, но его, кажется, не волнует, что ее слезы мочат его волосы. — Я давлю на тебя, а ты отталкиваешь меня. Я даю время и пространство, но ты думаешь, что я не хочу тебя. — Я тоже не знаю, Драко, у меня нет инструкции или чего-то такого… — Мы могли бы учиться вместе? Но ты должна доверять мне, Гермиона. — Тебе не выдержать всех моих демонов, — шепчет она, — я сама едва могу справляться с ними. — Эй, — Драко немного отстраняется, высвобождается и осторожно вытирает слезы с ее лица большими пальцами, — не сбрасывай меня со счетов. Я достаточно силен, — настаивает он. Грейнджер хочет верить ему. Возможно, бремя ее страхов будет меньше, если они разделят его. Возможно, страхи вообще исчезнут под заботливыми руками Драко. Тем не менее, она колеблется. — Я не могу взваливать на тебя свои проблемы. — Ты не заставляешь меня делать что-либо, — Малфой смотрит на нее по-особенному. Его слова снова означают больше, чем буквально. — Это всегда был и мой выбор. — Почему? — спрашивает она, всхлипывая, и ее голос срывается даже на этом простом слове. Он пожимает плечами, выглядя немного беспомощным. — Может потому, что каждый раз, когда я вхожу в комнату, я надеюсь, что ты будешь там. Гермиона стоит над пропастью, — над чем-то высоким и пугающим, — и самое безопасное, что можно было бы сделать, — это отступить и уйти. Она всю жизнь выбирала безопасный путь вниз и знает, что это означает отступление к одиночеству, даже не попытавшись побороться за что-то большее. Грейнджер никогда больше не захочет испытывать то, через что проходила в те дни, недели и месяцы после ухода Рона, но Уизли никогда не заставлял ее чувствовать себя самой собой, а Драко всегда делает именно это. Даже сейчас, когда он стоит на коленях у ее ног, а лунный свет освещает его открытое лицо. Малфой умоляет дать ему шанс, и в этот момент невозможно отрицать искренность всего, что он говорил до этого. Независимо от того, выражает ли он это через высокомерие или нежность, ему легко доверять: Драко всегда говорит ей правду, делает то, о чем она просит, и первым обнажает горло, — так что у них обоих будут кровавые раны, если все пойдет не так. Он вовсе не Рональд, он — Драко Малфой, и он протягивает ей руку и просит сделать всего один шаг вперед. Всего один, потому что остальные Малфой пройдет рядом с ней, как он делал это с тех пор, как она его встретила. Гермиона тихо и испуганно выдыхает и целует его. В чем бы ни пытались убедить ее въевшиеся страхи, они не так сильны, как прикосновение губ Драко к ее губам. Она вдыхает его аромат и делает первый, пугающий шаг: — Я хочу, чтобы ты занялся со мной сексом и был во мне, — говорит Грейнджер, и это звучит тверже, чем она могла надеяться, — но не здесь. Я хочу, чтобы ты поехал ко мне домой. Пальцы Малфоя крепко сжимают ее талию. Он смотрит на нее долгую минуту, то ли убеждая себя поверить ей, то ли убеждаясь, что она не передумает. Гермиона ловит тот момент, когда Драко принимает новую реальность: выражение его лица меняется, становится мягким и уверенным, когда он приподнимается, чтобы поцеловать ее с отчаянным желанием, которое сдерживал до этого. Его губы горячие и ищущие, его язык яростно прижимается к ее языку. Малфой встает, все еще целуя ее и притягивает Грейнджер к себе. Он крепко сжимает ее в объятиях и пинает ее кресло так, что оно с грохотом откатывается в сторону и врезается в стену. — Я могу отвезти нас, — выдыхает Драко, и она кивает ему, и они отстраняются друг от друга, но Малфой ловит ее кисть, прежде чем Гермиона успевает полностью отстраниться. — Пойдем. — Он ведет Грейнджер через заднюю часть здания, избегая вечеринки. Драко не отпускает ее до тех пор, пока ему не приходится выезжать со своего парковочного места, и тогда он снова берет руку Гермионы, лежащую у нее на ноге. Он проводит большим пальцем по тыльной стороне ее ладони и бросает на Грейнджер настороженный, лихорадочный взгляд. Гермиона знает, что Малфой боится, но он снова доверяет ей, и ей стыдно за то, как легко ему это удается, хотя она даже не позволяла ему называть ее по имени. — Прости, — повторяет Грейнджер, и Драко целует ее пальцы. — Ты уже говорила это, — он улыбается. Они больше не произносят ни слова ни по дороге, ни в лифте, где Драко постукивает ногой по полу, словно от этого тот поедет быстрее, ни у ее двери, где она возится с ключами, а он стоит у нее за спиной, затаив дыхание. Гермиона впускает его и неловко произносит: — Видишь, никаких трупов, — прежде чем он прижимает ее к груди и крепко целует, и нервозность, беспокойство и страх в ней исчезают под его натиском. Малфой отстраняется, чтобы спросить: — Где спальня? У нее не такие уж и большие апартаменты, чтобы нужно было искать, но вопрос скорее требует от нее удостовериться в собственном решении. Она хочет, и указывает на закрытую дверь на противоположной стене, и затем они, спотыкаясь, идут в том направлении, пока Грейнджер высвобождает его пуговицы, а Драко расстегивает молнию на ее платье. Один из них открывает дверь, — или, может быть, они делают это вместе, Драко поворачивает ручку, а Гермиона толкает ее ногой, — и она чувствует, как внутри все скручивается от первобытного восторга и нервного смущения от того, что Малфой здесь, в ее спальне, с ее фотографиями, одеждой, старыми простынями, и с ней самой. — Я хочу полный тур по квартире, но позже, — сообщает он, прежде чем уложить Грейнджер поперек кровати и сесть верхом на ее бедра. Драко проводит рукой по ее ноге под разрез платья, одновременно второй рукой дергая за тонкие бретели. — Я подумал, что ты надела это, чтобы свести меня с ума, — говорит он, наклоняясь вперед, и целует ее от ключицы к выпуклости груди в вырезе платья. Его ладонь оказывается у нее между ног, а пальцы поглаживают Гермиону сквозь белье. — Получилось? — задыхается она. В ответ Малфой спускает с нее трусы и скользит двумя пальцами глубоко в мокрое влагалище, заставляя Грейнджер вскрикнуть от удовольствия. — Ты могла бы быть в пижаме, и это бы сработало, — выдыхает он ей в грудь, двигая пальцами вверх, так что она тихо стонет. Гермиона возражает, когда Драко вытаскивает пальцы, но перестает, когда он стаскивает верх ее платья достаточно низко, чтобы обнажить грудь. На ней нет лифчика, — это неожиданно, — как и то, что делает Малфой, когда она им не руководит. Он вылизывает между ее грудей, прежде чем взять в рот сначала один сосок, а затем другой, взад и вперед короткими, покалывающими движениями, как будто не может решить, чего хочет, поэтому берет все целиком. Его рот и язык властвуют над ней, Грейнджер гнется в спине, лишь лопатками касаясь кровати. Драко обхватывает ладонями ее зад и приподнимает ее настолько, чтобы сильно прижать свой член к центру у нее между ног. Гермиона пьяна от остроты ощущений и жажды большего. Она хочет почувствовать его тело и борется с остальными пуговицами, пока он трется об нее своим тазом. Грейнджер поднимает голову, чтобы попросить его остановиться на секунду, чтобы она могла сосредоточиться, но в глазах Малфоя столько радости, что Гермиона прикусывает губу и довольствуется тем, что большая часть рубашки расстегнута, проводя руками по его груди, впиваясь ногтями в нежную кожу. Драко задирает ей платье на бедра, спускает трусики до колен и с таким жгучим вниманием смотрит на нее, что удивительно, как она не кончает от одного его взгляда. — Гермиона… — бормочет он, скользя одной рукой вверх по тому же пути, пока не обхватывает ее сзади за шею и не притягивает к себе. Малфой целует ее так сладко, нежно покусывая нижнюю губу, осторожно просовывая язык, что Грейнджер плавится. — Брюки, — выдыхает она, заставляя его отстраниться, и Драко кивает, их руки вместе цепляются за ремень. Они вместе стягивают с него одежду почти до колен, и Гермиона проводит пальцем по сочащейся головке члена, а затем слизывает влагу, в то время как Малфой наблюдает за этим с почти болезненным выражением на лице. — Блять, я больше не могу… — Он полностью стягивает с нее нижнее белье и широко раздвигает бедра Грейнджер, чтобы скользнуть членом между скользкими складками; она смотрит туда, где они почти соединены и сбивчиво дышит. — Я помню, мы разговаривали, но у меня есть презервативы, — произносит Драко напряженно, — если хочешь… — Нет, — говорит Гермиона делая короткий, отчаянный вдох, — я хочу это, тебя как есть. — Я не причиню тебе вреда, — обещает Малфой, и она хочет верить ему больше, чем когда-либо хотела сбежать, поэтому Грейнджер кивает, а он прижимается своим лбом к ее лбу, медленно скользя внутрь. Она жаждет его, приподнимает бедра, обвивает ногами гибкое тело, чтобы вобрать в себя Драко глубже и быстрее; какая-то часть ее хотела этого с тех пор, как Гермиона вошла в свой кабинет в тот первый день. Когда он полностью оказывается в ней, они встречаются взглядами и выдыхают друг другу в лицо; она чувствует, как его дыхание пронизывает ее насквозь. Грейнджер тихо стонет, пока Малфой выскальзывает из нее, прежде чем медленно вернуться обратно. Его тело дрожит, а свет лампы, ласкающий его лицо, высвечивает морщины на лбу вместе с напряженными мышцами челюсти. Она нежно проводит по его щеке кончиками пальцев. — Тебе не обязательно двигаться медленно, — шепчет Гермиона, задыхаясь. — Хочу, чтобы это продолжалось вечно. Она чертит линию нежного прикосновения по его виску, по скуле, вниз к губам, влажным и красным от ее помады. — Так и будет, — заверяет его Грейнджер. Драко доверяет ей, как доверял с самого начала, и целует ее раз, другой, третий, прежде чем вытащить член, а потом резко войти в нее с такой силой, что она закидывает руку за голову и прижимается ладонью к стене. Тогда он становится ненасытным; его рот и руки — везде, а Гермиона кричит, пронзительно и отчаянно, одной рукой хватаясь за его волосы, а другой беспомощно вцепившись ему в спину. Она позволяет Малфою брать все, что он хочет, и жаждет отдать даже больше, внезапно понимает, какая сила кроется в том, чтобы быть в паре тем, кто сдается. — Я хочу тебя всю, — исступленно шепчет он ей на ухо. — Теперь ты мне веришь? — Да, — стонет она. — Да, да… — После всего, в чем Грейнджер отказывала им обоим, это единственное слово, которое теперь ей хочется произносить. Драко приподнимает бедра так, что его член с каждым толчком скользит по ее клитору, и вскоре все, что она может это издавать долгие вздохи-стоны, а потом и они обрываются бессвязным набором звуков. Малфой кончает следом, и, несмотря на то, что оргазм все еще сотрясает ее тело, Гермиона чувствует его горячую пульсацию внутри себя; он вздрагивает и стонет над ней. Драко придавливает ее сверху, его потная грудь прижимается к ее груди, а она обнимает его, теснее. Некоторое время они обессиленно лежат и делают глубокие вдохи в такт друг другу, после чего Малфой соскальзывает, садится на край кровати, наконец-то сбрасывая ботинки, брюки и расстегивая последние чертовы пуговицы на рубашке. Он оказывается обнаженным в ее постели на не новых хлопковых простынях. Грейнджер борется со своим платьем, пока Драко не усмехается и не говорит: — Давай помогу. Оба голые они откидываются на подушки; только Малфой в носках. Она показывает на них пальцем, и он улыбается, но в его улыбке есть что-то неуверенное. — У меня мерзнут ноги, когда я сплю. Причина сомнений, грызущих его, доходит до Гермионы не сразу. Драко предполагает, что она снова откажет ему, и страх бьется о края его тоже израненного сердца. На мгновение Грейнджер боится, что слишком поздно, и она не сможет исправить это, но потом, дрожа, выдыхает: — Я бы хотела, чтобы ты остался. — Его руки так крепко сжимаются вокруг нее, что Гермиона думает, что не смогла бы вырваться, даже если бы попыталась, но на этот раз ей этого не хочется. — Мне жаль, — шепчет он ей в волосы, и она, хмурясь, смотрит в потолок, думая, что кто-то из них должен встать и выключить свет, но Грейнджер не хочет двигаться. — За что ты извиняешься? — За то, что слишком сильно на тебя давил. — Ты был прав, как оказалось… Малфой пытается сказать что-то еще, но она успокаивает его поцелуем. «Мне давно следовало начать целовать его», — думает Гермиона, пораженная эффективностью подобного метода, чтобы добиться от него тишины. Они целуются еще долго, пока ее веки не закрываются. Рука Драко ложится ей на грудь, а его нога обвивает обе ее. Это тяжесть, которую она легко переносит. — Гермиона, — тихо произносит он. И снова: — Гермиона. — Мм? Малфой нежно проводит пальцами по ее волосам. — Мне просто нравится произносить твое имя. Засыпая, Грейнджер решает, что утром она скажет ему, что он может называть ее, как хочет, хотя на работе у них все же должны быть определенные правила. И утром они обсудят, что будет дальше, а сегодня ночью в ее комнате нет призраков; есть только она и Драко. .