И никакого нет смысла в жизни, кроме любви...

- Думается мне, что, уж, и не за горами то времечко, когда останется без надобности моя профессия... - прихлёбывая чая, молвил станционный смотритель, разглядывая витиеватый подстаканник в гостях у дежурного по железнодорожной станции города Затонска. - Эк тебя повело! - не приседая ни на минуту, вставил фразу дежурный, всё внимание которого было приковано к циферблату часов, да к разным сигнальным лампочкам. - Глянь ка! Кого это принесло! Уж ночь на дворе! - оживился гость. - Так ночной прибывает! - и дежурный, надевая на ходу фуражку, направился к двери. - Виктор! Виктор! - и после призывного обращения жены ничего более не следовало.       Виктор Иванович сбился со счёта, сколько раз таким образом в этот вечер к нему обращалась Мария Тимофеевна. - Да, Маша! - на всякий случай отвечал он, где-то глубоко внутри, ощущая некую напряжённость ожидания, тем самым понимая природу состояния благоверной.       Последние дни в доме адвоката Миронова пролетели с ошеломительной скоростью. Мария Тимофеевна, затеявшая переделку в крыле для молодых в связи с новостью о пополнении, теперь сожалела о том, что заказала люльку из Петербурга. Посылка задерживалась! Виктор Иванович в попытках успокоить жену, предложил на несколько дней разместить молодую семью в девичьей комнате Анны. - Стоит лишь заменить кровать, - и Миронов выжидающе устремил взгляд на жену, желая как никогда, чтобы его предложение было принято, уж очень громко Мария Тимофеевна выражала своё неудовольствие необязательностью петербуржцев. - Виктор! И как я не подумала об этом! - после этих слов в рабочем кабинете наступила тишина, располагающая к минуте отдыха за рюмочкой коньяка. - Виктор! Виктор! - прозвучало в ночи, как только тишину нарушил паровозный гудок, но в этот раз Виктор Иванович и не ожидал последующих слов.</b></i> - Да, Маша! Они приехали! - Аня! Анечка! Доченька! Яков Платоныч! Пётр Иваныч! - порция приветствий, объятий досталась каждому.       По дороге Виктор Иванович поведал о варианте размещения прибывших, по причине того, что Мария Тимофеевна всё своё внимание устремила на дочь.       Было решено, что все сразу отправляются отдыхать. Но оказавшись в доме мать не смогла мгновенно отпустить Анну, и мужчины, переглянувшись, молчаливо и единогласно приняли решение, ненадолго уединиться в библиотеке.       Штольман словно в другом измерении подходил к знакомой двери. За ней - Анна. Его Анна, его жена. Ряд событий, переживаний, фантазий, предшествовавших этому мгновению, а точнее воспоминания о них, ускорили бег крови, и он замер, чтобы успокоить своё сердце одной лишь мыслью «Она - моя!»       Дверь бесшумно отворилась, и на пороге - он. Анна была не в силах отвести глаз. - Боже мой, неужели мои грёзы стали явью! - пронеслась шальная мысль в её голове. - Он! Он! - и не имея возможности и желания сдерживаться, позвала его, - Яков! - Родная моя! - он услышал всё пережитое ею в своём имени. - Родная моя, как долго я шёл... - Ты здесь...       Да, он был здесь! Его тёплые ладони удерживали её лицо, их губы распаляли бушующий огонь, пуговицы на его жилете, как по волшебству вмиг расступились, и уже поднятая вверх рубаха позволяла её губам скользить по мужественной груди, вызывая с трудом сдерживаемый им хрип-стон. - Аня... Люблю тебя... Хочу тебя...       Он наслаждался тяжестью её груди в своих ладонях: упругие возбуждённые соски будоражили его. - Яков... - её нежные пальчики дарили безумные ласки.       Распалённые, они погрузились в ожидающую их прохладой кровать. Охваченные страстью, они замирали, лишь для того, чтобы в свете свечи наслаждаться созерцанием друг друга. - Я люблю тебя... - нежное признание влечёт его к припухшим губам, и она ощущает животом всю его мощь, силу и страсть, - я хочу тебя... - слова-мечта, слова-видение, из её и его грёз.