Жить моментом

Вот и всё. Финал «Евровидения 2021». Украина заняла пятое место — достаточно высокая планка. Однако, как не отмахивайся, а всё же стоять там, где стоят сейчас победители, их любимые итальянцы, держать над головой этот чёртов кубок, трясти им и кричать от счастья хотелось до зубного скрежета. Но Украина заняла пятое место, а не первое. Этого уже не изменить. Всё закончилось. От этих двух простых слов в груди Катерины становилось тесно настолько, что эта теснота рвалась на волю почти искренней улыбкой и упорно наворачивающейся на глаза влагой. А ещё руками, подрагивающими смесью понемногу сходящего на нет адреналина и не до конца сформировавшимся пониманием того, что всё позади и больше такого в её жизни не случится. В голове раз за разом стучала одна и та же мысль. Финал «Евровидения». Конец всего. Когда пресс-конференция закончилась, стало как-то совсем уж невмоготу. Все начали медленно расходиться по своим номерам. Кате не оставалось ничего другого, чем последовать примеру остальных и уныло потащиться в свой — к тишине, разрываемой лишь внезапными разговорами где-то за стеной и тиканьем безбожно дорогих напольных часов. Дверь за её спиной закрылась с тихим щелчком, и Катя прислонилась к ней спиной. До вылета осталось каких-то несчастных часов шесть или семь. Посреди комнаты громоздились её чемоданы — заботливо собранные накануне её командой, перепроверенные ею лично. Катя минут пять пялилась на них отсутствующим взглядом. Комната без всего её барахла снова начала казаться необжитой, чужой, совершенно пустой почему-то, как если бы здесь были одни лишь голые стены. В голове почему-то было пусто точно так же. Наверное, сейчас было самое время немного поспать перед дорогой. Но спать не хотелось совершенно. И Катя, недолго думая, даже не переодеваясь, вышла в слишком ярко освещённый коридор и спустилась в бар на первом этаже отеля. В помещении, кроме неё и бармена, не было никого. Мужчина учтиво поприветствовал Катю и растянул губы в натренированной, ничего не выражающей улыбке: — Что будете заказывать? — Бурбон, — твёрдо, совершенно безэмоционально ответила Катерина. Большую часть эмоций она вложила в выступление, остальные растратила после — на выступлениях других участников, на оглашении результатов, на пресс-конференции. И теперь весь её внутренний мир больше походил на выжатый досуха лимон, чем на что-то хоть самую малость человеческое. — Конечно, — бармен кивнул. Он налил алкоголь в хайбол, бросил в него два кубика льда, после чего, отдав ей стакан и поздравив с результатами, скрылся в помещении для сотрудников. Почувствовал, что ей хочется побыть одной, или что? Катя невесело хмыкнула. Она просидела в абсолютной тишине минуты две, не больше, прежде чем услышала хлопок двери и приближающиеся шаги. А спустя пятнадцать секунд кто-то облокотился на отполированное до блеска дерево прямо рядом с ней. Катерина не смотрела на его лицо. Не хотела смотреть. Она и так, по одним лишь этим рукам, смогла бы безошибочно сказать, кто это. Ногти, накрашенные чёрным лаком, массивный перстень с чёрным камнем на среднем пальце… Дамиано Давид. Она потягивала свой алкоголь и морщилась — то ли от едкого вкуса, то ли от взгляда, которым — она чувствовала — Дамиано скоро просверлит ей висок. А затем она ощутила его пальцы, сжимающие её плечо, встряхивающие с неё это странное оцепенение, в которые она успела погрузиться за… сколько? две минуты? Катерине пришлось развернуться к нему. И осмотреть его тоже пришлось. Всё те же разорванные брюки, всё те же всклоченные волосы и размазавшийся макияж. Правда, теперь на его голую спину была надета бордовая косуха. Его лицо выглядело бесконечно уставшим, но глаза светились совершенно неприкрытым счастьем. — Катерина, — проговорил он, растягивая слоги, быстро окинул взглядом бар и снова посмотрел на Катю. — Ты чего здесь? Да ещё и одна. — Праздную наше заслуженное пятое место, — она потрясла стаканом, и звук ударяющихся друг о друг кубиков льда разнёсся по безлюдному помещению. — А ты почему здесь и где твои друзья? Мир перед глазами уже начал понемногу плыть. Оказывается, непьющему, голодному к тому же, человеку пьянеется офигительно быстро и легко. — Хотят устроить подпольную вечеринку в номере Томаса. Пошли созывать всех, кого только смогут. Мне доверили алкоголь, — он улыбнулся, страшно собой довольный, и застучал пальцами по барной стойке. — Кстати, вы тоже приходите, мы все будем рады вас видеть. Катю этот стук нервировал. Катя смотрела, как пальцы — длинные и гибкие — один за другим ударяются о деревянную поверхность, отбивают рваный ритм. Как зачарованная. Даже не сразу сообразила, что от неё, вероятно, ждут ответа. — Да, я передам ребятам, и они, может, придут. Но я хочу провести оставшееся время в тишине. Поэтому… — она, отсалютовав хайболом, допила бурбон, буквально влила в себя одним глотком, и резко встала с барного стула. — До встречи. Слишком много иронии в двух коротких словах. Какая уж там встреча? Не то чтобы Кате не хотелось, но… Вот чего бы ей и вправду не хотелось — снова возвращаться в свой номер. Она написала в их групповой гоу-эйский чат о предстоящей вечеринке, и ребята — кто бы сомневался — тут же загорелись желанием потусить, потому что «веселье и Måneskin в одном предложении — это же просто отвал всего». Её же встретили прохладой Роттердамские улицы. В воздухе пахло надвигающейся грозой. Катя отметила про себя, что с ярко-зелёной шубой её костюмеры не прогадали, и уселась прямо на гостинничные ступеньки. Прохожих не было, а значит никто её здесь не увидит, не достанет, не помешает ей спокойно пораскинуть мозгами. Ей почему-то всегда легче думалось вот так — уперевшись локтями в колени, сцепив руки в замок и положив на них подбородок. Сейчас не думалось даже так. Она себя совершенно не понимала. Не понимала, почему так реагирует на Дамиано. Ведь только-только он появлялся в поле её видимости — внутри неё что-то начинало происходить. Что-то начинало подниматься из самих её глубин — тяжелое и пока безымянное. Оно грело, жгло её, холодную внешне, изнутри, как открытое пламя. Грозило превратиться в пожар, как только Дамиано оказывался ближе дозволенного. Раньше — до того самого дня, как Måneskin всей дружной толпой ввалились к ним в гримёрку — с ней такого не было. Может, всё дело было в этой безупречной улыбке, на которую просто невозможно не улыбнуться в ответ. Может, в подаренном ей альбоме, который теперь надёжно хранился в её чемодане. А может в том, как Дамиано смотрел на её губы, пытаясь повторить за ней украинские слова, как ключом била из него энергия, когда он пропевал их снова, и снова, и снова... Катя, конечно же, знала, что все участники за глаза называли её украинской ведьмой. Что ж. Видимо, ведьму околдовала её же песня. Чьё-то присутствие Катерина заметила не сразу. А когда всё же что-то почувствовала, то почему-то даже почти не вздрогнула, когда повернула голову и в который раз за день увидела прямо рядом с собой Дамиано. Он сидел на ступенях, обхватив колени руками, и пристально на неё смотрел. Вероятно, просидел так не минуту и даже не пять. — Ты же сказала, что хочешь провести время в тишине? — не то спросил, не то констатировал факт он. — Я и провожу. — Почему не в номере? — он слегка прищурился, закусил губу, но взгляда так и не отвёл. Катерине хотелось, чтобы на неё обрушилась лавина, скрыла под собой. Чтобы он больше её не видел, чтобы перестал смотреть вот так. Потому что это немного слишком. — Там слишком пусто, — ответила недрогнувшим голосом, уставившись в темноту, а потом подумала, какого хрена, и уставилась прямо на него. — Всё напоминает о том, как долго мы с друзьями трудились, чтобы оказаться вот здесь. Тем более, часов через шесть нужно собираться в аэропорт, а я точно не засну. — Тогда предлагаю прогуляться, — Дамиано кивнул подбородком на парк через дорогу. — Да ты же в рваных брюках, — усмехнулась Катя. — Представляешь, какой будет скандал? — Кому какое дело до того, в каком я виде гуляю? — слегка комично поморщил он нос. — Это же чёртов Роттердам, тут все одеваются как хотят. Да и тем более мои рваные штаны — ничто на фоне твоей зелёной шубы. — Тогда пойдём, мистер Кому-какое-дело. Дамиано на это лишь закатил глаза. Он пробормотал что-то себе под нос на итальянском, хлопнул себя по бедру и рывком вскочил с холодных ступеней. Протянул Катерине руку, и та, недолго думая, ухватилась за неё и тоже поднялась. В голове мутилось. Дело ли в выпитом алкоголе или в слишком резкой смене положения тела — неважно. Важно было то, что если бы Катя была чуть хитрее, то могла бы сделать вид, что Дамиано потянул её слишком сильно, она пошатнулась бы к нему, упала бы ему прямо в руки, и ему пришлось бы приобнять её, чтобы помочь сохранить равновесие. Катя не хитрая. Катя и хитрость — это что-то вообще из полярно разных плоскостей. Но Дамиано не спешил отпускать её руку, потянул в сторону парка, так что хитрость или её отсутствие потеряли вообще какое бы то ни было значение. Она чувствовала, насколько тёплые у него руки. Наверное, он точно так же чувствовал, насколько её — холодные. В парке никого не оказалось. Можно было не волноваться о предстоящих статьях с уймой фотографий от папарацци. Можно было просто гулять — вот так, вдвоём, вдоль свежевыкрашенных скамеек, среди шелеста молодой листвы. И молчать. Молчание — золото. Золото, точно как и весь Дамиано — сверкающий нескончаемой харизмой, одним своим появлением приковывающий к себе внимание миллионов поклонников, купающийся в их безоговорочном обожании. Для всех он кто-то вроде божества — красивый, как сам Аполлон. На него можно было молиться. На него можно было смотреть, смотреть, смотреть… И Катерина тоже смотрела. Даже уже не скрывала этого. Потому что если совершенство и существует — то это только он, больше некому. Наверное, у неё всё было на лице написано. В её тридцать два, по меркам общества, ей бы пора думать о чём-то серьёзном, вроде семьи и детей. А она думала о музыке и о Дамиано Давиде. О том, каким хамом и позёром он почему-то показался ей тогда, в самом начале, когда она увидела его издалека, дающего что-то вроде мини-интервью местным журналистам. О том, каким открытым и ранимым он казался теперь, в этот самый момент — смотрел восторженно куда-то вверх, задрав голову и улыбаясь уголками губ. Думал о чём-то своём, наверное. Катерина всё ещё думала о нём. Не могла не думать. — Что будет дальше? — внезапно разорвал тишину голос Дамиано. — Сначала вернёмся в Украину, а там посмотри, — едва слышно, совсем невесело ответила Катя, в глубине души надеясь, что Дамиано её не услышит. Услышал. — Что, совсем никаких планов? — Никаких, — мотнула она головой. У неё и правда планов на будущее не было абсолютно. — Давно уже решила жить моментом и ничего не планировать касательно своей жизни. — Это правильно, — хмыкнул Дамиано. — Никогда не знаешь, что может случится. — Верно. Вдруг Давид остановился как вкопанный. За ним остановилась растерянная Катерина. — Да, всё верно, — пробормотал он. — Нужно жить моментом. Катя хотела спросить, что именно он имел ввиду, но не успела. Да этого и не потребовалось. Дамиано развернулся к ней, обхватил руками её лицо, а затем прижался губами к её губам. И все вопросы резко улетучились. Всё и так стало предельно ясно. Катя не ждала ни секунды — обхватила пальцами его запястья и чуть подалась навстречу. Они почти соприкасались бедрами. И если бы Дамиано сдвинул руки чуть ниже, на её шею, то почувствовал бы, как заполошно под его пальцами билась её сонная артерия. Мгновение продлилось недолго. Раздался первый, слабый ещё, раскат грома. Где-то недалеко залаяла собака. Дамиано отстранился. Влажные от поцелуя губы тут же обдало холодом. Возвращались в отель в тишине, не произнося ни слова. Дамиано держал Катю за руку, то и дело бросал на неё быстрые взгляды. Катя смотрела себе под ноги. Дышалось ей тяжелее, чем когда бы то ни было. Они попрощались в лифте — кинули друг другу скомканное «пока», как будто это и не прощание вовсе. Как будто это не навсегда. Как будто завтра их ждёт одно неловкое утро на двоих. Катя вышла на нужном ей этаже. Двери закрылись с тихим шуршанием, и кабина тронулась вниз — Дамиано ведь, подумалось ей, так и не взял выпивку и не отнёс на вечеринку группы. В свой номер она буквально влетела. Прислонилась спиной к шкафу в маленькой прихожей и сползла вниз — в лучших традициях этих идиотских сопливых американских мелодрам. Сердце, не прекращавшее отбивать бешеный ритм ещё с парка, теперь, казалось, забилось ещё гулче, эхом отбиваясь от пустых стен. — Всё хорошо. Всё в порядке, — шептала она раз за разом сама себе, пропуская свои растрепавшиеся волосы сквозь пальцы. — Мы больше не встретимся. Волноваться не о чем. Всё хорошо. Оставшееся до вылета время прошло незаметно — встреча с друзьями возле ресепшена, тысячная перепроверка всего, чего только можно, погрузка багажа, поездка в аэропорт… Вечная спешка. Всё это размылось одним пятном, пронеслось за долю секунды. Катерина пришла в себя уже потом, когда самолёт взлетел и можно было отстегнуться. В Роттердаме было хорошо. Даже слишком. Покидать его было не просто тяжело — не хотелось до одури. В какой-то момент у Кати даже проскочила шальная мысль, что было бы офигенно остаться там жить. Но теперь Роттердам остался светящимся, отдаляющимся пятном где-то на горизонте. А она была здесь, в туалете самолёта, плескала себе в лицо холодную воду и снова раз за разом шептала себе, что всё хорошо. А ведь она даже не смогла нормально попрощаться ни с кем — ни с Дамиано, ни с Måneskin в принципе. Но корить себя за это было поздно — время нельзя отмотать назад. Как только самолёт приземлился, родной Киев сразу же поглотил Катерину в свои шумные объятия — улыбки, поздравления и слова поддержки сыпались на Катю со всех сторон. Она улыбалась в ответ, говорила со всеми, обнималась. Но всё, чего её на самом деле хотелось — спокойствия. Хотелось попрощаться с друзьями, вызвать такси и укатить домой. Получилось нескоро. Уже в квартире Катерина бросила свой чемодан прямо у входной двери и пошла прямиком на кухню — поставить чайник греться. Должно же у неё остаться что-то из старой жизни. Хоть бы и чай. Но как только она набрала воду, в кармане завибрировал телефон. Кто-то написал ей эсемеску. Тишина и уединение, похоже, теперь будут ей только сниться. Наверное, опять поздравления. Она поставила чайник на кухонную тумбу, села на табурет и открыла директ, даже не надеясь увидеть ничего другого. А потом её взгляд зацепился за имя отправителя. Дамиано Давид. К сообщению прилагалось фото чего-то синего, прямоугольного, совершенно плоского, крепко сжатого в руке с чёрным лаком на ногтях. Она перечитала текст раза четыре, не меньше, прежде чем до конца поняла его смысл. А потом, едва не выронив телефон из подрагивающих пальцев, прикрыв рот свободной ладонью. Заулыбалась глупо, как самая настоящая влюблённая идиотка. «Ты говорила, что, как и я, живёшь моментом. Поэтому я решил сообщить тебе, что взял билеты на самолёт и через два дня буду в Киеве».