Ты — невидимый придурок!

***

Антон никогда не видел своего Ангела. Вспоминая ничтожные обрывки воспоминаний из детства, в которых парня постоянно преследовал только его голос: приятный и ровный, что со временем становился лишь ближе и роднее. Однако это все, что имелось из доказательств присутствия Ангела, потому что увидеть его не представлялось возможным с самого начала. При этом Ангел никогда не терялся, всегда был рядом, даже когда обижался на чепуху своего подопечного. Именно из-за невозможности увидеть Антон решил, чего бы то ни стоило исполнить свою первую и самую главную мечту — увидеть — осуществление которой длится уже десять, мать его лет. Вечные разговоры друзей и знакомых о том, что хранители или же, как удобнее всем, Ангелы являются не особо-то принципиальными к своему внешнему виду и его сокрытию, давили с самого детства, преследуя и по сей день. Такое недоверие со стороны своего хранителя Антон принимал близко к сердцу, пока не понял одну важную вещь: ему — Антону — просто попался один индивид, полностью противоположный общепринятым стандартам. Так сказать, исключение из правил. Но теперь Ангел каждый день слышит одни и те же фразы: «..а сейчас покажешься? Ну че ты такой стесняшка? Могущественное существо, а так стесняется, ха.» И здесь возникает уже другая проблема, как заставить своего Ангела показаться, если услышав что-то похожее на просьбу явить себя, тот мгновенно сваливает в закат в прямом и переносном смысле? А его навыки легко и непринужденно переводить тему награждают еще одним прозвищем — стрелочник мира. Раз способы уговорить провалились, то оставалось только ждать... День. Год. А то и всю жизнь. И единственным, что остается в данной ситуации, так это довольствоваться лишь обычными посиделками на кухне за чашечкой чая или кофе. «Традиция» Ангела пить только чай; «традиция» Антона пить кофе, дабы наверняка не уснуть во время продолжительных и уютных бесед. Такие вечера, а то и целые ночи (к слову), приносят младшему маленькие крупицы информации о своем хранителе. Однако ее не так уж и много — все самое важное с легкостью умещается на пяти страницах дешевой тетрадки в клетку. Таким способом Антону и удается выцепить, а после выписать перед сном те моменты, которые удостоены храниться и оберегаться, как одно из богатств мира.

***

В комнате открыта балконная дверь, что ведет в крадущуюся ночь. Считанные минуты прошли с момента наступления сумерек, и вот уже совсем темно. На небе рассыпаны блестки-звезды, а среди них расположилась яркий серебристый лик луны. Ее мутный свет придавал силуэтам домов мрачности с ноткой загадочности. Стоящая весь день жара спадала, но даже так летними ночами все равно было достаточно тепло; вечерний ветерок был глотком желанной прохлады, отрезвляя разбушевавшиеся мысли. Правда знакомый хлопок крыльев со следующим за ним копошением остаются вне мыслительного процесса. Шагнув с балкона в комнату, Ангел останавливается на месте, обдумывает как бы привлечь внимание к себе. Не находя ничего лучше, чем позвать подопечного, Ангел неуверенно обращается к тому: — Кхм, кхм... Антон? — Блять, — первое, что срывается с языка испугавшегося. Глаза в спешке оглядывают комнату на наличие неопознанных видимых объектов — увы. Маска испуга меняется Антоном на маску незаинтересованности, которой он одаряет Ангела: «Я то думал, что кто-то наконец пришел по мою душу, а это всего лишь ты». Взгляд вновь «незаметно» проходится по пространству в ожидании чего-то... Кого-то. — А если бы я тебя видел, не было бы такого эффекта, понимаешь о чем я, Дань? — Эти две вещи никак не связаны, Тош, и ты сам это очень хорошо знаешь, — раздается в ответ чужой и одновременно такой родной голос. Во фразе чувствуется легкая усмешка, выражающая несогласие. Данил спокойно ступает по паркету, наполняя комнату шагами и шуршанием плетущихся шлейфом крыльев. Он медленно движется по невидимой траектории, будучи невидимым. И даже полумрак в комнате не позволяет увидеть едва различимое искажение пространства вокруг Ангела. — Ха, окей. Если так, то почему твои перышки я вижу? Они выпадают из тебя, значит принадлежат тоже тебе. Минутная тишина дает время подумать над ответом и правильно его объяснить, не открывая всех карт и сверхспособностей. Парень, что слегка накручивает себя, становится все серьезнее, с каждой секундой погружаясь в размышления все глубже. Почему же ему так не повезло?.. Почему он вынужден просить о том, чтобы его Ангел показался? Издевательство... — Я будто всегда разговариваю с пустой, будто с голосом в моей голове. Хах, ты как бы есть, но и нет. Ты не существуещь, как физический объект. Или я просто схожу с ума... По полу проходит легкий ветер, поднятый взмахом увесистых крыльев, а их хозяин лишь недовольно фыркает. Это остается незамеченным для Антона, что впал в пучину своих мыслей. Пока Ангелу судьба повторно дает шанс подобрать нужные слова, чтобы ответить на вопрос, он умело им пользуется. Теперь уже оба находятся в процессе продолжительного обдумывания; право наконец прервать тишину достается Дане: — Ты сам отчасти ответил на свой вопрос — они выпадают. А значит, становятся полностью независимыми от меня, потому и маскировка перестает действовать на них. — Внимание человека переключается на голос, из-за чего хмурый взгляд теплеет. А серые глаза, до этого подмечавшие каждое нервное движение, будто приклеиваются к легкой полуулыбке. Отчего Данил сам невольно улыбается и продолжает: «Тем более, если бы я контролировал бы и их, ну или предметы, с которыми я взаимодействую, то истратил бы все свои силы быстрее. Ну и не думаю, что ты хотел бы спотыкаться обо что-то невидимое. — Он замолчал на пару секунд, сомневаясь продолжать или нет. Решился. — Уверяю, что посадка будет мягкая, Антош. А воспоминание в голове всплывает само собой, отсылая к далекому прошлому.

***

— Спасибо за обед, мам, — кричит мальчик и, весело смеясь, бежит к себе в спальню. По пути он перепрыгивает разбросанные им же самим игрушки. А в комнате тем временем молодой Ангел пробует новые заклинания, тренируя их на окружающих предметах. Подчинение и манипуляции с объектами выходили гораздо лучше, чем самая простая часть обучения — невидимость. Хватая одну из машинок, Даня осмотрел ее со всех сторон — благо его подопечный разрешил пользоваться игрушками, как элементами для тренировок. Ангел, закрыв глаза, представляет внешний вид машины и максимально сосредоточившись шепчет заклинание. Если бы не одно «но»: чих, совершенно внезапный. Однако он сбивает весь настрой, ломая заклинание прямо посередине. Конечно Ангелу удается вовремя спохватиться и дочитать волшебную фразу до конца, но от последствий это не спасает. Стул, опрокинутый на спинку — инопланетный космический корабль — подвергается воздействию заклинания и растворяется в пространстве, как и машинка в руках. Все происходит так быстро, как и момент, когда Антон влетает через открытую дверь и, не зная о провале с невидимостью, спотыкается о «ничего» и валится на пол. Ошарашенные глаза встречаются с обеспокоенными напротив, а потом в непонимании остматриваются вокруг, ища обо что же он так лоханулся. — Прости, я не смог совладать с заклинанием, Антон, — тараторит Данил, перемещаясь к ребенку и поднимая того на ноги. — Твой космолет теперь невидимый. — Да ладно?! Покажи, а, Даня-я! — Ха-ха, конечно-конечно... «Нужно быть серьезнее. Никаких больше ошибок».

***

— Неа, нихуя не мягкая... На недовольное бормотание Ангел коротко усмехается, складывая руки на груди. Продолжение разговора вроде как не намечается, но почему-то очень хотелось намекнуть на чужое увлечение по сбору выпавших перьев. Именно поэтому Даня поворачивается в сторону «склада», замаскированного под обычную мебель, и аккуратно ступает в его сторону к дальней стене. Из груди рвется ехидное хихиканье, сдерживаемое здравым рассудком. Каждый шаг сопровождается шуршанием крыльев позади, по которому Антон ориентирует своего хранителя, присталя следя за пустотой. Когда Даня оказывается у нужного ящика в шкафу, то несильно настукивает по нему — внимание сфокусировано. Мельком глянув на собеседника, он подмечает, как напрягся Антон — сто процентов догадался, в чем подвох — и как что-то внутри теплеет. — Еще могу сказать, что ты каждое из них, — он вновь демонстративно стукает по деревянному шкафчику, — ты собираешь и хранишь тут. Но я хочу думать, что ты просто набьешь ими подушку, хах. Верно? Подопечный мгновенно краснеет, и Ангел знает это, даже не нуждаясь в проверке (темно, ничего не видно), что вызывает у него самого малиновый румянец. С губ срывается тихий смех, его же потом поддерживает Антон, посмеиваясь или с банальности шутки, или с банальности своего тайника. Сердце пропускает удар, когда взгляд падает на чужую улыбку. Первый звоночек. А этот смех.. Данил бы хотел слышать всегда, как лучик света в дождливый день. Антон будто всегда полон света, но прячет все за маской тьмы. Спасибо, что ему достался такой хранитель... И жаль, что любое солнце рано ило поздно сменяется луной. А что же сам Антон? Он сам бы и рад вечно слушать бархатный голос, редкие, но меткие шутки, истории о красоте рассвета с высоты, и многое другое. Он был бы рад видеть того, кто для него стал всем миром, кто стал светом только для него — его Ангел. И парень соврет, если скажет, что это не правда, что это неправильно и такое ему не по душе. Вранье. Поэтому остаются лишь вечера в компании друг друга, полные теплых и долгих бесед. — Ха, да даже если это так, то тебе что с этого? Вот тебе перышки не нужны и ты их сбрасываешь. А у меня они спокойно лежат, никого не трогают, ждут своего звездного часа. Не вижу проблем, — бросает Антон, хитро прищуриваясь. Улыбка, появившаяся на губах, настораживает. Темнота становится все чернее; лимит на лунный свет, как оказалось исчерпан, и сегодня небо заволокло кучными тучами. Разглядывать силуэты комнаты — единственное, что удавалось — долго и, вообще, напомните нахуя это надо? Пальцы разыскивают телефон, где-то похеренный на кровати, среди складок одеяла. Попытка, к счастью, увенчается успехом — фонарик озаряет комнату тускловатым, но таким нужным сейчас светом. Теперь становится видно не только силуэты, но и сами предметы, и с этого момента в голову парня закрадывается мысль, дающая шанс на частичное обнаружение своего хранителя. — Фетишист, — утверждает Данил, услышав в ответ такое же уверенное «может быть», тот опешивает на мгновение, подозрительно прищурившись в сторону своего подопечного. Антон смотрит так странно.. словно затеял какую-то хуйню, известную ему одному; и это явно не устраивает Ангела. Ему становится не по себе только от одного пожирающего взгляда холодно-голубых озер. Желание свалить, пока не стало поздно, пока не произошло ничего непредвиденного, растет с каждой секундой; жаль, что Даня его игнорирует, смахивая эти переживания куда-то в пустоту. — А давай вернемся к теории, что меня не существует. Пуф, и я лишь голос... Это обидно конечно, но все же, продолжу: объясни мне в таком случае наличие Ангелов у твоих знакомых, объясни наличие огромных перьев по всей твоей квартире, летающие объекты — кружки с чаем. Не кажется тебе немного не логично, не правда ли, Тош? Парень, конечно же, удивляется с такого подробного объяснения, точно он оказался на уроке каком-нибудь. И это и правда заставляет задуматься. Антон отводит взгляд, разглядывая еле различимый узор на обоях (свет фонарика его освещает), и тонет в водовороте мыслей. А Ангел вновь засматривается на чужие губы, сведеные к переносице брови, яркие голубые глаза... Он по уши влюблен — он уверен в этом. Неосознанно хранитель перемещается со своего места поближе к кровати, где сидит его подопечный, останавливается в паре шагов и ждет, когда же тот наконец поймет реальность происходящего. — Ну ладно, я понял, что оказался не прав... — спустя время фыркает парень, признавая, что совсем уж перегнул палку со своими домыслами — бредом, ха. Но параллельно с этим он думал над идеей с фонариком, вычисляя в голове приблизительные шансы на успех. Вдруг сработает самый простой закон физики, а? — Ты такой душный, Дань, открой окно, — показушно язвит Антон, косясь на включеный фонарик телефона. Время исполнения своего плана. — Как бы я не старался, а ты все такой же... — Вот это предъява, хаха. Балкон и так открыт, а за «комплимент» спасибо, — язвит в ответ Ангел, — года проходят, а я все такой же.. —..придурок, — шепотом закончил за хранителя Антон, прыснув от смеха. — Ха-ха-ха, очень смешно, маленький фетишист. — Его лицо вмиг становится удивленно-недовольным. И Данил, ухмыльнувшись, переходит в контрнаступление: «Или же не маленький?» — О, а ты готов проверить, Ангелок? — «Это был флирт, мать вашу. Блин... В смысле «блин»? Бля!». Почему от этой фразы снова вспыхивает румянец, а сознание подкидывает радужные, во всех смыслах, картинки и обрывки из снов. От внезапно накативших мыслей не получается избавиться, точно от надоедливой рекламы, поэтому парень попытался сконцентрироваться на уже продуманных ранее этапах «включить, посветить, спалить». Желание увидеть своего Ангела всегда брало вверх. И сейчас не исключение. В следующую минуту происходит слишком много резких движений, непонятных махинаций и громких радостных визгов, когда уже все стали ясно осознавать ситуацию. Резко повернутый фонарик заставляет хранителя зажмуриться и отступить назад, едва не впечатываясь в стену. Даня, словив приступ паники, осматривает себя всего, боясь самого страшного... Тяжелый выдох был подтверждением, что ничего плохого не произошло, паника постепенно сходила на «нет». Ситуация осталась под контролем Ангела; на лице вновь засияла самодовольная ухмылка. — Хорошая попытка, но... — начинает свою гениальную мысль Данил, однако он ее обрывает в самом начале. Почему? Все просто: он смотрит, как голубые глаза напротив поглощены чем-то, находящимся за спиной хранителя. И это явно привело подопечного в шок, раз Антон не может и слова сказать. Не поворачивая головы, Даня одними глазами пытается увидеть происходящее за ним. Но стоит только повернуть корпус слегка влево, как и серые глаза словно приковывает к тени: полупрозрачной, размытой с краев, блекло-серой. До Ангела вдруг доходит, что это его собственная тень... Вот взгляд скользит по стене: сверху нимб, очертания головы, тела и двух больших крыльев, слегка подрагивающих от эмоций их обладателя. Как и Антон, Даня не сразу понимает, что происходящее — реальность или просто визуальный баг. Слишком тяжело для понимания.. слишком сложно для принятия. — А кто это тут у нас, а? Кого это я вижу? — Счастью Антона не было предела, особенно когда Даня, видимо, шевеля рукой, помахал парню в знак приветствия. — О наконец-то, я думал, что не сработает, а оно видишь как обернулось? — А я теперь даже не знаю, что сказать тебе на твой удавшийся эксперимент, Тош, — буркнул Данил, повернувшись обратно к подопечному. — Теперь еще скажешь, что тебе мало, да? Если бы Антон мог видеть сквозь невидимую стену заклинания, то он бы сразу подметил неловкую улыбку — даже сам Ангел все еще с неверием думал о тени — полный доверия и теплоты взгляд. Только никакому человеку это не удастся, поэтому все, что остается: восхищенно смотреть на светлый силуэт, который чуть ли не сливается с цветом стены. И все равно происходящее кажется удивительным и непонятным. — Данечка? — протягивая последнюю гласную, подзывает того парень. В ответ слышится заинтересованное «м» и негромкий шорох крыльев. Продолжать свою мысль Антон не спешил, задумавшись над, казалось бы, чужым риторическим не то вопросом, не то утверждением... Хаха, с чего вдруг его хранитель может так легко разбрасываться словами о его, Антона, чувствах и желаниях? Неужели его так легко прочитать? Неужели все давно знают его эмоции?.. Да и черт с ними... Да, ему мало, до такой степени, что в мыслях постоянно растет желание поймать Даню и разговаривать с ним не только ночами. Ему мало обыденных посиделок на кухне, мало имеющихся сведений и информациии... Ему мало самого Ангела, даже когда он присутствует практически каждый день, мало «спокойной ночи» и «доброе утро». Его всего. — Подойди сюда и присядь тут, пожалуйста... Искорки недоверия блестели в глазах. С трудом Данил делает два заветных шага вперед, предполагая, что его тень это доказала, однако садиться не спешит. Аккуратно сложив больших размеров крылья, тот проверяет не задето ли что-то и преземляется на пол. Полупрозрачный силуэт отзеркаливает происходящее — гарант того, что Ангел выполняет просьбу. На лице у Антона сияет слишком подозрительная ухмылка; он весь будто сияет от непонятно чего. В голове снова звонит сигнал опасности, как бы привлекая крупицы здравого смысла к ситуации. И, о чудо, Даня решается встать и уйти, сославшись на очередную «важную причину», но его останавливает ладонь, выставленная парнем напротив. — Мне вот, что стало интересно: ты, находясь в невидимости, точно физичен? — Жалкие пара сантиметров разделяет результат «эксперимента» с рукой. Антон не предпринимает ничего, точно надеется на своего хранителя, который в свою очередь перестал дышать и рефлекторно отстранился чуть назад. Расстояние — преграда — результат Даниного страха. В груди протестующе заскреблось противное чувство... Может предательство, отказ от своих слов? Внутри все разрывалось на части, пока разум говорил одно, а сердце другое. Секунды сменялись долгими минутами ожидания, из-за чего Антон начал сомневаться: а стоит ли оно того? — Ты же здесь. Я вижу. Так почему мне кажется, что ты меня наебываешь, как и обычно... Ну, ведь на деле это чистая правда. Например, когда создается неблагоприятная атмосфера, будь то разговор или физический контакт... Тактильность — первое, от чего хотел отгородить себя Ангел, пресекая все попытки подопечного просто проверить его присутствие, почувствовать настоящее тепло. Вспоминая прошлое, Данил готов извиниться за то, каким он стал... Почему-то в детстве с Антоном все было намного проще. Сейчас же от каждого решения зависит исход игры, под названием — жизнь. Ладони сжимаются в кулаки до побеления костяшек, выигрывая считанные мгновения на итоговый ход. И Ангел проигрывает самому себе, наклонившись вперед; он чувствует, как от внезапного прикосновения вздрагивает рука, зарывшаяся в волосы. — Мало... — Тихий-тихий шепот вырвался с приоткрытых губ, растворяясь в тишине комнаты. Дыхание становится чем-то второстепенным, тогда как мягкие шелковые пряди темно-русых волос заменяют собой каждую мысль. Это было очевидно — ему было очевидно мало всего, что как-то связано с Ангелом. Это и греет Данину душу, так как ответ известен заранее; это заставляет Антона пересмотреть свои желания... Парень резко спрыгивает со своего места, не совсем безопасно опрокидывая замешкавшегося Ангела спиной к полу. Посочувствовать разве что можно соседям снизу, которых бы неустроил звук падения нихуя-себе-пара-подушек-блять предметов. Эта довольно быстрая смена позы немного — много — напрягала и смущала, что говорить о том, что одно неверное движение и, как там говорится, finita la commedia? Ладони удобно легли на плечи лежащего, одновременно и удерживая, и контролируя; они отогревались, благодаря теплу тела, хотя до этого Антон даже не думал о физичности хранителя. Просто до этого не получалось проверить — оставалось лишь верить в успех сейчас. Приходя в себя, Даня игнорирует боль, растекающуюся по спине от удара, и начинает здраво оценивать ситуацию, сначала осмотрев себя и только после подняв глаза на подопечного. Мгновение понадобилось Ангелу, чтобы понять причину такого поведения Антона; он ласково улыбнуся позволяя парню самостоятельно действовать, если начал, доделай до конца. Антон тоже постепенно возвращается в сознание, выбираясь из своих мыслей. Что больше подходит под описание состояния: удивление или шок? Спасибо ему самому, что теперь эксперимент-проверка был полностью подтвержден научно-исследовательским путем. Скукотища... Нежелание шевелиться постепенно перерастает во что-то большее, и тогда-то уже не хочется даже отпускать Данила. Отогревшиеся руки медленно исследуют каждый миллиметр тела под ними,выдерживая нормы приличия и личные границы (от них, правда не осталось ничего). Невидимость позволяет раствориться в пространстве, однако не позволяет не дать себя потрогать, что и оборачивается в пугающую с одной стороны, но такую заманчивую с другой стороны картину. — Это все? — бросает парень, не следя за тоном. Он расстроенно смотрит туда, где по логике должны быть чужие глаза, смотрящие на него в ответ. И он смотрит, но не узнает об этом. Антон, не расчитывая на то, что Ангел, ненавидящий любой вид человека-дай-потрогаю-ну-пожалуйста, будет мирно лежать под ним и даже не предпримет попытки вырваться на свободу. Ну или хотя бы сбросить с себя обнаглевшего. А он, Даня, лежит, как ни в чем не бывало, и молчит. Удивительно и неожиданно. — Может.. —..нет. Не буду делать ни-че-го. Просто сидеть.. — Ты не сидишь, а лежишь.. подо мной, Ангелок, — перебивает того парень, чем вызывает возмущенное фырканье. Ладони спускаются ниже, очерчивая широкие плечи, и достигают крыльев. Они нащупывают мягкие серовато-пепельные перья, другая часть которых забита в тот самый ящик. Каждое прикосновение наполнено нежностью и чрезмерной осторожностью, что кстати не мешает Антону перебирать попавшиеся под руку перышки. Каждый из них двоих наслаждается происходящим со своей стороны: парень счастливых лишь от того, что наконец удалось сделать хоть что-то, а Ангел довольствуется размеренными движениями чужих ладоней (если бы мог мурчал бы уже давно). — Я смотрю тебе понравилось, да, Тошенька? — ласково спрашивает Данил, шепча это в тишину, дабы не нарушить такие ценные мгновения. Сейчас все держится на взаимном доверии. Запоздало, но подопечный кивает в знак согласия, зачарованно продолжая махинации над невидимой пустотой. Благодаря умиротворяющему спокойствию и тишине, появляется желание, чтобы время замерло, чтобы им хватило смелости наконец признать кое-что очень важное... Вдруг Антон просыпается от «зачарованного сна», резко одергивая себя, словно чего-то обжегшись. Это пугает Ангела, до этого блаженно валявшегося в сладком полудреме; он, бросив вопросительный взгляд вверх (конечно же этого не видно), ежится от пробирающего сквозняка, шныряющего по полу. Но кажется холод навевает не только ветер, но и жадный оскал, буквально означающий ничего хорошего. Тело мелко подрагивает, а в голове бьется надежда — это лишь шутка. Однако, Антон разбивает ее, облокачиваясь на руки и нависая над Даней, чтобы не дать возможности выбраться. Паника накатывает с новой силой, заполоняя собой недавнее чувство наслаждения. Вздернув плечами, Данил гневно шипит на подопечного. Первая попытка выбраться из-под чужого тела не увенчалась успехом, вторая, к слову, тоже... Хранитель продолжает извиваться, тяжело дыша — как же бесполезно... — Прости, но я не закончил эксперимент, ха, — загадочно объяснился парень, легко надавив на грудь Ангела, уложив его на место. По ожиданиям провернуть такое было не просто; возможность подчинить (и подоминировать) перевесила далеко не в Данину сторону... — Кто-то говорил, кстати, что не собирался ничего предпринимать. Не подскажешь, м? Даня готов дать себе мысленный подзатыльник, хоть как-то наказав себя за легкомыслие, темболее в случае с Антоном. Однако все, что он сейчас может — смотреть в голубые глаза, полные обжигаюшего пламени. Сбежать не удалось, остается ждать, долго и мучительно, не зная, того что ждет впереди. Мысли тоже накидывали худшие варианты из имеющихся. И от них становится только хуже. — Не-не-не, Антон, я тут вспомнил, что дома утюг не выключил... — Ой, да что ты говоришь, Данечка — ты уже дома. Это во-первых, во-вторых, я предлагаю тебе договор, — так Антон пытается задеть интерес Ангела. Когда кажется, что это получилось сделать, он хмыкает и продолжает, — ты показываешься мне, хамелеончик, а я, может быть, отпускаю тебя живым и здоровым. Как тебе? — Я на такое не подписываюсь... Скажи мне, что я сделал то? Ну зачем оно тебе надо? — Получив достаточно неоднозначное «мне надо. И все», Даня громко вздыхает и, дернув крылом в знак протеста, задевает Антона, который в момент меняется в лице. — А все, сиди теперь без ручной птички — свалю сейчас и больше никогда меня не увидишь.. — Я тебя и так никогда, блять, не видел! Вот любишь ты все усложнять, сука.. Что тебе, блять, мешает это сделать, просто что?! Ангел впервые за все время чувствует такую пугающую ауру, подобную черной краске смывающей все цвета на своем пути. Атмосфера накалена до предела, что еще минута и модно будет услышать треск... Тишина и громкое дыхание, готовое вот-вот перейти в истерику, давят сильнее, чем что либо. Страшно думать о причине этой ситуации; страшно думать о ее последствиях. В голове каша — заклинания все спутались, перемешались — и использовать чары сейчас очень рискованно. При малейшей ошибке весь эффект будет направлен на подопечного, с чем чистая ангельская душонка никогда в жизни не смирится. «Ангелы за рациональное использование и контроль магии». — Отказываешься показаться?.. — «Что это за нотки в голосе?» — Да, — опомнившись, бросил Данил. Разум все не унимался, моля судьбу сжалиться над и так проигрышной ситуацией. Она ответила отказом. — Просто отпусти, пожалуйста... — Херушки теперь, я тебя предупреждал, — напомнил Антон, придавливая хранителя сильнее. Тот протестующе шипит и пытается шевелить большими крыльями. Безнадежные старания кажутся такими жалкими, что вызывает у парня язвительный смех. — Не будет невидимости — будет свобода. — «‎Херушки»‎, Тошенька, — язвит Даня в ответ, что сильнее раззадорило Антона. Он довольно ухмыляется, неосознанно давя на теплящуюся надежду и чувства Ангела, ломая его уверенность и неприступную стену, оказавшуюся не такой уж и неприступной. Грязные мысли лезут в голову, подначивая на необдуманные поступки. И Антон помечает, что страха практически не осталось, словно он отошел покурить, поставив разум на автопилот. И, боже мой, этот автопилот явно не настроен на мирное продолжение истории... Парень блуждает руками везде: медленно исследует сначала плечи, затем поднимается к ключицам, надавливая на впадинки. Однако, когда ладони скользят по груди, скрытой под людской (для коннекта с подопечными) одеждой, разум отключается окончательно, вбивая лишь желание «увидеть» все тело. Антон ведет ниже, задерживается на впалом животе, ловя первый рваный выдох, а за ним еще один... Одна рука перемещается на бок, рисуя витиеватые узоры на ткани, что тем не менее все равно ощущается кожей; другая делает тоже самое на животе. В тишине комнаты едва слышное сбитое дыхание звучит громко, пошло и как-то неправильно. Впрочем, это никак не мешает действу продолжаться. Поднимая взгляд чуть выше, Антон надеется, что смотрит прямо в них, в слегка напуганные, но уже затуманенные сладкой поволокой наслаждения глаза. Вскинув бровь, парень останавливается и, нагнувшись чуть ниже, спрашивает также тихо и загадочно, отчего сердцебиение учащается, а к Даниным щекам приливает спело-красный цвет: — Все еще «‎нет»‎? — Да.. Это нет.. — Его выдает предательская дрожь в голосе, как и тело, реагирующее на каждое прикосновение. Вновь мысленно отчитывая себя, Данил жмурится, в желании пропасть прямо в эту секунду. Правда, чему не случиться — тому не быть. Легкие требуют кислород, но каждый вдох подобен жестокой пытке: чужие руки, по-хамски лежащие и гладящие где попало, все еще никуда не делись. Поэтому приятные поглаживания выбивали и так недостающий воздух; что уж говорить про виновника ситуации, который сидит и пугающе улыбается, прислушиваясь к каждому шумному или не очень звуку. — Неправильный ответ, — шепчет Антон, повторяя раннее проделанное действие — перемещает ладони на плечи, очерчивая выступающие ключицы, медленно проводит до самого живота, оставляя за собой «следы» — следы, что пятнают ангельское самообладание. Каждый раз подобное вызывает у Ангела судорожный вдох, едва ли не переходящий в стон. Если таковое произойдет, то все.. эта игра-пытка окончательно проиграна. Не давая времени, чтобы прийти в себя, парень забирается руками под одежду, игнорирует все и льнет ближе к телу, одновременно ставя колено аккурат между ног. Слишком быстро... Дане не удается даже сориентироваться, что приводит к ожидаемому финалу: стон, сорвавшийся с приоткрытых в непонимании губ. Секунда и осознание накрывает с головой, как поток ледяной воды. Внимание Антона мгновенно переключается, как и цель его последующей фразы: — Не знал, что ты так умеешь. Прекрасно стонешь, а можно еще разок?.. — Перестань, замолчи! Просто не говори больше ни слова! — Поздно метаться, тем более ты знаешь, чего я хочу. Тебе просто нужно это выполнить. Верно? — Тишина... Как же блять она надоела! Надоело незнание всех причин, особенно когда первое, что приходит на ум: виноват сам. — Сука, ну вот что тебе мешает просто мне показаться? Ты чего-то боишься? Или ты меня боишься?.. «Нет, нет, нет.. Антон! Это я придурок, идиот. Я позволил тебе действовать, поддался тебе.. полностью. Я боюсь не тебя, я боюсь твоей реакции на свои чувства. На мою любовь к тебе. Просто прости меня». Выжидая со своей «выгодной позиции», подопечный ждет чего угодно, но так и не понимает, почему ничего не происходит. Последний огонек надежды теплится в душе, считая секунды до появления Ангела. Только время идет, а ситуация не меняется. Погасла... Антон грустно улыбается, теряя все эмоции разом; он старается держаться ровно, не показывая насколько больно в груди. Под ребрами словно комок тончайших игл, словно нож, протыкающий насквозь такого доверчивого и самоуверенного человека. Но боль меркнет, как и другие чувства, как и их смысл — все вдруг стало таким безжизненным. В животе перемешивается горечь переживаний и ясности происходящего, когда буквально каждый предмет говорит: Это. Было. Зря. Мысли одна за другой лопаются на тысячи маленьких осколков. Перед глазами все плывет. Поздно... Запястьев касаются в теплом и легком прикосновении, молча прося убрать руки и дать свободу крылатому Ангелу. Глаза щиплет от наступающих слез, однако парень смаргивает их и обводит рассеянным взглядом чужие невидимые ладони. Те ощущаются, как родные, словно так и должно быть, словно все еще будет хорошо, словно любовь еще согреет обоих. Горький ком встает в горле, перекрывая кислород, не давая и слова выдавить из себя. Им страшно сказать хоть что-то, отчего, по правде говоря, уже ничего не зависит. Действия уже сожгли надежду до тла, а слова ранили поглубже любого оружия. Антон сдается окончательно и ложится на лежащее под ним тело. Даже при этом на коже остаются «ожоги» от горячих пальцев рук, что вызывают отторжение от чего-то противного.. сладко-горького. Положив голову на бок, парень равнодушно вслушивается в ритм чужого сердцебиения. Оно то учащается, то замедляется. И Антон, удивляется, что его сердце бьется так же, попадая удар в удар. Мысли не клеятся в более-менее ясный поток; к счастью, дыхание кое-как нормализуется, спустя долгие минуты в покое. Которого нет в душе... Наконец руки высвобождают из хватки — пережатые запястья отзываются неприятным покалыванием, осевшим на кончиках пальцев — и те опускаются на пол, вдоль невидимого тела. Размеренный гул сердец убаюкивает Антона, который расположился на чужой груди, подобно подушке. Раз никакого сопротивления нет, значит всех все устраивает, правильно? Парень не делает ничего, кроме дыхания, чтобы казаться живым, чем и пугает Ангела. Антон чувствует на себе взгляд, бегающий по лицу; он как всегда прав. Хранитель кидает взгляд на спавшие на лоб темно-русые пряди, что прикрывают дрожащие ресницы подопечного — он не спит, только делает вид — синеватые синяки под глазами от вечного недосыпа. Все эти планы на день, встречи с друзьями, какая-никакая работа сильно выматывают, а по ночам, когда стоило бы лечь спать, Антон ждет Даню, пробираюдегося в квартиру в одно и тоже время. И парень мог бы наплевать на того, встать и уйти в одиночестве на кухню, однако он пойдет следом, теряя по дороге пару серебристых перьев. И, даже если находиться в комнате, в которой руководит тишина, тяжело морально, непривычно и страшно, Антон не поднимается, только громко и часто дышит. Это также не помогает отвлечься, как и желание закурить — надо вставать и идти в «неизвестность»... Кто знает, что будет дальше? Как все обернется, откажется ли Ангел возвращаться? Откажется ли он от него? Мысли, мысли, мысли. Их много и каждая хуже другой, кружат в голове, вызывают боль и панику, завладевают всем телом. Антон не замечает за собой, как дрожь пробегает вдоль позвоночника, точно на него резко вылили ведро холодной воды. Он устал.. устал ждать и бояться момента, когда Данил все узнает и сам решит дальнейшую судьбу. Он просто хочет любить его и дальше... Ненароком уйдя в себя, парень засыпает; отреченный от реальности, он обвивает Даню в объятия, пригреваясь к такому нужному теплу. Из-за теней практически не видно, как подрагивают ресницы и хмурятся брови, однако это не укрывается от серых глаз, оценивающих состояние своего подопеч.. возлюбленного. Время переваливает за полночь, а разговор на эмоциях истратил все силы, поэтому Антон отключился, даже не задумываясь о разрешении проблем... Не хотелось — и этим все сказано. Пока организм еще не впал в достаточно глубокий сон, сознание вкидывает вспышки-воспоминания ссоры, которые снова сыпят соль на свежую рану. Тело в полусне вздрагивает, хочет отгородиться, но само не может. Чем привлекает внимание Ангела, что мигом кладет руки на спину парня, словно намекая: все в порядке, я рядом. Данил бережно гладит того по спине, одновременно с этим следя за чужим дыханием. Сердцебиение буквально чувствуется собственной грудью, а сердце, точно назло, подстраивается в ритм. Ангел готов оставить этот момент навечно в своей памяти, включая мельчайшие детали... Когда же воспоминания доходят до критической точки, Антона вырывает из сна. Защитная реакция срабатывает на ура. Он широко распахнутыми глазами впивается в пустоту, сжимаясь в объятиях своего хранителя. Каждый глоток воздуха режет легкие, пульс в ушах заглушает любые другие звуки. Паника так пугает... Парень, понимая где он, но не до конца осознавая «реальность или сон», пытается вырваться из невидимых оков, тем самым отталкивая протянутую Данилом руку помощи. Ангел не теряется, крепче сцепляя ладони в замок, ожидая, когда Антон перестанет вырваться и поймет, что ему ничего не угрожает. Конечно, парню требуется немного больше времени на это, однако ему все таки удается закончить брыкаться. Осознание сопровождается натянутой полуулыбкой, ранящей Даню в самое сердце. Он не видит, как хранитель меняется в лице, считывая за маской боль и разочарование. Разочарование, которым он — Данил — оказался. Если бы существовала возможность вернуть время до момента, когда внутри взросло чувство влюбленности, овладевающее каждой клеточкой тела, то Ангел позволил бы себе изчезнуть из жизни его любимого человека. Даже зная, что дружба уже давным-давно перестала быть таковой, Данил не решится отвернуться от парня. Банально не хватит смелости бросить каждый проведенный миг вместе. Смог бы года три назад, но сейчас бросить могут разве что его самого... Воздух по ощущениям стал тяжелее, оседая в легких, утягивая за собой на дно. Голова идет кругом, пока все не встает на свои места. Антон поднимает испуганный взгляд, на ощупь докасаясь ладонями до чужой груди. Выглядело романтично.. пока парень легонько не пихнул Ангела, заставляя расцепить руки (что и было сделано), и поднялся с пола. Он шипит от неприятного чувства, пробежавшегося по затекшим от долгого бездействия конечностям. Пару раз встряхнув ими, подопечному удается взять тело под контроль, как и слова, разбившие Даню окончательно: — Прости за то.. то произошедшее. Давай сделаем вид, что ничего не было и просто забудем. — Его выдает собственный голос, пропитанный грустью и болью. Каждое слово въедается под кожу, ударяет по остаткам доверия и крепкой дружбы. Голубые глаза на мгновение всматриваются в пустоту и тускнеют, подобно небу перед грозой. Антон больше не подпустит его... Доигрался, придурок? — Я выйду ненадолго. А ты можешь идти заварить себе.. кофе... Данил жмурится от режущей прямо по сердцу ране, истекающей кровью собственного предательства. — Я.. не пью кофе, Тош, — через силу поправляет Ангел, пока к горлу не поступает горький ком. До этого же Антон каждый день лично наливал чай, а сейчас: вспомнил ли он об этом? Стоит только задуматься, как к голова идет кругом. Даже не обернувшись, парень кивает и, словно вспомнив что-то не особо важное, наигранно хлопает себя по лбу. Горькая улыбка говорит сама за себя, что все плохо. И хуже, пока, быть не может. — Да, точно... Я почему-то забыл. Коробка на полке за дверкой, я сходил за новой... Предыдущая закончилась. Не дожидаясь ответов (просто не желая их услышать), подопечный берет любимые сигареты и выходит за дверь. Балконная дверь щелкает, и Ангел остается в полном одиночестве. Оно, подобно липкой смоле, стекает по телу, загоняя в пучину отчаяния... За стеклом коротко блестит огонек зажигалки, однако этого уже не видно, так как Даня закрывает глаза руками, шумно вдыхая воздух, а следом раздается тихий и жалкий всхлип. Уголки губ без остановки дрожат, тело дрожит также сильно. Холод или внутренняя безысходность? Дышать получается с большим трудом; он все время давится всхлипами, криками, захлебывается в своих чувствах, не имея возможности сделать вдох. Душа болит, ломается пополам, протыкая хрупкое сердце, пока грубые осколки впиваются изнутри... А существует ли вообще душа? Потому что если она есть, то Данил уверен — последние несколько лет он был более бездушной сукой, чем любая другая... Только Даня оказался настолько эгоистичен, чтобы из-за своих принципов довести самого близкого человека, сделав ему больно. — Я всегда все порчу.. — Ангел со всей силы ударяет кулаком в пол. На костяшках выступает свежая кровь, окрашивая в бордовый часть кожи. Глаза застилает слезами, они текут по щекам, пока Даня стирает раздражающие капли ребром ладони. Свежие раны щипит от соли, что даже близко не сравнится с бездонной пропастью Даниных эмоций. — Я на самом деле оказался полным придурком. Время? Его счет остановится на пятой минуте, когда сознание полностью перешло на автопилот, а тело перестало откликаться на какие-либо раздражители. Оно просто существовало. Ладони, переместившись на плечи, впивались до синих отпечатков, только даже это не могло привести в чувства. Соленые капли продолжают беспорядочно течь, не давая уже былого эффекта. Ничего... С балкона возвращается Антон, выдыхая последнюю затяжку в помещении — его квартира, никто не запретит. Он останавливается, как вкопанный, не веря в происходящее, точнее не веря в то, что он — его Ангел, находящийся вечно невидимым — вполне реален... Вот в паре метров. Взгляд намертво прикован к телу, что содрогается, давится собственными слезами, но продолжает бормотать что-то невнятное. Большие крылья слегка закрывают того от пристального внимания, парень щипает себя, чтобы проверить не спит ли сам. Искра боли быстро вспыхивает, но также быстро пропадает, когда на ее место приходит странная смесь из удивления и влечения. Сознание разрывается от эгоистичного желания потрогать, и.. Собственно Антону не нужно долго выбирать, он делает короткие шаги навстречу и опускается на корточки прямо перед сжавшимся в комочек Даней, «спрятавшим» себя и свои слезы от всего мира. Что теперь.. позвать или сразу успокоить? Секунда, пять, десять. Минута, а мысли так и не приходят. Ну и черт с ними — будь, что будет. Антон, осторожно опустив крылья, бросается к Дане, заключая того в крепкие объятия. Он не отпускает его, даже когда чувствует недовольно сопротивление, зарываясь рукой в непослушные темно-русые пряди, гладит по голове в успокаивающем жесте. — Все хорошо, Дань. Ты в безопасности, — как мантру шепчет эти слова парень. А когда вместо недолгого копошения его обнимают в ответ, Антон понимает, что это маленькая победа. Это то, что дарит надежду, собирая ее из сотен кусочков. Счастливая улыбка сама собой появляется на губах, пока страх и беспокойство уходят... Ему удается услышать биение чужого сердца, и это так успокаивает. Они наслаждаются друг другом, пока есть шанс не говорить все то, что уже всем известно, однако слова совсем теряются в бесконечном потоке. Возможность будет всегда, и теперь ее не упустят. — Посмотри на меня, пожалуйста, Данечка. Антон слегка отстраняется, поддерживая Ангела за плечи, продолжает нашептывать всякие нежности. Но тот не решается даже пошевелиться, опустив голову еще ниже; он не смеет больше смотреть в глаза после того, что случилось, решил Антон. И оказался прав. Парень берет чужие холодные ладони в свои теплые, коротко целует в лоб, будто нуждаясь в этом. А затем делает это снова, целует в каждую щеку, кончик носа и останавливается, не решаясь заходить дальше. Однако Даня пользуется этим замешательством и растерянно поднимает взгляд, ожидая увидеть перед собой любое выражение лица, но далеко не восхищение и радость... — Красивые серые глазки. — Мне голубые больше нравятся, — дополняет тот. — Потому что это цвет твоей ориентации, ха-ха? — Антон искренне улыбается, получив подзатыльник и нервный, недовольный вздох. Сейчас он знает, что это не со зла — ответка, только выражается не едкими словами, а действиями. — Это цвет твоих глаз, блин. Голубой такой же чистый, как моя голубая ориентация, Тошенька, — бросил Ангел, ловя на себе удивленный взгляд; кивнув плечами, мол, ничего не знаю, продолжает мирно сидеть. Широко ухмыльнувшись, Антон наклоняется чуть вперед, чувствуя жаркое дыхание на губах, выжидает минуту и утягивает Данила в требовательный поцелуй. Томительное ожидание, представление момента и его сладкое послевкусие были пыткой. Теперь они могут коснуться друг друга, увидеть то, как аллеют щеки и губы от покусываний, а глаза застилает любовью. Контроль над ситуацией также достается парню, пока другой не в состоянии отвлечься на что-то кроме чужого тела. Ему ничто не остается, как подаваться прикосновениям навстречу, рукам, хозяйничающим везде, нежным поцелуям. Разрешение зайти немного дальше стало отправной точкой к следующему: Ангел, наконец придя в полуздравое состояние, наступает, отыгрываясь, прикусывает губу, жадно зализывая небольшую ранку. Между тем, кислород едва попадает в легкие; температура в комнате заметно растет, что даже открытое окно не помогает. Они оба горят от смущения, любви и желания, поэтому им обоим сносит крышу. Руки, что и без того не находили себе места, вновь бессовестно забираются под одежду, обследуют каждый уголок, до которого могут дотянуться. Пока еще могут держаться. Они отдают себя, не жалея о последствиях; они достойны получить все, что им хотелось. А хотелось много, хотелось сразу, хотелось оставить всю жизнь... Время остановилось и, пока что, не собирается упускать и секунды, оставляя парням первый, но далеко не последний шанс насладиться друг другом. Покусывая покрасневшие губы, Антон специально дразнит, заводит еще сильнее, нагло скользит ладонью вдоль груди, прощупывает сквозь одежду слегка выпирающие ребра, вызвав прерывистый выдох. Когда руки нарочно опускаются еще ниже, доходя до критической точки, следует приглушенный стон, осевший на губах. Градус в комнате повышается, как и повышается градус между двумя влюбленными. Данилу с трудом удается сконцентрироваться на своих действиях, пока чужие выбивают все новые и новые томные вдохи. Однако он четко может разглядеть яркие глаза-озера, смотрящие в ответ с таким же азартом и влечением. — И как же долго до тебя доходит, а? — Отвлекшись от поцелуя, Антон глотает воздух, кое-как пытаясь отдышаться. Недавние прикосновения горят огнем, растекшимся под кожей. Единственное, что сейчас интересовало парня, помимо любимого Ангела — открытое окно, что сначала дарило приятную прохладу, а теперь только холод. Реакция организма не заставляет долго ждать — тело вздрагивает в попытке согреться. Но это не помогает, и Антон пытается подняться и закрыть все, через что может проникнуть ветерок. Только двинувшись в его сторону, парня ловят поперк живота и утягивают на кровать. Мягкая посадка, теплые объятия (отплатил тем же) с дополнительным «одеялом» из крыльев. — Семь лет, семь лет доходило, Тош, а теперь дошло, — пробурчал Ангел, уткнувшись носом в чужие ключицы, невольно щекоча своим дыханием молочную кожу. Теперь дразнил уже Даня, заставляя терять капли самообладания. И у него получалось тоже. — Я люблю тебя.. — Я тоже.. тебя люблю. — Новый короткий, но не менее жадный поцелуй, наполненный всеми теми чувствами, которые переполняют их обоих. Они доказывают слова действиями, и ничто больше не важно. Опять продолжаются сладкие муки ради ласкающих слух стонов. Отрываясь от мягких губ, парень вновь улыбается, явно затеяв очередную шалость: он, дразня, наклоняется ближе к чужому лицу, сохраняет маленькое расстояние между ними. Это слишком сложно — сдержаться и не повестись на поводу, не поддаться желаниям и «проиграть» (тоже хочется быть сверху?)) — Давай же.. Проси меня. И, как жаль, что терпение у Ангела уже давно отступило. Не осталось никаких сомнений, что этот человек, привязанный с самого рождения, является единственным лучом света, открывшим глаза на мир... Мир, где они вместе. — Поцелуй меня... Антон не смеет отказывать, также как и не смеет обделять Даню безграничной любовью; он довольно быстро сокращает ничтожные миллиметры между ними, пропустив шутку: «Бог любит троицу?». Антон не знает, так ли оно, но точно знает, что сам он любит только одного придурка, и, к счастью, остальное не важно.