Blood Water

— …помолвка состоится через два месяца. Не ударь в грязь лицом, ты все-же урожденная Блэк. После того как Беллатриссе было сообщено о предстоящем замужестве, где-то глубоко внутри ее начало разрастаться болезненное жжение. Старинная напольная ваза позади нее в один миг взорвалась, осев на полу множеством покрытых копотью осколков. Дальнейший разговор с родителями напрочь выветрился из ее головы. Тогда все мысли были заняты тем, что ее, словно вещь, практически продали человеку, которого она даже не знает. Как ту же антикварную вазу или сапфировое ожерелье… Ей любуются и восторгаются, но в любой момент могут продать, избавиться, потому что у вещей по-прежнему нет прав, вне зависимости от того, сколько она стоит и кому принадлежит. Мелькают вспышками на краю сознания чьи-то крики, грозные слова… Голова словно вот-вот взорвется от переизбытка чувств. От осознания жестокой несправедливости внутри все тяжелеет, тихое бормотание себе под нос не успокаивает, дыхание становится тяжелым и загнанным. Устроившего хаос у нее в голове негатива становится слишком много для того, чтобы удержать его. На глаза наворачиваются злые горькие слезы. Огонь обиды выжигает все внутри, оставляя за собой беспроглядную пустоту. И вот уже ее собственный крик раздается в ушах раздирающим душу в клоки ревом. В следующем воспоминании все уже совершенно иначе. Переживания, до того неподвижной грудой камней расположившиеся на ее плечах, словно исчезли, растворились под давлением бушующих эмоций. Поразительная, ничем не замутненная, легкость ощущалась в груди, выходя на свет в виде блуждающей по ее лицу легкой улыбки. Всколыхнувшийся в обретенной пустоте души призрачный ветерок словно пощекотал ее. Слабый смешок вырвался наружу. Еще один. И вот уже ее заливистый, с легким флером безумия, хохот разносится по округе. Звонкий смех отражается от стен, создавая пугающую атмосферу, но ей уже все равно. Решительным движением распахивая двустворчатые двери, так, что от ощутимого удара об стену по поверхности той расползается сеть тонких трещин, она покидает комнату. Несясь по этажу поместься, она продолжает гомерически смеяться, несмотря на появившуюся в голосе хрипотцу. Широко расставив руки в стороны, она бежит по бесконечной веренице коридоров. За промелькнувшими закрытыми дверями вновь и вновь раздаются взрывы в перемешку со звуками бьющегося стекла. А она без устали хохочет. Больше не скованное рамками здравого смысла, все ее существо торжествует. Хочется петь, танцеветь, кричать… И она себе в этом не отказывает. Семейное безумие больше не преследует ее в виде легкого флера, витающего где-то в воздухе. Теперь сумасшествие вырвалось на ружу и полноценно овладело ей. Белле легко и хорошо. И счастье это заключается далеко не в здравом рассудке.

***

Смешок. Еще один. И снова смех — заливистый, безумный, сумасшедший. Сегодня она впервые убила человека. Жалкий грязнокровка был ужасающе невежлив, позволив себе неосторожное высказывание в ее сторону. Его нужно было наказать. Внезапно испортившееся настроение требовало этого — сломать, растерзать, заставить сожалеть о содеянном. Внутренний голос все шептал, уверяя в необходимости указать этому жалкому червю на его место. И она не стала оказывать себе, позволив обманчиво-нежной насмешке появиться на своем лице. Это было забавно. Смотреть на пытки жалкого отродья, видеть бесконечные страдания и слышать жалобный скулеж, мольбы остановиться, прекратить, простить… Он был неубедителен. С вконец измученным, нечеловеческим ревом, взгляд измученной куклы остекленел. Последний вздох сорвался с изодранных в страданиях губ. Прекратившее пытки смертельное ранение было сравни милосердию. Окрапленная алыми потеками рана в районе сердце была финальной. Девушка вновь зашлась в безудержном смехе. Ее прекрасное лицо исказилось хищным оскалом в купе с умалишенным взглядом. Одним резким движением она вытащила нож из еще теплой плоти и, в неясном порыве, слизала скопиашуюся на лезвии кровь. Она хотела полностью прочувствовать эту грязь — погрузиться, раствориться в абсолютной власти над ничтожеством… Когда, обернувшись к выходу, она увидела Рудольфуса — своего дорогого мужа, то лишь расплылась в вызывающей улыбке. Она подошла ближе — так, чтобы он смог уловить ее дыхание, и провела языком по его губам, оставляя за собой капли крови ничтожного маглокровки. Молодая Лестрейндж делилась с ним этой грязью, желая поделиться своими страданиями и триумфом — пытаясь потопить его в своем безумии, заколоть осколками разбитого разума. Свести с ума.

***

Том Реддл. Ее новое безумие, кровавая константа. Едва увидев этого человека, Белла все поняла. Он тоже был чудовищем. Монстр в человеческом обличии — с хорошими манерами и обоятельной улыбкой. Но эти глаза. В них плескалось бесконечное безумие, необъятное желание убить, растоптать, истерзать и самому сгореть в этом пламени бесконечной агонии. Уничтожить все то, что стоит на пути. Разорвать тех, кто когда-то пытался сломить его, но превратил в монстра. — Рудольфус… — протянул он тогда. — Где же ты нашел этот чудесный бриллиант?.. И блэковские глаза полыхнули. Ее сапфиры и блестящие рубины Волдеморта встретились. Искра. Буря. Безумие. О, нет, это была не любовь. Только чистое, ничем не помутненное безумие — одно на двоих. We'll never get free (Нам никогда не освободиться,) Lamb to the slaughter (Агнец на заклание,) What you gon' do (Что будешь делать,) When there's blood in the water (Когда вода окрасится кровью?)