и подо льдом цветы

Кларку и без того слишком нравилось носить черный костюм. Черный костюм — черный плащ. Все началось совсем не так. В день, когда он вернулся, в день, когда надел его, казалось, что это правильно; правильно потому, что это было признание и даже своего рода предупреждение. Кларк стал другим человеком после смерти. Он не мог оставаться прежним, и неважно, насколько сильно он этого хотел. Кларк не желал, чтобы кто-то думал, что он притворяется собой, что пытается заставить всех в это поверить. Но спустя некоторое время ему стало лучше. Он привык быть живым, перестал быть незнакомцем для себя самого. И чем меньше он испытывал нужду носить черный костюм, тем больше он понимал, что хочет это делать. Кларк чувствовал, что просто смешон. Смешон — и невероятно очевиден. Он упрощал происходящее, все это не имело никакого отношения к важным вещам, он не сделался ближе Брюсу по-настоящему. Кларк видел Брюса постоянно, сражался бок о бок с ним, разговаривал — и все это было куда важнее, чем тот факт, что цвета их костюмов совпадали, черт подери. Но черный — цвет Брюса, цвет Бэтмена. А Кларк вернулся из мертвых, пошел и выбрал себе костюм в этом цвете. Узор принадлежал Супермену, но окраска — Бэтмену. Когда Кларк думал о происходящем в подобных терминах, все казалось настолько очевидным, трудно было поверить, что Брюс до сих пор ничего ему не сказал. Одно дело — чувствовать к Брюсу то, что он начал испытывать; вероятно, Брюс не стал бы держать на него зла. Был бы рад никогда об этом не говорить, проигнорировать. Но Кларк хитроумным образом уничтожил саму возможность: словно повесил на шею неоновую вывеску. Вероятно, Брюс почему-то до сих пор не догадался. Или же он слишком хорошо думал о Кларке и считал, что тот никогда не сделал бы подобной глупости. Так или иначе — Брюс ничего не сказал. А Кларк… Кларк не смог уговорить себя остановиться. Он чувствовал себя хорошо; он чувствовал, что это правильно. Именно Брюс вернул его, выцарапал из лап самой смерти. Разве он не стал хотя бы немного принадлежать Брюсу после? Кларку нравилось думать, что дело так и обстоит. Ему нравилось по меньшей мере притворяться. А черный костюм упрощал задачу — черный костюм практически делал происходящее реальностью. Кларк, однако, не знал, что это и правда что-то значит, пока не наткнулся на вполне определенную запись в базе данных корабля-разведчика. Уже несколько месяцев Кларк просматривал архивы. С тех самых пор, как вернулся; читал по записи за раз. С одной стороны, он решил, что это неплохая идея. Корабль знала¹ про Степпенвулфа, знала про кубы. Если в ее базе данных было нечто хотя бы наполовину столь значимое, он хотел выяснить это раньше Лекса Лютора, хотя бы сейчас. С другой стороны, ему нравилось происходящее. Ему нравилось уделять этому время, садиться и слушать спокойный, ровный голос корабля, не отвлекаясь ни на что. Сама информация была поразительной. Корабль лежала во льдах Арктики двадцать тысяч лет; Криптон, известный ей, был куда старше, чем тот Криптон, что не увидел Кларк. Корабль помнила, могла рассказать, вернуть древний далекий мир и его мертвых обитателей к жизни — по часу за раз. Кларк не всегда понимал, о чем та говорила. Он не мог отследить некоторые культурные отсылки — рассказы, эпические поэмы, аллюзии друг на друга, пока не изучил пару десятков с большим тщанием. А иногда проблема крылась в словарном запасе. Корабль создала для себя разговорник, чтобы говорить с ним на английском, и язык был понятным, девяносто восемь процентов записей были оформлены верно; но время от времени оказывалось, что корабль услышала не то слово, ввела неправильное значение в лексикон. Кларк решил, что именно это и произошло, когда во время рассказа про Пресветлую Королеву Зару Джун-Ул и ее фаворитку, ставшую впоследствии женой, она произнесла: — И Чайя Мар-Тев приняла плащ дома своей королевы, и… — Что? — сказал Кларк, нахмурившись. Корабль сделала паузу. — Проясните запрос, — ответила она спустя мгновение. — П… плащ ее дома. Что это значит? Ты же не говоришь про настоящий плащ? Про одежду? — Она приняла отрез ткани, обычно закрепляемый на плечах и опускающийся до колен, щиколоток или пола, с эмблемой королевского дома Ул. Так, значит, речь шла о самом настоящем плаще. Кларк слегка дернулся. — И это, э-э. Это что-то значит для криптонцев? — Сотню тысяч лет, — мягко ответила корабль, — желание и взаимная готовность соединиться способом, функционально аналогичным браку в этом мире, выражалась криптонцами предложением и принятием цветов и эмблем домов друг друга, либо подражанием им. Обычно это выражалось посредством плаща. Кларк сидел и пялился в стену ничего не видящим взглядом. У него горели уши. — Предложение или принятие, — ровно повторил он. — Ты имеешь в виду… криптонец предлагал своему избраннику плащ в цветах своего дома или с его эмблемой, если хотел вступить в союз. — Верно. — И если тот принимал его и надевал на себя, то выражал согласие. — Верно. — И… — У Кларка сжалось горло. Во рту было сухо. Он сглотнул, но это не помогло. — И подражание. То есть ты делал себе плащ, который выглядел как у кого-то еще, был в его цветах или с его символом, и это значило, что ты… открыт к предложению. Даешь рассмотреть себя в качестве кандидатуры. Говоришь, что принял бы предложение. — Верно, — согласилась корабль. О, подумал Кларк отдаленно. О. Ну… это было ни фига себе совпадение. Да, просто совпадение. Хорошо, ладно, если бы криптонцы двадцатитысячелетней давности увидели бы его рядом с Брюсом в черном костюме, с черным плащом (его плотная, обволакивающая ткань была так похожа на одеяние Бэтмена), они бы подумали… всякое. Но он же не сделал это нарочно. Не совсем. Он даже не знал об этом до нынешнего момента. Он выбрал черный костюм несколько месяцев назад; в то время у него не было подобных причин. И он правда не хотел устремляться мыслями слишком далеко, думать, почему корабль создала именно такой костюм, предложила ему подобную опцию. Нет. Она не могла ничего знать, ведь он сам еще не знал. Простое совпадение. Пересечение травматического опыта после воскрешения и особенностей древней криптонской культуры. Ну и пускай эта особенность продержалась сотню тысяч лет. Его не воспитывали в криптонских традициях, и уж Брюс точно понятия не имел, что по инопланетным стандартам мертвого мира Кларк уже почти год везде раскладывал журналы с обручальными кольцами. Это просто совпадение, оно не имеет значения, и не стоит задумываться о нем лишний раз. Но Кларк продолжал это делать. Раз, второй, третий; пятнадцатый, сороковой, сотый. Он не мог остановиться. Глупым, странным образом эта мысль приносила удовлетворение. Давала подтверждение. То, что он чувствовал к Брюсу, то, что он носил черный костюм, имело смысл — по меньшей мере когда-то для кого-то. Наверное, не так уж это и было важно. Но он вдруг стал обладать чем-то большим. Даром. Утешением. Он знал теперь, что существует система, в которой он предложил себя Брюсу, в которой Брюс не отказал ему, пускай и чисто технически, пускай принять он тоже не принял. Кларк забрался в дебри вместе с кораблем, выяснял детали пару часов — со временем обычаи сильно усложнились, у криптонцев была масса способов коммуницировать разрешение, не отказать — но и не согласиться. Брюс не велел ему избавиться от костюма; не спрашивал, почему он его носит — это было бы прямым желанием выказать непонимание происходящего, с таким трудно ошибиться; не сказал добро, но твердо, что на Кларке лучше смотрятся его цвета, что стоило бы сменить одеяние. Если бы Брюс заявил, что Кларк отлично выглядит в черном, что ему всегда стоит его носить, это было бы… Неважно. Кларк не знал, почему застрял на этом, почему оно столько для него стало значить. Возможно, дело заключалось в криптонской биологии, и он ни в чем не был виноват, он не мог себя контролировать. Инстинкт, императив, именно он заставлял его чувствовать острую необходимость принадлежать кому-то, быть признанным в этой принадлежности, именно он заставлял его так действовать несмотря на то, что никто больше не догадывался о происходящем. (…именно он заставлял его ломаться, так, как он ломался в своих снах без этой принадлежности. Когда ее забирали, когда она исчезала, развеивалась по ветру, и он стоял на коленях лицом к лицу с пустотой, и огромная рука опускалась на его плечо и забирала его самого у себя…) Дело было в том, что теперь он знал, и не мог ничего с этим поделать. Он не мог забыть. Ему нравилось — тайно, эгоистично, с чувством вины, его утешало; неважно, пускай он считал себя глупым, но это же никому не вредило? Брюс спас его. Брюс вернул его к жизни, сражался, чтобы заполучить его обратно и оставить его себе. Это что-то да значило, даже без плаща. И если Кларку хотелось носить плащ — просто для себя, так какая разница? Плащ ничего не менял. Никто, кроме него, ничего не знал. Он мог работать с Брюсом, говорить с Брюсом, проводить с ним время и вести себя как обычно. Никаких проблем. И так все и обстояло еще пару месяцев, до того самого дня, когда он почти замерз до смерти.

***

На самом деле, ничего особенного, по крайней мере, по нынешним стандартам Кларка. Ученый, робот, выращенный в лаборатории кристалл, который слишком хорошо подражал свойствам криптонита. Робот был оснащен чем-то… абсорбирующими наноклетками; ученый кричал об этом, пока робот атаковал Кларка, но он был слишком занят, чтобы по-настоящему задуматься. А еще у ученого был парализующий страх смерти — и именно поэтому он хотел поймать Супермена: изучить его, разгадать тайны криптонской физиологии и жить вечно на одном лишь солнечном свете. Кларку удалось выманить робота из центра Метрополиса, убедиться в том, что сопряженный ущерб окажется минимальным. Но и только. Робот поглощал всю энергию, что Кларк пытался использовать, возвращал ее сторицей, а еще стрелял пулями из псевдокриптонита. На десятый или одиннадцатый раз Кларк не смог подняться с земли. Робот подобрался ближе, выстрелил ему в лицо, и Кларк потерял сознание. Он помнил холод. Яркий лед, блестящую, подавляющую белизну. Он помнил, что неясно задумался, где находится, в Арктике или Антарктике, далеко ли место, где он нашел корабль — как будто целую жизнь назад. Технически, дело так и обстояло — перерыв, во всяком случае, получился знатный. Костюм с него срезали. Прикрепили к столу. Сделали несколько надрезов — тонкими кровавыми линиями. И в этот момент появилась Лига. Все вместе они разобрались с роботом — куда лучше, чем Кларк. Однако сначала раздались взрывы; взрывы — а потом уверенный, серьезный Виктор разломал все оковы и помог ему подняться со стола, оттолкнул, присел, перекатился. Кларк не знал, с чего вдруг решил, что будет хорошей идеей выбираться самостоятельно. Он просто… ощутил необходимость. Стол был усеян псевдокриптонитом, и он не мог… он был… он хотел убраться подальше — больше всего на свете. Наверное, он еще не вполне хорошо соображал. Кларк выбрался на снег через разрушенную стену лаборатории, пока Лига все еще воевала. И где-то минут через двадцать его нашел Брюс. Он должен был убраться. Он должен был убраться подальше. Он сказал это Брюсу раз десять или пятнадцать — в панике, в агонии. Брюс засунул руку под него, обнял, помог пройти еще двадцать-тридцать метров. Кларк чувствовал, что голова проясняется с каждым шагом, и пускай он замерз так, как никогда не мерз раньше. На то, чтобы действие криптонита кончилось, всегда уходило время. Судя по всему, с псевдокриптонитом дела обстояли так же. А потом Брюс решил, что они отошли достаточно далеко. Он заставил Кларка остановиться, придержал его одной рукой — другой потянулся к плечам, одному, второму, и вот он уже держал собственный плащ. Кларк почувствовал, как Брюс закутывает его, по коже прошлась плотная синтетическая ткань, и это вернуло к реальности. Брюс был… Брюс закутывал Кларка в плащ, резко дергал его, закрывал плечи, растягивал в полную ширину и четко, сфокусированно закрывал им обнаженное тело Кларка. Практичный подход. Просто практичный подход. У Брюса больше ничего не было, а Кларк замерзал. Брюс, наверное, спроектировал плащ, держа в уме кучу неприятностей, включая эту; без сомнения, в нем был обогревающий слой, изолирующая тепло нить, которая могла помочь Брюсу провести в состоянии гипотермии по крайней мере двадцать четыре часа. Но боже, у Кларка закружилась голова. Это был не его каприз, Кларк больше не надевал на себя черную версию собственного плаща, не позволял себе наслаждаться иллюзией. Брюс снял плащ со своих плеч несколько мгновений назад и не просто вручил его Кларку, а надел на Кларка самостоятельно. О большем Кларк и мечтать не мог; это было лучше, чем любая продуманная фантазия о детстве на Криптоне, о том, как он привлекает внимание Брюса из дома Уэйн. Все происходило по-настоящему. И в то же время — нет, потому что Брюс не имел понятия, что делает это. За последние три минуты Брюс не произнес ни слова. Кларк закусил щеку изнутри. Ему все еще было холодно — до боли, а плащ Брюса и вправду оказался теплым. Но надо снять его, вернуть. Господи, он ведь пачкает плащ кровью… Кларк так и не понял, что его выдало. Кажется, он не успел даже шевельнуть руками. Возможно, просто слегка вздрогнул. Брюс посмотрел на него — шлем Бэтмена, голос Бэтмена: — Даже не думай. — Я… — прохрипел Кларк. — Не надо, — резко ответил Брюс. Кларк вцепился в плащ чуть сильнее и не стал его снимать. После того, как все закончилось, Брюс не оставил его. Они полетели в Метрополис все вместе, на Фоксе, и только Виктор отправился следом с профессором Иво, закованным в собственные наручники. По прибытии Брюс отволок Кларка по ангару в медицинский отсек. Там было тепло, там была вода, одежда подходящего размера — и полноспектровое освещение, соответствующее желтому солнцу. — Наблюдение в течение суток, — выдал он, но довольно мягко — и оставил Кларка отсыпаться. Когда Кларк проснулся, в тепле, в одежде, снова неуязвимый, он увидел, что его руки все еще закутаны в плащ Брюса. Тот оставил его. Наверное, потому, что просто не смог снять его с Кларка, почти заснувшего и дезориентированного. Наверное, потому, что у него и так был десяток, и не имело никакого значения, что случится с этим. Кларк встал, достал плащ из-под себя и встряхнул его. Плащ совсем не помялся; он упал вниз той же мягкой драпировкой, что Кларк видел на плечах Брюса, если тот не прыгал откуда-нибудь, превращая его в глайдер, делая жестким. Плащ был гладким, ровным, у него оказался приятный вес. Кларк сглотнул. В медицинском отсеке Брюса не было, не было нигде поблизости. Кларк прислушался и понял, что он не так далеко — за парой стенок, у рабочего стола, он возился с чем-то и резко, неодобрительно выдыхал через нос, когда какая-то деталь отказывалась сотрудничать. Все было в порядке. Брюс не знал. Еще раз — ничего страшного. Кларк сглотнул, позволил глазам закрыться, закинул плащ на себя, перебросил через плечи. Ему пришлось держать его руками. Брюс явно выбирал этот комплект одежды под Кларка, и простая фланелевая рубашка не была оснащена специальными креплениями. Кларк позволил плащу сползти вниз, подхватил его в воздухе, сгреб руками и пошел к Брюсу. Он и правда оказался за двумя стенами. Именно там и именно так, как Кларк представил себе — Брюс стоял за рабочим столом, в одной руке держал какое-то устройство, в другой — инструмент, рассеянно хмурился, пытаясь сконцентрироваться. Он поднял глаза, когда Кларк подошел к нему, а потом его взгляд упал на плащ в руках Кларка, и он замер. — Вот, — неловко, слишком громко произнес Кларк. Прокашлялся. — Спасибо. Спасибо. Брюс посмотрел на него, потом — прочь. Он положил инструмент, опустил устройство. В его движениях не было ничего странного; наоборот, казалось правильным, что он осторожничает со своей работой. Но складывалось впечатление, что он намеренно не спешит. — Все в порядке, — ровно сказал Брюс. — Тебе требовалась теплоизоляция. У меня она как раз оказалась. — Ага, — согласился Кларк и снова закашлялся. Просто сдавило горло, вот и все. Он не собирался говорить. Он не планировал это делать. Просто не ожидал того, что почувствовал: Брюс дал ему свой плащ, а теперь пришлось его возвращать. Если Кларк о чем-то и думал в этот момент, так это о том, что признание уберет давящий груз, поможет ему дышать. Он расскажет Брюсу, и тот решит, что это интересный, забавный факт. Кларк тоже посмеется, а потом его отпустит. — Криптонцы считают, что это романтичный жест, — наконец выдал он. — Странно, да? Вроде как они все носили плащи, по крайней мере, по формальным поводам. И если ты… — Если ты давал плащ кому-то из другого дома, — тихо сказал Брюс, — то предлагал ему место в своем. Кларк замер. Брюс выждал мгновение — совершенное, точное, намеренное, а потом снова поднял взгляд на Кларка. — Ты спрашивал, хочет ли он не просто отдать себя тебе, но и позволить тебе обладать собой. Кларк не мог думать. Он не мог дышать. — Откуда ты знаешь? — услышал он собственный голос. Брюс повернулся к столу. — Я составлял архив базы данных корабля-разведчика, — сказал он. Господи. — Время от времени, когда у меня было время. Пару месяцев назад оно у меня нашлось. Я пошел на корабль и велел ей продолжить рассказ записи, воспроизведенной последней. — Брюс прервался. — Это была моя ошибка. Мне следовало быть более точным. Я должен был велеть ей продолжить рассказ записи, которую я воспроизводил последней. — О, — сказал Кларк. Ему было жарко, неуютно в собственном теле, язык словно к небу приклеился. Он и так очень остро ощущал плащ Брюса в руках, но теперь… он даже не знал, что выдаст его сильнее, если он отбросит его или прижмет к себе; попытается засмеяться или… или… — Как только я понял, что ты об этом узнал, — сказал Брюс, — я предположил, что ты почувствуешь определенное стеснение. Исправишь свою ошибку — несмотря на то, что не знал о ней раньше. Он снова сделал паузу. Сквозь дымку осознания, сквозь то, как стучало сердце в груди, Кларк начал вдруг понимать, что происходящее было странным. Брюс… Брюс очень точно подбирал слова, до сих пор не сдвинулся с места — не встал ближе к Кларку и не отодвинулся. Он сдерживался каждым сантиметром тела, говорил контролированно и нейтрально. А потом Брюс снова посмотрел Кларку в глаза и… Боже, неясно подумал Кларк. Он знал. Он знал столько же, сколько знал Кларк, плюс-минус горстка часов. Он знал все это время, и он тоже не забыл, не отложил в сторону; конечно, это не о Брюсе, он держался за Кларка так крепко, что вытащил его из могилы… — Ты продолжил носить его, — сказал Брюс, а потом снова остановился. И на этот раз Кларк смотрел, на этот раз он увидел, как Брюс сжимает челюсти. — Возможно, для тебя это ничего не значило. Возможно, ты решил, что это не имеет к тебе никакого отношения. В плане культуры ты такой же криптонец, как и я, и неважно, что именно говорит твоя ДНК. Возможно, не имело никакого значения, что ты носил… — Твои цвета, — хрипло сказал Кларк. И в этот момент Брюс наконец сдался — совсем чуть-чуть, но этого было достаточно. Он зажмурился, по шее заходил кадык. — Мои цвета, — согласился он бездыханно, ярко. — Как если бы я спросил. Как если бы ты надел этот плащ, чтобы ответить… — Так и было, — беспомощно произнес Кларк, а потом пересек комнату с плащом Брюса в руках, нашел рот Брюса губами и поцеловал его. Брюс издал тревожный, сломленный звук и поймал Кларка за плечи — открылся для него, позволил ему, прикоснулся пальцами к рубашке Кларка, придвинулся так близко, как только смог, и не отстранился, когда разорвал поцелуй. Они прижались лбами друг к другу, отдышались. Поцеловались снова, снова, пока отчаяние не отступило, пока не показалось возможным целоваться нежно и долго, а не потерянно. А потом Брюс опустил руку на ладонь Кларка, сжал пальцы Кларка еще сильнее — на своем плаще — и пробормотал прямо в ухо: — Оставь себе.