Я помню каждую встречу с тобой...

      Бонт сел на пол, как он обычно любил делать, и закрыл лицо руками. Я села рядом с ним, положив руку на его плечо.       — Ты как? — Глупый вопрос, но я всей душой ощущала необходимость сказать хоть что-то, хоть как-то проявить участие.       — Не знаю, что это было… — признался он, и крылья его едва заметно дрогнули, — мне никогда не было настолько грустно и одиноко, как там… — Он ударил себя по груди, взглянув на меня. В чистых серо-голубых глазах отражалась мольба, непонимание и всепоглощающая тоска.       — Почему так больно? — В его голосе слышалась такая мука, что я невольно ощутила вину за то, что отвела Бонта к Плачущим Девам. Но то место, что показали мне когда-то Сэми и Ади, казалось самым безопасным, оттого и первым пришло в голову.       — Прости меня. — Покачав головой, я села рядом с Бонтом, прижалась к его плечу и крепко обняла. Он приобнял меня в ответ, продолжая жмуриться, будто открыть глаза значило снова почувствовать то, что ощутил среди этих статуй. Я невольно подняла голову, задела своим носом его. Ресницы Бонта чуть колыхнулись, глаза приоткрылись. Мы замерли. Одно маленькое неуловимое движение, и наши губы соприкоснулись. Взгляд Бонта всегда меня немного смущал, но сейчас я ощутила дикое стеснение. А вместе с ним и странное любопытство, которое оказалось сильнее. Мне нравилось чувствовать его невинные, почти целомудренные поцелуи, наполненные чем-то возвышенным и прекрасным. Бонт был слишком близко ко мне. Его небесные глаза словно видели меня всю: каждую мысль, каждую грань души. Я чувствовала себя голой, совершенно открытой перед ним и беззащитной.       — Ты такая красивая, — прошептал он мне в губы. Я знала, что он говорит не о внешности, он говорит обо мне — о том, какая я во всех своих проявлениях. Со всеми ошибками и вздорностью, со всеми достоинствами и недостатками, — я была для него красивой. Он целовал мой нос, глаза, лоб, гладил мне волосы и неизменно возвращался к губам. Его поцелуи были аккуратными и нежными, но такими волнующими, что уже знакомое мне возбуждение разлилось по венам горячим потоком. Мне вдруг стало интересно, испытывает ли Бонт нечто похожее. А, если и испытывает, понимает ли, что за чувство обуревает его?       Я помнила его смущение, залившее щеки пурпурным румянцем, когда я разделась перед ним, и то, как он боялся взглянуть на мое тело, хоть по виду очень того хотел. Воспоминания отозвались новой волной жара. Я почувствовала себя грешницей, посмевшей прикоснуться к святыне и… осквернить ее. Но мне все равно казалось, что поцеловать Бонта было самым правильным решением в моей жизни. Он немного отстранился, и я не сумела сдержать разочарованного вздоха. Губы отчаянно хотели продолжения. Тело горело, требуя большего…       — Я рад, что встретил тебя, — сказал он тихо, наполняя мою грудь теплотой.       — Ты не боишься? — на выдохе спросила я, не сумев сдержать кокетливой улыбки.       — Чего? — не понял он.       — Я ведь Непризнанная. Это запрещено. — Мой голос дрогнул. Это же самое всё время повторял Дино, что, порой, раздражало. На миг я подумала, вдруг все ангелы такие принципиальные, и какой-то частью себя боялась услышать уже знакомый ответ и от Бонта, но он только улыбнулся искренне и открыто:        — Мне запрещено выходить из башни. Так что я в любом случае вне закона. — Облегчение и уверенность придал мне его ответ, и я, было, снова потянулась к нему, но Бонт вдруг поджал губы и отвёл глаза.       — Тебе не нравится это? — ощущая ком в горле, спросила я. Неужели, он жалеет о нашем поцелуе?       — Кажется, будто я делаю что-то плохое… — он взял меня за руку, вернув мне свой лучезарный взгляд, — но это не касается тебя.       Поддавшись стремительному порыву, я протянула руку, коснувшись пальцами его щеки. Осторожно и невесомо. Он замер от прикосновения, наслаждаясь им, не переставая расслабленно улыбаться. Он выглядел таким невинным, таким несчастным, что хотелось согреть его в своих объятиях, подарить ласку… показать то, чего он был лишён все эти годы в заточении. Мои щёки обжег стыдливый румянец, и я поджала пересохшие губы. Мысль, что Бонт, возможно, ещё ни разу не был с женщиной, возбудила меня ещё сильнее. Так, что трусики стали влажными и прилипли к горячей промежности. Я никогда не была у мужчины первой, но безумно желала это испытать. Подавшись к нему, я сама поцеловала его. Но этот поцелуй был не таким невесомым, как предыдущий. Мне хотелось пробудить в Бонте огонь. Я напористо коснулась языком его мягких губ, и они послушно приоткрылись с тихим вздохом, впуская мой язык внутрь. Я прижалась к мужчине всем телом, завладев его горячим податливым ртом. Целовала и прикусывала губы, ласкала его язык, соприкасаясь с ним, сплетаясь в жарком порывистом танце. Бонт, казалось, даже перестал дышать, несмело опустив большие влажные ладони на мои плечи и чуть сжав их пальцами, растирая кожу. Он отвечал неуверенно, будто боясь сделать что-то не так, но по бешено ускорившемуся ритму его сердца я понимала, что ему нравится мой напор. Мои пальцы гладили его лицо… острые скулы, массивную челюсть, затылок и шею. Мягкая ткань его толстовки ограничивала возможность касаться его горячей кожи, и я неторопливо продолжила своё исследование поверх одежды, не желая его смущать. Бонт тяжело дышал, не открывая глаз, его руки медленно сместились с моих плеч на талию, и я довольно прикусила его за кончик языка, подбадривая продолжать, но Бонт неловко отодвинулся, посмотрев на меня затуманенным виноватым взглядом.       — Я чувствую что-то необычное… — голос наполнился сексуальной хрипотцой и волнением. — Как будто мое тело горит. Но это очень приятно, и я… — его щеки мило порозовели, -… не хочу, чтобы ты останавливалась.       Это стало самой лучшей мотивацией из всех возможных. Моя улыбка, возможно, вышла коварной, но я просто не могла не упиваться тем, что мы делали. Медленно и неторопливо я потянулась к пуговкам на своей блузке, призывно глядя ему в глаза, и удовлетворенно отметила, как в глубине зрачков Бонта один за другим загораются огоньки любопытства и запретного желания снова увидеть мое тело. Он нервно сглотнул, когда я, не спеша, расстегнула одну пуговицу за другой, спустив тонкий шёлк с плеч на пыльный пол. Бонт опустил пристальный взгляд с моих глаз на губы… задержался на ключицах, не решаясь двинуться дальше. Я встала на колени, принявшись расстегивать свои брюки, которые вскоре повторили судьбу блузки. Я осталась в одном белом кружевном белье, решив не торопиться снять и его. Игра, которую я затеяла, не терпела поспешностей.       Бонт опустил взгляд в пол, поджав губы. На миг я испугалась, что он зажмурится… отступит… попросит меня уйти. Нет, отступление не входило в мои планы. Подобная просьба точно бы разбила мне сердце. Я аккуратно взяла его сжатую в кулак ладонь в свою и прижала к своим ключицам. Бонт резко вскинул голову, глядя сперва мне в глаза, а после на свою руку. Его пальцы шевельнулись, нежно касаясь моей кожи, щекоча ее легкими волнующими движениями. Он нервно улыбнулся.       — Как шёлк… — восторженно выдохнул он, — тебе приятно?       — Да… — ответила я, вновь накрыв внешнюю сторону его ладони своей, вынуждая спуститься ниже к часто вздымающейся груди. Он весь покраснел, но руку не отдернул. Напротив, нежно сжал мою грудь, поглаживая пальцами не сокрытую под лифчиком кожу. Я не сдержала нетерпеливого стона, прикусив нижнюю губу, и Бонт замер, словно подумал, что причинил мне боль.       — Тебе нравится касаться меня? — игриво спросила я, потянувшись за спину, чтобы расстегнуть лифчик. Лямки ослабли, безвольно соскользнув с плеч, обнажая перед его жадным взором мою грудь с розовыми маленькими острыми сосками.       Я была ни в силах дождаться действий Бонта, потому перехватила инициативу, направляя его ладонь от одной груди к другой, царапая сосками его пальцы, проскальзывая меж ними и вынуждая чуть стиснуть их, отчего в низ живота ударил новый горячий импульс.       Рот Бонта чуть приоткрылся, он уже не мог справиться с дыханием, а его брюки ниже живота заметно приподнялись.       — Я хочу поцеловать тебя… — сказал он, и я одобрительно кивнула, а после застонала, уже не сдерживаясь, стоило его сухим горячим губам припасть к моей груди. Он целовал меня так самозабвенно, гладя ладонями мою талию, спину и поясницу. Его взгляд излучал такую безмерную радость, что я позволила ему коснуться себя, что мне вновь стало неловко. Он посадил меня на свои колени, прижимая к себе, и я ощутила самой чувствительной точкой то, насколько он желает меня. Ещё никогда я не чувствовала себя такой девственно чистой и любимой, как в его объятиях. Я теряла всякое терпение под его осторожными ласками. Я горела. Я хотела доставить ему удовольствие. Истинное наслаждение, чтобы он навсегда запомнил меня. Мои руки подцепили край его толстовки и потянули ее вверх. Бонт послушно позволил обнажить себя. Его тело было сильным и крепким подстать внушительному росту и плечам. Под бледной гладкой кожей угадывался рельеф грудных выдающихся мышц, переходящих в твёрдый пресс, от которого вниз тянулась темная поросль жёстких волос. Совсем не пепельных, как на голове, но мне некогда было об этом задумываться, тем более, что брови и ресницы у него тоже были темными.        Упершись обеими ладошками в грудь Бонта, я толкнула его, вынуждая лечь на спину. И забралась на него сверху, обхватив бёдрами его бёдра и наслаждаясь тем, с каким трепетом и каким огнём в ледяных глазах он наблюдает за мной. Я наклонилась, чтобы поцеловать его губы. Дразняще провела по ним языком, чуть заметно прикусив, впитывая и запоминая их неповторимый привкус мёда и лимона. Его энергия окутывала меня томной бархатной негой цвета чистого серебра с запахом раннего зимнего утра на опушке соснового бора. Хвоя и снег.       Моя кожа покрылась мурашками. Его руки гладили мои ноги чуть выше колен. Бонт отвечал на поцелуй уже смелее, лаская меня языком, но когда я переместилась быстрыми поцелуями на его подбородок, затем на шею, он откинул голову и тихо застонал.       Чистый светлый ангел с душой ребёнка и телом опытного воина. Сейчас он полностью находился в моей власти, и я безмятежно отдавалась ему, стремясь подарить нечто большее, чем плотское удовольствие. Словно демон, что охотился за безгрешной душой. Последняя мысль скривила мои губы в ликующей усмешке. Я прикусила тонкую кожу на шее Бонта, там, где неистово билась голубая жилка, и он вздрогнул, потянулся ко мне, пытаясь снова найти мои губы, но я спустилась ещё ниже, целуя уже его мускулистую грудь и дразняще гладя пальцами напряженный живот. Он приподнялся на локтях, запустив ладонь в мои волосы, поглаживая их, перебирая пальцами каждую струящуюся прядь. С его губ по-прежнему слетали частые шумные вздохи, сменившиеся восхищенным стоном, стоило мне коснуться рукой его до предела возбужденной плоти через прочную ткань светлых брюк. Я ласкала губами его живот, очерчивая языком каждую впадинку и изгиб стальных вибрирующих мышц, ненавязчиво водя рукой по его члену, и Бонт, сомкнув руку в кулак, сильно сжал мои волосы на затылке, но тут же ослабил хватку, будто испугавшись, что навредит мне. В его глазах танцевало всепоглощающее безумное голубое пламя. Бушующая стихия проснувшейся страсти и похоти. Мне показалось в какой-то миг, что он готов перехватить инициативу, но Бонт не двигался, позволяя мне и дальше доводить его до исступления своими плавными ласками. Он задохнулся новым стоном, когда я расстегнула его ремень, быстрыми и резкими движениями стащив с него брюки вместе с бельём, и вернулась, обхватив ладонью его набухший член.       — Вики… — его губы произнесли мое имя так, словно я являлась божеством, а руки нащупали мою грудь, лаская ее уже освоено. Бонт напрягся всем телом, стоило мне обвести языком пульсирующую головку его члена, а затем вобрать ее в рот, медленно… мучительно медленно опускаясь ниже к самому основанию, а затем также возвращаясь обратно. Целуя каждую вену, каждый сантиметр, вбирая его в себя раз за разом, вслушиваясь в тяжелеющее дыхание мужчины, в его уже беспрерывные и несдержанные стоны. Я ощущала его терпкий вкус, вдыхала неповторимый аромат его тела, дарящий ощущение полёта среди перистых облаков. Каким бы грязным ни был секс, он возвышен, если основан на глубоких чувствах, и в том, что я творила с Бонтом, не было ни капли разврата для нас обоих. Я дарила ему себя, приносила этот бесценный дар на святой алтарь, и Бонт отвечал мне тем же.        Больше ни в силах сдерживаться, я резко поднялась к его губам, и мужчина охотно овладел ими, ощущая свой собственный вкус. Обнимая ангела и не разрывая долгого страстного поцелуя, я сдвинула в сторону своё насквозь вымокшее белье и приняла его в себя. Сразу. Одним плавным толчком до упора. Наши стоны слились воедино. Ощущать Бонта внутри себя было поистине волшебно. Я насаживалась на его член, царапая ногтями его плечи, чувствуя, как его ладони сжимают мои ягодицы. Сама задала жёсткий быстрый ритм, и стоны, рвущиеся из горла, перешли в гортанные крики. Бонт сел, чуть смещая меня, и уткнулся лицом в мою шею, оставляя на ней до боли нежные укусы. Мы достигли пика одновременно, и я обмякла в его сильных руках, сотрясаюсь всем телом. Слёзы счастья хлынули из моих глаз, щеки раскраснелись, истерзанные поцелуями губы опухли. Но я была счастлива. О, Шепфа, как же я была счастлива в своей безграничной уверенности, что любовь к Бонту — моя высшая божественная награда!

***

      — Бонт никогда бы не пошёл по пути жестокости! — это вырвалось случайно, я тут же умолкла. Весь этот чертов лагерь, полный сбежавших преступников и отступников, пугал до дрожи, а его жители вызывали омерзение. Мои нервы были на пределе. Мальбонте тоже молчал, и тишина была гнетущей. Спустя время, он медленно негромко задал вопрос:        — Хотела бы увидеть Бонта снова? — Горечь стремительным потоком разлилась по моим жилам, но я изо всех сил постаралась сохранить лицо, хоть и с трудом выдерживала этот чужой острый взгляд до боли знакомых глаз. Они больше не льдисто-голубые… их навеки заполнила тьма.       — Из-за меня Бонта больше нет… — ответила я сквозь плотно сжатые зубы, — мне не нужно было его освобождать!       — Я задал тебе вопрос. — Повторил Мальбонте, и тон его не подразумевал возражений или уклонения от ответа. — Ты хотела бы увидеть Бонта снова? Я не выдержала этой издевки, прокричав ему в лицо:        — Да! Хотела бы! Я уверена, что где-то там он все ещё есть! И до него можно достучаться! — Мальбонте в ответ на мою отчаянную тираду откинул голову назад и разразился долгим горько-насмешливым хохотом.       — Что смешного? — с обидой спросила я.        — Бонт не был полноценной личностью, — пояснил он, словно объяснял маленькому ребёнку, как сложить два и два. — Представь, если бы тебя лишили всех плохих качеств, что в тебе есть… это была бы ты?       Я ощутила, как липкий холодок пробегает по моей спине вдоль позвоночника. А ведь он был прав… Этот чертов садист был совершенно прав! И Бонт изначально был лишь частью чего-то большего, всего лишь светлой стороной личности, искусственно отделенной от противоположной. А вовсе не безвинной душой, которой коварно воспользовалось Зло, как мне хотелось надеяться. Но прекраснее и чище этого света я в своей жизни не знала ничего…        — Нет, — обреченно ответила я, понимая, что отрицать очевидное бессмысленно и глупо. Мальбонте облегченно вздохнул, как учитель, у которого, наконец-то, получилось вдолбить в голову ученице простую истину.       — Верно, — улыбнулся он, — Бонт — это я, понимаешь? Его не вернуть, потому что он никуда не уходил.       Взгляд Мальбонте с моих глаз опустился ниже. Он оглядел мое тело с головы до ног, и мне стало откровенно не по себе. Я смотрела в это настырное, приобретшее жесткие черты лицо, которое когда-то успела так сильно полюбить. Мой рассудок все ещё переваривал полученную информацию, отказываясь воспринимать ее как данность. Я не хотела верить, что передо мной и сейчас стоит Бонт, только в своём истинном облике, в гармонии с темной стороной медали. И он помнит всё, что происходило между нами… Ужас волной окатил меня, я зажмурилась, словно опасаясь, что Мальбонте проникнет в мое сознание и найдёт там тайные воспоминания. Но ему это было ни к чему, он и так знал… помнил. Это чудовище помнило мои ласки и поцелуи… Помнило нашу ночь в заброшенном холле… И сейчас он разглядывал меня с хищным блеском в чёрных глазах, будто я принадлежу ему, как какая-то вещь.       — Я помню каждую встречу с тобой, Вики, — произнёс он, словно насмехаясь надо мной, хоть на его губах на улыбку не было и намёка. — Помню твою заботу обо мне… Если бы не она, кто знает, как между нами бы шёл разговор? — Это прозвучало так интимно, что первым моим порывом было влепить ему звонкую оплеуху, но вместо этого я густо покраснела, мечтая провалиться сквозь землю. Мальбонте поднял руку, прикоснувшись к моим волосам. Взял двумя пальцами тонкую прядку и осторожно сжал ее, задумчиво наблюдая за своим движением. Он стоял так близко, что я, боясь сдвинуться с места, чувствовала запах его кожи… сосновые ветки, только сейчас с ними смешивался свежий неуловимый аромат горной реки — быстрой ледяной и беспощадной.       — Ты ведь любила Бонта, правда? — внезапно спросил он, и мне пришлось в который раз попасть в плен этих пытливых тёмных глаз, проникающих в самые потаенные уголки души. Мальбонте, словно и так знал ответ. Не спрашивая разрешения, он коснулся моей щеки с удивительной для него нежностью. Его лицо смягчилось, и на миг… на ничтожный миг я разглядела в его глазах знакомые отголоски. Но страх и ненависть к нему была куда сильнее. Я вырвалась, неприязненно отодвинувшись. И бросила ему в лицо: — Где остальные пленные? Я хочу, чтобы меня отвели к ним.