Прощание

Извинения. Вообще-то Андрей ненавидел их. Хотя признавался себе, что Мишка подсадил его на извинения, как самого себя на наркоту. Или как собаку Павлова на раздражитель. Горшок никогда и ни перед кем не извинялся после дерьма, которое творил — ни перед кем, кроме него, и (что греха таить) это приятно ласкало Андреево самолюбие. Мишка нуждался в этих извинениях — Князь ясно видел и очень быстро сам начал испытывать потребность в них. — Если бы ты был моей подругой, я бы посоветовала тебе держаться подальше от этого парня, — заметила однажды Маша, неудачно перебрав с алкоголем. Она повертела в пальцах стакан со спиртным и добавила: — Но в глубине души понимала бы, что никуда ты от него не денешься. Андрей прекрасно осознавал всё, однако сдавался каждый раз, стоило Михе произнести волшебное слово. Которое он скажет и сейчас, если Андрей откроет ему дверь. Князь прикрыл дверной глазок, обречённо вздохнул и щёлкнул замком. Мишка вошёл и взглянул словно побитый щенок. — Прости, — предсказуемо сказал он. Андрей скрестил руки на груди: — Как насчёт «не в этот раз»? — Пожалуйста, Андрей. Мне это нужно. — Что нужно? — Нужно знать, что ты прощаешь меня. Андрей не ответил. Стоял молча. Миха подождал немного и опустился на пол у его ног, обнял колени: — Пожалуйста. Прости меня. Сопротивляться не хотелось, да и не было сил. Андрей посмотрел сверху на тёмные Мишкины волосы и разжал скрещенные руки, сказал лишь: — Ненавижу, когда ты так делаешь. Но Мишка почувствовал эту перемену в настроении, кивнул, не отрывая лица от его коленей и провёл ладонями вверх по бёдрам: — Я знаю, прости. Не стоило ему это повторять. Князь глухо ругнулся, толкнул Миху от себя, и тот отлип от его ног, а потом упал на спину — больше сам, чем от толчка. Мишка лежал на полу, смотрел всё так же, по-щенячьи, и Андрей знал, что Миха не притворяется — он на самом деле чувствует себя виноватым и хочет, чтобы ему отпустили грехи. Мишка приглашал Андрея, чтобы он разобрал его на кусочки и собрал заново. И Андрей шагнул к нему. Сел на пятки сбоку от Миши и вытянул рубашку из его брюк, откыв полоску бледной кожи на животе. Коснулся этой тёплой полосы и ремня под ней и начал расстёгивать пуговицы на рубахе, аккуратно, сверху вниз, одну за другой. Подсунул ладонь под не до конца распахнутую ткань, положил Мишке на грудь, едва заметно поглаживая пальцами сосок. И остановился. Потому что всё, чего сейчас хотелось — стащить кожу со своего и чужого тела и вжаться, вплавиться в мышцы, чтобы было горячо и мучительно обоим. Мишка не трогал и не торопил, разрешал быть близко к себе, как никому и никогда не разрешал, и позволял — всё позволял сейчас. Андрей отнял ладонь от Мишиной груди и дёрнул в стороны полы рубашки, отрывая оставшиеся нерасстёгнутыми пуговицы. Миша ничего не говорил, только глядел внимательно из-под ресниц, и обнажённый живот его поднимался и опускался вслед за дыханием. Андрей подтолкнул, заставил перевернуться. Он знал Михину склонность к саморазрушению, — чувствуя вину, тот мог, например, пустить в себя совсем без подготовки, — но преодолел соблазн взять Миху вот таким виноватым и оставить на завтра боль в качестве напоминания о себе. Вместо этого подвинулся ближе и потянул его на себя за сползшую к локтям рубаху, принуждая сесть на колени и откинуться назад, спиной к груди. Расстегнул его ремень и брюки, стянул вниз вместе с бельём и обнял ладонью Мишкин член. Миха уронил голову Андрею на плечо, и он не стал нежничать, сжал сильнее, пачкаясь прозрачными вязкими каплями и растирая их по головке. Мишка двинул бёдрами ему навстречу, выгнул спину, хрипло задышал около уха и уже скоро вздрогнул и кончил Андрею в ладонь. Отстранив Миху от себя, Князь выпрямил перед собой онемевшие ноги, устроил их поудобнее на полу, и мелкие колючки разбежались по икрам. Горшок поправил на себе одежду, мешающую двигаться, развернулся к Андрею и всё так же молча раскрыл молнию на его джинсах. Андрей наблюдал, как Мишка склоняется к нему, ощущал дыхание на себе. Он не был полностью возбуждён, поэтому Мишка легко принял в свой рот весь его член. Горячо и влажно — Миха умеет просить прощения. Ласкает губами и рукой, потому что одного рта теперь недостаточно, и Андрей упирает ладони в пол позади себя и прикрывает глаза. Мишка замедлился и царапнул зубами — намеренно, так, чтобы Андрей зашипел от короткой боли, — и продолжил движение, сначала беспорядочно, словно подбирая подходящий ритм, а после ровно, не сбиваясь и не останавливаясь. Андрей почувствовал, как почти накрыло уже, как свело живот тёплой волной, но Миха выпустил его с громким и мокрым звуком, поднял голову: — Ты прощаешь меня? — спросил хрипло. — Блядь, Миша!.. — не сразу сообразил Андрей. — Скажи, что прощаешь меня, — повторил Мишка, медленно лаская его рукой. — Ты знаешь сам. — Скажи вслух. — Прощаю, — выдохнул Андрей. — Как всегда. — Повтори! — потребовал Мишка, возвращаясь к прерванному занятию. Горячо и влажно — Миха умеет просить прощения. И язык его скользит и трётся там, где нужно и так, как нужно. — Про... щщщщ... Блядь, прощаю! * Они лежали напротив, лицом к лицу; твёрдый пол больно вдавился в тело, но вставать не хотелось. Горшок ещё не совсем растерял то своё щенячье выражение, и Князь смотрел, как исчезают последние следы. — Знаешь, Мих, однажды у меня кончится терпение. — Знаю. Много попыток у меня осталось? Двадцать? Десять? Пять? Андрей улыбнулся ему устало: — Очень много, Миш. Очень много.