Мутная вода

[08:03 Чани-хён] Бин, ты мне нужен через час возле старых доков. Это важно.

***

— Ау? Есть кто? Зубная щётка со звоном ударилась о края стакана. Ополоснув лицо холодной водой, Чанбин угрюмо посмотрел на своё отражение в зеркале. Ему казалось, что ночь, проведённая в компании бутылки бурбона, никогда не кончится. Но она прошла, и солнечный свет уже давно растёкся по утреннему Сеулу, стирая с его улиц остатки сумрачных теней. Хотелось бы, чтобы вместе с ними стёрлась и память о минувшем вечере, но испуганный голос, раздавшийся из комнаты, опрокинул Чанбина реальность, в которой он поцеловал смертельно пьяного парня и оставил его спать на собственном диване. Было стыдно перед собой, перед Джисоном, которому он ещё недавно с пеной у рта доказывал, что никогда не западёт на парня, и перед Минджон, которой не мог рассказать об истинной причине, по которой не вернулся ночью. Да и что он мог сказать? «Я поцеловал парня, и мне это понравилось?» Его бросало в жар от одной только мысли об этом. За долгую ночь он успел пройти все стадии принятия — от желания выволочь Ёнбока за ноги и отвезти к самой дальней точке на карте до молчаливого созерцания его спящего профиля. Если бы можно было отмотать всё назад, то он точно бы остался в постели с Минджон. И пусть Ёнбока был там хоть черти жарили, не поехал бы его спасать. Потому что теперь в адском пламени горел он сам. Мысленно подбадривая себя, он натянул майку на мокрое тело и вышел из ванной, намереваясь как можно скорее выставить за дверь причину своих нескончаемых проблем. Когда он вошёл в гостиную, Ёнбок уже сидел на диване, подтянув колени к груди. — Хён? —увидев в дверях фигуру мужчины, он испуганно округлил глаза, но поняв, кто перед ним, с облегчением выдохнул. — Господи, это ты! Чанбин не ответил и с подчёркнутым безразличием на лице прошёл к барной стойке, чтобы налить себе чаю. Ёнбок мешком рухнул на жёсткие подушки и блаженно сомкнул веки, тронутые остатками макияжа. — И чего ты разлёгся? — Чанбин старался говорить холодно, чтобы не дать Ёнбоку ни единого шанса вспомнить про их горячий поцелуй. — Вставай и уходи. — Подожди, пожалуйста, минуту, — попросил Ёнбок. — У меня голова раскалывается. Внешне Чанбин оставался спокоен, но внутри его потряхивало. Согласно плану, он должен был выставить парня за дверь, и тот, бормоча извинения за доставленные неудобства, должен был покинуть его обиталище в кратчайшие сроки. Естественно, всё пошло не так, потому что Ёнбок уходить не торопился. Пока Чанбин вытирал со стола чай, который умудрился перелить через край, он осторожно сел и осмотрелся. — Чанбин, это, наверное, глупо прозвучит, но можно вопрос? Чанбин кивнул. Ёнбок неловко потёр плечо. — Как я тут оказался? — Ты совсем ничего не помнишь? — пытаясь скрыть надежду в голосе, осторожно уточнил Чанбин. — Ну, я помню, что пришёл в клуб, ко мне подсел какой-то парень, — Ёнбок качался из стороны в сторону, вспоминая. — Сказал, что он архитектор и занимается строительством мостов. Предложил выпить по паре шотов. — Когда я приехал, в тебе было намного больше пары шотов, — Чанбин, пожалуй, излишне гневно отхлебнул горячего чая. Спокойствие, с которым Ёнбок рассказывал о своих похождениях, очень раздражало. — А почему ты вообще приехал? — смущённо спросил он. — Я, конечно, обрадовался, когда тебя увидел, но как-то совсем не ожидал проснуться на твоём диване. Он постучал ладонями по обивке, испачканной косметикой и грязной обувью. К трате на ремонт машины добавилась необходимость вызывать химчистку. — Мне позвонил Джисон, — Чанбин решил, что проще и безопаснее было бы озвучить самую поверхностную из причин. — Сказал, что к тебе клеится какой-то чёрт, а ты еле на ногах стоишь. — Так ты забрал меня, чтобы я с ним не переспал? — спросил Ёнбок, глядя на свои сложенные на коленях руки. — Я приехал, — проглотив рвущееся наружу «да», Чанбин уже не в первый раз зацепился взглядом за багровый засос на тонкой шее парня, — потому что не хотел увидеть новости о твоём изнасилованном трупе в ленте «Криминального Сеула». «Переспал» было слишком громким словом. Максимум, что Ёнбоку светило с этим архитектором — быть попользованным в дешёвом номере мотеля или прямо за углом возле стены клуба. — Не знаешь, где мой телефон? К счастью, Ёнбок не продолжал расспросы, только встал, наконец, с дивана и похлопал себя по карманам. Чанбин выложил перед ним гаджет, который всё это время таскал с собой, надеясь дождаться звонка от кого-нибудь из его знакомых. Он изучил его вдоль и поперёк, до последней трещины и клейковины от попсокета на задней стороне чехла. А ещё увидел на заставке фотографию подсолнечного поля — ту самую, только в тусклом, необработанном варианте — но ходящего звонка так и не поступило. — Спасибо, — Ёнбок подтянул к себе айфон и снова принялся искать что-то в узких штанах. — Чёрт, знаешь, какие они неудобные? — Не знаю, — Чанбин покосился на чёрный латекс, в котором буквально отражался интерьер комнаты. — Я такое не ношу. — Да я тоже. Взял на какой-то барахолке задешево, потому что одни джинсы порвались, а вторые я маслом заляпал. Эти, вроде как, под ситуацию подходили, но ты не представляешь, как в них жарко. А ключи мои ты не видел? — Если бы я видел твои ключи, ты бы проснулся у себя дома. — Логично, — Ёнбок почесал щёку и посмотрел на свои поблёскивающие от серых теней пальцы. — Можно мне умыться? — Только быстро. У меня дела. Благодарно кивнув и подтянув сползшие с лодыжек красные носки, Парень отправился на поиски ванной. И когда Чанбин уже выдохнул, радуясь возможности в одиночестве упорядочить свои мысли, Ёнбок будто вспомнил о чём-то и снова выглянул из-за косяка. — А у нас с тобой был секс? Чанбин, который в этот самый момент пил чай, поперхнулся и лишь чудом не обварился. — Господи, ты серьёзно? — Ну, я был не в себе. Этим многие пользуются, — Ёнбок пожал плечами, снова скрылся в коридоре и добавил: — Я бы не обиделся! Чанбин едва не застонал, обессиленно опустив руки. Ёнбок продолжал говорить шокирующие вещи, сохраняя при этом вид церковного служки, и от этого ехала крыша. Если бы у слова «пиздец» было имя, оно определенно было бы Ли Ёнбоком. Он торчал в ванной минут двадцать; Чанбин, который уже сильно опаздывал на встречу с Чаном, несколько раз подходил к двери, вслушиваясь в шум воды, и снова уходил в комнату. Наконец, замок в ванной щёлкнул, и через несколько секунд в комнате появился Ёнбок: распаренный, с влажными волосами и в мокрой рубашке, прилипшей к животу с шестью резко очерченными кубиками пресса. Чанбин очень некстати вспомнил, как этот самый живот прижимался к его стояку, и решил, что пора со всем этим заканчивать, но не успел сказать ни слова. — Слушай, там была только эта, — сообщил Ёнбок, и покрутил личную зубную щётку Чанбина между пальцев, — поэтому я почистил зубы ей. Ничего? Всё это время Чанбин был на грани. Ему успешно удавалось контролировать свою растерянность и злость, но после этой фразы он вспыхнул, как спичка. — Блять, да что с тобой не так? Ему хотелось выкрикнуть, выплюнуть это, громко и надрывно, но вышел только усталый рык. Ёнбок непонимающе моргнул. — В каком смысле? Если тебе новая щётка нужна, я куплю… — Да причём тут, блять, щётка? — Чанбин обошёл стойку и приблизился к нему, заставляя отступить назад. — Посмотри на себя. Живёшь хуй пойми как, в телефоне — полтора контакта, шляешься по клубам в костюме дешевой шлюхи, мечтая лечь под незнакомого мужика. Достаточно, или мне продолжить? — Я пошёл туда, потому что мне было очень плохо, — тихо вклинился Ёнбок; его лицо стало серым, как стена за его спиной. — Обычно я не хожу в такие места. — И это, по-твоему, оправдание? — Я не звал тебя вчера, — взгляд Ёнбока окончательно потух. — Я только-только смирился с тем, что ты больше мне не напишешь, пошёл в клуб, чтобы найти, с кем забыться, а ты взял и притащил меня сюда. — Скажи спасибо Джисону, — процедил Чанбин, подходя ещё ближе; сердце в груди яростно колотилось, то ли поддерживая, то ли противясь тому, что он делал. — Иначе я бы не сорвался, бросив свою девушку одну, чтобы вытащить тебя из этой помойки. У меня есть своя жизнь, а я сидел тут всю ночь на коврике, как собака, и ждал, пока ты, блять, глаза продерёшь! И вместо того, чтобы молча съебаться в закат, ты продолжаешь бесить меня своими идиотскими выходками! Хочешь знать, почему я тебе не отвечал? Да потому что ты ненормальный! — Ты ничего обо мне не знаешь, — в потускневшей комнате фигура Ёнбока казалась полупрозрачной. Солнечный свет шёл ему куда больше, но солнце за окном скрылось за высоким зданием, и гостиная за секунду погрузилась в полумрак. — Я знаю достаточно, — Чанбин тряхнул головой и отвернулся, не найдя в себе сил смотреть в тёмные от боли глаза. — И если ты считаешь, что высокий ранг в играх и милые тортики делают тебя хорошим человеком — ты ошибаешься. Чанбин ненавидел его. Ненавидел оленьи глаза и искусанные губы, тонкие руки, которыми Ёнбок постоянно обнимал себя за острые плечи. Ненавидел каждую клеточку тела, которое манило, и дыхание, от которого горела кожа. Он ненавидел Ёнбока за то, что тот в принципе существовал и ворвался в его жизнь подобно стихийному бедствию. За его странные выходки, ночные эфиры и засос на шее. За то, что, целуя его, Чанбин впервые за долгое время начал чувствовать. Вцепившись руками в столешницу до белых костяшек, он молча слушал, как Ёнбок тихо уходит, подобрав с пола тяжёлые ботинки и почти бесшумно клацнув входной дверью.

***

[08:46 Чани-хён] Ты ведь уже выехал?

***

Чанбин остановил машину и вышел на залитый солнцем тротуар, нацепив на нос тёмные авиаторы. Это место было хорошо ему знакомо: когда-то давно здесь находилась репетиционная база, где они с парнями частенько зависали, отрабатывая партии, записывая биты или просто обсуждая наполеоновские планы на будущее. Но теперь фасады зданий успели обветшать и казались совсем заброшенными. Все маленькие рыбные магазинчики, точки с автозапчастями, локальные клубы по интересам либо закрылись, либо переехали в центр, и район сейчас выглядел мертвым. Живыми здесь были разве что чайки, которые громко вскрикивали, выписывая виражи в небе, и Чан с Джисоном, ожидавшие Чанбина в тени старого навеса. Ему с самого начала не понравилась эта ультимативная просьба приехать незамедлительно, а знакомое «Чанбин-мы-сейчас-всё-объясним» выражение на лице Джисона только укрепило его подозрения. — Привет, Чанбин! — Чан выглядел взволнованным и, несмотря на то что Чанбин опоздал на добрых полчаса, он без лишних нравоучений шагнул навстречу, протягивая ему руку. Они не здоровались за руку уже лет пять. Что-то явно было не так. — Чани, ты заболел? — Чанбин даже не собирался жать еего ладонь, потому что ощущалось это жутко — ещё хуже, чем если бы Чан полез обниматься. — Это я, Бини, твой друг. — Да ладно тебе, — Чан нервно хохотнул и потёр проигнорированную ладонь о футболку с логотипом «Сидней Суонс», — не порть момент. Чанбин посмотрел на Джисона. Тот одним лишь движением бровей дал понять, что он понятия не имеет, что происходит, но знает чуть больше, чем он, и поэтому молчит. — И что мы тут делаем? — Чанбин приспустил очки, чтобы получше проникнуться атмосферой разрухи вокруг. — Ну, короче, — Чан сложил ладони перед грудью и указал ими Чанбину за спину. — Видишь вон то здание? Чанбин обернулся. На противоположной стороне дороги располагалось двухэтажное строение — такое же невзрачное и побитое временем, как и остальные. — И что? — Теперь оно наше. — Ох, бля-я-я-ять, — Джисон обхватил руками голову. — Целое здание? — А чего мелочиться? — с нервным энтузиазмом сказал Чан, не отрывая взгляда от своего богатства. — Жаль, машину пришлось продать, но зато в нашем распоряжении теперь целое, мать его, здание! А на работу и пешком дойти можно. Как тебе, Бин? — Что? — Чанбин запоздало понял, что стоит, молча открыв рот. — Может, объяснишь сначала, что за хрень ты придумал, а потом будешь спрашивать? — Мы построим здесь студию, — выдохнул Чан; на его лице цвела счастливая улыбка. — Для нас троих. — Джисон, ты знал? — Чанбин снял очки и сжал пальцами переносицу. День нервных потрясений набирал обороты. — Я знал, что у нас будет помещение, но кое-кто, кажется, перестарался, — Джисон положил руку на плечо Чана. — Чани, ты же говорил, что это будет комната. Одна комната. Не целый ебучий дом. — Там не так много места, как ты думаешь, — отмахнулся Чан. — Тем более, во второй половине находится танцевальная студия, которая теперь тоже принадлежит нам. Но с этим как-нибудь потом разберёмся. Я понимаю, что это авантюра. Но очень хочу попробовать. — Так пробуй, — сардонически хмыкнул Чанбин. — Ты талантливый композитор, Чан, и пишешь отличную лирику. Зачем тебе я?

~

Кристофер всегда и для всех был слишком. Слишком правильным, слишком старательным, слишком целеустремлённым. Чанбин тоже отчасти был таким, но делал всё это в угоду родителям, поэтому они им гордились. А Чана его семья просто не замечала. Он рано стал самостоятельным, потому что забота о младшеньких занимала у родителей всё свободное время. Чан выполнял роль няньки, репетитора, примерного старшего брата, но родительской любви на него не хватало. Он чувствовал себя пятым колесом в телеге; казалось, исчезни он — и ничего не изменится. Так оно и вышло. Когда он заикнулся, что хочет уехать поступать в Корею, родители даже не пытались его отговорить, только сказали, что это дорого, и младшие будут скучать. Чан пообещал, что возместит им стоимость обучения, как только встанет на ноги, подал документы в несколько престижных институтов и поступил в тот, где приняли быстрее. Там он и встретил своих соседей по общаге — Джисона и Чанбина. Они очень быстро обнаружили друг в друге общую страсть к музыке и практически сразу сдружились. Парни бывали невыносимыми, слишком шумными, а порой абсолютно безответственными, зато, Чан мог быть уверен: если он задержится после подработки, в общежитии будут ждать заказанный на его долю ужин и сделанная на всех троих домашняя работа. Он привязался к своим соседям, как к младшим братьям, а те возвращали Чану его заботу в двойном объёме. Он продолжал высылать родителям деньги и улыбался, когда мама в ответ присылала фотографии младшеньких. Они изредка созванивались по видеосвязи, говорили друг с другом неестественно приторными голосами, но родители как правило заканчивали разговор очень быстро и пропадали на недели, а в последнее время — на месяцы. Чан больше не обижался на них за это. У него уже давно была новая семья.

~

— Я хочу делать музыку с вами, — голос Чана дрогнул. — Втроём — или никак. — Если честно, я тоже, Бин, — протянул Джисон. — У меня комп ломится от неизданного: только тех треков, в которых я уверен, штук семь, и ещё с десяток — всякого дерьма, которое даже котам стыдно включать. Чан, сколько у тебя готовых песен? — Больше тридцати, — не без гордости произнёс Чан. — У тебя сколько, Бин? — Ни одной, — Чанбин почувствовал, как защипало в носу, но резко тряхнул головой, чтобы избавиться от противного сентиментального чувства. — Пойми, Чан. Я просто больше не могу писать. Он всем сердцем любил музыку. Те эмоции, которые он испытывал, когда записывал дубли, склеивал дорожки, копался в синтезаторах, подыскивая нужный звук, нельзя было сравнить ни с чем другим. Когда-то он был так же продуктивен, как Чан; они могли ночами сидеть перед ноутбуком, споря о том, какой бит ляжет лучше, какие эффекты использовать, и кто из них должен написать лирику. Но однажды Чанбину сказали, что его музыка ничего не значит. Что ему пора спуститься с небес на землю и понять, что запись никому не нужного альбома не сделает его успешным. Он всё реже стал приходить в студию, принимал меньше участия в создании треков, а потом набрался смелости и сказал парням, что завязывает с рэпом. Потому что так сказала она. А потом она ушла — и забрала с собой часть его души: именно ту, которая пела, посвящала ей песни и по-настоящему горела музыкой. После Чанбин пытался вернуться, но каждый раз, садясь за секвенсор, мог лишь бездушно соединять ноты и выдавливать из себя биты, которые не могли заставить его сердце биться чаще. Иронично, но последним, кто слышал его музыку — старую, ту, которой он гордился — был Ёнбок. Не сказав ничего про качество звука, мелодию или складность лирики, он просто поблагодарил Чанбина за то, что тот открыл ему свою душу. Видимо, тогда ему было, что сказать. Когда-то его душа была действительно широкой и полной любви. Джисон, слонявшийся за его спиной, невесело пнул мусорный бак. — Здание уже выкуплено, — Чан был грубовато-упрям, но в глазах его читалась почти отчаянная мольба. — Внутри пусто, чистый лист, можем делать, что хотим. Я не требую от тебя многого, Бин. Но пообещай, что попытаешься. — Хён, давай попробуем, м? — Джисон снова вернулся к ним, приобнял Чанбина за плечи, и тот вздохнул, признавая поражение. Когда-то давно он бросил парней по дороге на музыкальный Олимп, сделав неправильный выбор, а потом они же лепили пластыри на его расколотое сердце. Они всегда были рядом и верили в него, тянули за собой, когда он сдавал, и заставляли идти вперёд. — Хрен с вами, — невесело усмехнулся он и кивнул на здание. — Надеюсь, внутри оно выглядит лучше, чем снаружи. К своему удивлению, Чанбин оказался прав. Кто-то здесь явно поддерживал условный порядок: вымытой была только дорожка до лестницы, толщиной в метр, а старый мусор был расфасован по мешкам и распихан по углам. Поднявшись по лестнице выше, Чан подвёл своих сокомандников к одной из двух дверей и торжественно вынул ключ. Но дверь не поддавалась. Чан напряг все свои навыки взлома, полученные в играх, но замок будто заклинило. Чанбин и Джисон мялись сзади, заглядывали Чану через плечо, но тот лишь сильнее упирался и пыхтел, вцепившись в ключ двумя руками. — Плечом надави — откроется. Все трое, как один, обернулись на голос, раздавшийся сзади. В дверях напротив студии стоял высокий парень в спортивном костюме и чёрной налобной повязке. Когда на него уставились три пары глаз, он откинул с лица длинные тёмные пряди и, будучи значительно выше всех присутствующих, посмотрел на них сверху вниз. — И кто из вас новый хозяин? — О, ты, наверное, Хван из танцевальной студии? — Чан улыбнулся и поклонился так учтиво, будто не он владельцем собственности. — Бывший хозяин говорил о тебе. Рад встрече. — Хёнджин, — парень едва заметно поклонился в ответ и прислонился плечом к косяку. — Говорю сразу: о повышении стоимости аренды даже не заикайтесь. — Не переживай, мы ничего тут менять не будем, кроме нашей половины, — заверил Чан, оборачиваясь на парней, которые смотрели на Хвана с подозрением. — Джисон, Чанбин, вы чего застыли? Скажите хоть что-нибудь. — Рад знакомству, — сказал Чанбин. — Ебать ты высокий, — сказал Хан. На том и разошлись. Хван предупредил их, что воды в уборной нет, и с видом примы-балерины скрылся в своём танцевальном классе. Чанбин фыркнул: вот таких выскочек — высоких и красивых — он не любил больше всего на свете. Помещение студии было большим, грязным и абсолютно пустым. — Как там Ёнбок? — пока Чан ходил по углам, гулко рассказывая, что и где будет стоять, Джисон как бы невзначай пихнул Чанбина плечом. — Живой? Воздух и без того был тяжёлым из-за летающей в нём вековой пыли, а после вопроса Джисона стал свинцовым. — Живой, — коротко ответил Чанбин и постарался увести разговор в другую сторону, — но меня больше интересует, что вы с Минхо там делали. — Мы туда почти каждые выходные ходим, — Джисон принял веник из рук Чана и начал бесцельно шаркать им по полу. — Устраиваем соревнования, к кому быстрее подкатят. Минхо лидирует, но это всё равно весело. И, кстати, Ёнбока я там раньше ни разу не видел. Он, похоже, совсем не умеет пить, да? Чанбин горько усмехнулся. Ёнбок, как показывала практика, совсем не умел жить. — В общем, я уже заказал стол и кое-что из аппаратуры, но перед этим нужно вымести отсюда всё дерьмо, — заключил Чан, даже не догадываясь, что парни его не слушали, — Вопросы? — Есть один, — Джисон поднял руку. — Дохлые тараканы — это мусор или комплимент от заведения?

***

[20:07 Чанбин]

Я приеду сегодня?

[20:15 Минджон] Я у родителей, так что не получится. Отдохни дома.

***

Чанбин даже не заметил, в какой момент его жизнь вдруг превратилась в какую-то романтическую историю с элементом драмы: с одной стороны была Минджон, с которой он поступал крайне жестоко, с другой — Ёнбок, который жил, как живётся, и виноват был лишь в том, что Чанбин в него вляпался. И чем дольше он думал о том, что рано или поздно ему придётся сделать выбор, тем больше его накрывало отчаяние. В этот вечер Чан и Джисон смогли ненадолго вытащить его из этого ада, потому что тяжёлый физический труд вымещал из головы печальные мысли, а перекладывание пола и выравнивание стен явно подходили под это определение. В процессе работы парни вспоминали старые песни, переделывали тексты — Джисон, естественно, придумывал всякую пошлятину, заставляя Чана жутко краснеть — и в целом прониклись образом трудовой молодёжи, у которой вся жизнь впереди, обходя стороной разговоры о работе в офисе, потому что это мешало общему романтическому настрою. Потом они заехали в бар, и Чанбин порадовал себя кружкой восхитительного ледяного безалкогольного пива, мысленно пообещав, что в жизни больше не притронется к крепкому алкоголю. Джисон, ткнув пальцем в поцарапанное крыло машины, сказал, что это выглядит круто и по-гангстерски, и что можно было бы для полноты картины наклеить вокруг стикеры в форме дырок от пуль. Чанбин за всей этой суетой почти смог забыть о том, что произошло утром. А ночью Ёнбок вышел в эфир. Его трансляции никогда не длились больше часа. Чанбин, отложив телефон, молча смотрел в потолок и ждал, когда всё это прекратится, но уведомление о завершении эфира пришло через чёртовых два с половиной часа нескончаемых мучений и мыслей о том, что сейчас кто-то — не он — смотрит на Ёнбока, наслаждается им, и нутро от этого полыхало чёрным огнём. Точно такое же чувство Чанбин испытывал, представляя Ёнбока в постели того парня из бара. Это была ревность — абсолютная, горькая и бессильная.

***

[01:00 Ёнбок] я смотрю на себя [01:00 Ёнбок] в зеркало. [01:01 Ёнбок] не знаю, в курсе ли ты [01:01 Ёнбок] у меня был очень долгий эфир. [01:01 Ёнбок] всё тело болит [01:01 Ёнбок] наверное, тебе противно это читать. [01:01 Ёнбок] но я всё это время думал о том, что ты сказал. [01:01 Ёнбок] это моя вина [01:01 Ёнбок] я заставил тебя так думать [01:01 Ёнбок] но я хочу показать тебе кое-что. [01:02 Ёнбок] хён [01:02 Ёнбок] пожалуйста [01:02 Ёнбок] помоги мне поверить в то [01:02 Ёнбок] что я на самом деле [01:02 Ёнбок] не плохой человек.