Его настойчивость

      Для Эрена скоротать два часа было нетрудно. Мальчишка то и дело носился по коридору, рассматривая стены, увешанные портретами правителей Англии, открывал полупанорамное окно в номере и наслаждался освежающим, свойственным одному только Лондону воздухом. Он не искал Леви — уж слишком завлекал его вид на центр и главную достопримечательность, — переписывался со своими друзьями и восторженно выражался.       Аккерман пытался собрать варварски разгромленные, разбитые на мельчайшие кусочки лепестки дорогих воспоминаний, безрезультатно хватался за фантомный ласкающий силуэт над его головой и твердил себе, что точно сошёл с ума. Но нить, натиравшая всё тело, скованно давила, словно двинутая садистка, горестно саднила и не позволяла одуматься.       Леви достал пачку сигарет из помятого пиджака, характерно щёлкнул зажигалкой и зажал сигарету между губ. То, что может сработать пожарная сигнализация, его волновало в последнюю очередь. Сколько он уже тут сидит, сколько времени пытается привести мысли в порядок, сколько видит перед собой этот силуэт? Жуткий стресс, недосып, злоупотребление алкоголем и курением принесли свои плоды в самый неподходящий момент.       Наблюдая за призрачными, растворяющимися в невидимой бездне узорами дыма, Леви и не заметил, как Эрен — отвратительно весёлый и восторженный — встревоженно потрепал его сначала за плечо, а после за предплечье. Только спустя мгновение Аккерман заметил насторожившегося мальчишку перед собой, втянул щёки и недовольно закатил глаза. Йегер — последний, кого он хотел увидеть перед собой; Йегер — первый, кто достал его из утопляющего тумана сознания.       — Ты всё время сидел здесь? — по-наивному изумлённо спросил пацанёнок и протянул руку, дабы помочь Леви встать с покрытого дорогим ковролином пола.       — Нет, — Аккерман не спеша затянулся, насладившись ненавистно-приятным вкусом сигареты, и сам поднялся с места. — Сначала я просто постоял, ноги затекли, поэтому я сел на корточки, а потом, не рассчитав вес, плюхнулся на задницу, — нотки сарказма великодушно проскальзывали сквозь монотонный, холодный говор Аккермана. Ему было совсем не до шуток, но Йегер задавал настолько глупые вопросы, что Леви лишний раз был готов мысленно шлёпнуть себя ладонью по лбу.       — Ладно-ладно, — поймав в голосе Леви раздражение, Эрен проигрышно поднял руки на уровне груди, — я уже вызвал такси, скоро выдвигаться, — мальчишка пожал плечами, глядя на то, как Леви пытается затушить недокуренную сигарету.       — Блядь, да ты чёртов гений, — проворчал Аккерман, стреляя исподлобья серыми молниями. — Я даже не переоделся.       Леви никогда не стеснялся в выражениях, а Эрен за годы совместной работы уже попросту привык. Если Аккерман скверно выражается через слово — дело дрянь, ты ступил на смертельную дорогу. Йегер всегда был готов к смерти, ведь одно неверное движение — и ты труп, но сейчас он действительно чувствовал за собой глупую вину.       Аккерман молча сдвинулся с места, стремительно зашёл в номер и перевернул собственный чемодан с ног до головы. Благо, переодевался он шустро, без лишних движений и лености, умел складывать вещи без лишних вмятин и компактно умещал все вещи в небольшой деловой сумке. Уже через несколько минут вещи были собраны; сам Леви бросил свои потрёпанные, грязные вещи в стирку, надел новую строгую белую рубашку и широкий синий пиджак, идеально зачесал волосы и вышел прочь из пропитанной луком вперемешку со сметаной комнаты (Йегер, видимо, перед выходом решил перекусить).       Эрен ждал его около специально отведённого места, сбоку от центральных дверей отеля, в простонародье — курилке. Сам парнишка зависимым и пристрастным к сигаретам не был, но одну иногда мог пропустить. Несколько лет назад Леви тоже так думал, но зависимость всё-таки воспылала и взяла своё, довела Аккермана до белого каления после незамысловатого осознания настоящей проблемы.       Белый ламборгини сверкнул фарами, далее раздался негромкий звук сигнализации, и Йегер махнул рукой, заметив вышедшего Леви боковым зрением. Его состояние не поменялось, оставалось крайне паршивым и убитым; если там радостная фотосессия в образе принца пони, то Аккерман точно не выдержит и пошлёт и эту компанию, и Эрена не самыми вежливыми словами. Сдался ему этот хвалёный крупный журнал, в который «попасть почти нереально, Леви, это наш шанс!»       Парни уселись на задние сидения, и Йегер быстро разблокировал телефон, показывая примерную тематику фотосессии. Этот материал ещё на пути к аэропорту отправил лондонский менеджер. На фотографиях позировали девушки на фоне однотонной, незамысловатой стены; на оголённом теле не было ничего, кроме великоватого, на несколько размеров побольше, пиджака; длинные кудрявые волосы были влажными и казались Леви грязными на фоне делового, откровенного наряда; чёрная выразительная подводка на нижнем веке была небрежно размазана по коже под глазом, тёмная красная помада была так же неаккуратно накрашена на губах; взгляд голубых сверкающе-выразительных глаз словно сиял благодаря контрастному эффекту. Аккерману понравился результат, за исключением мокрых и влажных волос.       — В какой журнал потом пойдут эти фотографии? — невзначай поинтересовался Леви, наблюдая за сменяющимися на экране фотографиями.       — А? — Эрен вопросительно изогнул бровь и повернул голову вбок. — Я ведь говорил, что в первый английский журнал… Или нет? — Йегер озадаченно нахмурился и взглянул на Леви.       — Или нет, — холодно подтвердил Аккерман.       По правде, Аккерману было абсолютно всё равно, в какой именно журнал пойдут эти фотографии. Сейчас его мысли были запутаны, словно огромный клубок ниток, и он всячески пытался отвлечься, переключая внимание на подобного рода разговоры.       — Не хочешь потом заскочить в тот парк и хорошенько напиться? — Эрен намекающе поиграл бровями и хитро улыбнулся.       — Хочу, но без тебя, — равнодушно проговорил Аккерман и отвернулся лицом к стеклу, наблюдая за бурлящим городом.       Днём мне здесь не нравится: вечная угнетающая сонливость, суетливость и раздражение преследуют по пятам, приходится через силу ехать на работу. Теперь Леви понимал смысл его слов, потому что наблюдал со стороны за копошащимися людишками, которые спешили в небольшое кафе на обед, за загруженными машинами улицами, за палящим прямо в лицо солнцем. Хочется вернуться обратно, домой, одёрнуть плотные портьеры и завалиться на мягкую кровать, уткнувшись носом и вдохнув родной запах, как раньше…       Венеция вконец отличалась от Лондона. В этом городе Леви было некомфортно и днём, и ночью; пусть красивая архитектура, итальянская кухня и красивейшие достопримечательности были козырными картами города на воде, Аккерман предпочёл бы куда более спокойный и глухой городок, чем прогнившие отвратительными людьми переулки, вечные шумные и нагруженные улицы и порой откровенную бескультурщину. Лондонский менталитет нравился Леви, здесь действительно очень много вежливых и воспитанных людей, и встретить наглого, меркантильного идиота — редкость (по крайней мере, в приближённых к центру районах).       Таксист старался задавать вопросы на ломаном, изученном лет двадцать назад итальянском, но Эрен объяснил ему, что они знают английский и не стоит утруждаться, вспоминая нужные слова из родного языка. Мужчина деликатно спрашивал о поездке, куда парни направлялись прямо сейчас, проскакивали вопросы о любимой еде, одежде и телевизионной передаче.       Разговорившись, Йегер и Аккерман не заметили, как добрались до нужного невысокого здания. Студии всегда находятся в каких-то захолустьях, в скромных подвалах или сомнительных кирпичных зданиях; Леви уже привык и не был удивлён тем, что перед ним возвышался двухэтажный домишка из красного пошарканного кирпича, который больше походил на маньячий замок, нежели на дорогую студию. Он дождался, пока говорливый Эрен попрощается с таксистом, и зашёл внутрь помещения.       Саднящий остаток где-то внутри продолжал глухо ныть, Леви фантомно чувствовал его где-то на периферии, однако старался вести себя профессионально и спокойно. Никому дела нет до того, что он никак не мог отпустить бывшего мужа, это лишь жалкие проблемы, с которыми разбираться только ему самому. Восторженному Йегеру портить настроение своим поникшим видом не хотелось; уж пусть лучше мальчишка порадуется, любопытно изучит Лондон и не почувствует накалённую напряжённость.       Они поднялись на второй этаж по указанию милого администратора, по-хозяйски расположились в небольшой раздевалке и осмотрелись. «Отвратительная раздевалка», — думалось Леви. Тусклые серые шкафчики для вещей, небольшие, словно для малышей, вросшие в пол лавочки и прикрытые прозрачным тюлем стандартные окна заставляли чистюлю и перфекциониста внутри вздрогнуть от ужаса.       Эрен небрежно бросил свой рюкзак на лавочку и плюхнулся задницей на пол, на небесно-голубой коврик. Его, похоже, всё устраивало, либо на фоне радости по прибытии в Лондон он не замечал никаких недостатков.       — Сейчас придёт менеджер представителя компании и фотограф, нужно будет обсудить некоторые моменты, — первым нарушил тишину мальчишка и поправил рубашку-поло у воротничка.       — Зачем им менеджер? Сами не справляются? — скептично проворчал Аккерман и осторожно поставил деловую сумку на подоконник.       — А тебе зачем? — отчеканил Йегер и вопросительно изогнул бровь.       — Если бы я решал подобные вопросы сам, то остался бы без клиентов, — умело выкрутился из ситуации Леви и осуждающе изогнул бровь, скрестив руки на груди.       В деревянную выбеленную дверь осторожно, еле слышно постучались несколько раз. Йегер одобряюще крикнул «Можно!» на ломанном английском, словно сделал одолжение, и постучавшийся гость вошёл в раздевалку. Оба парня понимали: пришёл этот самый менеджер.       — Здравствуй… — низкий мужской бас с капелькой хрипотцы заставил Аккермана повернуться вбок и посмотреть на подозрительного обладателя чересчур знакомого голоса. — Леви?..       Леви потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это — никакой не мираж, не его галлюцинация, а живой человек, ранее хороший знакомый их разрушившейся семьи… Нил. Тот самый Нил, с которым Эрвин в шутку ругался, острил и пытался выиграть в каждом несерьёзном, но заумном споре. Тот самый Нил, который подарил красивейший чайный сервиз, о котором Леви мечтал, на первую годовщину брака. Тот самый Нил, всегда разделявший бутылку коньяка на кухне, если Эрвин отдавал предпочтение обычному чаю. Аккерман, опешив, захлопал глазами, огромный комок непонимания, шока и нахлынувшей ностальгии застрял в горле и не позволял вымолвить и звука.       — Э-э… Вы что, знакомы? — встрял в разговор Йегер, бегая взглядом то по Леви, то по Нилу.       Но если Нил здесь, значит… Аккерман рвано выдохнул, резко вдохнул и нашёл силы на то, чтобы посмотреть на Дока ещё раз, убедиться, что это — тот самый бородатый, остроскулый, местами ворчливый алкоголик. Тот самый…       — Что ты тут делаешь, Нил? — исподлобья взглянув на старого знакомого, осторожно спросил Аккерман.       — Решаю вопросы твоего… — Док специально остановился, ведь знал: Леви ненавидел, когда упоминали его близких людей перед какими-то незнакомцами. Нил подозрительно сощурил глаза, одарив Йегера взглядом, а после приковал взор к застывшему Леви.       Хорошо, что он не договорил. Хорошо, что не сказал это давящее на грудь и плечи «твоего бывшего мужа». Нил всегда был понимающим и проницательным — это у него и Эрвина ни за что и никогда не отнять. «Аккерман, — думал про себя Леви, — хватит быть грёбаной размазнёй!» Но предательский комок сидел в груди, ноги отчего-то переставали слушаться, а руки начинали подрагивать от малейшего движения Нила в его сторону.       Эрен, будучи не настолько глупым, понял: он здесь явно лишний, ведь драматичная встреча старых знакомых отнюдь не должна его интересовать. Мальчишка вышел за дверь, тяжело выдохнув и достав сигарету. Плохой пример берёт с Леви, но его дело, в конце концов.       Нил понурено присел на миниатюрную лавочку и взглянул исподлобья на разбитого Леви. Каким бы морально сильным этот Аккерман ни был, было видно, что ничего больнее разрыва с Эрвином он больше не чувствовал. Его лицо, вечно холодное и бесстрастное, пропускало обеспокоенные нотки, и Док понимал, чем обеспокоенные. Складка между бровей стала ещё отчётливее — значит, почти не улыбается, всё время хмурится и злится; морщинки около зевков и вовсе исчезли — как доказательство первому предположению.       — С ним всё хорошо, — ответил на немой вопрос Найл. Он уже давно просёк и предвидел все интересующие Леви вопросы. — Жив, здоров, сыт по горло, только искры в глазах потерял, звёзды, кажется, больше не его вдохновение. Теперь у него в принципе ничего нет, — осторожно объяснял Док и наблюдал за реакцией Аккермана.       Неширокие напряжённые плечи едва опустились вниз после того, как он услышал, что Эрвин жив, здоров и сыт; однако бегающие по полу серые глаза встревоженно сощурились после слов про ныне бесполезный источник вдохновения. Леви часто не понимал ход мыслей этих двух, сейчас Нил преподносил всё предельно понятно. Неясным оставался лишь один вопрос: почему Смит не задышал полной грудью после развода, как и хотел? Снова что-то не устроило? Почему у него, по словам Нила, в принципе ничего нет? Аккерман путался в мыслях, предательски спотыкался, теряя логическую нить. Непонятный Эрвин, он слишком умён, сообразителен и… чудаковат — да, пожалуй.       — Леви, это не моё дело, но, — он остановился, осторожно и внимательно осмотрев его лицо и деловито запнувшись.       — Что? — не выдержал Аккерман, зло и раздражённо пробормотав. Не самая лучшая ситуация для привычного будничного раздражения, но, чёртов актёр, оно проскакивало.       — Вам обоим плохо, — Нил поднялся со своего места, свысока взирая на запрокинувшего голову Леви. — Нужно поговорить.       Док кивнул, завидев в серых глазах не то секундное раздражение, а настоящую тревогу, нарастающую панику, и вышел из раздевалки, аккуратно прикрыв дверь за собой. Плохо? Как ему может быть плохо, если он первый похолодел, первый начал отталкивать Леви, первый настоял на разводе. Настоял…       Леви ненавидел настойчивость Эрвина больше всего на свете, ненавидел её так же сильно, как и любил.       Аккерман одёрнул себя, присел на лавочку, которую мгновение назад и касаться не смел. Он не мог всё правильно взвесить и разложить по полочкам в голове. Зачем нужно было разводиться, если по итогу ему тоже плохо? «А почему, — твердил себе Аккерман, — ему может быть плохо именно из-за него? Может, потерял работу? Что может ранить его особо сильно?» Леви озадаченно вздохнул и сжал кожу на висках пальцами. Но Нил ведь не просто так разложил ему всю правду на блюдечке, верно? Док не настолько прост, как и Эрвин. И Леви научился обращать внимание на мелкие детали в разговорах, ведь чёрт знает, что эти двое в очередной раз задумали.       Дверь без стука открылась, и Леви поспешил поднять голову, дабы посмотреть на этого наглого мерзавца. Им оказался Эрен, чему-то радующийся и сияющий изнутри. Леви отнюдь не было интересно — у самого полный абсурдный сумбур в голове, а здесь пришлось бы выслушивать восторженную речь тараторившего мальчишки. Замечательно, что он весь сверкает снаружи, но Аккерман не мог разделить этого настроения. Внизу живота завязался тугой узел, и Леви сжал челюсти, состроив лицо похолоднее. «Соблюдать профессионализм — главное правило», — твердил он себе и наблюдал за Йегером.       — Нам сегодня точно нужно пропустить пару стаканчиков! — Эрен блеснул клыками и плюхнулся рядом.       — Эрен, если тебе хочется хотя бы раз в жизни нахуяриться по-взрослому, то я не лучший собутыльник, — Аккерман ткнул его пальцем в плечо, дабы он немного отодвинулся и не нарушал личное пространство.       — Я просто хочу отметить, и тебе следует расслабиться, — поникше пробормотал Йегер, вытянув губы трубочкой, — этот менеджер такой заумный, я его почти не понял… — Эрен закатил изумрудные глаза и достал миниатюрный блокнотик, куда записывал рабочие адреса, телефоны и прочие важные вещи.       — Читай больше заумных книг, а не дрочи на дешёвые журналы за два евро*, — нравоучительно отчеканил Аккерман.       — Эй, мне тоже нужно удовлетворять свои желания… Пусть и глядя на журналы! — начал протестовать Йегер и приподнял брови. Леви лишь грустно хмыкнул, промолчав. — Фотограф и представитель компании скоро прибудут, этот дядька сейчас принесёт нужные вещи, — объяснил Эрен и закусил щёку изнутри.       Аккерман покачал головой, вновь погружаясь в свои мысли и рассуждения. Ну не был ведь он настолько глуп, что не мог понять простого «ему плохо». Что плохо — понятно, а почему? «Почему, — мучал себя Леви, — он вообще не спросил об этом Нила?» Хотя Док бы, скорее всего, мастерски улизнул от ответа и ушёл. Как же сложно жить в окружении чудаковато-умных и чересчур проницательных мужчин. Леви тяжело вздохнул; комок всё так же не давал нормально вдохнуть побольше воздуха, а руки до сих пор оставались озябшими и иногда подрагивали.

***

      Счастье, как бы не хотелось этого осознавать, недолгое, рано уходящее, покидающее резко, бесповоротно больно, без возможности подготовиться и смягчить беспощадный удар. Жизнь капризна и зла, загадочна и умна; говорят, после жестоких, ненавистных и мучающих чёрных полос всегда наступают контрастные, белые и радующие, позволяющие вдохнуть полной грудью и насладиться свежим ветерком, ранее заставлявшим тело неприятно вздрагивать.       Всегда после чёрных полос наступают белые, но кто бы смел предупредить об их максимальном продолжении?       Огромный, безразмерный синий пиджак смотрелся на нешироких плечах и оголённой груди идеально, деловые брюки застёгивались сверкающей пуговицей на талии, а дорогие лакированные мартинсы отлично сидели на стопе и не казались большими. Леви фыркнул, когда в комнату забежал вновь чем-то обрадованный Эрен, и продолжил завязывать плотные чёрные шнурки. Леви выглядел по-деловому стильно, строго, его фальшивый взгляд, который он примеряет на каждой фотосессии, отлично и пафосно впишется в минималистичный фон студии.       Аккерман не мог выкинуть из головы разговор с Нилом, как бы не хотел и не пытался. Слова прокручивались и прокручивались, словно на без толку барабанящем старом радио, заставляли постепенно закипать и раздражаться. Их было достаточно для того, чтобы понять, что Эрвин жив, здоров, но недостаточно для того чтобы до конца понять его состояние. В очередной раз Леви, раздумывая и параллельно завязывая шнурки, чуть не вырвал их из ботинка, не проконтролировав.       Руки оставались холодными и слегка подрагивающими, но Леви сумел относительно нормализовать своё состояние: старые приёмчики как ни крути помогали, он дал себе несколько сильных мысленных подзатыльников и размашистых пинков. В серых глазах погас скромный огонёк беспокойства, спрятанный за пеленой строгости и сущего холода. Сердце продолжало пропускать шумные удары, стоило только вспомнить имя бывшего супруга или представить его забытый образ в голове.       Эрен, убедившийся в том, что Аккерман выглядел на все сто и вполне готовым к фотосессии, приподнял бровь и прошёлся оценивающим взглядом по обнажённой, кое-где прикрытой тканью пиджака груди, показушно присвистнув.       — Выглядите восхитительно, Господин Аккерман, прошу, — Йегер приоткрыл выбеленную дверь раздевалки, мило протянул руку вперёд и натянуто улыбнулся.       — Прекрати это ребячество, идиот, — холодно фыркнул Леви и, глубоко вдохнув, вышел из глухого душного помещения.       Слава Всевышнему, ему не пришлось мочить свои чистые, идеально уложенные волосы, а потом мучаться с ними весь день, ведь теперь они грязные, жирные и непрямые!       В комнате было несколько отведённых мест для фотосессий на разные тематики: Рождество, Хэллоуин, первый учебный день, выпускной, локация, наполненная красивейшими искусственными цветами, и противоположная ей — угнетающая, мрачная, безжизненная. Леви бросил взгляд на сидевшего и переписывавшегося с кем-то Нила, возмущённо вздохнул и взглянул на часы. «Опаздывает! Компания опаздывает», — ворчал Аккерман и готов был накинуться на Дока с расспросами, ведь он был… Кем являлся Эрвин? Тем представителем или фотографом?       Леви немо проклял себя за недочёт и крайнюю растерянность. Нил чётко сказал, что здесь он решает вопросы его… Эрен сам сообщил о том, что он менеджер представителя. Складывать два плюс два Аккерман умел, а потому через мгновение сердце вновь забилось, с новой пугающей скоростью, дыхание напрочь сбилось, а в животе что-то затянулось и завязалось так туго от устрашающего предвкушения, что Леви едва успел плюхнуться руками вперёд на подоконник и запрокинуть голову.       — Что с тобой? — настороженно спросил Йегер и остановился поодаль него.       — Дай закурить, — негромко попросил Леви и протянул руку вперёд; Эрен быстро среагировал и достал тонкую, убивающую, но расслабляющую и успокаивающую сигарету. — Фу, что за дрянь ты куришь? — Аккерман краем глаза завидел ярковатую пачку дешёвых противных сигарет (а он такие отнюдь не курил, обладатель голубой крови и любитель дорогой и приятной роскоши сугубо по отношению к сигаретам!).       — То, что понравилось на витрине… — тоскливо и обиженно проговорил Йегер и повернулся к Нилу. — Нам ещё долго ждать? Уже пятнадцать минут прошло после того, как они пообещали, что прибудут через пять минут. У нас тоже дела, и студия, между прочим, дорогая, — возмущённо, в своём стиле протараторил Эрен и грозно, нахмурив брови, стрельнул изумрудными глазами на глядевшего исподлобья Дока.       Аккерман лишь горько усмехнулся. Неопытный мальчишка, смелый сопляк, для которого крупный бизнес — интересное развлечение после нескольких скучных лет обучения в местном университете. По правде, ему необычайно повезло, раз он с первого раза попал и был приставлен к Леви. Он победно кичился, глядя на едва растерянное лицо Нила, словно павлин, расправивший свой хвост на радость народу, слегка улыбался и, каждому дураку понятно, пытался произвести впечатление.       Док достал из заднего кармана брюк сигарету и молча протянул её Леви. Опаздывают, чёртовы лондонские джентльмены, а за студию ведь ему платить, разгребать проблемы и принимать выкрики подобных пацанов тоже ему. Впрочем, Нил знал: он сам понимал, на что шёл, когда соглашался на дохловатое, но подающее сверкающие надежды предложение.       За дверью, такой же отвратительно выбеленной, без единого изъяна, послышался шорох, и каждый в комнате напрягся. В особенности Леви, ведь прекрасно понимал, кто сейчас зайдёт и увидит его после долгих лет разлуки.       «Любовь — по истине ужасное чувство, — твердил себе Леви, — из-за которого тело содрогается с каждым шорохом, а ноги, кажется, постепенно перестают держать его в равновесии». «Привязанность — по истине паршивое чувство, — твердил себе Леви, — мешающее устроить свою жизнь после разрыва». И когда он поверил в эти «отвратительно-сентиментальные сопли»? Когда погряз в этом болоте чувств? Когда согласился взглянуть на звёзды с романтичным незнакомцем несколько лет назад, очевидно.       — Ох, я дико извиняюсь, были пробки и… — Аккерман испуганно, рвано, измученно выдохнул, услышав тот самый низкий хрипловатый голос.       Это словно галлюцинация, заставшая его в коридоре отеля, словно мучающий сон, который, Леви знал, никогда не сбудется, словно что-то нереальное, вовсе не существующее, словно недостижимая, невозможная цель, но он здесь, такой же за мгновение ошеломлённый и пойманный врасплох.       Высокий блондинистый силуэт неподозревающе-лениво открыл дверь, за ним показался и второй, тёмный и невысокий, и по привычке натянуто, очаровательно и приветственно улыбнулся. На мгновение улыбнулся, только увидев того, кто стоял около окна, увидев небрежно рассыпанные чернявые волосы, которые он целовал вечерами, насильно высвободившуюся и закрытую на прочный замок обеспокоенность, некое облегчение и последнюю, настойчиво горевшую надежду в серых давно позабытых глазах.       Он медленно, будто обессиленно, опустил тяжёлую ладонь с дверной ручки, не отрывая взгляда от ранее родного невысокого силуэта. Вина, мучащая и беспощадная, как сама жизнь, вновь глубоко резанула только успокоившееся сердце. Голубые глаза засверкали ранее угасшими искрами, как тогда, в тот вечер, и он глупо расплылся в улыбке. В странной, чудаковатой, облегчённой.       — Эй, мальчишка, нам пора, — Нил грозно сощурил глаза, почесал щетину двумя пальцами и кивнул в сторону, намереваясь удалиться.       Эрен, вовсе не заметивший никакого напряжения, непонимающе скривился в лице и развёл руки в стороны. Док двинулся к двери, требовательно и зло приподняв бровь и шикнув в сторону выхода. Перед Нилом находился незамысловатый фотограф, который лишь кивнул и вышел прочь первым. Эрвину и Леви необходимо поговорить и обсудить всё, ведь этот грёбаный сумбур настолько выбил из колеи и Смита, и Аккермана, что Нил только и успевал проговаривать «Эрвин, ты вроде умный, но порой такую хренотень в своей жизни проворачиваешь».       Йегер удалился за Доком, и дверь давяще-громко захлопнулась за спиной Эрвина. Леви шустро бегал, безудержно цеплялся любопытным взглядом за каждый участок тела, стараясь отпечатать всё в своей памяти хорошо и надолго. Смит заметно изменился: сильно похудел за последние несколько лет, стал ещё выше; впалые, острые скулы казались более выразительно вычерченными; только трёхдневная, недавно отросшая щетина, которую Леви каждый раз норовился безжалостно сбрить, оставалась прежней. Эрвин твердил, что будет бриться только после четырёх (!) дней, не иначе. Дурак он, конечно, ещё тот, но Аккерман не был раздражён и обозлён. О какой злости может идти речь, если перед Леви стоял тот, к которому он мертво-намертво привязался, при упоминании которого внутри что-то фантомно резалось?       Эрвин так же ответно, неверяще бегал глазами по небольшому силуэту. Перед глазами проносились картины уютных прохладных вечеров, когда чувствительный Леви жался к его груди в надежде найти тепло и спастись от пронизывающего его тело холода; когда усталый Эрвин утыкался в шею Аккермана после тяжёлого дня, жаловался на загруженность и чувствовал озябшую, успокаивающую руку в своих растрёпанных волосах; когда Леви, стоявший в белом фартуке, готовил скромный, но сытный завтрак и бурчал себе под нос, чувствуя огромные, крепко прижимающие к себе руки на талии и горячие губы на шее. Смит уловил нотку ностальгии и в очередной раз обвинил себя в произошедшем. «Так нужно», — твердил он себе перед самым разводом; «Ты двинутый на голову», — ворчал Эрвин после последней встречи.       — Я непростительно виноват, — беспощадно разрубив пелену тишины первым, начал Эрвин и проклял себя за то, что вёл себя как последний малолетний мальчишка. Мялся из стороны в сторону, подбирал нужные слова, хотя Леви понимал его без слов, боялся признаться в истинной причине, стыдился своего поведения перед самым разводом.       Леви и не пошатнулся снаружи, хоть внутри и полыхал ураган неугомонных эмоций. Нетерпение, желание плюнуть на аккермановскую гордость и прижаться к широкой груди, беспокойство и волнение всё равно выдавали себя с потрохами — только для Эрвина — и заставляли кончики аккуратных пальцев подрагивать. Обычный незнакомец и не заметил бы, но не этот въевшийся в сердце и мозг умник, видевший Леви даже спустя долгое время насквозь. Аккерман опустил голову, взглянув на мрачную, безжизненную локацию, а после вновь на Смита, сдвинувшегося с места.       — Уверен, что не хочешь слушать меня, хах, — ещё бы, твердил Эрвин, издав нервный смешок. Леви изогнул бровь, сверху вниз глядя на плюхнувшегося на лавочку Смита. — Но я очень рад, что встретил тебя вновь, — он осторожно взглянул на Аккермана искоса, словно боясь увидеть холодный, убийственный взгляд, и тяжело выдохнул, успокоившись.       — Значит, ты всё-таки ушёл из той фирмы, — Леви зажал сигарету между губ. Он как-то пропустил то, что Нил или Эрен не одолжили ему зажигалку, поэтому эта дымящая дрянь в губах была отнюдь бесполезна.       — Вроде того, — Смит согласно покачал головой, — а твоё агентство стало ещё успешнее и популярнее. Я видел тебя на обложках, ты безмерно красив, Леви, — уныло улыбнувшись, проговорил Эрвин и, подобно его дружку, почесал щетину пальцами.       — Знаю, — Аккерман раздражённо отбросил сигарету на подоконник, — это всё ты задумал? Для того чтобы встретиться? — Леви нерасторопно проговаривал каждое слово, наблюдая за преображающимся лицом Эрвина. Всё-таки острить и попадать прямо в яблочко даже в таком состоянии он умел, и это удивляло и его самого.       — Да, — незамедлительно ответил Смит и с надеждой взглянул в пронизывающие и прожигающие взглядом глаза.       — Какой же ты… — Леви озадаченно выдохнул. Сложный, Эрвин сложный. И что это за противоречия? Что за идиотская неуверенность взыграла в этом-то непоколебимом мужчине? Сначала абсолютно невыносимо, холодно относится к нему, настаивает на разводе, а сейчас достаёт его из перегруженной Венеции самым странным способом и ведёт себя крайне… Испуганно? Аккерман знал: он осторожничал, но был ли напуган? — Думал, ты уже сгнил в этом отвратительном городе, наполненном грёбаными джентльменами, — на самом же деле он думал, что завёл семью и стал по-настоящему счастливым.       Леви не спеша сел на лавочку поодаль Эрвина и тяжело вздохнул. Дрожь, будоражившая тело, подуспокоилась, почувствовав забытое успокаивающее тепло.       — Леви, — торопливо начал Смит, едва не перебив бывшего супруга. — Леви, послушай, — он схватился за рукав безразмерного пиджака, как за надежду, как за гарантию того, что Аккерман не уйдёт (в чём был отнюдь не уверен). Да, ему определённо было страшно.       — Слушаю, — согласно, едва слышно проговорил Леви и вопросительно изогнул бровь.       Аккерман терпелив — только для него — и покорен. Не было ни дня без мысли об Эрвине, и Леви уже забил на то, что это — полное сумасшествие, полное помешательство на одном человеке. Что там говорят про крепкую, долговечную связь между людьми? Похоже на неё, ведь неспроста тогда они встретились, закурили вместе и отправились на прогулку, может быть, это та нежная девчонка под именем Судьба? Леви горько усмехнулся; не верил ведь раньше в это да и сейчас смутно доверял каким-то сопливым выдумкам.       — Извини меня, — извинения были ожидаемы, однако Аккерман не планировал услышать их настолько рано. Он-то думал, что сначала Эрвин объяснит ему всю ситуацию, сопровождая свой сказ красивыми словами, как делал обычно; однако, видимо, тому было действительно дико стыдно, что и лишних слов не осталось.       Леви молчал. Мучающе и безжалостно молчал, заставлял Эрвина нетерпеливо-выжидающе бегать по нему глазами, стараясь зацепиться за что-то тёплое, согревающее его. Время капало медленно, Аккерман думал над словами Эрвина и не знал, что ему делать. Если оттолкнёт — отпустит ли он его ещё через пять лет? Он вообще в этом не уверен. Если простит — что, если это вновь повторится?       — Позволь мне ещё раз показать тебе Англию, — голос Эрвина предательски дрогнул, а рука сильнее сжала ткань пиджака и запястье Аккермана. — Пожалуйста, хотя бы это, — смело продолжил он после, наплевав на то, что выдал свой страх и трусость. Да, трус, когда ты чертовски виноват перед человеком, когда совершил ужасные вещи по отношению к самому родному, близкому счастью, когда оно вот-вот освободится и покинет его жизнь навсегда.       — Хотя бы это? — грустно усмехнулся Леви, глядя на чужую руку, сжимающую собственное запястье.       Эрвин уверенно кивнул, стараясь найти в серых глазах одобрение.       — Глупый старик, — неожиданно и для себя, и для Эрвина вспомнил Леви отнюдь старое издевательское словосочетание, которое не несло за собой ни обиды, ни злобы. Аккерман отчего-то улыбнулся, вздохнув, и встал со своего места, направившись к двери.       — Это «да»? — словно приготовившись к отрицательному ответу, на всякий случай спросил Смит и поникше свёл брови к переносице.       — Это «попробуй переубедить меня», — уточнил Леви и скрылся за дверью фотостудии.       Глупая улыбка воссияла на лице Эрвина, и он часто захлопал глазами, не веря услышанному. Снова эта псевдораздражённая интонация, по которой Смит соскучился, снова… Смит решил: он обязан рассказать всё как есть и лишиться секретов, разлучивших их, навсегда.