Северный танец

      Северин — это увядшие розы, ущельный восточный левант, мудреное переплетение реальности и снов, да червонно золотые заклинания на старом, как сам мир языке. Северин для Фурии — тайна за семью печатями, скрепленная кровью, пролитой столетия назад, но оттого не менее яркой. Фурия заинтересована. А еще юна, мечтательна и несколько наивна.       Она хочет приключений, чтобы точь-в-точь как в многочисленных книгах, хочет найти свою дверь в шкафу, что непременно приведет в волшебную страну, хочет старого доброго волшебника у двери и расследовать загадочное убийство. Хочет интриг, тайн, путаниц и странностей. Хочет-хочет-хочет.       Северин — это шепот пожелтевших страниц, пыль не библиотек, но прошлого, и колючие снежинки, своими призрачными прикосновениями разрывающие душу на части. Северин — ее прошлое и начало всему, — то звучит куда глубже и сложнее, чем Фурия может понять, но ей это нравится. Северин — ее личное приключение и дорога в сказочный мир книжных страниц, меж которых новым героем стать предстояло ей самой.       В книгах герои всегда побеждают, спасая мир и всех, кто дорог, и Фурия ни мгновения не сомневается — у нее будет также. Северин ей то обещает, кропотливо творя собственный мир из вязких чернил и желтых страниц. Северин пишет ей об этом, пишет своим убористым, вычурным почерком с сотней закорючек, а Фурия фыркает, быстро выводя в ответ, что так он в Бога заиграется. На это Северин ничего не отвечает.       Фурия думает, что с удовольствием прочла бы книгу, в которой Богом был бы Северин. Когда она узнает его чуть лучше, Фурия все еще думает, что была бы не против прочитать что-то такое, но никогда не согласилась бы сыграть в его истории главную роль. Сказки у Северина выходят отвратительные, но вот сочинять правила и законы у него получается диво как хорошо.       Многими годами позже Фурия узнает, что Северин и в самом деле заигрался в Бога. Только теперь он и ее Бог тоже, и это проблема. Она думает, что выходит, что Северин создал и ее тоже. Думает, что не должно Богу так сильно свое творение любить, предлагая ей куда большее, чем стоило бы. Но это льстит. Фурия наконец чувствует себя героиней, пусть давно уже и не хочет о том — цена оказалась слишком высока.       Северину следовало бы всегда оставаться пером по ту сторону книги, что отвечало с некоторой насмешкой и внимательно слушало, но роли в жизни реальной не играла. Но Фурия солгала бы, сказав, что в тайне не восторгается его величайшим творением и совсем немного сходит с ума от той власти, коей он ее одарил. Это — куда большее, чем положено обычному герою из книги, похожей на сотни других как две капли воды.       Северин Розенкрейц — это огненный мост меж прошлым, настоящим и будущим, самая болезненная ее ошибка и самое лучшее воспоминание. Фурия знает, что ни смотря ни на что, на всю ту боль и ужас, что были созданы его руками, об этой ошибке она никогда жалеть не будет. Оно того и в самом деле стоило, пусть цена и оказалась столь высока.