Была больна

Кейтлин было больно. Больно тогда отталкивать Вай. Ярость набатом стучала в голове, вторя биению крови в висках. Ярость застилала ей глаза, а трезвость мыслей на то короткое мгновение заполнилась чем-то злобным. Жаждой мести, затуманившей зрение, забравшей любовь.  Кейт поставила месть выше чувств. Ударила. Бросила! Бросила. Бросила. Отдавалось в ушах набатом. Кирамман слышала рыдания Вай, пока поднималась по лестнице трубы, в которой они оказались. Но не остановилась. Её сердце рвалось, однако Кейтлин не спустилась.  Было больно. Больно видеть себя, травмированную сестрой Вай в зеркале ванной комнаты, из которой её похитила сестра Вай. Больно стучать по груди, выдавая собственную нервозность за решительность — Кейтлин всегда была паршивой актрисой. Так говорила мама.  Её мир рухнул, растворился в серости и перестал существовать. Она лишилась всех любимых людей, осталась одна. Без матери, без Джейса, без Вай, даже без отца и без его поддержки. Талиса успели похоронить. Кейтлин присутствовала на похоронной процессии, обнимала Химену и плакала сама.  Кейтлин двигалась по инерции, автоматически, как работ, которого наверняка мог бы ковать в своей кузнице Талис. Жизнь опустела, потеряла краски. Кейтлин была заражена трауром.  Властная рука Амбессы на шее душила.  — Командир, я могу рассчитывать на вас? — спрашивала та день за днём, а вокруг лишь менялись локации.  Мэдди была теплой, отдаленно напоминающей Вай. С крупными бедрами и приземистой фигурой. Её смех — до боли походил на смех Вай, даже когда она плакала от перевозбуждения, а вовсе не смеялась, Кейтлин слышала Вайолет. Нолан была очаровательной; ее веснушки мило выделялись на лице, на солнце рыжили особенно сильно. Мэдди стала единственным оазисом спокойствия. Последним человеком, которому можно открыться, отдаться. Но неправильность продолжала раздирать сердце Кейтлин. Всё должно было быть не так. Сломано. И она тоже сломана. Потому что Мэдди стала противна сразу же после того, как Кейт признала факт их с Вай похожести. Попытки справиться с горем довели её до края. Отчаяние вспыхивало в груди вслед за воспоминаниями и фантазиями о Вай.  Вот они лежат на кровати Кейтлин, а Вайолет, кажется, впервые за долгие годы принимает прикосновение другого человека. Вот они расстаются под дождем. «Вода и масло», — сказала Вайолет. А затем был удар. Джинкс. Воспоминания становились ярче, вспыхивали, но затем также резко гасли. Джинкс разрушила всё.  Они с Кейтлин действительно стали одинаковыми. «Тогда почему ты ведешь себя, как она», — сказала Вайолет. А затем был удар. Кейтлин. Кирамман с ужасом для самой себя осознала, что ударила бы ещё раз. И ещё. За такое сравнение, за то, что Вай позволила себе саму мысль о нём. От любимого человека... Как же больно, черт возьми, было слышать это. Сравнивать её, Кейтлин, хорошую и справедливую, с убийцей матери. Но Кейтлин нехороший человек. Вопреки словам Амбессы о «справедливой каре», сама себя она справедливой не считала. И хорошей. «Хорошесть» Кейт умерла вместе с матерью. Моральный компас Кейтлин остался на дне того воздуховода, где она бросила Вай.  Вокруг сменялись декорации и неживые зауниты, пыткам которых она потворствовала собственным молчаливым согласием. Животные? Нет. Люди. Конечно, на деле люди вовсе не были мертвы. Но человеческое, убедила себя Кейт, умирало именно в момент, когда из них выбивали душу. Спусковой крючок не срабатывал. Раз за разом. Пытки вызывали у нее злобу, отвращение, тошноту. Что-то мешало, неуловимо кололо. Останавливало от кровопролития. Остатки эмпатии. Клочки. Которые она была неспособна зарыть под землю. Разум изъели черви, опарыши. Изнутри. Кейтлин пропиталась запахом насилия, крови. Она чувствовала себя грязной, порочной, недостойной. Запах крови въелся в кожу, не желая уходить даже после нескольких часов, проведенных в ванной комнате. Её руки не были замараны кровью. Но откуда тогда запах железа? Увидев Вай, нечто в голове сщелкнулось, сломалось, сцепилось, начало давить на мозг тугой и тесной тюремной камерой. В которой Вайолет держали подобно животному. Кейтлин уподобилась в этом тем продажным тварям, которых некогда порицала оправдывала. Маркусу в частности. — Не приукрашивай, Кексик, — сказала Вайолет, поваленная на землю атакой, которой некогда обучила Амбесса.  Во что они превратились? Во что они превратили друг друга?  Вайолет выглядела совершенно ошарашенной. И Кейтлин осознала, что больше не злилась, лишь когда глаза покрыла влажная слезная пленка. В какой момент злость сменилась печалью? Кейтлин была больна.