Влекомые ветром

      Гений клана Хьюга… Неджи хмыкнул. Он медленно брел следом за Паппи, в нескольких шагах от него, опоясанный бечевкой, не стесняющей движений, но помогающей держаться нужного направления. Двигались по тропе, так что Хьюга машинально переставлял ноги и почти не спотыкался. Привыкнув идти во тьме, наугад, вынужденно доверяясь направляющему его то ли человеку, то ли растению, Неджи уже не взмахивал руками, чтобы предостеречься от неожиданных препятствий, и лишь изредка помогал себе держать равновесие.       «Я был обычным ребенком, старательным и послушным, — думал он. — Может, чуть лучше прочих, но не выдающимся. Смерть отца поставила передо мной цель, и я стал стремиться к ней со всей волей и упорством, что мог в себе отыскать. Тогда-то и начался мой путь гения. Амбиции быстро вознесли меня над всеми ровесниками и старшими товарищами, а талант и трудолюбие сделали настоящим шиноби. Я добился своей цели: унизил Старшую семью, показал, на что способен, и заставил дядю Хиаши сомневаться в том, кто истинно достоин наследовать звание главы клана. Однако… падение мое оказалось болезненным, а превосходство — ложным. И все же именно ненависть придавала мне сил. Почти десять лет я жил в одиночестве, питаясь ею, да еще тщеславием и гордыней. По сути — задыхался, стиснутый прутьями воображаемой темницы. Вдыхал ли я когда-нибудь жизнь полной грудью? Только не в те годы. Тогда я был по-настоящему слеп… Тогда мне стоило ослепнуть. Я принял бы это как наказание и стойко выносил как искупление. Почему же сейчас?.. Разве я не выбрал достойный путь, разве мои мотивы не были чисты? Почему проклятие настигло меня в момент наивысшего самопожертвования, на которое я только оказался способен?..»       На этой мысли Неджи запнулся и почти остановился, но бечевка дернулась и ему пришлось снова идти.       «Кажется, я понял, — сказал он себе, и лицо его исказила мука. — Может, моя забота и благие намерения искупили годы ненависти, но я совершил кое-что похуже. Я пытался ее убить. Я убил бы ее, если бы мне не помешали. Этого не случилось вопреки моей воле, так что я все равно что убил ее. Ведь эта мысль промелькнула у меня за миг до того, как копья Джуби пронзили мое тело… Я хотел отдать долг, расплатиться, очиститься до конца, освободиться… Так я… чист?»       Зацепившись ногой за ветку, Неджи дернулся, всплеснув руками, но устоял. Его губы скривились, и он рассмеялся беззвучно.       «Чист и свободен, как новорожденный, — повторил Неджи мысленно, кое-как подавив приступ горького смеха. — И так же слеп и бесполезен… В плену у врага. Не похоже, что я расплатился, ведь мои муки только начинаются. Но разве в этом есть смысл? Почему я вообще всегда считал, что жизнь осмысленна, а судьба логична, пусть и по законам какой-то божественной логики… Как же мне принимать решения, если я не понимаю… если не вижу… Какой урок я должен извлечь?..»       Хьюга думал так напряженно, что мысли его тупой пульсирующей болью отдавались в голове. Тьма заключила его в себе, как в плотном душном шаре, и давила со всех сторон. Неджи вдруг нестерпимо захотелось от нее избавиться, и он с ужасом осознал, что избавление придет только вместе со смертью.       Заставив себя поднять голову и вдохнуть глубже, усилием воли он отвлекся на звуки и постепенно почувствовал, что мир начал разворачиваться над ним и вокруг него, проступать сквозь мрак: ветер шумел в кронах деревьев, Зецу что-то бормотал на ходу, стучал дятел, подошвы сапог шаркали по сухой земле… Прохладный осенний воздух овевал лицо и шевелил волосы, ноги опирались о твердую землю, ушибленная правая рука поднывала…       Хьюга был частью этого мира, живым существом, а не чем-то ничтожным, сжатым до состояния точки в бесконечной тьме.              Неджи принудил себя вернуться к более плодотворным размышлениям: о том, где именно он находится, чем заняты его враги и как ему вырваться из плена раньше, чем на него наденут оковы из материала, поглощающего чакру.       Зецу по прозвищу Паппи забрал и уничтожил одежду и обувь Хьюга, выдававшую в нем шиноби Объединенной Армии, предоставив взамен рубаху, штаны и накидку, которые были в обиходе у селян страны Горячих Источников, а также стоптанные сапоги из холщового материала и кожи. Гадзай велел Неджи надеть повязку на глаза и убрать волосы. И все же, казалось, эти предосторожности были излишни: на протяжении нескольких десятков километров им не встретилось ни одной живой души.       «Точно, — подумал Неджи, — ведь население Страны Мороза и некоторых близлежащих территорий было эвакуировано. Однако война закончилась, значит шиноби и мирные жители должны возвращаться домой. Думаю, доктор выбрал укромные тропы в стороне от дорог, по которым передвигаются батальоны и полки, но все же вероятность столкнуться с ними есть!»       К своему удивлению, Неджи испытывал не такие большие трудности в ориентировании на местности, как ожидал: оказалось, что он лучше чувствует солнце, ветер и росу, чем мог себе представить. В начале октября прямые солнечные лучи все еще согревали, а ветер имел четко выраженный вкус в зависимости от того, приносил ли он воздушные массы с моря, болот, снежных вершин. Во время перехода с правой стороны дул солоноватый ветерок, который мог доноситься только с ближайшего побережья. Сначала пели дневные птицы, а прохладные тени ложились впереди по ходу движения; затем тени потянулись назад, выпала роса — наступил вечер. Это означало, что отряд передвигался в западном направлении, а значит, шел по территории Страны Мороза или, может, Горячих Источников.       «А дальше — Страна Звука», — хмуро подумал Неджи.       Ему вспомнились слова Гадзая о том, что он некогда сотрудничал с другим ученым и даже обставлял для него лаборатории. В совокупности с замечанием о том, что в Деревне Листа не одобряют некоторых практик, эта информация вызывала ассоциации с Орочимару. Хьюга был наслышан о кое-каких страшных опытах отступника Конохи и теперь содрогался в душе при мысли о том, что попал в лапы к одному из его приспешников.       — Эй ты! — окликнул Неджи Паппи. — Мы идем в Страну Звука?       Ученик доктора, несмотря на то что нес тяжелый чемодан на спине, подпрыгнул на месте.       «Двенадцать шагов», — подумал Хьюга.       — Скажи ему, чтоб не орал, — раздался ворчливый голос Гадзая еще дальше по тропе, немного в стороне от нее.       — Фу́а-фуа Та́нпопо! — пропел Паппи, вытягивая губы трубочкой. — Лучше тебе умолкнуть: не стоит злить дядю Гадзая.       Стемнело. Еще какое-то время отряд шел в сумерках. Неджи раз или два слышал, как ухнула сова, а в кустах завозился мелкий зверь. Вскоре Хьюга почувствовал, как перед ним распахнулся простор: воздух свободным широким потоком хлынул в лицо. Он пах морем. Твердая земля под ногами сменилась песком, до Неджи доносился плеск и шелест волн.       Доктор, объяснившись знаками, оставил Паппи присматривать за пленником, а сам отправился к одинокому дому на побережье. Рядом с домом были растянуты рыболовные сети, а под широким навесом лежали две перевернутые лодки. У причала на волнах покачивался ялик с убранными парусами.       Паппи проследил глазами за тем, как фигура его учителя приближается к дому, а затем исчезает в дверном проеме, и перевел взгляд на море.       — Вот тут приливище был, когда светила Красная Луна… — пробормотал он. — Какая сегодня погода для морских прогулок? Куда нынче дует ветер? Ах, как это вообще можно понять: он дует во всех направлениях сразу!       Неджи, прислушиваясь к болтовне Зецу, насторожился. Иногда доктор заставлял ученика заткнуться, а иногда нет. В такие моменты Хьюга не мог сказать точно, отсутствовал ли Гадзай или попросту игнорировал раздражающее бормотанье.       — Эй, расте… Паппи, дай мне воды.       Ученик доктора живо обернулся и бросил флягу к ногам пленника. Неджи нагнулся и поднял ее, затем медленно отвинтил крышку и сделал несколько глотков.       — Любишь воду, Паппи?       — Все живое любит воду. Я, правда, могу обходиться без воды. А если спать, вода и вовсе не нужна. Я могу спать до-о-о-о-олго.       — А как насчет соленой воды?       — Бе, — коротко ответил Паппи, должно быть, скривив рожицу.       — Я не имел в виду питье. Скорее, морские путешествия.       — Я плавал вместе с дядей Гадзаем уже не раз — это ерунда. Главное держаться за мертвое дерево.       «Бесполезный идиот», — поджав губы, подумал Неджи. К сожалению, у него было не так много чакры, чтобы нанести Зецу смертельный урон, тем более что тело этого растения отличалось необъяснимой пластичностью. Нужно было экономить силы, хорошо продумать следующую атаку и провести ее до того, как на Хьюга наденут оковы.       «Если мы в самом деле поплывем по морю, — думал Неджи, — как они собираются транспортировать пленника? Оказавшись в радиусе хотя бы шести-семи метров от меня, сумасшедший доктор и его растение рискуют попасть под действие моих техник. Что, если я использую Вихрь предчувствия, а затем сбегу? Разве Зецу сможет угнаться за мной? По водной глади можно бежать, не встречая препятствий. Хватит ли чакры, чтобы добраться до берега и смогу ли я правильно сориентироваться?»       — Я еще не поблагодарил тебя за твои клетки, — произнес Неджи. — А между тем они спасли мне жизнь. Спасибо, Паппи.       — О! — охотно откликнулся ученик доктора. — Я старался вовсе не для тебя, а для диссертации дяди Гадзая.       — И все-таки у нас теперь есть нечто общее. Ты ничего не чувствуешь к своему реципиенту?       — Обычно я делюсь своими клетками с трупами, чтобы никто не заметил пропажу органов. Втроем, конечно, немного веселее, но если дяде Гадзаю будет угодно избавиться от тебя, я не против. Если хочешь, могу пообещать тебя съесть. Точно! Я обязательно тебя съем, за исключением участков с моими клетками: это было бы странно.       Неджи поморщился.       — Ты будешь следить за мной, когда мы поплывем на мертвом дереве?       — Не знаю. Вон дядя возвращается, сейчас он все расскажет.       Хьюга сидел на песке, скрестив ноги и напряженно вслушиваясь, однако шум моря перекрывал шорох шагов и приглушенные разговоры. Было понятно только, что доктор не один.       Какой-то человек, не страшась, подошел вплотную к Неджи и сунул ему в руку стеклянную бутылку.       — Пей!       — Давай, Танпопо, не тяни время, — прикрикнул Гадзай. Он все еще старался держаться подальше от пленника.       «Не хочет называть меня по имени, — подумал Хьюга, усилием воли усмиряя волну раздражения, поднявшуюся в душе. — Этот третий человек — кто-то посторонний, не посвященный в планы доктора. Жаль, ведь его я точно мог бы убить. Может, так и стоит поступить? Если это отменит морское путешествие и мы будем вынуждены передвигаться по суше, шансы встретить кого-то из шиноби сильно возрастут. Мне могли бы прийти на помощь… Нет, я не должен убивать вслепую».       Паппи радостно засмеялся оттого, что придуманное им прозвище подхватил учитель.       — У меня не так много препаратов, чтобы тратить их на тебя каждый раз, как ты заупрямишься, — продолжил Гадзай. — Хочешь, перетяну тебе ноги жгутом? Сначала они онемеют, а потом превратятся в бесполезные куски плоти, годные только на выброс. Путешествие будет достаточно долгим. Или, может, ты надеешься освободиться и сбежать по воде? Так для этого ты еще слишком слаб. Помоги-ка ему, Паппи: он что-то долго раздумывает.       Ученик доктора удлинил свою руку, вытащил пробку из бутылки, затем выхватил ее и сунул горлышко пленнику в рот. Неджи стиснул зубы, отстранился и попытался вырвать бутылку из цепких пальцев Паппи.       — Я сам! — воскликнул он и, пригубив пойло, спросил с отвращением: — Что это за гадость?..       Что бы это ни было, оно обжигало горло и пищевод, имело горький вкус и отдавало древесиной.       — Кампай, — с издевкой усмехнулся доктор. — Это сделает твое путешествие чуть более приятным. Только не забудь облегчиться перед дорогой, чтобы не пришлось сожалеть.       «Я, должно быть, все-таки умер и попал в Преисподнюю, — думал Неджи, понемногу отпивая из бутылки. — Здесь существуют только боль и унижение».       Он знал, что алкоголь в крови, даже если не вырубит его, помешает манипуляциям с чакрой и ориентированию в пространстве, а также нарушит координацию движений.       «Ли, впервые в жизни я завидую тебе… По-настоящему завидую!»              Неджи не страдал морской болезнью, иначе путешествие сделалось бы для него совершенно невыносимым. Он лежал связанный на дне лодки, которую буксировал гонимый ветром ялик. Через борта то и дело перелетали брызги, но Хьюга был накрыт куском брезента, так что почти не страдал от сырости. Однако он мерз и едва ли был способен поддерживать баланс чакры в теле, а значит не мог согревать себя ею изнутри.       Сморенный усталостью и долей выпитого спиртного, Неджи заснул, а когда проснулся, понял, что еще не протрезвел и окончательно потерялся во времени и пространстве. Хьюга чувствовал только, что его по-прежнему качает на волнах.       «Будь я Гай-сэнсэем, заблевал бы тут все…» Едва ли ему хватило бы сил и концентрации, чтобы перегнуться через борт и не упасть в воду…       Неджи начал думать о друзьях.       «Наруто точно жив, и Кенара тоже — эти двое не умрут, не выполнив того, что считают своим предназначением. Впрочем, в отношении ее правильнее было бы сказать цель… Хотя я уже понял, что смерти наплевать на наши мечты и планы. Я хотел умереть — она рассмеялась мне в лицо…       Гай-сэнсэй и Ли… Нет, только не они. Люди, в которых столько жизни, не могут закончиться.       За кого я беспокоюсь, так это… Хината-сама. Вдруг она все-таки погибла, защищая Наруто? Ах, Наруто… если только ты позволил ей умереть!.. Нет, он не мог. После того, что я сделал и сказал, он вывернулся бы наизнанку, чтобы только не дать никому погибнуть».       — Я рассчитываю на тебя, болван… — произнес Неджи, еле ворочая языком. — Ведь твои глаза лучше моих… — добавил он и хрипло засмеялся.       Хьюга смеялся, хотя на глаза навернулись слезы, а потом вдруг оборвал смех и вздохнул.       — Как же я все-таки пьян… Ничтожество, а не человек.       Неджи согнулся, уперся головой в борт и несколько раз ударился об него, приговаривая:       — Бес-по-лез-ный мусор!       Даже умереть не смог. Но хотел ли он в действительности умереть? Судя по тому, как сопротивлялось его тело, — нет. Гадзай сказал, что у тела Неджи не было ни одной причины жить, зато было множество причин умереть. И вот оно: дышит, болит, мерзнет. Прекрасное натренированное тело, которое очень скоро превратится в препарат. Неджи вдруг ясно представил свою кончину: освежеванную голову, пустые глазницы, развороченный череп, — на столе под светом белых ламп. А надо всем этим — отвратительный голос сумасшедшего доктора: «Выкинь это, Паппи. Теперь это всего лишь бесполезный мусор».       Неджи криво усмехнулся.       — Когда это мы стали вещать в унисон? — хрипло спросил он вслух.       Очень сильно хотелось пить, но питьевой воды не было.       «Как же быстро я опалил свои крылья и рухнул обратно на землю, — отчаявшись заснуть, продолжил размышлять Неджи. — Вел на войну свой клан… Был для всех Неджи-сама…»       В памяти вдруг всплыли слова: «Ты — хороший товарищ, Неджи, и прирожденный командир». Кто это сказал? Кто-то из друзей…       — Прирожденный командир, — повторил Хьюга с усилием. — Прирожденный…       Ах да, это же была Кенара. Тогда, ночью… Такой же, как сейчас, ночью, холодной и сырой, только тогда он находился в тепле и уюте, пил чай. Как же хочется пить!       Снискать дружеское (только ли дружеское?) расположение сурового товарища многого стоит. Сколько друзей было связано с его сердцем прочными узами? Почему же нельзя пустить чакру по этим узам так, чтобы она дала импульс сердцу друга, а затем вернулась назад, неся от него весточку? Он отдал свою жизнь ради Хинаты, не раздумывая. Неджи умер бы за каждого из своих друзей. Если бы только он мог выбирать, Неджи не качался бы сейчас на волнах в холодном заливе, сплющенном берегами Стран Мороза и Железа, мучаясь беспокойством за своих товарищей.       А клан?.. Что, если дядя Хиаши…       Неджи обратился было мыслью к отцу, но считал себя недостойным вспоминать о нем в своем положении и состоянии. Если бы Неджи умер, может, он бы уже встретился с отцом в Чистом мире, и тот бы гордился своим сыном.       Почувствовав слабость и разливающееся по телу оцепенение, Хьюга подумал, что готов заснуть. Проваливаясь в забытье, он вспоминал то, что видел последним — высокое темно-синее небо.              Пробуждение оказалось еще менее приятным, чем мучившие Неджи дурные сны: он весь закоченел, руки и ноги затекли. Его бросили на мокрый песок и оставили так лежать на какое-то время.       «Чакра не восстановилась, — хмуро думал Хьюга. — Похоже, все силы ушли на обогрев и поддержание жизни».       Он слышал, как рядом шлепает по мокрому песку чья-то тяжелая обувь, и решил, что это вчерашний («Или позавчерашний? Сколько вообще прошло времени?») незнакомец, очевидно, владелец лодок. Неджи прозвал его про себя «моряком».       Моряк развел костер, расстелил кусок брезента и, разрезав веревки на руках и ногах пленника, велел ему пересесть на сухое и погреться у огня.       — Жри. — На брезент упали фляга с водой и завернутые в бумагу рисовые лепешки с куском копченой рыбы между ними.       Неджи размял руки и ноги, жадно напился и начал есть. Он слышал, как неподалеку — должно быть, у второго костра, — переговаривались между собой доктор и его питомец.       «Где мы? — подумал Хьюга. Его голова после отвратительного путешествия, похожего на ночной кошмар, прояснилась. — Я чувствую ледяной ветер, как будто с гор. Рядом Страна Железа? Мы не могли уплыть дальше на запад, да и на север тоже».       Оказавшись на твердой земле, отвыкнув от качки, протрезвев и подкрепившись, Неджи ощутил, что силы его начали восстанавливаться. Он потянулся всем согревшимся телом почти с удовольствием, чувствуя, как кровь быстрее побежала в жилах. Ему хотелось двигаться.       Доктор остановился в десяти шагах от пленника и смерил его взглядом.       — Как здоровье? Не заболел?       Хьюга вздрогнул.       — Куда мы направляемся? — хмуро спросил он.       — В лабораторию. Чтобы тщательно обследовать тебя, мне нужны инструменты.       — Где она находится?       — Этого я тебе не скажу. Может быть, сам поймешь, а если нет, не беда. Я только хотел предупредить, что нам предстоит непростой переход через горы, и ты должен вести себя смирно. На той тропе, по которой мы пойдем, даже зрячий рискует сорваться в пропасть, а ты и подавно не выживешь, если не позволишь Паппи вести тебя. Он обхватит тебя за пояс. Если попытаешься выпустить чакру и повредишь его руку, рухнешь с обрыва и, пока летишь вниз, успеешь, пожалуй, пожалеть о принятом решении.       — Ясно, — сухо ответил Неджи.       — Надеюсь, — усмехнулся Гадзай. — Чем меньше ты доставляешь проблем, тем лучше для тебя самого. Я могу в любой момент превратить тебя в неподвижный мешок с костями, но ты молод, крепок и здоров, так что я не хочу разрушать твое тело и рассчитываю на долгое сотрудничество. Ты будешь послушным, а я постараюсь не причинять тебе боли. Молчишь? Что ж, пусть твои поступки говорят громче слов.       Хьюга протянул руки к огню. Слово «послушание» было ему противно. О каком сотрудничестве с этим умалишенным могла идти речь? Неджи мог лишь имитировать смирение, но он хотел разыграть эту карту в последнюю очередь, а пока стоило продумать план атаки.       «Даже если я погибну, достаточно будет прихватить с собой доктора и его питомца, — думал он. — Я согласен на такой размен».       Но, увы, Гадзай был осторожен. Хотя Неджи называл его про себя сумасшедшим, доктор мыслил здраво и умел просчитывать все наперед.       Моряк и его лодки остались на побережье, а доктор с учеником и пленником поднялись к горному перевалу, часть которого тянулась вдоль глубокого ущелья.       Здесь было холодно, тропа обледенела, несколько раз шел мелкий снег. Переход занял больше двух суток, на отдых останавливались два раза по два часа, не разводя огня и не оставляя следов стоянок. Тропа петляла, то шла вверх, то под уклон. Неджи не имел представления о том, где находится доктор: Гадзай не раскрывал рта. Паппи шел в десяти шагах от пленника и вел его за собой, обхватив за пояс своим отростком.       Хотя Паппи направлял Неджи, подталкивая его или удерживая, тот однажды чуть не сорвался, поскользнувшись на тропе. Даже тогда доктор не проронил ни слова и не выдал себя.       «Одного Зецу мне мало, — мрачно думал Хьюга. — Хочу обоих».       Если бы доктор был обычным человеком, а не шиноби, Неджи достал бы его, даже будучи слепым. Теперь же атаковать, не имея ни веревки, ни кунаев, казалось безнадежной затеей, а использовать Воздушную ладонь наугад — глупостью. Нужно было ждать, осознавая, что подходящего момента может так и не наступить.       На третий день снова сильно запахло морем. Ветер, похоже, задувал с западного побережья. Спуск сделался крутым, Неджи передвигался с большим трудом, то и дело спотыкаясь о камни. В какой-то момент он почувствовал, что вошел в ограниченное с трех сторон пространство — в грот или пещеру. Паппи отпустил его и убежал, шлепая ногами по лужам на песке.       — Она должна быть там, — сказал Гадзай так неожиданно, что Неджи вздрогнул.       «Сейчас!» — подумал Хьюга и прыгнул в сторону доктора.       — Воздушная ладонь!       Скорости Гадзая хватило, чтобы уклониться от этой атаки, тем более что он ожидал ее. Неджи этого не видел, но доктор дал своему ученику знак.       — Что ты делаешь, Танпопо! — завопил Паппи. — Оставь дядю в покое!       Неджи скрипнул зубами: крики Зецу мешали ему услышать шорох шагов по песку.       — Вихрь предчувствия! — Хьюга повернулся вокруг своей оси, выпуская чакру из всех тенкетсу, и создал сферу радиусом в два метра, а затем расширил его до трех.       Ему нужно было максимально сосредоточиться и защититься на это время от возможной атаки Зецу. Приготовившись, Неджи швырнул круговым движением зажатые в ладони камни, а затем рассеял сферу из чакры. Камни разлетелись по инерции в разные стороны. Часть из них врезалась в стены пещеры, один камень угодил в Паппи, а еще два почти бесшумно стукнулись обо что-то мягкое и упали на песок.       — Воздушная ладонь! — Неджи ударил потоком чакры в том направлении и замер на несколько мгновений, обострив свой слух до предела.       В воздухе свистнуло что-то наподобие плети, Хьюга попытался отскочить, но получил укол в плечо: один из отростков Паппи вонзил в него иглу и ввел в мышцу какое-то вещество. У Неджи подогнулись ноги, и он осел на мокрый песок.       — Вот же шустрый мерзавец! — воскликнул Гадзай. — Почти достал меня!       — Воз… — пробормотал Хьюга немеющим языком и, взмахнув рукой, завалился на бок.       — Глупость и упрямство, — проворчал доктор, подходя к пленнику и глядя на него сверху вниз. — Но с камнями хорошо придумано. Паппи, ты нашел лодку?              На этот раз все трое плыли на одном судне; Паппи сидел на веслах, а доктор на носу. Он с чувством облегчения наблюдал за тем, как отдаляется почти отвесная каменная стена недружелюбного берега: эти земли тяготели к Стране Железа и патрулировались отрядами самураев. Гадзай и в обычное время старался избегать встречи с ними, а уж с таким драгоценным материалом, как Хьюга, самураям и вовсе попадаться не стоило.       Причалили, когда уже наступила ночь. Паппи спрятал лодку и, закинув пленника на плечо, двинулся следом за доктором под сень близлежащих деревьев.       — Здесь безопасно, — зевнув, произнес Гадзай. — В Чирабари встретим нужного человека. Если что, у меня остался старый пропуск. Впрочем, тут всем на него плевать.       — Дядя, мне так и волочь его на себе? Кажется, он дернулся и скоро очнется.       — У меня ничего не осталось, — хмуро ответил доктор. — Разве что в ноги…              Неджи пришел в себя. Он точно знал, что не спал, но между последним его воспоминанием и текущим моментом словно зияла пропасть. Пошевелившись, Неджи сообразил, что лежит на соломе.       Пахло навозом. Вскоре Хьюга услышал чье-то покашливание и звук бьющих в ведро струй: доили корову. Она иногда переступала с ноги на ногу и шумно выдыхала.       — Кто здесь? — спросил Неджи. Ему не ответили.       По покашливанию и кряхтению он определил, что корову доил старик. Или старуха с очень грубым голосом.       — Кто здесь? — громче спросил Неджи. — Ты глухой? Ответь мне!       — Не старайся: он в самом деле глухой, — раздался голос Паппи от противоположной стены. — Да если бы и слышал, не помог бы тебе. Смотри, не стреляй больше чакрой, а то обрушишь крышу. И вообще, дядя Гадзай разозлился на тебя.       Хьюга с безмолвным отчаянием снова откинулся на солому. В эту минуту он горько сожалел, что очнулся.       — Ты опять обколол мне ноги? Я их не чувствую.       — Ага. Скажи спасибо, что не съел. Думаешь, дядя шутил, что тебе их отрежет, если попытаешься сбежать?       На завтрак Неджи дали молока и теплых булочек из рисовой муки. Он кое-как уговорил Паппи принести ему воды, чтобы умыться. Выбравшись с помощью Зецу из сарая, Неджи по окружающим звукам определил, что находится в каком-то селении и едва наступило утро.       На этот раз им предстояло ехать на телеге. Правил, судя по покашливанию, тот же старик. Неджи положили поверх мешков и накрыли покрывалом. Паппи то забирался на телегу, то спрыгивал с нее и носился по округе. Доктора не было слышно, но Хьюга догадывался, что он где-то рядом.       День тянулся невыносимо медленно. Хотелось спать, но Неджи боялся упустить что-то важное, поэтому не давал себе заснуть. Он снова потерялся во времени: казалось, прошла целая вечность. Ветер переменился, стало холодать.       «Вечер наступает?» — с сомнением спросил себя Хьюга. Рядом с ним лежала фляга с водой, которую он опустошил на две трети; чувство голода притупилось. За все время телега останавливалась три раза на несколько минут.       — Чирабари! — неожиданно громким голосом прокричал старик — точно ворон каркнул.       Паппи подхватил Неджи на руки.       — Без глупостей только, Танпопо…       — Что ты делаешь?..       — Хочу, чтобы ты почувствовал себя, как спелая слива.       — Что?..       Неджи слышал, как скрипят деревья и ветер шелестит листвой. Ему показалось, что он находится в роще или в лесу. Паппи сбросил его на землю. Неджи не видел этого и не ощущал, но Зецу связал его ноги и перебросил веревку через толстую ветку в четырех метрах над землей.       — Сейчас ты почувствуешь себя спелой сливой.       Дернув за веревку, Паппи поднял пленника кверху ногами и оставил его висеть в таком положении.       — Не дергайся: падать не так уж высоко, но шею можешь сломать. Ноги-то пока тебе не служат.       — Зачем это? — спросил Неджи, нахмурившись. Он висел, скрестив руки на груди, и старался не шевелиться, чтобы не раскачиваться.       Однако Паппи подбежал и толкнул его, а затем, когда пленник остановился, подтолкнул его снова. Зецу забавлялся, а Неджи молча бесился и кусал губы. Наконец, не выдержав, он воскликнул:       — Прекрати это!       Паппи захихикал и толкнул Неджи очень сильно, так что веревка сдвинулась с места, а ветка затрещала.       — Развлекаешься? — раздался голос доктора. — Надень-ка на него вот это.       — О!       Хьюга насторожился, но, несмотря на плохое предчувствие, ничего не мог сделать в сложившемся положении. Длинная рука Паппи схватила его за плечо, затем за локоть. В следующую секунду раздался щелчок и Неджи почувствовал браслет на своем запястье. Догадавшись, что это, он дернулся, но было поздно: такой же браслет защелкнулся на второй руке.       — Отлично, — довольным голосом сказал Гадзай. — Я думал, будет сложнее. А теперь я объясню, как действуют эти оковы. Материал, из которого они изготовлены, прочнее железа и впитывает высвобожденную чакру. Если ты попытаешься накопить и использовать чакру, предупреждаю: останешься без рук. Чем больше чакры впитывает этот материал, тем сильнее он раскаляется. Попытаешься применить что-то вроде Воздушной ладони или выпустить мощный поток чакры из тенкетсу по всему телу — и твои руки обуглятся. Спусти его, Паппи, только аккуратно.       Как только Неджи оказался на земле, доктор подошел к нему вплотную и, встав на одно колено, протянул руку к его шее. Хьюга отпрянул.       — Ну, — нахмурился Гадзай. — Это еще что такое?       — Не трогай меня! Не смей…       Зецу потянул свои руки к пленнику, чтобы зафиксировать его в одном положении и дать доктору провести осмотр.       — Не надо, Паппи. — Гадзай вздохнул и поднялся на ноги, оттряхивая штанину. — У него истерика. В таком состоянии он может себе навредить.       Неджи лежал на земле. Подбородок его дрожал, а грудь часто вздымалась.       «Теперь я полностью беспомощен! — с ужасом думал он. — Смогу ли я убить себя, если потребуется? Разве я могу позволить…»       — Пусть поваляется немного, осознает. Поужинаем пока.       Гадзай и Паппи уселись неподалеку, доктор принялся за еду.              Лаборатория, о которой говорил Гадзай, находилась почти на границе Стран Земли и Водопадов и была высечена в скале с помощью особой техники. Войти в нее можно было только со стороны залива, поднявшись по незаметным с моря каменным ступеням, прикрепляясь с помощью чакры. В тени уступов располагались отверстия вентиляций и зарешеченные окошки нескольких камер.       В одной из таких камер разместили Неджи. Здесь имелись раковина и унитаз за перегородкой, но насос не работал, так что воды не было. С полотка свисала лампочка, но свет не включался. Каменная полка с матрасом должна была заменить постель.       Стена, отделяющая камеру от коридора, практически отсутствовала, точнее, представляла собой ряд толстых металлических прутьев.       «Вот и клетка», — мрачно подумал Неджи, ощупью осваиваясь в своем новом жилище.       Из болтовни Паппи он понял, что генератор, от которого работали насос, приборы и освещение, вышел из строя, так что Гадзай в ярости и вынужден отложить исследования. Он заказал новый генератор, но придется ждать не меньше месяца. К тому же на это ушла большая часть сбережений доктора.       Хьюга не мог не злорадствовать, но вскоре понял, что придется обходиться без воды и нормальной канализации, и от радости его не осталось и следа.       Закончив изучать камеру, он занялся своими оковами. Они представляли собой два мощных браслета, соединенных пружиной из того же материала. Пружина разворачивалась и позволяла развести руки примерно на сорок сантиметров, но в свернутом состоянии не давала соединить руки вплотную.       Неджи попытался высвободить немного чакры и тут же почувствовал, как накаляются браслеты. Почти мгновенно поглотив его чакру, они сделались очень горячими. Неджи скривился, но подумал, что сможет перетерпеть такую температуру, однако не учел, что браслеты крайне медленно остывают. Уже через полминуты боль от ожога сделалась ужасной, кожа покраснела, вздулась, прилипла к браслетам и начала сходить. Хьюга стиснул зубы и вытянул дрожащие руки перед собой. Не выдержав и застонав от боли, он бросился к своему кувшину с питьевой водой и вылил ее на руки. От браслетов пошел пар, они начали остывать быстрее. Неджи, выдохнув, откинулся назад и навалился спиной на стену.              День сменялся ночью, но Неджи ориентировался во времени преимущественно по визитам Паппи, который приносил ему завтрак, обед и ужин, а также менял воду в кувшине по мере надобности. Просьбы и требования пленника игнорировались. Паппи с радостью болтал всякие незначительные глупости, посмеивался над Неджи и дразнил его, если находился в игривом настроении, но никогда не сообщал полезной информации и не приносил ничего, кроме еды и воды.       Хьюга старался быть терпеливым и убеждал себя, что ему еще выпадет шанс что-нибудь предпринять, однако с каждым днем его страхи росли, а надежда убывала. Неджи казалось, он чувствует, как его тело теряет прежнюю форму и силу, истощается, несмотря на трехразовое питание. Впрочем, аппетит пропал, и Хьюга ел, потому что заставлял себя. Он начал вести отсчет проведенных в камере дней, царапая стену браслетом, как настоящий узник. Ряд меток говорил, что прошло всего три с половиной недели, и если бы не эти черточки, которые Неджи так часто ощупывал пальцами, он назвал бы вдвое больший срок.       Неджи опротивел себе. Ему было омерзительно ощущать свое тело. Воды, которую приносил Паппи, хватало только для утоления жажды. Изредка Хьюга позволял себе ополоснуть лицо, а чаще — раненные запястья. От грязи и отсутствия лечения раны нагноились. Одежда засалилась и пахла потом. Щетина стала бородкой, которая, правда, росла аккуратно, обрамляя лишь линию губ, подбородок и нижнюю челюсть по самому краю.       Для чистоплотного и брезгливого человека такое существование стало испытанием не меньшим, чем боль. Если бы Неджи предложили на выбор помыться или излечиться от ожогов, он выбрал бы первое.       «Смогу ли я когда-нибудь забыть, насколько я отвратителен?»       — Эй, Танпопо, — прокричал Паппи из конца коридора. — Обедать пора. Рис сегодня подгорел, правда, но вполне съедобен. А еще я рыбу принес.       Неджи принял тарелку, просунутую под нижней перекладиной. Он обычно ел при Зецу и сразу же возвращал ему посуду. Заведенный порядок помогал Хьюга принуждать себя к приему пищи.       Однако на этот раз еда показалась ему настолько гадкой, что он сдался.       — Это… мерзость.       — Да?       Неджи вдруг понял, что не в силах сдержать дрожь ярости. Он медленно поднялся, держа в трясущихся руках тарелку, а затем размахнулся и изо всей силы швырнул ее перед собой. Тарелка ударилась о металлические прутья и разлетелась на куски.       — Это мерзость! — заорал Неджи во всю силу своих легких. — Мерзость, тупая ты тварь! Как это вообще можно есть?! Как здесь можно жить? Спать? Дышать? Кто вообще ест там же, где гадит? Я что, животное? Здесь воняет! От меня воняет!!!       — Ой… — Паппи во все глаза смотрел на пленника и, казалось, не испытывал ни малейшего смущения, только любопытство.       Хьюга, пытаясь взять себя в руки, схватился за прутья и приблизил к ним лицо.       — Послушай, ты… растение, — сквозь зубы с усилием произнес он. — Дайте мне помыться и постричь волосы, пока я тут не запаршивел. Скажи своему дяде Гадзаю, что я хочу жить по-человечески, иначе разобью себе голову о стену и он получит для своих опытов мой труп. Тебе все ясно? Повтори ему каждое слово. Ну? Вали отсюда!              Выслушав доклад своего ученика, Гадзай оторвался от книги и взглянул на него поверх очков.       — В самом деле? — переспросил он и, посмеиваясь, стянул очки с носа. — Знаешь, Паппи, теперь он будет очень терпелив, вот увидишь.       Неджи дали помыться, выдали смену белья и одежду и перевели в новую камеру, правда, в точности такую же, как предыдущая. Гадзай обработал его раны и наложил повязки, не снимая браслетов.       — Так ты не поверил мне? Решил все же испробовать на себе, как работают эти оковы?       — Я думал, я нужен для твоих исследований. Ты все свое оборудование и реактивы держишь в таком ужасном состоянии?       Доктор усмехнулся, глядя в лицо Неджи.       — Во-первых, я увлекся одним научным трудом, а во-вторых, мне было интересно, насколько хватит твоего терпения.       — Я хочу остричь волосы.       — Да? На здоровье. Однако пока нет генератора, машинка для бритья не работает. А Паппи я бы не стал доверять стрижку, если не хочешь быть похожим на садовый куст.       — Я сам постригусь, только дай ножницы.       Гадзай смерил Неджи изучающим взглядом.       «Пожалуй, этому шиноби не нужны ножницы, чтобы прикончить себя, а Паппи навредить ими он не сможет», — подумал доктор и сказал, поднимаясь на ноги:       — Я уже предлагал тебе быть послушным. Последуй ты моему совету, не пришлось бы терпеть все эти унижения.       — Кажется, я ничего такого не делал, — холодно ответил Хьюга.       Гадзай усмехнулся.       — И то верно.       Вечером Паппи принес ножницы и бросил их сквозь решетку прямо на пол. Неджи расстелил полотенце, распустил волосы и начал их состригать. Избавившись от основной длины, он принялся аккуратно отрезать пряди, отмеряя расстояние от кожи головы примерно в два сложенных вместе пальца.       Паппи завороженно следил за ним, чуть ли не просунув голову между прутьями.       — Теперь ты выглядишь странно, — заметил он.       — Не сомневаюсь, — сухо ответил Хьюга.       Несколько раз проверив результат проделанной работы, изучив каждый участок головы, Неджи аккуратно отряхнулся и собрал все состриженные волосы на полотенце.        — Мне теперь нужно будет новое, — сказал он, передавая Паппи сверток и ножницы.       Тот развернул ткань и какое-то время жадными глазами смотрел на черную массу волос. Неджи этого не видел и мог лишь гадать, чем занят ученик доктора, пока не услышал:       — Ты ведь не против, если я их съем?       — Угощайся, — с усилием вымолвил Хьюга. И добавил, когда Паппи с радостным возгласом скрылся в конце коридора: — Надеюсь, ты подавишься.