Относительности

      В лазурных водах залива Цзян Чэн заметил черное пятно с расходящимися от него кровавыми кругами и кинулся к нему, вне себя от ужаса. Громкий всплеск воды распугал разжиревших жаб и согнал стайку длинноногих цапель. Цзян Чэн разгребал руками застоявшуюся тину, безжалостно срывал плотные кувшинки, на которых гнездились сочные бутоны лотосов, и старался быстрее перебирать ногами под водой. Песчаное дно проседало от каждого нового шага, грозясь затянуть его в свои хищные лапы, навеки обратив речным гулем или чем-то пострашнее.       Когда он добрался до тела, то душу охватило неясное смятение. Труп, обряженный в пурпурную форму Юньмэн Цзян, колыхался на поверхности лицом вниз, но даже так Цзян Чэн с чувством подступающей паники разглядел черную гриву волос. Трясущимися руками он ухватился поперек чужого тела и резким рывком перевернул лицом к нему, отчаянно жмурясь. Какое-то время он, как маленький мальчик, держал веки сомкнутыми, в тайне надеясь, что он обознался. Это не мог быть он. Кто угодно, рядовой заклинатель, юный адепт, да даже вражеский шпион, только не он… Пожалуйста.       Цзян Чэн набрал в грудь побольше воздуха и приготовился столкнуться с суровой реальностью. Лицо у неизвестного распухло, посинело и уже пошло редкими трупными пятнами. Вместо глаз у него зияли две черные бездны с редкими остатками мяса — мелкая озерная нечисть неплохо поживилась. Мужчина был безумно похож на Вэй Ина, даже красная лента провокационно пестрела в волосах, но, к огромному облегчению Цзян Чэна, это был не он. Цзян Чэн порывисто вздохнул и понял, что все это время не дышал, готовый исторгнуть из легких душераздирающий крик. Но судьба пока была милостива к нему и его чувствам. В пылу ужаса он даже не мог объяснить себе, что тело изначально было слишком большим для ребенка.       Выволочь тело на берег оказалось не так уж и сложно. Цзян Чэн осмотрел погибшего на наличие других ранений, но не обнаружил ничего. Оставалось лишь догадываться, как и из-за чего умер заклинатель, да еще и в воде, которая оставалась стихией их родного ордена. Он закопал мужчину в отдалении, чтобы могилу не размыло в период приближающихся дождей, прочел отходную молитву, а затем двинулся дальше по следу. Петляющая дорожка следов уходила глубже в лес, сбивалась с протоптанной тропы и убегала куда-то в густые заросли малинника. Цзян Чэн предусмотрительно обнажил Саньду и уверенно двинулся в ту же сторону, прислушиваясь к звукам леса.       Второе тело он нашел спустя полчаса. Молодая и довольно красивая женщина сидела, неловко привалившись к стволу дерева. Голова была закинута к небу, а рот распахнут в предсмертном крике. Выглядело это так, словно несчастная кричала в небеса проклятия. Должно быть, она ждала, что божественная кара настигнет тварей, которые сотворили это с ней и ее спутником. Вокруг горла женщины отчетливо проступал фиолетовый кровоподтек — убийца задушил ее, предварительно запечатав меридианы. Клинка духа он так и не нашел. Вторая могила вышла компактнее и чуточку живее. Цзян Чэн, сам не зная, зачем это делает, набросил поверх сырой земли печать, призывающую добрых духов, чтобы те позаботились о могиле. Наверное, так стоило поступить и в прошлый раз, однако возвращаться Цзян Чэн не стал.       Остаток пути от диких озер до города он преодолел верхом на мече. Двоих он уже нашел… Оставалось уповать на чужую удачу. Такой как он, не мог просто сгинуть среди шлака Весенних домов. Поиски Цзян Чэн начал с окраины, а затем стал неспешно продвигаться к центру, следуя указанному направлению красной нити, которая пока что вяло свисала с указательного пальца и убегала куда-то вдаль. Он обшарил почти каждый уголок рынка, перевернул почти с десяток борделей, но наткнулся лишь на пустоту.       К вечеру он совершенно сбился с ног и слишком явно полыхал отчаянием. Он зашел в один из постоялых дворов, где они часто останавливались во время инспекций, бросил хозяйке несколько монет и поднялся в выделенную ему комнату. На кровать он упал ничком, прямо в сапогах и промокшем, грязном ханьфу. Красная нить не менее устало уползала в далекое никуда.       «Я найду тебя, А-Сянь, только дождись меня», — с вполне ощутимой горечью подумал Цзян Чэн, смаргивая дурацкое жжение в глазах. Его маленький А-Сянь определенно был жив, но слишком слаб и наверняка напуган. Цзян Чэн отчаянно боялся опоздать, как опоздал к спасению его родителей.       Цзян Чэн сам не заметил, как задремал, и очнулся от того, что кто-то робко стучался в дверь. Он вымученно застонал, на короткий миг сжимая виски двумя пальцами, — в голове били в храмовый барабан — а затем принял вид сурового и независимого главы ордена. Цзян Чэн распахнул дверь внезапно, так, что молодой человек едва не упал ему в руки.       — Прости, что разбудил тебя, — неловко улыбнулся не менее уставший Фэнмянь. Под глазами младшего брата залегли глубокие тени, которые запросто могли бы посоперничать с ущельем призраков в своей черноте, лицо осунулось и посерело.       — Ты сам-то когда в последний раз спал? — хмуро огрызнулся Цзян Чэн и втянул несопротивляющегося Фэнмяня в свою комнату и закрыл дверь. — Который час? — устало выдохнул Цзян Чэн и потер пульсирующие веки. Глаза жгло так, словно в них щедро насыпали горсть песка. Того самого, со дна дикого озера, в котором он выловил тело Вэй Чанцзэ.       — Не так давно наступил час быка, — смиренно отозвался Цзян Фэнмянь и мягко поймал старшего брата за локоть. Тот окатил его раздраженным взглядом, настойчивую руку попытался скинуть, шипя что-то о том, что он не устал, но тот был непреклонен. — А-Инь, тебе надо немного поспать. Я отправил несколько отрядов прочесать город еще раз. Они тут же доложат, если найдут хоть кого-нибудь, отдаленно напоминающего Усяня. Я разбужу.       — Лучше иди к себе, не мозоль мне глаза, — фыркнул Цзян Чэн и таки вырвался из цепкой хватки. — Фэнмянь, слушай, что я говорю! Иди к себе! — чеканя каждое слово, прорычал Цзян Чэн и стал грубо подпихивать настойчивого брата к дверям.       Цзян Фэнмянь как-то обреченно выдохнул и улыбнулся на гнев главы почти флегматично. Он не боялся ни его дурного нрава, ни угрожающих лиловых вспышек Цзыдяня, которая щерилась ими, как испуганный дикобраз. Цзян Чэн резко развернулся на пятках и застыл молчаливой тенью у окна, вглядываясь в ночь напряженно и почти болезненно. Он на мгновение забылся и потерял над собой контроль, а хваленное спокойствие брата лишь подстегнуло окатить его желчью. Но разве Фэнмянь мог его понять, когда у самого еще не повязалась алая нить на пальце?       В душе Цзян Чэна выла настоящая буря.       Он столкнулся с крохой А-Сянем, около восьми лет назад. В Юньмэне праздновали День Голодных духов, и в Пристань Лотоса стеклось множество бродячих заклинателей. Глава Цзян прогуливался вместе с братом и сестрой, когда к нему подошла семейная пара, в которой он без труда узнал давних друзей ордена. Вэй Чанцзэ светился от гордости и неописуемого восторга, глядел на красавицу-жену влюбленно и пьяно. Цансэ Саньжэнь была действительно одной из самых очаровательных женщин, которых Цзян Чэн когда-либо встречал, однако все его внимание в тот вечер было приковано к младенцу на ее руках. Крошечный сверток забавно копошился в одеяльце, весело улюлюкал чему-то своему и так и норовил больно дернуть матушку за длинную черную прядь.       Мир тогда навсегда ушел из-под ног Цзян Чэна. Он едва не рухнул прямо посреди улицы, когда горло сдавило удушливым спазмом, а вокруг указательного пальца обвилась тонкая нить судьбы, тянувшая к пухлому пальчику малыша. А-Сянь тогда лишь звонко расхохотался на ошарашенное лицо Цзян Чэна и недоуменные — своих родителей. Соулмейту Цзян Чэна было чуть больше трех месяцев, он обильно пускал слюни на ткань и смотрел на мир чуточку не осмысленно, но уже занял важное место в жизни Цзян Чэна.       А теперь он мог потерять А-Сяня, толком не успев показать ему, насколько сильно он необходим Цзян Чэну. В прошлом месяце крохе должно было исполниться девять, и родители везли его в Пристань Лотоса, чтобы отдать на обучение и, конечно же, на дальнейшие поруки главы. Но все пошло по сценарию низкосортной драматической пьесы, которую ставили на рынках бродячие актеры.       — Мы найдем его, брат, — Фэнмянь подкрался к нему бесшумно, руку опустил на плечо и несильно сжал, поддерживая. — Все будет хорошо.       — По-другому и быть не может, — отрезал Цзян Чэн и продолжил всматриваться в вязкую уличную мглу, должно быть, в надежде, что маленькая сжавшаяся фигурка сама набредет на нужный постоялый двор. — Я нашел тела Вэй Чанцзэ и его супруги возле озера. Отправь утром туда отряд, пусть выкопают и заберут их в Пристань Лотоса. Пусть готовятся к похоронной церемонии, как только мы вернемся.       — Я распоряжусь, — кивнул Цзян Фэнмянь, но не сдвинулся от своего главы ни на шаг. Он тоже посмотрел в окно, не разделяя, но понимая чужую горечь. — Впервые вижу тебя таким, — негромко поделился он и, заметив, как зло нахмурился Цзян Чэн, поспешил объяснить: — Усянь еще совсем ребенок, а уже смог выбить тебя из колеи, интересно посмотреть, что будет дальше.       — Закрой уже рот, — сердито буркнул Цзян Чэн и глубоко вздохнул. Тело никак не желало расслабиться, а разум стремительно пожирало беспокойство. В груди ворочалось колючее чувство безысходности и страха, но Цзян Чэн старался держать свой нрав в узде, чтобы не сорваться на поиски в ночь. С другой стороны — А-Сянь ведь проведет все это время в холоде и зыбкой мгле, сжавшись в комок ужаса, а он — опытный и зрелый мужчина — в сухости и тепле.       — Скоро будет дождь, — заметил Цзян Чэн и сжал кулаки с такой силой, что ногти больно впились в ладони. — Я пойду, еще посмотрю. Мне от этого хуже не станет, а А-Сянь найдется быстрее.       Цзян Чэн больше не слушал никак доводов Фэнмяня, покрепче сжал ножны и стремительно покинул комнату, оставляя младшего брата опечалено смотреть вслед. На улице он задумчиво остановился, глядя в черное, безмолвствующее небо, а затем прислушался к внутренним ощущениям. Он попытался мысленно позвать А-Сяня, натянуть красную нить в направлении своего крохи, но та лишь слабо дернулась и снова повисла унылым концом. Цзян Чэн тут же сорвался в указанном направлении, откуда пришел крохотный сигнал, а через пару кварталов почувствовал, как указательный палец противно зажгло и задергало. Нить натянулась и тоненько дрожала, жалобно зовя на помощь. Цзян Чэн сорвался в бег, петляя между угрюмых домов и едва успевая вовремя сворачивать в очередной закоулок. Сердце металось в груди, как сумасшедшее, кровь шумела в голове и подстегивала бежать быстрее.       Тоненький писк и следующий за ним истеричный плач заставил Цзян Чэна забыть о всякой человечности. Багрянец застилал глаза, когда он вырос в узком переулке позади трех мужских спин. Те гнусно хихикали, пытались что-то приторно втолковывать надрывающемуся А-Сяню и тянули к нему свои мерзкие лапы. Цзян Чэн не помнил, как в не себя от ярости призвал Цзыдянь и снял с уродов кожу, пласт за пластом, пока в кровавых лоскутах не показалась белая кость. Их тела валялись в лужах грязи и чернеющей крови, безмолвные и сломанные, как куклы. Цзян Чэн и сам с ног до головы был в чужой крови.       Кроха А-Сянь прижался к дальней стене спиной и смотрел на него широко распахнутыми от ужаса глазами, икая от продолжительных рыданий и душивших слез. Цзян Чэн даже с разделявшего их расстояния видел, что тот боялся его не меньше, чем тех ублюдков, которые посмели загнать его в эту вонючую подворотню. Дождь лил плотной стеной, смывал с лица Цзян Чэна остатки слепой ненависти и приносил с собой мерзкий холод. А-Сянь, одетый лишь в тонкую нижнюю рубаху, которая явно была ему велика и тащилась по земле оборванным шлейфом, крупно дрожал.       — Пожалуйста, не надо, — жалобно проскулил он и крепко зажмурился, когда Цзян Чэн сделал к нему пару шагов. Цзян Чэна снова охватила мрачная жестокость, и он пожалел, что прикончил тех тварей так просто и быстро. Они должны были страдать и выть в муках громче, шелудивые псы!       — Все закончилось, А-Сянь, все закончилось. Нам пора домой, — почти шепотом пообещал Цзян Чэн, боясь напугать его еще больше. Он неловко присел рядом, предельно мягко взял его за костлявые плечики и трепетно прижал к себе, как самое большое сокровище. — Я о тебе позабочусь.       Вэй Усянь прижался к Цзян Чэну с надеждой, но все еще недоверчиво. И только потом обратил внимание на то, как вокруг них крупными витками закружилась алая нить, связывая. Цзян Чэн уносил его прочь с места недавнего побоища и испытывал невероятное счастье. Его маленькая родственная душа жива и здорова. Правда, после такого ливня и всего, что ему довелось увидеть, далеко не факт, что завтра он не свалится с лихорадкой. Душу переполняли тепло и нежность к растрепанному и чумазому А-Сяню.       — Теперь я тебя никуда не отпущу, — пробормотал Цзян Чэн в чужую макушку, а затем запустил в небо сигнальный огонь — нашел.       Когда они добрались до постоялого двора, навстречу ему выбежал растрепанный и переполошенный Цзян Фэнмянь с зонтом. Он внимательно заглянул сначала в лицо сжавшегося в комочек Усяня, а затем на омраченное — старшего брата. Зонт Фэнмянь нагло втолкал ему, а затем осторожно забрал у него из рук ребенка. Цзян Чэн сначала заупрямился, но, наткнувшись на красноречивый взгляд светлых глаз, почти смиренно уступил. Брат унес А-Сяня внутрь, а Цзян Чэн так и остался стоять под проливным дождем, закрыв глаза и позволяя дурацким слезам облегчения обжечь щеки.       Поисковые отряды вернулись в постоялый двор получасом позже, тут же отчитались о проделанной работе и о том, что одна из групп забрала тела и уже унесла их. Цзян Чэн бессмысленно кивал в нужных местах, через силу выцедил из себя слова благодарности и распустил всех отдыхать. В конце концов он обессиленно опустился на землю, сгорбился и спрятал лицо в руках. Цзян Фэнмянь нашел его таким. Присел рядом на колени, совершенно не боясь испачкаться, а затем ласково отнял чужие ладони. Он посмотрел на изнуренное лицо, должно быть, отметил болезненно покрасневшие глаза, а затем прижал к себе, пряча от всего мира.       — А-Чэн, вставай, тебе нужно вымыться и сменить мокрое ханьфу, — начал Фэнмянь почти строго. — Давай, ты же не хочешь, чтобы все тебя таким видели? Пойдем внутрь, Усянь ждет. Отказывается без тебя засыпать. Сейчас с ним старшие заклинатели, но он требует, чтобы ты вернулся.       — А-Мянь, — устало выдохнул Цзян Чэн, вместо извинений. — Заткнись, пожалуйста.       Цзян Фэнмянь лишь приглушенно рассмеялся куда-то в шею старшего брата и настойчиво потянул за собой. Позже, когда он заглянул в комнату Цзян Чэна, тот спал с малышом-Усянем в обнимку и выглядел удивительно умиротворенным.

***

      Цзян Чэн справедливо считал, что милый малыш А-Сянь превратился в шаловливую бестию из-за влияния таких же юных мальчишек в ордене, как и он сам. Однако, когда увидел, как одиннадцатилетний ураган смел со стола все сладости, чтобы поймать на них дракона, и резко ускакал в сторону набережной, начал сомневаться в пагубном воздействии. Задорно хохочущего А-Сяня он выловил уже после того, как тот замучил речного гуля до состояния припадка. Он бурно делился подробностями и восторгами, а насквозь вымокший Цзян Чэн громко чертыхался себе под нос и грозно обещал переломать ему ноги, если нечто подобное снова повторится.       Подобное повторилось на следующее же утро, и не раз.       Пристань лотоса сотрясалась от гнева Цзян Чэна и счастливых воплей Вэй Усяня, как по расписанию. Главе великого ордена было несолидно бегать по всему городу каждый день, так что время от времени этим с удовольствием занимался Цзян Фэнмянь. Цзян Чэн со смешанными чувствами наблюдал за взрослением Вэй Усяня, его забавными похождениями, а также постепенно зарождающимися робкими взглядами Цзян Фэнмяня.       В свои шестнадцать Вэй Усянь чертовски красив и привлекателен. Он — первый ученик Юньмэн Цзян, персональное кокетливое солнышко, которое липло ко всему, что носило пурпурную форму, и улыбалось так светло и искренне, что Цзян Чэна от сдержанной нежности вело. Вэй Усянь заглядывал к нему в кабинет ближе к вечеру, похвастаться очередной игривой победой в заплыве против шисюна и многочисленных шиди, рассказать, как прошла охота на фазанов и очередная ночная охота под его руководством.       Этим вечером он зашел на удивление робко, без привычного приветливого крика. И сел напротив почти благочестиво. Цзян Чэн от неожиданности поперхнулся жасминовым чаем, который до этого пил, и посмотрел на притихшего Вэй Усяня с подозрением. Тот тяжко повздыхал, а затем поднял на него взгляд, полный какой-то непонятной тоски и боли.       — Ну, рассказывай, — хмуро потребовал Цзян Чэн и уже по привычке приподнял руку. Вэй Усянь тут же юркнул к нему под бок, прижался к теплому бедру и обхватил поперек торса. Он уткнулся кончиком носа куда-то в изгиб шеи и рвано выдохнул. — А-Сянь?       Цзян Чэн обеспокоенно отставил пиалу в сторону, перетащил несносного Усяня к себе на колени, и тот сразу же обвил его еще и ногами. Цзян Чэн растерянно приобнял, по голове начал гладить успокаивающе, а затем почувствовал, что Вэй Усяня била мелкая дрожь. Он цеплялся за Цзян Чэна отчаянно, словно утопающий за протянутую руку, вжимался с такой неистовой силой, будто хотел слиться с Цзян Чэном воедино.       — Долго молчать будешь? — строго одернул Цзян Чэн, пытаясь хоть как-то привести Усяня в чувство, и угомонить сковавшее тело предчувствие.       — Цзян Чэн, а что бывает, если влюбляешься не в свою родственную душу? — опасливым шепотом спросил Вэй Усянь. Голос у него нервно подпрыгивал на каждом слове, а ткань на плече Цзян Чэна стала подозрительно быстро намокать. Вэй Усянь замер в окаменевших руках Цзян Чэна и боялся даже посмотреть на него.       Казалось, у Цзян Чэна внутри что-то оборвалось. Сознание затопила горечь и почти физическая боль. Ее вкус он мог явно ощутить на кончике языка — резкий, почти гнилостный и вязкий. Цзыдянь вспыхнул одной единственной лиловой искрой и погас, погребенный тяжестью недосказанности. Цзян Чэн с трудом проглотил распирающий горло ком и закинул голову к потолку, стараясь лишний раз не моргать. Вопрос Усяня оглушил его.       — Кто он? — глухо выдавил из себя Цзян Чэн и почувствовал, что сила покидает руки. Они плетями повисли вдоль тела отчаянно жмущегося к нему Вэй Усяня. Все еще крохотного для Цзян Чэна, такого любимого и родного. Услышать ответ и подтвердить собственные догадки было страшно.       — Обещай, что ничего ему не сделаешь, пожалуйста. Я и так нос сломал от неожиданности и… неправильности.       — Фэнмянь что-то тебе сделал? — буквально прорычал Цзян Чэн и резко отстранил от себя разбитого Усяня. Он заглянул в его грозовые глаза, полные слез, увидел нервно поджатые губы и вид, полный раскаяния. — Ну все, не реви, не маленький. Ничего я ему не сделаю. И судьба твоя не сделает. Живут же люди как-то без родственных душ, — сказал Цзян Чэн, а затем порывисто прижал его к себе. — Как ты меня напугал, идиот маленький.       — Ты что, подумал, что я?.. — Вэй Усянь задохнулся в негодовании. — Да как тебе такое вообще в голову пришло?! Может, действительно к шисюну уйти? Он хотя бы сомневаться во мне не буд…       Цзян Чэн прервал возмущения Вэй Усяня грубо и бесцеремонно, зато приятно. В тот вечер он действительно ничего не сделал младшему брату, чересчур увлеченный губами и телом любимого. А вот позже… Позже Цзян Фэнмянь столкнулся с Юй Цзыюань и все же остался при мнении, что любовь к родственной душе — вещь относительная.