Смущенная невеста 2

Проревев несколько минут, я невольно перешел на тихое нытьё, а потом почти полностью успокоился, когда осознал, что Белль, не издала ни звука за то время, пока я ревел. Наверное, она сейчас тихо смеется надо мною. Ведь она не могла так просто уйти, я ведь хорошо знаю женскую натуру! — подумалось мне. Я открыл глаза, вытер маленькой ладошкой слезы и, не обращая внимания на свою, влажную от слёз перчатку, огляделся. Белль нигде не было. Я обернулся, она стояла позади и мерзко хихикала. Видимо девчоночьим нытьем я доставил её немало удовольствия. Хищная улыбка на её лице меня сильно напугала. Белль вдруг лукаво улыбнулась мне, погладила мою щёку, большим пальцем в перчатке, затем грубо потерла по моим губам и громко засмеялась. — Ну вот и все, этого и следовало ожидать — она показала мне свои чистые пальцы, обтянутые белым атласом, — твой макияж не стирается. Никак. Изменения уже коснулись твоего лица… Магия продолжает безупречно работать…. Совершенно сухой, белоснежной перчаткой я коснулся своих губ: белоснежный атлас на пальчике утратил блеск и стал влажным от слюны, но ничего более. Никаких пятен и следов от помады и блеска для губ. Я слегка потер свои губы, но перчатка всё равно оставалась чистой. — Что все это значит? — спросил я с испугом.  — Лишь то моя дорогая Джулиана, что ты само совершенство, идеальная невеста с идеальным лицом, под идеальным макияжем, сделанным идеальной косметикой. Разве не про эту косметику мечтают все женщины всего мира. Помада, которая не смазывается, тушь для ресниц, которая никогда не потечет… тональный крем, который не стирается… тени для век, которые не утрачивают яркость своего цвета… блеск для губ, который не перестает блестеть… что может быть еще прекраснее для женщины…. Но для идеального совершенства, моя девочка, мы забыли кое-что очень важное и это недоразумение нужно немедленно устранить. Я должна принести то, что сделает тебя этим идеальным совершенством, то что полностью завершит твой образ и станет венцом моего сегодняшнего творения, завершением колдовства и началом твоего полного преобразования в сущность, наделенную новыми свойствами и возможностями, в прекрасную вещественную сущность, моя милая Джулиана. Ты можешь благоразумно, соблюдая спокойствие меня подождать и выпить еще шампанского, а можешь и дальше пытаться снять свой наряд. Джулиана, кстати мое предложение о ста тысячах остается по-прежнему в силе. Затем женщина притянула меня к себе, преодолевая сопротивление пышных юбок, своих и моих, и пламенно поцеловала. Я ощутил ее жаркое прикосновение густо напомаженных губ сначала к своим губам, а потом к обеим щекам, и у меня внизу живота снова сладко заныло. А теперь пока, пока, моя маленькая невеста! Я скоро вернусь! Не скучай без меня крошка! — сказала Белль, засмеялась и направилась к двери, громко шурша своими пышными юбками. Едва она успела уйти и закрыться за ней дверь, я, подхватив свои пышные юбки, кинулся к зеркалу. Удивительно, но на моем лице не было ни единого изъяна, даже следов помады Белль. Неужели ее лицо тоже под макияжем сделанным идеальной косметикой, или все дело в моем лице? Я стал судорожно предпринимать безуспешные попытки удалить свой макияж. В итоге мои губы горели, натёртая кожа вокруг глаз болела, но ничего, ни перчатка, ни найденное полотенце, ни влажные салфетки, ни скомканная газета, не могли даже хоть как-то испортить мой идеальный свадебный макияж, идеальной невесты, не говоря уже о его полном удалении. Мое лицо было по-прежнему лицом идеальной куклы, сошедшей со страниц дорогих свадебных каталогов. Было такое ощущение, словно на лице была не косметика, а какая-то хитрая татуировка, или моя кожа неестественным образом окрасилась этими цветами и оттенками. На довершение всего, блестящие, розовые пухлые губы с блёстками походили на латексные губы дорогой надувной куклы, вовсе не для девчоночьих игр. Я тяжело вздохнул и ставшим уже привычным движением, маленькими девичьими ручками, плотно затянутыми в белый атлас перчаток, приподнял, блестевшую, гладкой белой поверхностью, громко шуршащую, огромную юбку и направился к журнальному столику, где в ведерке со льдом было шампанское. Я налил себе полный бокал и почти залпом опрокинул его, чувствуя какой-то приятный, терпкий, экзотический привкус. Я, придерживая свои пышные юбки, растопырил их и осторожно сел на диванчик. Слои атласа кружев и пенной тафты заняли почти все место на нем. Пышная колышущаяся и шуршащая масса юбок доставала мне почти под грудь. Я почти на грани инстинктов стал делать активные движения атласными перчатками, поглаживая со всех сторон ткань, чтобы осадить ее ниже, а потом также инстинктивно выпятил свою полную девичью грудь чтобы огромные буфы, которые выползали вперед и ограничивали мне свободу, подались назад. Откуда эти привычки куклы взялись, которых раньше за собой не замечал, я не мог понять, видимо Белль права, я теперь действительно часть платья, и оно уже начало меня менять. «Но, кроме того, что я часть этого очень красивого свадебного платья, я еще и красивая женщина!» — мелькнуло в моем сознании. И только теперь ко мне пришла волнующая и вместе с тем ужасная мысль посмотреть, что у меня там в низу, насколько позволит мне это чудное и непокорное платье. Ну, если не увидеть, то хотя бы узнать…. Хотя честно превращения в женщину я не боялся, поскольку в душе, всегда был ею, нежной и чувственной. И я благодарен всем властным женщинам, на моем недолгом жизненном пути, в первую очередь моим кузинам Бетти и Натали, за то, что помогли мне это понять. Я, быстро приподняв свои многочисленные юбки встал с дивана и прошел несколько метров вперед, чтобы приблизить вплотную к зеркалу. Я с трудом собрал свою очень пышную юбку спереди в большую кучу и попробовал ее поднять к верху, но увидеть мне удалось не много, лишь свои атласные туфельки и стройные ножки в атласных чулках, но всего лишь немного, чуть выше середины голени. А дальше все… Платье отказывалось подниматься, точнее я не мог совладать с огромной юбкой. Насколько я разбирался в устройстве свадебных платьев, нужно было схватить самый нижний обруч кринолина и потянуть к верху тогда обзор будет получше, но этому мешали неисчисляемые, шуршащие, нижние юбки, из белой и мягкой как пена тафты. Но сколько я не мял атласные юбки платья и нижние его юбки, я так и не смог добраться до кринолиновой юбки. Вроде как поймал один из обручей кринолина, но он тут же снова и снова ускользал из рук. Я бы и дальше копался в этих бесчисленных слоях ткани, но вуаль снова наползла на лицо и сползла дальше за талию, словно намекая на бесполезность моего занятия. Нужно было сесть на диванчик и немного передохнуть. Ведь я жутко устал за этих 10 минут, пока боролся с юбкой платья, а еще мне начала болеть спина. Я отпустил юбки, и они с громким шуршанием начали распрямляться и через несколько мгновение они стали идеально ровные, без малейших складочек, морщинок и участочков смятого атласа. Я не поверил глазам и подняв вуаль погладил рукой, затянутой в белоснежную атласную перчатку, пышную юбку. Под рукой ощущалась, мягкая как перина, совершенно гладкая, идеально ровная, блестевшая ярким, ровным, белым блеском атласная поверхность огромной юбки. В зеркале снова отражалась идеальная невеста в идеальном платье. Я, слегка приподняв юбки направился к дивану, на ходу понимая, что они совершенно не рассчитаны, чтобы их задирали к верху, а лишь для того чтобы невеста их могла слегка приподнимать, когда передвигается. Для комфортного передвижения в свадебном наряде невесты и служит кринолин, а еще необходим для поддержания идеальной формы юбки платья и придания ему еще большей пышности. Пройдя несколько метров, я уже привычным движением приподнял свои юбки и сел, потом и таким же привычным движением осадил их к низу и поровнял. Юбка свадебного платья, как и в прошлый раз, заняла почти весь диванчик. В зеркале, висящем на стене напротив, отражалась сидящая на диване, прекрасная невеста в прекрасном свадебном платье. Вскоре ее образ с тихим шуршанием укутался белым туманом. Настырная и надоедливая вуаль снова напомнила мне о своем существовании. У меня больше не было сил на нее злиться, поэтому я снова обеими руками откинул ее назад. И тут ко мне пришла мысль, попробовать себе забраться под юбки, сидя на диване, ведь я этого не пробовал, результат может быть получше, чем предыдущие попытки. Я, конечно, боялся того, что со мною сделала безумная колдунья Белль, но любопытство взяло верх, я поймал себя на мысли, что мне очень хочется изучить своё новое тело, и конечно же то, как устроено это странно удивительное платье, в котором я оказался полностью упакованным с легкой руки феи или ее волшебной палочки. Платье, которое совершенно отказывалось сниматься, платье которое я все больше и больше ощущал частицей себя или быть может, совершенно наоборот, себя частицей этого колдовского свадебного наряда. Так ли или иначе, когда я немного передохнул, снова начал свои попытки разобраться со своими пышными юбками. Получилось далеко не сразу, но я все же изловчился, и с десятой или двадцатой попытки ухватил нижний обруч кринолиновой юбки обеими руками. Я с трудом поднял все эти сильно торчащие в стороны и сильно шуршащие многочисленные слои ткани и кружев, но особых преимуществ я не получил, поскольку слои блестящей белой материи теперь мне доставали до самых глаз. Я лишь мог созерцать, но ничего не мог поделать в своем взъерошенном, но по-прежнему надежно упакованном положении. Взглянув поверх этой огромной пенной белой массы ткани перед собой, я был в очередной раз разочарован, поскольку, отражение в зеркале не сильно проясняло картину, точнее оно было. Под кринолиновой юбкой красовались два огромных белых буфа, сросшихся вместе. Эти два мягких, надутых, огромных шара из белой, атласной, блестящей ткани, были не чем иным, как штанинами свадебных панталон и в точности были похожи на рукава-буфы свадебного платья, которые вздымались у меня на плечах и сходились возле локтя, сразу перетекая в длинные атласные перчатки. Здесь же эти буфики или точнее штанины панталончиков сразу перетекали в атласные чулки, чуть выше колена. Но это перетекание было не прямое как в самом платье, а разделялась тремя кружевными оборками, сшитыми в одно целое, из мягкого полупрозрачного тонкого кружева, которое красиво покрывало коленку моей стройной ножки. При этом каждая оборка была короче предыдущей, словно юбка в юбке и по сути, эти три оборки, представляли собой единую тройную кружевную оборку. Мои округлые бедра в этих надутых, пышных, атласных панталонах, казались еще пышнее и округлее. Сами чулки были не из прозрачного материала, а из белоснежного блестящего атласа и очень напоминали мне мои не снимаемые очень плотные атласные перчатки. Они даже были оформлены, теми же кружевными цветочками и блестками и казалось, что и чулки, и перчатки из одного комплекта, хотя так, оно, наверное, и есть. Подвязок для чулок я не смог разглядеть, поскольку самая верхняя часть чулок видимо уходила под тройную оборку штанин панталон или хуже того, чулки и штанины панталон срослись в единое целое, в точности как рукава-буфы платья и перчатки. А дальше все…. Больше ничего я не смог разглядеть нового, а тем более, добраться до своей промежности и потрогать все ли там на месте, поскольку попросту держал обеими руками всю огромную массу юбок платья, которое норовило выскользнуть из скользких пальцев, обтянутых атласом. Лишь стоит отпустить его хотя бы на миг, как оно займет свое прежнее положение и его пышные шуршащие юбки неотвратимо снова все закроют. Тем не менее, я изловчился и закинул одну из ног, положив лодыжку на коленку покрытую кружевной оборкой, а затем глядя пристально вперед, поверх слоев ткани, принялся рассматривать в зеркале напротив, свои белоснежные атласные туфельки с кокетливыми бантиками и украшенные светящимися разноцветными блёстками. На вид это были изящные туфельки лодочки с длинным каблуком-шпилькой, надетые поверх гладких чулок. Я, изловчившись и чуть не выронив, перехватив обруч кринолина в руки чуть ближе, чтобы потом с большим с трудом, иметь возможность одной рукой удерживать все пышные юбки, а другой рукой схватиться за высокий каблук, туфельки которая все еще лежала на моей коленке, поверх кружев и норовила соскользнуть вниз. Потом, борясь с тугим кринолином и сильно напирающими вниз массами ткани, и глядя в зеркало, я с пятой попытки, словно ловкий циркач, схватил и второй рукой за туфлю. А затем, жадно ухватил задник туфли двумя руками и потянул вниз, затем резко дернул, но ничего не происходило. Туфлю словно заклинило или намертво приклеили к ноге. Затем я напрягся и потянул так сильно, как только мог, но ничего кроме боли в стопе и лодыжке не получил. Я не мог поверить в это, но свадебная туфелька полностью ощущалась, как часть ноги, а каблук словно продолжения пятки. Я попробовал его отломать, то тут же взвизгнул от резкой боли, от которой в глазах потемнело, и они наполнились слезами. В следующий момент я выронил ногу с приросшей к ней туфелькой и все пышные юбки, почувствовав свободу с громким шуршанием немедленно упали вниз, скрыв все из виду. Кроме всего прочего, все снова укуталось в белую дымку. Вуаль словно издеваясь с тихим шуршанием снова упала вниз и мне от безысходности даже не хотелось ее поднимать. Я снова был до самых пяток, точнее до кончиков каблуков в неисчисляемых слоях тафты, кружева и атласа. Через несколько мгновений все смятые юбки и бесчисленные слои нежной тафты моментально распрямились и выровнялись, словно я и не держал их скомканными несколько минут, а потом я мог снова наблюдать идеально ровную, гладкую, блестящую поверхность белоснежной, атласной юбки. Нижняя часть тела стала мне снова совершенно недоступна и надежно скрыта. Больше я не смог поднять неимоверно тяжелой пышной юбки свадебного платья, скользкий кринолин не удавалось подхватить, он раз за разом ловко ускользал из рук. Я снова тянул и дергал юбки, стараясь их поднять, но так и больше не добился успеха. Они жутко топорщились, шуршали и путались больше меня не допускали вниз. Потом мне все это надоело, и я оставил их в полое. Юбки платья сразу распрямились и через несколько мгновений пышная юбка свадебного наряда сверкала идеально ровной гладкой белой поверхностью словно водная гладь. После этого я дергал свои волосы и мотал головой, словно лошадь, пытаясь распрямить все эти локоны и пружинки из волос, но прическа снова и снова становилась прежней. После этого я опять словно блаженный до исступления боролся безуспешно со своими юбками. Очередные минут борьбы со всей этой кружевной, белоснежной и сверкающей экипировкой в очередной раз измотали меня до нельзя и доставили сильную боль во всём теле, но на платье это не отразилось, на нем не было ни единого разрыва, ни единой торчащей нитки. Вскоре я снова стоял перед зеркалом: отражение было безупречным, ни одного изъяна! Все волоски в причёске были на своём месте. Вуаль снова с тихим шуршанием опустилась и накрыла мне лицо и поползла дальше до талии. Мой взор сквозь белый туман упал на письменный стол, на котором стоял пластиковый органайзер, в котором я заметил ножницы для резки бумаги. Я тут же подбежал к нему и схватив ножницы, быстро обрезал по кругу жутко надоевшую вуаль и мне было плевать, что она была частицей меня. Фату я не стал трогать. Когда я резал вуаль, было такое неприятное ощущение, словно я отрезал свои длинные волосы, мне даже ее стало жаль, когда она уже валялась на полу. Если нельзя больше поднять юбки я решил изучать свойства своего наряда по- другому, слой за слоем. Сначала, я начал безжалостно комкать и постепенно стягивать в кучу к самому верху, самый верхний, тяжелый, атласный слой пышной юбки, чтобы увидеть, что там под ним. А когда мне удалось, укротить плотную атласную юбку платья и заглянуть под эту кучу мятого белого атласа, я ужаснулся. Я наконец рассмотрел свою талию, где начиналась моя огромная юбка, и увидел, что кожа вокруг талии плавно переходила в ткань нижних юбок платья. НИЖНИЕ ЮБКИ РОСЛИ ПРЯМО ИЗ МЕНЯ. Слои мягкой нежной белоснежной тафты плавно переходили в мою плоть, как, впрочем, и самый верхний слой, юбка из гладкого атласа, она тоже росла прямо из моей кожи. От отвращения к этому жуткому зрелищу, у меня закружилась голова, и я сразу отпустил свою скомканную юбку, которая с тихим шорохом через несколько мгновений распрямилась, и не прошло и минуты, как она снова сверкала идеально ровной, гладкой блестящей белой поверхностью. Я вдруг явственно осознал, что мое бедное тело не просто полностью запаковано в блестящую ткань свадебного наряда, словно конфета в красивую блестящую обертку, но я и сам стал без сомнения частью этой упаковки или обертки. Ею не покрыто только мое лицо. Руки сразу потянулись к вырезу в платье, но тонкая прозрачная ткань как паутина, задрапировавшая довольно глубокой декольте, уже настолько плотно пристала к коже, что казалось, что все кружевные цветочки и все узоры из жемчужинок и блесток, словно нанесены не на нее, а прямо на мою кожу. Мои руки потянулись выше, заскользили по шее и наконец, дошли до подбородка, под которым красовалась атласная оборка, которая теперь отвердела и казалась словно пластиковой. Ее то и мне удалось схватить двумя руками. Я, не жалея сил потянул атласную ткань в стороны, а затем резко дернул жесткую оборку вниз пытаясь ее оторвать. Из глаз брызнули слезы, и дикая боль в моей, нежной шеи убедила меня больше так не делать. Когда полностью прояснилось в глазах, я заметил вокруг шеи, в виде тонкого обруча, кровоподтек и только теперь мне стало явственно заметно, что ткань жесткой белой атласной оборки плавно перетекает в кожу моей шеи. Я услышал знакомый тихий шелест вперемешку с еле слышным треском: вуаль, словно занавес, медленно опускалась. Теперь она не только возродилась, но и преобразилась, наполовину потеряла прозрачность и стала значительно плотней и по ее гладкой белой полупрозрачной поверхности были рассыпаны маленькие кружевные цветочки. Я с криком отчаяния, раздражения, усталости снова обрезал вуаль и остервенением принялся резать ткань своей юбки. Многочисленные слои белоснежной ткани легко поддалась острому металлу, но следом за лезвием тут же без следа вновь воссоединялась. Лезвие совершенно без сопротивления прошло сквозь белоснежный блестящий атлас и нежную ткань нижних юбок, словно нож сквозь воду. Теперь я понял, платье не только не хотело меня выпускать из себя, совершенно отказываясь сниматься, но и оказывало безмолвное сопротивление. Моя более рассудительная мужская сущность говорила, что хоть мне и жаль красивого платья, но от свадебного наряда нужно избавиться любым способом, прежде чем покинуть это место, иначе как я завтра пойду на работу. Тогда как моя извращенная женская сущность торжествовала, что я не могу никак выбраться из этого красивого свадебного платья, чтобы разрушить образ идеальной невесты. Она даже начала испытывать ранее непознанное сексуальное возбуждение от совершенной беспомощности перед всем этим атласно кружевным пленом, состоящий из многочисленных слоев мягкой воздушной тафты, мерцающих кружев и белоснежного блестящего атласа. Это сексуальное возбуждение было ни с чем несравнимо, и начало нарастать. Мало того вместо привычного затвердения между ног, я почувствовал сладкую пустоту, которую очень хотелось чем-то заполнить. Вскоре весь низ моего живота сильно ныл и в промежности между ног я почувствовал сильный жар. Но снять напряжение я теперь не мог, поскольку от этого меня надежно удерживали пышные многочисленные юбки. Они были надежнее самого совершенного пояса верности, поскольку я теперь не только не мог коснуться, но даже толком увидеть, что там у меня внизу, поскольку все сплошь было покрыто и плотно затянуто бесчисленными слоями мягкой белой ткани. То сладкое местечко, что внизу моего живота, было словно заковано в нежную, совершенно непроницаемую, белоснежную броню. Стоя возле зеркала, я попробовал под своими пышными многочисленными юбками потереть ногами друг о друга. Но это совершенно ничего не дало. Дутые круглые атласные шары штанин панталон, были очень мягкие внутри, словно наполнены очень мягким толстым подгузником и еще туго накачаны воздухом, при всем этом, совершенно не давали ногам вплотную сблизиться. А когда я, слегка присев, все же немного их сжал, то вышло лишь небольшое скольжение ниже колен. Я от нарастающей пустоты внизу живота, которая перешла уже в зуд, чуть не скрежетал зубами. Я вдруг явственно понял, что эту пустоту, может лишь заполнить длинный, толстый упругий член и от этих мыслей мне стало жутко противно. Кажется, платье не только не выпускало меня из себя и сопротивлялось этому, но и начало меня мучить. Я с отчаяния собрался с силами и что было у меня мощи, несколько раз ударил по гладкой поверхности огромной юбки двумя руками, пытаясь пробить эти мягкую, нежную совершенно непроницаемую броню, при этом понимая всю глупость моих действий. Пытаться пробить ее все равно, что пробить толстую стену из пуховых перин и мягкой ваты. Мои удары бесследно тонули в мягком нежном плену, лишь слегка покачивалась пышная огромная юбка и ее гладкая поверхность слегка сминалась и немного покрывалась морщинками, которые через несколько мгновений с тихим шелестом распрямились. И, я снова в зеркале мог созерцать идеально ровную, гладкую, без малейшего изъяна, блестевшую ровным ярким блеском, белоснежную, атласную поверхностью пышной юбки платья. Мои руки, затянутые в белоснежный атлас перчатки, заскользили вверх пока не очутились на пышной женской груди. Я сквозь слои атласной ткани, почувствовав упругие соски. Поиграв с ними немного пальчиками туго затянутыми в атлас перчаток, сквозь атлас лифа платья и корсета, я почувствовал немного облегчения, но при этом мою девичью грудь наполнили, щекочущие, очень приятные ощущения, которые словно слабые разряды электрического тока распространялись не только на всю грудь, но и на спину, и дальше опускались ниже к животу. А затем я не удержался и застонал по-девичьи, томно и нежно, словно порно звезда в каком-то дешевом порнофильме. От этого мне стало смешно и очень противно. Я решил больше так не делать, но играть со своими сиськами не перестал. Было чертовски приятно, но пустота внизу живота полностью никуда не делась, и спустя некоторое время снова усиливалась и вскоре у меня от нее зудел и горел от жара не только весь живот, но и спина. Но особенно сильный был жар в том месте, где из моей талии вырастал огромный бант с двумя розовыми длинными атласными лентами. Я ловко изогнулся своей изящной, тонкой фигурой и коснулся у основания банта на талии, двумя руками и тут же отдернул их от резкой простреливающей боли, словно от сильного удара током. Бант моего платья теперь полностью ощущался частицей моего тела, причем очень чувствительной, словно головка эрегированного пениса. Когда боль полностью ушла, я осторожно коснулся банта и нежно погладил его, потом снова и снова. Было чертовски приятно его гладить руками, словно ласкаешь свой пенис, мастурбируя. А потом я заметил, что эти ласки ослабляют мою пустоту внизу живота, но жар распространяется по всему телу. Вскоре я уже не мог остановиться от нарастающего наслаждения, гладил и гладил свою новую часть тела, которая отзывалась на мои ласки необычайно приятными и острыми ощущения. Теперь я совершенно не сдерживался и громко стонал словно прожженная шлюха в кино для взрослых. Я не заметил, как вуаль громко шурша, снова отросла и снова накрыла меня, как и не заметил, как осел на мягкий ковер покрывавший пол, когда меня с головой накрыл бурный, длительный и всепоглощающий оргазм. Мой огромный бант дрожал, словно парус на ветру, как и дрожали огромные буфы, которые накрыли меня. Я же укутанный и полностью утонувший в пышные юбки корчился на полу от длительного всепоглощающего наслаждения. Платье торжествовало, оно меня полностью покорило! Когда я пришел в себя, внизу моего живота было все мокро, как, впрочем, и везде: под мышками, под грудью и на спине. Затем в комнате запахло чем-то цветочным, приятным, словно раскрыли букет роз, тюльпанов и фиалок одновременно. Странно, что я раньше не чувствовал этого приятного запаха, но он был мне очень знаком. Я сидел на полу весь утонувший в юбках и, пытаясь успокоиться от того что сделало со мной платье, чувствуя приятную истому после хорошей разрядки. Мой бант платья слегка побаливал и приятно ныл, словно уставший пенис после тяжелой, но очень приятной работы. Я продолжал наслаждаться тонким ароматом, но влага не давала мне покоя. Затем этот приятный аромат ударил мне в нос, еще несколько мгновений я наслаждался им, пока не понял, это пахнет от меня. Очевидно, платье так сделало, что я теперь потею духами! Мое тело вместе с моей новой атласной кожей теперь источает нежный, приятный женственный парфюм! А затем, спустя пару минут я почувствовал приятную освежающую в коже прохладу, ощущение влаги быстро исчезало, полностью и везде, даже внизу живота. А спустя пару минут я чувствовал во всем теле свежесть, словно только что принял ванну. Приятный цветочный аромат значительно ослабился, но полностью не исчез. Я с трудом поднялся с пола, и тут же был оглушен сильным шелестом и шуршанием двигающихся слоев ткани на мне. Не прошло и полминуты, как все мои безнадежно смятые многочисленные юбки распрямились и выровнялись, огромная юбка моего платья, снова ярко блестела идеально ровной, гладкой, атласной поверхностью, как, впрочем, и мои буфы, они полностью распрямились и теперь представляли собой огромные надутые, блестящие шары из белоснежной атласной ткани. В зеркале снова отражалась идеальная невеста с обложки дорогущего, глянцевого, свадебного каталога в безупречно идеальном, свадебном наряде, которая повторяла все мои движения. Это свойство платья быстро восстанавливать свой безупречный вид меня сильно пугало, теперь это происходило в разы быстрее. Кроме того, у меня теперь появилось стойкое, не менее пугающее, навязчивое ощущение, что я являюсь неотъемлемой и, пожалуй, самой большей частью платья, тогда как ощущение того, что платье частица меня, стало для меня уже вполне естественно. Огромный бант платья, который гордо красовался на моей талии сзади, давал мне это ясно понять. Даже многочисленные пышные юбки давали странные ощущения, когда я к ним прикасался и пытался дергать их. Эти приглушенные ощущения в точности напоминали ощущения, когда касаешься своих волос и ногтей. Платье постепенно и незаметно завладевало моим телом. Глядя сквозь полупрозрачную вуаль в зеркало, я вдруг явственно осознал, что сопротивляться ему бесполезно. «Так ли уж бесполезно!» — пронеслось у меня в сознании, и я сразу потянулся за ножницами, чтобы отрезать вуаль. Как только я взял их в руки и приблизил к вуали, чтобы ее срезать, атласная перчатка на моей руке, в которой были ножницы, стала мгновенно стягиваться и уменьшаться, и стала настолько тесной, что я взвыл от резкой боли и выронил ножницы. Так же быстро хватка перчатки вокруг руки быстро исчезла, когда посторонний предмет исчез из руки. Как только я снова попытался поднять их с пола, корсет платья, вместе с лифом, платья начал сдавливать верхняя часть меня не давая наклониться. Впрочем, я и так не смог бы поднять ножницы с пола, поскольку этому помешали бы пышные нижние юбки вместе с огромной юбкой платья. Я схватил со стола острый канцелярский нож, но результат был тот же, адская боль в руке, словно атласная перчатка хотела раздавить мою руку. Кажется, платье теперь не только оказывало пассивное сопротивление, но и начало принимать активные действия в борьбе с моей глупостью. А затем раздался оглушительный хлопок, словно раскрылся огромный зонт, что-то с громким шуршанием шелковистой атласной ткани упало сверху на меня и накрыло, я сразу погрузился в полумрак. Затем почувствовал, как что-то атласное и шелковистое быстро охватило всю мою голову вместе с высокой прической, легко на щеках и плотно сошлось под подбородком. Я попробовал поднять атласную ткань, накрывшую меня, но не смог поднять даже руки, поскольку абсолютно невозможно было их оторвать от огромной юбки. Руки, словно вместе с атласными перчатками приросли намертво к платью. Как я не старался оторвать их от юбки, атласная ткань только плотнее сжималась и натягивалась, поэтому ничего не удалось добиться, кроме боли в руках и плечах. Я приблизился вплотную к зеркалу, чтобы разглядеть что же со мною произошло в этот раз. Сквозь тяжелую белую атласную ткань, насколько мне позволяла ее прозрачность я увидел, что меня покрыла огромная, длинная накидка из того же белоснежно слепящего атласа, что и было сделано мое платья. Эта накидка укутывала меня от головы до пят вместе с платьем, полностью скрывая не только мое лицо, но все малейшие очертания моей фигуры. Я был похож, на полностью закутанное, в слои блестящей мягкой ткани, белое бесформенное привидение. Я снова захотел поднять тяжелую накидку, чтобы понять, что это так плотно охватывает мою голову, но пытаться это было уже бесполезно. Хватка ткани, была настолько сильной, что я не мог не только поднять руки, но даже пошевелить пальцами. Мои руки были скованы невидимыми атласными оковами. Видимо платье, одев меня в эту странную длинную атласную накидку, не только хотело оградить меня полностью от дальнейших попыток делать глупости, но и давало ясно понять, что сопротивление бесполезно…