С тобой всё в порядке?

Лёша сомневался. Во всем, что они сейчас делали. Он не понимал, действительно ли она просто хочет помочь из альтруистического устройства её личности и обостренного чувства справедливости, или же она просто хочет поглумиться, доломать его. В конце концов, выбора у него почти не оставалось. Однако эти колебания, которые нарастали с каждым часом пребывания Лёши в Василисиной квартире, причиняли много неудобств и душевных терзаний. Он не хотел быть чьей-то обузой, не хотел зависеть от кого-то (тем более, от девчонки). Он настроил призрачный планов спиться к 18 годам и умереть тихонечко в одном из соседних дворов, ведь эта жизнь именно такая, которой он достоин. Перспективы гнить заживо, как физически, так и нравственно, его давно уже не пугали. Просто теперь появилась не такая уж и иллюзорная возможность встать на ноги по-настоящему, прожить больше и лучше, чем он предполагал. И надежды на такое (пускай и всеми избитое) понятие, как светлое будущее, подкупали не хуже, чем сладкая конфета изголодавшегося ребёнка. Кстати о голоде, у Лёши теперь появилась вполне реальная возможность удовлетворять свои базовые биологические потребности, что тоже не могло не радовать. Вкусно питаться, пить тогда, когда хочется, спать в тепле, да еще и не получать пиздюлей за свое существование - об этом он мечтал последние пару лет. И теперь, когда мечта наконец осуществилась, Лёша почему-то не чувствует ожидаемого удовлетворения. Что-то гложет. Что-то грызёт изнутри, не давая ни на чем сосредоточиться. Что-то мешает насладиться моментом. И это что-то растёт внутри всё быстрее и быстрее. Лиса всё ещё сидела за компьютером, несмотря на то, что пользовалась им целый день и отходила всего на несколько минут, и только за тем, чтобы покормить парня. Часы показывали начало одиннадцатого. Лёша сидел на кровати недалеко от девушки и задумчиво листал «Преступление и наказание». - Ты вечность теперь молчать будешь? – Лёша встрепенулся и посмотрел на девушку, которая откатилась на кресле от компьютера, устало потирая глаза. - Я просто… Не знаю, что сказать. – Лёша инстинктивно пожал плечами, а Лиса фыркнула. - Чудной ты. Я хоть и говорила с тобой нормально всего-то несколько раз, но уже могу сказать, что ты весьма неглуп. Хотя бы потому, что не щуришься, когда я говорю «весьма» или «ибо». Умным людям всегда есть, что сказать. – Лиса потерла виски снова придвинулась к столу. - Умные люди, напротив, больше молчат, чтоб лишний раз не показаться глупыми. – усмехнулся Лёша. - Спасибо конечно, но ты ведь сама прекрасно знаешь, что это не так. У меня неуспеваемость по всем предметам кроме истории, да и там жутчайшие пробелы.. Лиса не дала договорить парню. - Опять ты свое заладил. Мы же уже решили – тебе через неделю 18, отпразднуешь и пойдешь искать работу. Найдем тебе дешевенькие курсы или репетиторов, пока смотри бесплатные уроки. Выкарабкаешься! Лёша закатил глаза и положил книжку на стол. - Это все звучит как дурацкий план. - Ты считаешь его дурацким только потому, что сам в него не веришь. А я верю, и я говорю, что у тебя получится! – Лиса снова начала что-то печатать. - Почему ты такая упертая? - Потому что я скорпион. - Чё? - Через плечо. – Лиса повернулась к парню и загадочно прищурилась. – для девушки быть скорпионом – сущее наказание. - Ты веришь в гороскопы? – Лёша удивленно уставился на девушку. - Только в хорошие. А ты у нас, получается, водолей? – Лиса печатала что-то в компьютере, почти не отвлекаясь на разговор. Так и не дождавшись ответа на, судя по всему, риторический вопрос, Василиса перевела компьютер в спящий режим и встала из-за стола. – Кушать будешь? Парень утвердительно покачал головой. - Отлично. За мной на кухню, мой верный друг. – Лиса махнула рукой, приглашая идти за собой. Лёша послушно плетется за девушкой, по пути захватив книжку. Телефон у парня не работал еще с вчерашнего вечера, у Лисы он вырубился утром. Накладывая порцию плова, Василиса поняла, что впервые она ни с кем кроме этого парня за день не общалась. Не то, чтобы она была супер-коммуникабельна, просто обычно её компания на день была Аня, с которой Лиса беспрерывно болтала во всех возможных соцсетях, пара одноклассников, которые узнавали про её дела чисто для проформы, так как просили списать домашку, да мама, которая изредка давала распоряжения по работе дома. Но сегодня с утра Василиса посвятила всю себя поиску репетиторов, курсов подготовки, работы и ВУЗа для Лёши. Господи, она для себя так не заморачивалась, как для него. Эта легкая влюбленность начинала перерастать в какую-то родительскую привязанность. Такой стиль отношений Лисе не нравился, но почему-то этого парня хотелось забрать, накормить и оберегать. Он не казался ей мужчиной, который будет главным в отношениях. - Приятного аппетита. – Лиса поставила тарелку с пловом перед парнем. Тот отложил томик Достоевского и принялся с жадностью поедать порцию. Девушка с умилением поглядывала на парня, пока раскуривала сигарету. - Что мне нужно сделать, чтобы ты перестала курить? – Лёша уже с пустой тарелкой пристально смотрел на Лису, пока та стряхивала пепел в открытое окно. Подергивая плечами от холода, который несмотря на середину января не кусал, а даже слегка уютно обволакивал, Василиса горько улыбнулась. - Начать верить в себя. Они оба замолчали. Лиса выключила свет, так как слишком яркая лампа била по глазам своим неестественным светом. В квартире стало настолько тихо, что с улицы было слышно, как трещит фонарь у дома, с далекого шоссе доносились звуки полицейской сирены. Василиса сидела на подоконнике, стараясь растянуть эту сигарету как можно больше, Лёша, сидя за столом, молча листал книгу, пытаясь разглядеть силуэты букв, ведь в темноте глаза долго не могли привыкнуть что-то видеть. В ней было много пометок, которые получилось ощутить даже пальцами – видимо, кто-то очень агрессивно подчеркивал слова, да так, что остались ощутимые вмятинки. Он просто водил кончиками пальцев по следам от карандаша, изредка всматриваясь в выделенные цитаты. На кухне было так темно, что разглядеть слова, даже когда глаза привыкли к тьме, было уже невозможно, со стороны можно было заметить только кончик почти истлевшей сигареты в руках девушки. Становилось уже достаточно холодно, и Лиса решила закрыть окно. Они продолжали сидеть на своих местах в тишине, изредка кидая друг на друга смущенные и усталые взгляды. Несмотря на, казалось бы, довольно короткий срок знакомства, Лиса не чувствовала себя неуверенно. Напротив, какая-то подсознательная убежденность в том, что этот парень максимально безобиден, давала гарантию на успешный процесс протекания между ними гармоничных отношений, если речь шла о дружбе. Пока что оба понимали, что любовь между ними – дело гиблое, причем для обоих. Лёша не справится с гиперопекой со стороны Василисы, а та в свою очередь – с Лёшиными загонами и травмами. Она не психолог, а он давно не маленький ребенок. Но что-то влекло их друг к другу, и этому чему-то противиться было невозможно.

***

- Лёша! Лёш, мне надо с тобой поговорить. – с этими словами Лиса разбудила парня около 6 утра. Вчера они просидели на кухне ровно до полуночи, а затем разошлись спать – Василиса к себе в комнату, Лёша на диван. И если парень вырубился моментально, то Лисе пришлось несладко в эту ночь. Тяжелые размышления о будущем парня, подкрепленные сильной головной болью, вдруг стали еще тяжелее из-за того факта, что суббота уже дышала им в спину, а значит – Лёше нужно куда-то уйти, ведь дома будут родители. О, Лиса прекрасно знала характер матери, которая ни за что не позволит жить дома кому-то незнакомому, даже с таким бедственным положением, как у Алексея. И хотя Лиса еще хранила призрачные надежды на то, что парня получится оставить дома, все равно всем своим существом она понимала – он должен уйти. Но как ему сказать об этом, она пока не знала. Около четырех утра Лису вывели из дебрей своих мыслей болезненные стоны, доносящиеся из комнаты. Снова кошмар. Девушка понимала, что Лёше нужны врачи – как психиатр, так и травматолог, ведь, несмотря на еле заметно заживающие синяки и ссадины, гарантий, что серьезных осложнений у него не будет, нет. Ну а с психиатром и так понятно – домашнее насилие оставило огромный отпечаток (если задуматься, то слово может быть и каламбуром). Лиса пришла в комнату и легла рядом с Лёшей, начиная его успокаивать. Он весь вспотел и, даже успокоившись, продолжал дрожать, то ли от страха, то ли от холода. Василиса на всякий случай укрыла его своим одеялом. Через несколько минут парень уже совсем успокоился, но Лиса продолжала лежать рядом с ним. Почему жизнь такая сложная штука? - И тебе доброе утро, мелкая. – парень еле-еле открыл глаза, медленно поворачиваясь к Лисе. - Во-первых, не зови меня мелкой, – Лиса демонстративно откинула прядь волос. – Во-вторых, раздупляйся быстрее, у меня к тебе действительно очень важный разговор. Лёша провел рукой по лбу, присаживаясь на диван. Лиса стояла напротив парня, сложив руки и выжидающе закатив глаза. - Незаконно будить так рано в выходной, ты в курсе? Ты когда вообще проснулась? – Лёша все еще боролся со сном, разминая шею и руки. – Что, выгоняешь меня? Лиса сначала удивленно взглянула на Лёшу, а затем опустила руки и виновато стала озираться по сторонам. Лёша, до этого улыбаясь, вдруг с испуганным лицом встал с дивана. - Постой, ты серьезно? Пригрела, а теперь бросаешь? – глаза его бешено метались, в испуге он даже схватился за голову. Тот червь сомнения, что еще вчера обгладывал его мозги, тихонько ликовал тому, что оказался всё-таки прав – сказке сбыться не суждено. - Постой, дай мне объяснить.. – Василиса кинулась было его успокоить, но Лёша грубо ее оттолкнул и подошел к стулу со своей одеждой, которую в скорейшем темпе стал на себя натягивать. - Я и так всё понимаю, ты не обязана со мной возиться. Я просто не понимаю, зачем давать мне надежду, а потом вот так просто бросать на произвол судьбы. – Лёша уже закончил с джинсами и стал надевать футболку, как Лиса остановила его лихорадочные движения. - Придурок, я не бросаю тебя. Мне просто нужно, чтобы ты где-то побыл всего двое суток. Ты сам говорил, что жил у какого-то Антона.. - Арсения. - Да плевать. – Лиса положила руки Лёше на плечи. Он инстинктивно дернулся, но рук не скинул, с каким-то горделивым взглядом смотря на девушку. – Мои родители скоро приедут. Я не хочу, чтобы они тебя выгоняли. Прошу, мне нужно всего двое суток. Василиса обвила руками шею Лёши, но он сделал шаг назад, не давая ей полностью себя обнять. - Просто скажи, что тебе надоело. Надоело меня кормить, успокаивать по ночам. Я и сам прекрасно понимаю, что я тебе не нужен. Может, ты и целовала меня, но признай, что тебе просто захотелось поэкспериментировать. - Ты первый меня поцеловал! – вскипела Лиса. – Да как ты вообще можешь так говорить?! Я трачу на тебя свое время, силы, а ты переводишь эти старания в пустое. Что у тебя за комплекс такой? - Да во мне их дохуя! – Лёша развел руками. – Меня ненавидит моя собственная мать! Я столько раз слышал от человека, который должен быть самым близким, какое я ничтожество, что никакие твои попытки не помогут мне вновь начать верить в себя! Разве ты не видишь? Или ты настолько занята своим благополучием, что я для тебя просто благотворительность, щеночек, который просто в восторге от того, что ты притащила его домой с улицы, вымыла, накормила. Василиса, я человек! Черт побери, человек! У Лисы на глазах наворачивались слёзы. - Да какой же ты баран! – всхлипнув, Лиса закричала в ответ. – Ты не благотворительность для меня. Я правда хотела тебе помочь, как ты не понимаешь. Почему тебе так сложно мне довериться? - А ты как думаешь? – Лёша приблизился к девушке, начиная выкрикивать слова прямо ей в лицо. Плевать, что она плачет. – Я несколько лет уже не живу, а тупо существую. Меня столько раз предавали, надо мной столько раз издевались и насмехались, что я не могу верить никому, кроме себя. За это время я понял, что кроме себя я не имею ничего. Почему ты думаешь, что пару раз пустив к себе домой и покормив, ты приручишь меня? Лиса уже открыто стала рыдать, продолжая кричать. Бедные соседи, в шесть утра слышать такое вряд ли было бы кому-то приятно. - Да я не жду от тебя преданности до гроба, я прошу лишь поверить мне в том, что я хочу тебе помочь! - Да ты знаешь, сколько раз мне это говорили? – Лёша встал почти вплотную и с крика перешел на грозный шепот. – Сколько раз пользовались тем, что я хотел есть, спать? Меня оскорбляли, унижали, били, как будто мне дома было этого мало. И выкарабкаться я смог только благодаря себе. Так что прости, если ухаживание за мной как-то помогало тебе замолить грехи, но я в этом больше участвовать не собираюсь. Я хоть и чувствую себя последней тварью, но и у меня еще осталась капля достоинства. Лёша замолчал, свысока смотря на рыдающую Василису. Ему казалось, что она плачет не столько из-за чего-то обидного, что, как ему казалось, он успел ляпнуть, сколько из-за давления, которое он на нее оказал своим криком. В воцарившейся тишине он закончил одеваться и, забрав из коридора куртку и наспех всунув в старые кроссы ноги, ушел, громко хлопнув дверью. Лиса стояла посреди комнаты с чувством полного опустошения. Она и представить себе не могла, что с ним будет так сложно. Она оказалась просто не готова к таким проблемам, и сейчас винила себя за такую непредусмотрительность. Если бы она с самого начала не полезла к нему, то все было бы хорошо. Для неё. Она не стояла бы сейчас здесь, не плакала в таком исступлении. Возможно, и Лёше было бы лучше – у него не порвалась бы сейчас последняя ниточка надежды на то, что когда-нибудь он снова будет как все. Но произошло то, что произошло, и время откатить назад было невозможно. Лиса понимала – она бы жалела, если бы не попыталась, но она жалеет и сейчас – в этой схватке она проиграла. А Василиса ненавидит проигрывать.

***

Выходные у Лисы прошли как будто мимо. Она всё время сидела дома и думала – может, она действительно просто хотела помочь себе через помощь кому-то другому, как бы поднять свой человеческий рейтинг благодаря реабилитации униженных и оскорбленных. Она уже настолько запуталась в себе, что любое предположение о том, почему всё получилось именно так, казалось ей верным. Приехавшие с работы родители отчитали за выключенный телефон, подруга слегка обиделась на Лису за отказ пойти гулять, но Василисе так глубоко было наплевать на это. Сейчас она думала только о нём. Как ему помочь, если он сам этого не желает? Что нужно сделать, чтобы спасти его жизнь, не дать ему загубить её местными притонами. Как сделать так, чтобы он доверял?

***

Лёше в эти выходные пришлось туго. Вернуться к Арсению он не мог – он и так воспользовался его гостеприимством и даже не отблагодарил (хотя попросту не успел). На улице при нынешней температуре он тоже долго не протянет. Оставался только один вариант – идти домой, если это место еще можно назвать домом. Лёша аккуратно зашел в подъезд, тихо поднялся по ступенькам до нужного этажа. Сердце бешено колотилось, оставалась лишь призрачная надежда, что мать сейчас была на работе (работала она посменно), и ему не составит труда пройти к своей комнате и закрыться. Лёша дернул ручку двери, та открылась. Это, впрочем, еще ничего не значило, мать никогда не закрывала квартиру на ключ – воровать у них было нечего. Он открыл дверь шире и тихо ступил внутрь. Со стороны кухни несло гнилью и пивом, но парень уже привык к этому запаху, так что даже не поморщился. Хотя и после Василисиной квартиры находиться здесь было как минимум необычно. Никаких посторонних звуков Лёша не уловил, хотя и рисковать не стал, бесшумно шмыгнув к себе и тут же запираясь. Выдохнув, парень сел прямо на пол и положил голову в ладони. Бесит. Всё очень сильно бесит. Только сейчас он начал осознавать, какую боль причинил девушке. И это бесило. Никакой жалости. Никакой пощады. Со временем он понял, что обидев Лису, он обидел и себя – почему-то в голове постоянно плыло перед глазами ее заплаканное лицо, срывающийся на хрип от крика голос, отчаяние в глазах. Но он ушел. Да, сейчас понимает – поспешил, вспылил, поступил очень глупо и не по-взрослому, но вернуться он не может. Она не примет, а сели и примет, то его просто напросто сожрет совесть, которая маленькими кусочками, как морская звезда, стала регенерироваться и отрастать заново. Когда ты ничем не занят, ты постоянно о чем-то думаешь. И чем больше времени ты проводишь за размышлениями, тем серьезнее тебе это аукнется. У Лёши времени подумать было предостаточно – он успел пожалеть Лису, которая перманентно стояла немым силуэтом в голове, пожалеть себя, пока ужратая в мясо мать пыталась проломить дверь в его комнату, но ему повезло, что совсем недавно он поменял щеколду на более крепкую. Она стучала, орала маты и оскорбления, грозилась полицией и несла всякую непотребную пьяную чушь – Лёша просто слушал, вжавшись в стену напротив двери и думал. Думал о том, что было бы, если б она не начала пить. Что было бы, если б отец не ушел. Что было бы, если б он рос обычным ребенком – как все. По не застеленному ковром старому паркету веяло холодом, окна ведь старые и расхлябанные, – раньше Лёша их заклеивал, но в этом году у него просто нет сил – голые серые стены напоминали морг, хотя парень там никогда не был, просто в его голове он выглядел именно так – холодно, голодно, пусто. Периодически оглядываясь вокруг, Лёша напоминал себе, как выглядит его комната – неровные стены, покрытые голубой краской, потускневшей и выцвевшей со временем до цвета лица покойника, маленькое пространство 2х2, кривой пол, некогда считавшийся роскошью, но теперь просто сборище плавающих по кривому цементу деревяшек. Из мебели - старая и измятая кровать да табуретка, на которой валялись книжки вперемешку с одеждой – даже шкафа или стола здесь не было. У Лёши часто возникали вопросы – кто вообще мог так спроектировать квартиру, что у относительно большой комнаты будет такой отросток-«аппендицит», который мать выделит ему в качестве места на ночь. Даже кухня по ощущениям была больше, но это ведь не главное. Все это время он думал – почему именно он. У Василисы прекрасная жизнь, у нее есть родители, которые ее не бьют, не считают выродком и прочее, обеспечивают ее, любят… Да, может не все идеально было в ее семье, но черт – в сравнении с ним она жила в раю. Такие размышления привели к обиде, не только на весь мир, но и на саму Василису – как она посмела быть несчастной, если у нее есть все, чего она пожелает. Уже ближе к ночи Лёша уснул – прямо на полу напротив своей двери, кутаясь в свою легкую кофту, периодически ворча от боли в ребрах. Да и он мог бы лечь на кровать. Но почему-то именно сейчас он твердо решил – он умрет.

***

Василиса стоит на кладбище возле свежей могилы. Никого больше нет, она одна – даже ее подруга не пришла, ведь никому, кроме нее, нет до него дела. Точнее, не было. На могильном камне имя, даты, фотография – кажется, взятая из какого-то школьного альбома, он не похож там на себя в жизни. Школьные фотографы как всегда умудрились сфотографировать его так, что никто и не узнает. Лиса не плачет. Она стоит и пристально вглядывается в крапинки гранита на плите, иногда оглядывается на окружающие со всех сторон могилы, на слегка шумящие деревья. Земля перед ней мерзлая, даже несмотря на то, что перекопана могильщиками. Она тихонько наклоняется и кладет на нее маленький пучок (даже букетом это не назовешь) желтых увядающих цветов. - Как в «Мастер и Маргарита», помнишь? Лиса слегка вздрагивает, как будто услышав ответ, и на всякий случай оборачивается. Там, конечно же, никого нет – только тропинка к началу кладбища да мусорке. Место как будто и правда нечистое, заколдованное – нет ни птиц, ни каких-либо животных, хотя бы даже крыс, что часто тусуются у помойки. Одна девушка, закутывающая себя в пальто и синий шарф – черного, чтобы полностью поддержать траур, у нее не было, а купить она просто не успела. Даже эти противные цветы она взяла за бесценок у старушки на входе, хотя и живые цветы для кладбища, тем долее зимой – довольно непозволительная роскошь. Но прийти с пустыми руками она не могла. Лиса чуть отходит от могилы и почти облокачивается на оградку. Вроде и неприятно, а вроде и все свои же… Аккуратно, дрожащими от холода и покрасневшими пальцами, она достает из пачки тоненькую никотиновую палочку и подносит к губам. Усмехается, вспоминая, как яростно он просил ее бросить. - А нечего было умирать. – произносит Василиса с усмешкой, но тут же выражение лица приобретает нотки тоски, и с досадой она добавляет. – теперь меня некому контролировать. Так же тихо и аккуратно поджигая, она делает первую затяжку и уже окончательно опирается на оградку – все равно никого нет, а так стоять даже удобнее – он бы все равно не стал ее ругать. Да, теперь со стороны видно, хотя и говорить так нельзя – курение ей идет. У нее тонкие пальцы, которые едва держат сигарету, мягкие, хотя и потресканные губы, задумчивый взгляд ясных зеленых глаз. И все же за ее здоровье обидно, оно и так не на самом пике своего состояния. Российские кладбища сильно отличаются от зарубежных. По крайней мере от тех, которые показывают нам в американских сериалах и фильмах. Там они красивые, совсем не страшные, даже атмосферные. Но не у нас. Эти оградки, куча венков и искусственных цветов не просто угнетают – они пугают, наводят ужас. Поэтому и умирать все боятся. Никто не хочет оказаться в таком месте – это ведь явно не то, ради чего люди каждый день встают рано и идут на работу. И понятное дело, что результат зачастую лишь только мотивация начать, а наслаждаемся мы уже процессом, просто посменная работа на заводе или изнуряющие, но до ужаса скучные будни в офисе, и все это за 20000 рублей в месяц, далеко не тот процесс, которым можно насладиться, да и мотивирующим результатом русское кладбище не назовешь. Это скорее то место, которого все хотят избежать. Даже те, кто целенаправленно умирает, в итоге лежит там, и, будь он духом, наверняка думает: «Лучше бы я жил еще столько же, сколько успел прожить, и даже в тех же условиях, только молю, вытащите меня отсюда. Мне здесь не нравится, но отсюда уже никакой дороги нет». Усмехаясь своим странным мыслям, Василиса начинает жалеть, что не являлась кем-то близким для него, чтобы хотя бы его кремировать – в вазе всяко лучше будет, чем в деревянном ящике в двух метрах под землей. Но сейчас она не может ничего уже сделать – ящик был куплен, тело в него уложено, яма вырыта. На самом деле даже хорошо, что так вышло – лучше лежать в гробу, чем в мусорном мешке в помойке, всеми забытым и точно никому не нужным. А тут хотя бы она пришла. - Знаешь, а я на тебя злилась, - Василиса делает последнюю затяжку и выпускает сигарету из рук – та падает прямо у ботинка, и Лиса на нее наступает, чтобы затушить до конца. – ты сдался. Хотя я столько для тебя сделала, ты мог бы выбраться. А ты даже не попробовал. Струсил? Что было не так? Василиса пинает окурок в сторону могилы. - Я столько всего тебе не сказала. Обидно, что ты решил за нас обоих, что наше общение так быстро закончится. Не спросил, не обсудил. Не то, чтобы это та тема, которую нужно обсудить и тот вопрос, который нужно задать, не думаю, что много людей перед смертью об этом говорят. Просто… Я не знала, что у нас будет так мало времени. Я бы, наверное, вела себя по другому… Или что-нибудь придумала, чтобы ты… ты… Она не выдерживает. Глаза все-таки становятся мокрыми, первая слеза как назло медленно катится по щеке, обжигая – плакать на морозе не так-то просто. Но она ее не смахивает, и капля доходит до подбородка и остается там. Она неприятно щекочет кожу, и Лиса все же вытирает лицо рукой. - Это ведь слишком рано – 17 лет. Что мы успели сделать за свою жизнь? Почти две трети из них мы посвятили школе – это даже обидно. Я всегда боялась умереть до того, как закончу школу, по какой-нибудь нелепой случайности. Ведь тогда получилось бы, что в моей жизни почти не было смысла. Надеюсь, ты так не думал, иначе тебе должно быть сейчас очень обидно. Лиса снова смахнула слезу и отошла от оградки. - Знаешь, может мне поставить скамейку рядом с тобой? – она горько улыбнулась. – А что? Буду приходить, разговаривать с тобой, читать тебе какие-нибудь дурацкие русские романы, плакать… Так ведь выглядит тоска по умершим? Василисе стало тяжело говорить. Она подняла голову и посмотрела на тусклое серое небо, затянутое облаками, пытаясь сдержать поток слез. - Эта фраза прозвучала так показушно. Как думаешь, я показушница? Я ведь выгляжу так глупо – стою одна посреди кладбища, говорю тут с тобой, плачу, даже цветы принесла… А для чего? Тебе же это не поможет, а мне и легче не станет. Это как будто спектакль. К вечеру приду домой, мама опять будет допытываться, где я была, почему от меня несет сигаретами. Знаешь, мне кажется, они уже догадались, что я курю, просто не хотят усугублять. Аня вчера сказала, что я похожа на Кощея, разве что пола другого да девиц не ворую. И поразительно ведь, как я смогла так поменяться за пару дней. Они все ругаются, что я почти не ем, только дымлю, как паровоз и смотрю вечно сквозь людей, почти никого не слушаю. А я сосредоточиться не могу. Просто постоянно думаю. Вечное проклятие умных людей в том, то они слишком много думают. Звучит конечно забавно, я нечасто так откровенно говорю, что умна, ведь я еще и девушка – умным девушкам тяжело дается жизнь. Со всеми этими установками и стереотипами мы просто скоро все закопаем себя в яму. Как забавно, что ты нас опередил. Может, так даже лучше будет… Василиса опускает глаза и в сотый раз рассматривает надгробие. Небо слегка потемнело – собираются тучи, будет метель. Девушка снова подходит к плите – и все равно, что по свежей могиле ходить нельзя, - и присаживается на корточки, чтобы подетальнее рассмотреть фотографию. Проводит по ней рукой. - Дурак ты, конечно. Красавцем ведь был… А тут просто фотка неудачная, сочувствую… Жалко, что ты не отвечаешь, я бы обязательно спросила, что там, в конце? И больно ли умирать? Хотя что за глупости, конечно больно, особенно так, как ты… Надо быть одновременно и смелым, и трусом, чтобы решиться на такое. С другой стороны, тебе ведь никого не жаль… Лиса поднимается и отходит на прежнее место. Ей действительно не помешала бы скамейка здесь, а то ноги уже затекли. Да и стоило бы одеться потеплее, зима еще не собиралась сдавать свои позиции, а усилившийся ветер был прямое тому подтверждение. Легкие черные джинсы не спасали от него, но у Лисы, кажется, чувство холода пропало вместе с чувствами в сердце. Она снова просто стоит и смотрит на могилу, теперь уже слегка ею истоптанную. Да, звучит не особо вежливо, но она ведь не хотела обидеть или поглумиться – подходила она с самыми светлыми чувствами. Хотя теперь по ее лицу не было понятно, плачет ли она или усмехается. Ветер задул еще сильнее и снес букетик пожухлых цветов. Лиса даже не обратила на это внимание. Она достала еще одну сигарету, поправила капюшон и в последний раз взглянула на надпись с фото. - Уж извини, но это наша последняя встреча. Мне же типа надо жить дальше, не так ли? Она делает затяжку, разворачивается и стремительно и не оглядываясь уходит с кладбища. Но надпись с надгробия не выходит из головы. Сидоренко Алексей Юрьевич, любимый и любящий сын Мот - Гудки