Что видел д’Артаньян

Справиться у духовника королевы о монастыре, куда решил упрятать себя Рене д'Эрбле, оказалось делом пяти минут, а вот делом ещё пятидесяти пяти - отыскать его в Париже. Поэтому выехали друзья вслед за Арамисом лишь спустя час, за это время тот должен был преодолеть минимум двадцать миль даже по такой плохой дороге - должно быть, в своей спешке Арамис не учел ночной дождь, сильно размывший дорогу, и сейчас, совсем несоответствующе его предстоящему сану, наверное, проклинал все на свете. - Я не понимаю, д'Артаньян, - возмущённо сказал Портос, нагнав его, - неужели вы не могли Арамиса связать, что ли, чтобы нам не приходилось гнаться за ним через всю Францию? - Пожалуй, мог бы, - усмехнулся д'Артаньян, - но вряд ли бы его это переубедило. Атос строго посмотрел в его сторону, и д'Артаньян прочел в его взгляде: "Вы и так не смогли его переубедить". В душе гасконец беспокоился, что Атос догадается, что случилось между ним и Арамисом в доме на улице Вожирар, и избегал прямого зрительного контакта, все стараясь выгнать свою лошадь вперёд. Через двадцать минут галопа хмурившееся с момента их отъезда небо зарядило дождем - это немного охладило запыхавшихся от бега лошадей, и они смогли ещё столько же продолжать бежать в заданном темпе. Мушкетёры же промокли до нитки, обжигающе холодный дождь то и дело попадал за воротник, пробирая до дрожи, и агрессивно стучал по шляпам крупными каплями, отчего широкие поля грозились размякнуть. В какой-то момент лошади выдохлись и перешли на шаг, равнодушные к понуканиям и ударам пятками. Атос старался не волноваться, взять себя в руки, и в который раз вслух рассуждал о гостинице, в которой будет вынужден будет остановиться Арамис, если не планирует быть застигнутым ночью в середине пути: - Гостиница будет уже через два часа, мы должны настичь Арамиса ещё раньше, если продолжим двигаться с той же скоростью, - говорил он и все равно напряженно смотрел вперёд. Лошади же не разделяли его беспокойства и, шагая, копытами забирали склизскую грязь, словно пытаясь привлечь внимание наездников к тому, что скакать по такой дороге небезопасно. Спустя ещё полтора часа переменчивой погони, во время которой лошади несколько раз рисковали поскользнуться и упасть, подмяв под себя ездока, сквозь шум дождя где-то вдали они услышали отчаянное конское ржание - лошадь рыдала. Когда, спустя какое-то время ,последовал отдаленный глухой звук мушкетного выстрела, они переглянулись, и в сердце каждого из них закрался смутный страх за Арамиса, но никто не вымолвил ни звука. Ржание стало громче и прерывалось паузами, словно лошадь набиралась сил всякий раз, чтобы заржать сквозь слезы. Мушкетёры, не сговариваясь, прибавили ходу и пустили лошадей галопом, наклонившись к шее и не чувствуя ливня на своих плечах. Последовал ещё один выстрел, ржание резко оборвалось. Д'Артаньян нахмурился, напряженно вглядываясь в горизонт - дорога уходила за склон, отсюда они не могли ничего увидеть, и теперь он каждую секунду ожидал и одновременно боялся увидеть, что произошло на дороге. Дождь продолжал лить бесконечными потоками воды, размывая путь, заграждая видимость, но, наконец, они достигли участка дороги, откуда исходило ржание несчастной лошади. То, что они увидели, пробрало их смутным суеверным чувством: дождь заливал большое темное и безжизненное тело коня и струями скатывался по крупу в черную лужу. Из скользкой канавы, с помощью своего слуги, умудрявшегося удерживать под мышкой мушкет, с трудом и то и дело припадая на колено выбирался измученный человек. Его дорожный плащ был покрыт грязью и пропитан дождем, светлая челка мокрыми прядями то и дело спадала на глаза, и он судорожно отводил ее изящной и испачканной рукой. Красивое бледное лицо его было трагично и взволновано, лоб вымазан грязью. Арамис то и дело утопал сапогом в грязи, и снова и снова пачкал сутану, которую держал на манер подола платья. Его нынешний облик никак не соответствовал тому франтовому виду, в котором его привыкли видеть в Париже. Увидев всадников, Арамис поднял голову и остановился, чтобы те приблизились, глядя на них пародоксально странной смесью тревоги и облегчения. - Как это вас угораздило, Арамис? - воскликнул д'Артаньян сочувственно. - И что вы, вообще, удумали менять плащ мушкетёра на какую-то дрянную рясу? - спросил Портос, - в ней же даже ездить на лошади невозможно! - Моя лошадь упала в канаву и сломала ногу. Мне пришлось пристрелить ее, - на удивление ровным голосом ответил Арамис, не обращаясь, однако, к д'Артаньяну, задавшему вопрос - с того момента, как он поднял голову, Арамис смотрел исключительно на Атоса. Тот так же, не отрываясь, смотрел на него, и лицо его оставалось бесстрастно, а потоки воды, разделявшие их, не давали увидеть выражение его темных глаз. Но по тому, как крепко впивались пальцы в поводья, можно было судить о силе эмоций, которые вызвал вид Арамиса в этой грязи. - Нужно добраться до гостиницы, - сказал д'Артаньян, замечая их взгляды, - пока дорога и вовсе не превратилась в реку. До гостиницы оставалось всего двадцать минут хорошего ходу, но один из них был без лошади. - Садитесь ко мне, мой милый, - не задумываясь предложил Арамису д'Артаньян, вызвав удивление Портоса своей поспешностью, но нисколько этого не смутившись. Пусть дождь не смолкает, пусть Арамис весь грязный и промокший, но обнимать и прижимать его к себе у всех на виду и не вызывать никаких подозрений - это будет блаженством, которое перечеркнет все неприятные моменты. Но Арамис его не слышал, продолжая глядеть сквозь потоки воды все в том же направлении. Атос с присущей ему холодной торжественностью протянул руку, и Арамис, исполненный достоинства, крепко схватившись за нее и, оперевшись на стремя ногой, вынужденно обнажив при этом такое же красивое как все части его тела светлое колено, забрался на лошадь и сел перед ездоком, не прислоняясь, однако, к нему, будто боясь испачкать. Д'Артаньян ревниво следил за его движениями. Когда осторожная рука Атоса все же коснулась живота Арамиса, и он настойчиво пододвинул к себе хрупкое тело мушкетера, гасконец недовольно отметил, как по-хозяйски это выглядит. - Едем, - подал он команду остальным и пришпорил лошадь.