You left me

На тёмно-серый асфальт замерзающего Хельсинки ложится мокрый снег. Через несколько секунд после соприкосновения с землёй он тает, превращаясь в неприятную мокрую слякоть. Осадки всё сильнее: уже не видно поворот в двухстах метрах, свет фонарей рябит. Ветер качает спящие сухие кусты и деревья, одиноко горящие в этой ночи вывески и флаги, впитывающие в себя высокую влажность. Флагштоки дребезжат под напором стихии, а ветер напоминаем всем, что природа всё ещё главенствует в этом мире, и готова сводить побережье с ума, управляя огромными волнами, обрушая их на берег, размывая песочные пляжи. Порт закрыт, все выходы в залив запрещены. Мокрые пирсы перекрыты, одиноко пережидая нестихающую безумную бурю укрываются одеялом из бушующих волн, отпуская их и накрываясь вновь. Волна скрывает пирс на несколько мгновений и обнажает его вновь. Накрывает и вновь открывает. И так по кругу. Вода беспощадна. Говорят, что море не прощает ошибок — тоже самое можно сказать и о заливе. Силой воды затянет на самую глубину, прижмёт ко дну, передавит горло, сдавит сильнее, и хватит буквально минуты, чтобы потерять сознание и ещё нескольких, чтобы забрать душу бедняги и выплюнуть его тело на берег. А может и по-другому: затянув тело, она мгновенно, со всей присущей ей силой, ударит его о бетонные стены набережной. Одна секунда, и кровь растворится в чёрной воде, а тело... Дай бог, чтобы оно выплыло к весне и не было обглодано до костей стаями хищных рыб. Величественные волны своей темнотой манят в свою бесконечность — достаточно лишь сделать один шаг в пропасть. Всего лишь перелезть перила, держась за скользкий от брызг фонарь, зачем-то стараясь удержаться. Ветер бьёт по щекам, спутывая короткие обстриженные волосы, смешивая слёзы с водой залива, что давно усеяла холодными каплями всё лицо, руки, тело. — Прошу тебя, Алекси, только не совершай ошибок.

***

— Порко! Солнце светит в мои глаза. Я не вижу, что вокруг меня лишь всё светится тёплым светом. Я стою неподвижно у какого-то забора, и слышу чертовски знакомый голос. Голос, который я не слышал грёбанных три месяца. Моего лучшего друга. — Хокка? — оборачиваюсь, вдалеке увидев лишь его очертания. — Как ты? — подходит ближе, улыбается, обнимает. Как будто всё хорошо. Как будто всё нормально и будто не было тех трёх месяцев без него. — Я скучал, чертовски скучал, — и мне не верится. Я буквально чувствую его прикосновения, чувствую, что он рядом. Его тепло, нотки типичного его аромата: Версаче, табак, немного алкоголя. — Я тоже очень скучаю, — тоскливо улыбаясь говорит он и смотрит на меня. Не понимаю, что происходит. Его же нет? Он же ушёл... — Почему ты не приходил ко мне раньше? — спрашиваю, но так боюсь спугнуть. Это сон? Скорее всего это сон. Но я так рад, что вижу его во сне. Что могу обнять его, что могу услышать его. Хотя бы во сне. Лишь бы не спугнуть, лишь бы он побыл немного рядом со мной. — Прости, но в этом прекрасном мире столько всего, чего я ещё не видел, — мечтательно говорит он. И я его понимаю. — Я бы хотел тебя попросить об одной вещи. Важной. — Для тебя — что угодно, Йоэль, — говорю я, чувствуя, как в моём горле начинает собираться ком. — Йоонас, я доверяю тебе больше, чем кому-либо. Я мог бы доверить тебе свою жизнь, если бы она у меня была, — сентиментальничает. — Отставь свои сантименты, — я поджимаю губы. Знает, что не люблю этого всего. Знает, что я и без этого чертовски его обожаю. — Алекси... Прошу тебя, позаботься о нём, — смотрит прямо мне в глаза. — Он попросил не трогать его ближайшие пару дней. — Забудь, и прямо сейчас, прошу тебя, прямо сейчас позаботься о нём, — его голос становится таким умоляющим. — Не позволь ему совершить ошибок. Ради меня. Я не понимаю, что он имеет в виду, лишь могу только догадываться — а догадки мои лишь плохие. Понимаю, что Алекси может что-то натворить, что-то сделать, хотя, мне кажется, он слишком силён для этого. — Я понял тебя, тогда у меня к тебе тоже будет просьба, — решительно говорю я, подходя к нему ближе. Он смотрит на меня, ожидая, когда я произнесу то, о чём я мысленно просил его все три месяца. — Приходи ко мне во сне чаще, мудила ты такая. Я десять лет тебя знаю, десять лет прикрываю твой зад и десять лет ты — мой лучший друг. А ты мне даже не снишься, блять! — Йоонас, я сделаю всё, чтобы чаще к тебе приходить. — Вот и чудно, — я подскакиваю и крепко-крепко обнимаю его. Чувствую, как он обнимает меня в ответ. — Мне так тебя не хватает, Хокка, так не хватает, — шепчу ему в плечо, боясь его отпустить. — Мне тоже тебя не хватает, Йоон. Он растворяется в моих руках, точно превращается в воздух. Я остаюсь один, не понимая, куда он делся и лишь тихо зову его, понимая, что он не вернётся. Ни в этом сне, ни в моей жизни. — Йоон, Йо-о-он! Я открываю глаза, пытаясь прийти в себя. Перед глазами крыша машины и лобовое стекло, в которой каждую секунду врезаются сотни снежинок. Слышу голос Олли, который сидит слева от меня за рулём. Сегодня мы были на студии вдвоём. Разбирали какие-то партии из песен, записали несколько черновиков для работы над будущими треками... Как будто и правда мы готовы писать музыку. Я поднимаю кресло и протираю глаза. Смотрю в окно и пытаюсь понять, где мы. — Ты во сне разговаривал, — спокойно говорит Олли, поглядывая на меня. — Не знал, что ты так делаешь. — И что я говорил? — пытаюсь сообразить и вспомнить, говорил ли я что-то. — Да не понятно особо было, бубнил что-то, просил прийти кого-то, — Олли пожал плечами. И тут я вспоминаю. Сон. Йоэль, который просил меня приглянуть за Алекси. Налёт дремоты улетучивается, и я начинаю смотреть по сторонам, чтобы сориентироваться. — Сейчас поверни налево, — говорю я, пытаясь понять, что мне делать. — Порко, зачем? Твой дом в другой стороне, — Олли нехотя включил поворотник. — Едем к Алекси. — Нахера? — Матела нахмурил брови, но послушно свернул с дороги в сторону дома Алекси, до которого нужно было ехать ещё минут пять. — Неважно, просто нужно ехать, давай, Матела, погнали, быстрее! Я торопил его как мог, но педантичный Олли не превышал скорость и не соглашался проехать даже на жёлтый. В квартале от дома Алекси я присмотрелся — его дом был виден, но, в окнах не было никакого света. Может, что-то уже произошло? Пока мы стояли на последнем перекрёстке, я, дёргая ногой, считал секунды дурацкого светофора. И стоило мне лишь на секунду отвлечься — посмотреть на Олли — как я услышал визг шин. — Это Алекси машина? — спрашивает Олли, выпрямляя спину и смотря, как с парковки резко и неаккуратно выезжает знакомая KIA. — Чёрт... — я начинаю нервничать, видя то, как странно он управляет машиной. — Давай за ним, только не спугни! Мы начали двигаться за машиной Алекси, стараясь держаться на дистанции. Он осмеливался проезжать на жёлтый, чуть не заехал на бордюр при повороте, и порой забывал включать поворотник. — Не похоже на него, — рассуждаю вслух. — Да он пьян, — констатирует Олли, не отрываясь от дороги. — Смотри, что делает... — Господи, вот идиот, если его остановят? Это же лишение! — я начал нервничать, и абсолютно не понимал, что будет дальше. — Блять, Йоон, лучше так, чем он разобьётся или убьёт кого-нибудь сам... В моей голове просто невероятная каша. Мне довольно тревожно, я начал ещё сильнее переживать за Але. Он начал отрываться, проскакивая на красный — мы себе этого позволить не могли. Нам лишь повезло, что в той стороне, куда он поехал, тупик: парковка у торгового центра, что находится на набережной. Ветер усиливается. Я чувствую, как он качает машину Олли, в которой мы едем, и это ещё больше заставляет меня переживать. Через минут пять пути мы увидели машину Алекси на парковке возле набережной. — Господи, неужели он туда попёрся? — буркнул Олли, паркуя свою машину рядом с его. Заглушив автомобиль, мы вышли из машины и подошли к водительской двери автомобиля Алекси. Машина открыта, но самого Алекси внутри нет. — Я за ним, — не дождавшись ответа, я срываюсь с места и бегу в сторону набережной. Но долго искать его не пришлось — вдалеке, на перилах, держась левой рукой за фонарь стоит Алекси. Я обещал Йоэлю о тебе позаботиться.

***

Вдыхаю свежий воздух. Уже плевать, что моя одежда мокрая насквозь, что я продрог до трясучки и что будет дальше — тоже плевать. Я смотрю куда-то вдаль, пытаясь разглядеть горизонт, уже не замечая, как слёзы стекают по моим щекам. Волны бушуют, до меня долетают крупные капли ледяной воды, но я этого совсем не замечаю. Или не хочу замечать. Стоя на ограждении, левой рукой я держусь за фонарь, а правой держу телефон, где всё ещё на связи Йоэль. — Ты слышишь залив? — говорю. — Сегодня он сильно беспокойный. — Я слышу, Алекси. Прошу, спустись вниз. Тебе нужно спуститься, — отвечает. Беспокоится за меня. — Йоэль, всё будет хорошо, я же обещал, — говорю ему, хотя сам в это я не верю. И веру свою я потерял не сейчас. Я потерял её в тот день, когда мне позвонили, и сказали, что Йоэль... Я до сих пор виню себя. И буду винить всегда. Тот день я стараюсь не вспоминать. Он преследует меня во снах, он постоянно в моих мыслях, но я борюсь и запрещаю себе вспоминать. Но, только не сейчас. Это было тридцатое июля. Мы должны были собраться в студии, чтобы решить всякие рабочие вопросы. Я опаздывал, о чём сообщил парням. Я был буквально через дорогу от здания, где была наша студия, но решил остановиться. Как сейчас помню: жара, солнце слепило, заставляя щуриться. AMattson: Не хочешь меня встретить? JoelHokka:А нужно? AMattson: Ну, хотелось бы провести с тобой хотя бы пару минут без пристальных взглядов. JoelHokka: Понял, ну подожди пять минут, спущусь. И чёрт бы побрал меня и мою просьбу. Если бы я не попросил его встретить меня, он бы так не торопился перебежать дорогу навстречу мне. И не было бы этого чёртового автомобиля, что ехал чуть выше разрешённой скорости. Всё как в тумане. Как в один момент он лежит на земле, его глаза закрыты. Я помню, как подбегаю к нему, как пытаюсь поднять его голову и мои ладони оказываются в крови. Мне казалось, что я никогда не смою эту кровь. Я видел её на своих руках постоянно ещё месяц или около того. Пытался смыть её, тёр свои ладони мылом, щёткой, но вновь и вновь я видел на них бурые пятна и алые разводы. Я просыпался ночью и я был уверен, что мои руки в крови. Порой мне казалось, что она не смывается, хоть снимай кожу с ладоней. Его увезли в больницу, а меня... не пустили даже в скорую. Я сидел около здания, где наша студия, пытался поверить в слова парней, что всё будет хорошо, что в больнице о нём позаботятся. Томми вызвался отвезти меня домой, чтобы я успокоился, и он же позвонил в больницу, чтобы передать контакты его семьи. Через час я сидел дома и втыкал в одну точку. Держал в руках телефон, ждал хоть каких-нибудь новостей. Меня сильно трясло, и я думал о том, чтобы спуститься за успокоительными. Долго метался о том, купить себе что-то из таблеток или же бутылку джина, но так и не решился выйти. Сидел, ждал, ждал, ждал, ждал, слушая тиканье часов, которые я потом выкинул — так сильно они меня раздражали. Помню, как моё сердце остановилось, когда мой телефон разразился звонком. Это был Томми. Я снял трубку, не успел даже заиграть чёртов рингтон. — Томми, ну? Что там? — я трясся как осиновый лист. — Он очнулся? Он в порядке? — Прости, Алекси, — и его голос дал мне понять, что ничего не в порядке. — Кровоизлияние в мозг. У него практически не было шансов. Его не смогли спасти. И в этот момент я почувствовал, как внутри меня всё оборвалось. Я не верил в услышанное, мне казалось, что это невозможно. Йоэль. Мой дорогой Йоэль. Как так? Ну как же так... И вся моя жизнь превратилась в слепое ожидание того, чего не сохранила. — Я так сильно люблю тебя, — говорю я в трубку. — Неужели это конец? — Мне так тяжело это осознавать. Но ты должен, должен это сделать. Я готов. Готов сделать это. Последние четыре месяца были скорее выживанием. Под маской спокойствия и безразличия я скрывал невыносимую боль потери. Я был уверен, что если я буду себе внушать то, что скоро пройдёт — мне станет легче. Но не становилось. Каждый день я просыпался в своей квартире и первая моя мысль была о нём. О том, чего я не смог сохранить. О том, чего в моей жизни никогда не будет. Я искренне не знал, как мне жить дальше. Не понимал, как мне пытаться строить свою жизнь без него, ведь всё, чего бы я хотел и о чём я мечтал — было связано с ним. Не мог себе позволить дышать в полную грудь — мне казалось, что это несправедливо по отношению к Йоэлю. Я считал, что не имею на это никакого права. Ведь как? Как я могу позволить себе улыбаться, когда он лежит в могиле? И кто бы что ни говорил, как бы не пытался мне внушить — частично в этом есть моя вина. И сейчас я здесь. Шторм залива разбивает волны о стены набережной, а шторм внутри меня раскалывает осколки моего сердца на ещё более мелкие кусочки, превращая всё внутри меня в пыль. — Ты сможешь, Алекси, я верю в тебя, — говорит он. — Ты ведь знаешь, я всегда буду с тобой рядом. Я зажмуриваюсь, чтобы попытаться хоть немного приглушить боль внутри меня. — И что бы не случилось, какие бы трудности не появились на твоём пути, я обещаю тебе, я всегда буду рядом. — Я люблю тебя, — отвечаю я. — Алекси, блять, Алекси! — откуда-то слева слышится голос Йоонаса. — Прошу тебя, Алекси, не делай глупостей! Я даже не обернулся. Смотрел на залив и даже не дернулся, когда рука Йоонаса коснулась моей ноги. — Давай спускайся, Але, пожалуйста. Мы за тебя беспокоимся! Я проигнорировал его слова, лишь просто крепче сжимаю в руке свой телефон. — Нам нужно попрощаться, — голос Йоэля на удивление спокойный. — Я верю, что ты сможешь. Я верю в тебя. Если он верит в меня, то и я верю. И не важно, правда ли он говорит со мной, или это всё моя грёбанная шиза. — Прощай, Йоэль, — говорю я и с тяжестью в душе опускаю руку с телефоном. Чувствую, как Йоонас осторожно вытаскивает крепко сжатый айфон из моей ладони. — Спускайся, Алекси, ты весь мокрый, — он пытается взять меня за руку, но я вырываю её. Ведь я ещё не сделал того, чего я хотел. Того, зачем я пришёл сюда. — Два с половиной года. Знаешь, Йоонас, я не говорил тебе, не говорил никому, и он тоже никому не говорил. Всё это время мы скрывались от всех, хотя вы обо всём наверняка догадывались. И знаешь, это было такое насыщенное, прекрасное время. Я жил и чувствовал себя живым. Я всегда, всегда его любил. И я не представляю, как жить дальше. — Я тоже его люблю, Алекси. Ты знаешь об этом. Я знал... знаю его десять лет. Он мой лучший друг, и я тоже не представляю свою жизнь без него. Но... Нужно продолжать жить, слышишь? Ради него. Я это знаю... Я не могу сказать это вслух, но... Я знаю это. Опускаю руку вниз и достаю из переднего кармана два серебряных кольца. Те самые два кольца из фольги. Кольца. Эти дурацкие кольца остались единственным напоминанием о последнем дне, проведённом вместе. О последнем поцелуе, последних прикосновениях. Последнего дня, когда я видел его живым. Последнего дня, когда я был по-настоящему живым. Когда видел любовь в бездонных глазах напротив. Когда так крепко сжимал тёплую ладонь, вдыхал аромат его духов, смешанный с запахом сигарет. Когда был счастлив. — Прощай, — шепчу я, прикладывая к губам кольца. — Я отпускаю тебя. Отпускаю. Кидаю кольца в воду и он сразу же исчезают в чёрных волнах. Осторожно разворачиваюсь и спрыгиваю вниз на набережную, приземляясь в объятия Йоонаса. — Ты как? — он осматривает меня, пока я пустым взглядом смотрю в ту сторону, где находится парковка. — Я нормально, Йоон, — осторожно выпутываюсь из его рук. — Ты не представляешь, как я испугался за тебя, Але, — мы разворачиваемся и идём обратно. Положив руку мне на шею и плечо, он прижал меня к себе, не убавляя шага. — Как ты тут оказался?.. — тихо спрашиваю, хотя ответ мне уже известен. Лишь хочу убедиться. — Мы с Олли ехали к тебе и увидели твою машину, — он начинает тараторить. — да, ты просил не приезжать к тебе, но... Знаешь, это немного странно, и ты можешь мне не поверить, но мне приснился Йоэль... И он впервые мне приснился, знаешь... Он попросил позаботиться о тебе, и ты можешь не верить, но... — Я верю тебе, — улыбаюсь. — Я обещал ему, что позабочусь о тебе. — Хорошо, — киваю и не сопротивляюсь. Мы подходим к моей машине, около которой стоит Олли. — Ты весь мокрый... Так, у тебя там плед лежит в машине, иди назад, укройся, — Олли стал говорить, что нам делать, а я лишь улыбался. — Йоон, ты давай в мою машину, а я поведу машину Алекси. Я и не сопротивляюсь. — Алекси, как ты, блин, вообще доехал без происшествий... — Олли нахмурил брови, смотря на меня. — Всё, что угодно могло произойти.. Я и сам не знаю, как меня сорвало в один момент, чтобы отправиться на набережную. Я ни о чём не думал, лишь слушал голос Йоэля и пытался доказать себе, что мне есть, ради чего жить. Пытался найти хоть что-то, чтобы я захотел этого. Ведь я должен жить. Должен сохранить память о нём, должен улыбаться, должен писать музыку. Ради него. Я обещал ему, что не сделаю глупостей. А он всегда будет в моём сердце. Чтобы не случилось, я всегда буду знать, что он на моей стороне.