disgust and anger.

таверна медленно становится тише, последние посетители расходятся по домам. хозяин заведения молча провожает всех уходящих, а потом мрачно поворачивается к капитану кавалерии, пьяно глядящему куда-то сквозь пространство. — мы закрыты, сэр кэйа, — раздражённо морщится рагнвиндр, уже готовый выгонять мужчину за шкирку. он грозно склоняется, упираясь ладонями в барную стойку, и уже хочет что-то сказать, но замирает, услышав чужой голос. — кажется, я люблю тебя.. и кэйа смотрит прямо в глаза абсолютно трезвым взглядом. внутри дилюка что-то обрывается, с оглушительным треском раскалываясь на части. чужой голос замирает между отчаянной и извиняющейся интонацией. рагнвиндр понимает. он бы тоже хотел ничего не чувствовать к тому, кого когда-то называл братом. альберих резко подаётся вперёд, хватая воротник дилюковской рубашки и впечатывается своими похолодевшими от нервов сильнее обычного губами в жар чужого рта. мужчина не отталкивает скорее от неожиданности, а не потому что не против. кэйа в это верит и думает, что очень хочет, чтобы чувства заглушились физической болью, поэтому мажет языком по сомкнутым губам с надеждой, что получит за это кулаком в лицо, причём пару раз. но дилюк пускает его внутрь, полуосознанно кладя руку на чужую скулу. кэйе хочется сдохнуть. он толкается глубже, обводя кончиком нёбо, широким движением слизывает с чужого языка привкус винограда. не вина и не сока, а самих ягод, и альбериха в грудь со всей дури бьют воспоминания, как они с братом втихаря ползали под лозами, обрывая плоды, как крепус за это ворчал на них, а потом посадил в отдалении от основных рядов пару кустов, чтобы двое детей не разрушили винную империю своим аппетитом. перед единственным видящим глазом висит белое марево. в реальность его возвращает резкий выдох дилюка через нос, тёплой щекоткой проходящий по коже. кэйа остервенело кусает мужчину за нижнюю губу, пытаясь отрезвить их обоих. виноград перебивает сладковато-металлический привкус крови, вспыхнувший на языке. из груди рагнвиндра вылетает шумный судорожный вздох, слишком напоминающий то, что кэйа в его исполнении слышал неоднократно много лет назад, когда они были очень юными и слишком глупыми. алые глаза цепляются за звёздный зрачок взглядом, безошибочно считывая с них всю подноготную чужих эмоций и отметая те части, в которые брат пытается заставить его поверить. дилюку бы очень хотелось испытать злость или омерзение от происходящего, но чужая мольба, зарытая так глубоко внутри, завешанная сотней замков и запертая в тысячи стальных клеток, которую альберих сам даже не осознаёт, скользит в каждом движении и вдохе. — оттолкни меня.. шёпот звучит так тихо, что мужчина его еле улавливает. брови против воли лезут вверх и чуть сближаются, образуя лёгкую морщину посреди лба. рагнвиндр удивлён. несильно, но не приятно. — оттолкни меня, дилюк, я не смогу сам.. — ещё тише, глухо, почти отчаянно, прервав зрительный контакт и опустив взгляд. он не знает, что им движет в тот момент, когда рука упирается в барную стойку, а тело резким рывком перепрыгивает на другую сторону, к стульям. то ли оставшаяся с детства, что сейчас хлещет сознание пощёчинами воспоминаний, непокорность чужим словам, то ли желание достучаться с целью, которую сам дилюк плохо понимает, то ли просто желание как таковое. но вот он, оказавшийся уже непозволительно близко, вот малость ошарашенный его способностями кэйа (всё-таки барная стойка — не самая низкая вещь в таверне), вот привычный холод чужого тела, шаг вперёд, коротко вздрогнувшие бока от касаний больших мозолистых рук и обжигающе-горячие губы на ледяных вновь. кэйа обречённо мычит, чувствуя, как в носу начинает покалывать от подступающих слёз. дилюк чуть ниже, но физически значительно превосходит его по силе. в детстве это невыносимо бесило. альберих стискивает пальцами крепкие плечи, чуть прогибается, прижимаясь ближе, и сам — чёрт возьми, действительно сам — лезет к жару, что скрывается под плотной белой рубашкой и рабочей жилеткой. рагнвиндр старается не думать не только о последствиях, но и не думать в априори о чём-либо, вжимая мужчину поясницей в многострадальную барную стойку своими бёдрами, испытывая практически ненормальное удовлетворение, когда чувствует чужое возбуждение собственным. кэйа срывается, снося одним ударом все стены, которые криво и лихорадочно строил последние минуты, чтобы не переступить через грань, после которой не будет пути обратно. он уязвимо стонет, сам трётся о старшего, зарывается пальцами в слегка растрепавшиеся волосы и официально заканчивается как человек, когда дилюк с лёгкой вибрацией рычания выдыхает ему в губы. глаза печёт от сдерживаемых слёз. кэйа хочет, чтобы его оттолкнули. дилюк прижимает к себе так близко, что хрустят кости. ни один из них не скажет, в какой момент пустую таверну огласил звон растёгнутых пряжек ремня, кто конкретно сплюнул на ладонь, размазывая слюну по перчатке, но вперёд они точно двинулись одновременно, чтобы сорваться полустонами в унисон от контакта горячей плоти. альберих жмурится до звёзд перед глазами, слепо находя чужие губы, оттягивая алые пряди до болезненного шипения, чтобы в отместку получить слишком крепко сжавшиеся на стволе пальцы. они будто играют в извращённую игру на выживание, изводят друг друга, кусают до крови, в какой-то момент переставая замечать сладковатый металл на языке, и просто топят себя в том, из чего очень долго пытались выплыть. оргазм подступает непривычно быстро. кэйа спал со многими, и некоторые из них были действительно очень хороши, но дилюк.. дилюк помнит и знает его тело наизусть, за исключением россыпи новых шрамов. десятков, если не сотен. рагнвиндр не показывает, но в груди начинает противно ныть сожаление и ответственность. приходится целовать грубее и глубже, чтобы не поддаться эмоциям. кэйа всё ещё порой делает попытки оттолкнуть от себя мужчину, он хочет испытывать отвращение от происходящего, он должен это чувствовать. его должно тошнить от этой близости, от чужих рук и губ, от дилюка в целом, альберих убеждался в этом так долго и отчаянно, что смог обмануть самого себя. и сейчас он хочет только одно — чтобы рагнвиндр вышел из транса, отскочил от него, зарядил тяжёлым кулаком в беззащитный живот, прекратил всё это безумие и.. пожалуйстатольконеостанавливайся. оргазм обрушивается на обоих неподъёмным грузом, в наступившей тишине таверны звенит последний безрассудный стон, эхом отбиваясь от стен и ударом возвращающийся в черепную коробку. сознание вычищается от тумана наваждения за секунду. у дилюка, кажется, уже не осталось внутри ничего, что могло бы сломаться, но он всё равно слышит оглушающий треск, когда кэйа смотрит ему в глаза. доля секунды, не больше, но старший захлёбывается в чужой боли и почти животном ужасе понимания, что плещется в глубине синей радужки. альберих вылетает из таверны с такой скоростью, что дилюк не успевает даже протянуть руки, чтобы его остановить. хлопок двери похож на отравленное лезвие ножа, что резко врезается между лопаток, растекаясь саднящей болью по венам. мужчина накрывает рот чистой ладонью, чувствуя подступающую тошноту. глаза наполняются жидкой солью. кэйа летит, не разбирая дороги, всеми силами стараясь удержаться на дрожащих ногах. удивлённые взгляды персонала отеля для мондштадских гостей он не замечает, вываливая на стол мору и хватая трясущимися пальцами ключ от первого попавшегося номера. замок поддаётся только со второй попытки, доводя альбериха до отчаянного собачьего скулежа. верхняя петля на двери в ванную его напора не выдерживает, с жалобным скрипом ломаясь. кэйа не замечает, лихорадочно сдирая с себя одежду, желая стереть до костей кожу в местах, где его касались. когда кипяток бьёт по спине, а ноги окончательно подводят, с грохотом и болью роняя своего хозяина на вычищенный белый чугун, кэйа начинает рыдать. до звона в ушах, до мигрени и сухости горла. он не чувствует ни капли отвращения или злости. бабочки изнутри издевательски щекочут крыльями живот.

***

ближе к утру дилюк чувствует, как в его комнате резко становится холодно, а выработанные за не самую лёгкую и безопасную жизнь рефлексы заставляют мгновенно проснуться. он резко распахивает глаза, готовый схватиться за меч, но даже не успевает пошевелиться. холодная кожа неосторожно задевает его предплечье, когда другой человек оказывается под одеялом. дилюк силой воли выравнивает дыхание, чтобы не спугнуть, ощущая напряжение кэйи от всего происходящего каждой клеточкой тела. альберих не произносит ни слова, дилюк уверен, что если бы на его месте был обычный человек, а не кто-то столь натреннированный в битвах, как сам рагнвиндр — кэйю бы ни за что даже не заметили. они засыпают в одной постели, делая вид, будто ничего не происходит, будто между ними — абсолютное, звенящее, всепоглощающее ничего. кэйа на рассвете до крови закусывает губу, чтобы позорно не всхлипнуть. дилюк неосознанно обнял его во сне, перекинув руку через чужую талию. младший выскальзывает из этого захвата так легко, словно всю жизнь только этим и занимался, игнорируя тянущую тоску в груди. из комнаты мужчины он уходит так же, как и пришёл — через окно, максимально тихо. дилюк открывает глаза сразу после лёгкого щелчка оконной рамы. невесомое прикосновение чужих губ к макушке горит ледяным ожогом на коже.