Монохром

      Вечер наступил незаметно: опустился на город, робко коснувшись крыш. Красоту заката перекрывали высотные здания центра, и зажигающиеся неоновые вывески. Их было так много: самых ярких, невообразимых, кислотных, мигающих и блестящих, что больно делалось глазам. Но в только что наступивших сумерках этот контраст темноты и неестественной яркости неона еще не так сильно резал глаза, чтобы обращать внимание на подобные неудобства.       Куда больше беспокоила серость облаков.       Метеорологи обещали сегодня дождь во второй половине дня. И вот ничего они угадать-то не могут… Такемичи уже лет десять как перестала слушать прогноз погоды. Будет дождь — ничего. Не будет — тоже не плохо. Когда не к кому спешить домой, не за чем жить, то и интерес к повседневным вещам размазывается по общему унылому монохрому.       Монохром по жизни; монохром на душе — это была действительность ее существования. Пока она не познакомилась с Манджиро Сано.       Такемичи видела, какой удивительной силой обладает этот человек; ради него люди жертвовали всем, что у них было, отказывались от своих принципов, идеалов, забывали про гордость и с благоговением говорили, что Непобедимый Майки их друг.       Впервые она увидела его на фотографии на доске Наото: широкоплечий, с пронизывающим взглядом темных глаз, он излучал уверенность человека, который чувствовал себя хозяином жизни и, что самое главное, являлся им по факту. Даже с фотографии, сделанной случайно, наспех, чувствовалась эта неповторимая энергетика, аура.       Поэтому было странно, удивительно встретить на Филиппинах совсем другого человека. Тот Сано Манджиро устал от себя, от жизни, от пустоты, разъедающей душу. От того человека с фото в этом Майки уже совсем ничего не было. Такемичи с трудом узнала его, и не хотела верить, что такие страшные метаморфозы произошли с ним по ее вине.       Если бы она не прыгала во времени, если бы не пыталась раз за разом перекроить мир по своему понятию счастья, то...       Мысль дальше не заходила, ведь было слишком больно думать, что на самом-то деле она хотела счастья для себя одной. Выбирая за людей как им жить, как умирать, Такемичи поступала эгоистично. И была бесконечно не права, продолжая раз за разом возвращаться назад, чтобы переписать прошлое.       Двенадцать лет на самом деле — не много. Особенно, когда ты еще подросток. За двенадцать лет ты только-только встаешь на ноги, обретаешь стабильность и уверенность в завтрашнем дне. И все эти двенадцать лет тебе только и нужно, что упорно работать, трудиться, не покладая рук.       А жить нужно сейчас. Пока груз бед взрослой жизни и ее ответственность не свалились на тебя; не сомневаться в том правильно ты поступаешь или нет. В шестнадцать лет все ошибки простительны, все можно изменить.       И надо уметь ценить простые радости. Быть благодарной за то, что имеешь. Тогда твой унылой монохром расцветет красками весны, мир станет лучше, теплее и светлее.       Пожалуй, именно так себя и чувствуют влюбленные люди: в человека, в хобби, в жизнь...       Такемичи ощущала весь этот спектр новых, неизведанных для нее эмоций. И впервые на ее памяти сердце трепетало от счастья.       Целый день, наполненный светом и яркими, не разбавленными ничем грязным, красками.       Целый день, проведенный с Майки.       Кажется, ему это было нужно даже больше, чем самой Такемичи. Отвлечься, забыть хоть ненадолго — на пару благословенных часов — кто он, и что должен этому гребанному миру.       Сегодня он не был Непобедимым Майки, но был просто Манджиро, помогающим другу справиться с новой сложной задачкой.       Такемичи катилась по дороге, восседая на рычащем на все лада мотоцикле, держалась поближе к бордюрам и не превышала скорости в отметку «20». — Тащишься, как улитка, — подначивал ее Майки, все время обгоняя на своем «Бабу» и уносясь вперед, тем самым мотивируя и Такемичи прибавить скорости. Лишь раз она поддалась этой провокации и выжала сцепление посильнее. Сердце тут же забилось в груди, словно раненная птичка, и она подумала, что, наверное, всему свое время.       Майки уезжал; его спина мелькала среди общего потока машин и через мгновение уже скрывалась за поворотом. Такемичи казалось, что он бросает ее одну посреди этого большого города — ее, один на один, с собственной неуверенностью и страхами.       Но он возвращался, весело смеясь, выезжал из-за ее спины, хлопал по плечу, и снова велел догонять. — Я научусь. Вот увидишь, — клятвенно обещала она.       По слезным просьбам Такемичи, они заехали в специализированный магазин, где Ханагаки на последние деньги приобрела шлем и наколенники.       Майки хохотал от души, наблюдая, как она надевает на себя защиту. — Выглядишь как первоклашка, — смеялся он.       Такемичи супилась, ворчала, но наколенники снять отказалась. Один раз она уже позволила усадить себя на мотоцикл без защитных приспособлений, но тогда за ее спиной был Манджиро, и была маленькая вероятность, что он успеет перехватить управление в случае, если ситуация действительно окажется опасной для жизни.       А потом у обоих закончился бензин, и байки пришлось оставить на ближайшей парковке.       Было уже темно, когда они стояли в очереди на посадку в электричку. Майки вызвался проводить ее до дома. — Тебе необязательно это делать, — сказала Такемичи, натягивая воротник пальто повыше и зябко кутаясь в не слишком теплую ткань. — Что не обязательно? — уточнил Майки, будто выныривая из каких-то своих размеренных мыслей. — Провожать меня. — Я уже провожаю, — лаконично ответил он. И правда, билет был куплен, они ждут поезд. Чего уже идти на попятную?       Поток людей буквально втолкнул обоих в вагон, тесно прижав к друг другу. Настолько тесно, что Такемичи во всем спектре ощущений прочувствовала, как чужие локти то и дело задевали ее, еще плотнее вдавливая в Майки. Он схватился за поручень, чтобы удержать равновесие, покачнулся, но не упал. Вокруг них была плотная масса людей. Упасть в битком переполненном вагоне было попросту нереально.       Как давно все это было, словно в другой жизни… А ведь это всего лишь «взрослая жизнь», когда клерки, эти бесцветные офисные планктоны, обычные работяги с самыми пасмурными лицами возвращались домой после тяжелого рабочего дня, чтобы спозаранку встать и, зевая и дремля на ходу, ехать в точно такой же толчее, но уже на работу.       Это часть повседневной жизни мегаполиса, от которой Такемичи уже успела отвыкнуть. Для нее не было в новинку ездить с работы и на работу в час пик, ощущая давление толпы со всех сторон.       Странным было то, что рядом был попутчик, что Майки приобнял ее за плечи, ближе прижимая к себе, будто пытался защитить от напирающих со всех сторон людей.       Это было очень неловко. И очень неудобно. Одна нога Такемичи стояла аккурат между ног Майки, вторая ступня слегка вывернулась под неудобным углом. Она чувствовала, как эта нога начинает затекать. Но пытаясь сохранить мнимую дистанцию, она так и не решилась прижаться к Майки окончательно. Тогда это можно было расценивать как некую форму близости, чего допускать было бы странно и неуместно.       К счастью, уже через две станции толпа рассосалась, и можно было вздохнуть свободно. — Вот поэтому я и не езжу на метро, — доверительно поделился Манджиро. Такемичи лишь понимающе улыбнулась.       Проехав еще четыре остановки, они, наконец, вышли на свежий воздух и неторопливо побрели в сторону дома Такемичи.       Вокруг стояла тишина. И совсем не было людей.       Хорошо, что Майки провожает меня, — подумала Такемичи. Покосилась на него и, заметив выражение полной беззаботности на его лице, могла лишь вздохнуть с облегчением. Еще на какое-то время он позволил себе сбежать от всех своих тяжелых мыслей.       Но потом она подумала, что они идут в ту самую квартиру, где темно и где она уже вскоре останется одна. — Майки… — не уверенная до конца, что должна просить о подобном, прервала уютное молчание Такемичи. — Может, останешься? — А? — удивленно откликнулся он. — Я… Мне все еще не по себе находиться в квартире одной, — со стыдом призналась Такемичи. — И… если тебя не затруднит, то не мог бы ты остаться?       Ей не хотелось казаться слабой. Ей не хотелось выглядеть в глазах дорогих ей людей бесхребетным, достойным одного лишь презрения, ничтожеством. И до сих пор ей удавалось отводить от себя всякие подозрения. Но будто надев платье, с нее слетела придуманная ей же самой вся напускная бравада.       Что бы не собирался ответить на подобное предложение Сано, он так и не произнес этого вслух. И от этого вдруг стало как-то обидно. И так кисло-горько, что Такемичи не удержала себя от того, чтобы не поджать на миг губы.       Что изменилось от того, что сегодня она надела платье? Она всегда была девушкой, и это никому не мешало общаться без всех этих милых, но таких обременяющих стереотипов.       Она уже видела Майки практически что голым; он видел ее, выхаркивающей сгустки крови после очередной драки, а потом тащил на себе до ближайшего травмпункта. Что бы потом, на следующий же день дать ей обидную затрещину, когда она посмела оспорить его мнение. — Ой, брось, — правильно истолковала неловкую паузу Такемичи. — Ты уже не раз ночевал у меня. Ничего ведь не изменилось. — Ты так думаешь? — вкрадчиво спросил Манджиро. Он стоял к ней в пол оборота, но смотрел, хоть исподлобья, но как-то по-особенному — тепло.       Такемичи раздраженно выдохнула, понимая, что, наверное, действительно погорячилась просить о чем-то подобном, выглядя как самая нормальная девчонка. В нормальном обществе ее предложение было бы истолковано как самый настоящий жирный намек; в нормальной ситуации, они бы пошли в магазин, прикупив бутылку дешевого вина, а потом бы трахались под какой-нибудь не слишком интеллектуальный фильм. А утром единодушно решили бы, что секс по дружбе — не в счет.       Да, так бы и было, будь она обычной девчонкой, а не капитаном отряда самой крутой байкерской банды в городе. Так бы и было, будь Манджиро бессердечным ублюдком, не понимающим, что ее просьба была всего лишь мольбой о защите. — Ладно. Забудь, — сдалась Такемичи. — Ну… если для тебя это важно, то я останусь, — после едва ощутимой паузы, сказал Майки. И как только Ханагаки подняла на него не верящий взгляд, поспешил добавить: — Но ты накормишь меня ужином. — Заметано! — не сдержала широкую улыбку Такемичи.

***

      По телевизору шел какой-то сериал про полицию. Такемичи, сидя в своем углу дивана, почти не следила за сюжетом. Зато Майки, сидящий в другом углу и с удовольствием поглощающий чипсы, с интересом следил за расследованием киношного убийства.       Такемичи больше наблюдала за своим гостем. Вот он тут, сидит вместе с ней, хотя наверняка на вечер у него были планы. А может, их вовсе не было, и ее спонтанное приглашение пришлось как нельзя кстати — благовидный предлог оттянуть подольше проблему, решать которую Майки не был морально готов. Не хотел, правильнее сказать. Только все равно придется...       Но вот по телевизору началась реклама, и Майки повернулся к ней. — Ты и правда хочешь, чтобы я остался здесь на ночь? — спросил он ни с того ни с сего. — Да. Я ведь уже говорила… — с ноткой растерянности отозвалась Такемичи. — А что, есть какая-то проблема?       Майки неуверенно передернул плечом. — Просто странно как-то.       Такемичи успела переодеться, сменив непривычное взглядам окружающих платье, на свои обычные шорты до колена и футболку с дурацкой надписью. Косметику, правда, смыть забыла, но она не красилась так уж сильно, чтобы это отличие от ее обычного образа мальчика-гопаря бросалось в глаза.       Сейчас, освещенным искусственным светом тусклой люстры, Майки выглядел как-то совсем по-другому. Такемичи, почти не таясь, разглядывала его, пытаясь найти что-то, сама толком не понимая, что именно ищет.       Не удивительно, что шестнадцатилетней Такемичи он так нравился. Надежный. Майки был надежным, верным другом, ярким солнцем, собирающим вокруг себя всех отщепенцев этого мира, отогревал в своих руках, а потом выпускал на вольные хлеба, но оставляя дверь в свой мир открытой, если те захотят однажды вернуться.       Никто не уходил от него. Все, кто когда-то пришел к нему, оставались, верные до конца.       Такемичи тоже стала одной из них. Стала той, кто пожертвует всем, что у нее было ради этого человека. И здесь не было ни капли преувеличения. Она действительно собиралась похерить собственное будущее ради его душевного покоя.       Завтра она встретится с Чифую и расскажет о своем плане. Хотя… лучше не стоит. Он, как обычно, найдет в ее плане тысячи изъянов и, надавив на совесть, вызовется влезть вместе с ней во все беды мира.       Но ей нужно было достать оружие. Нож не подходил, ведь она не была уверена, что сможет добраться до Кисаки и этого Изаны достаточно близко, чтобы нанести один точный удар.       Ей нужен пистолет. И она уже догадывалась, где могла достать его… — На мне больше нет юбки, — напомнила Такемичи, дабы вернуть хотя бы тень их прежней беззаботной дружбы. — Так что считай, что я все тот же плаксивый герой Такемучи, твоя верная шестерка. — Ах да, на тебе штаны. Выходит, снять их не получится… — протянул Майки, запрокинув голову и глядя в потолок.       Вздох застрял в горле. И все не желал проталкиваться в трахею. Он же так тупо шутит? Ведь шутит же, да?       А если нет? Если за этими словами он прятал свое реальное желание сблизиться с ней и узнать Такемичи не как своего командира отряда, а как девушку, с которой тоже можно найти общие темы. Или все было куда глубже?       Вариант, что она могла нравиться ему именно как девушка, Такемичи даже не рассматривала. Она не нравилась самой себе, как же она могла нравиться другим людям?       Но портить такой хороший день нытьем ей совершенно не хотелось. Попытавшись абстрагироваться от возникшей неловкости, Такемичи поерзала, усаживаясь удобнее на диване.       Она повернулась корпусом к Майки. Закинув локоть на спинку дивана, она подперла голову сжатыми в кулак пальцами. — А тебе бы очень хотелось их с меня снять? — весело спросила Такемичи. Майки лишь дернул плечом, снова уставившись в экран телевизора, делая самый незаинтересованный вид. И Такемичи поняла, что он попросту смущен.       И ей вдруг до ужаса стало интересно, как далеко может зайти этот странный разговор, насколько хватит Майки поддерживать эту опасную тему? — Так что? — она подсела ближе, осторожно коснувшись подушечками пальцев краешка его одежды на плече, тем самым привлекая внимание. — Да я пошутил, — пошел он на попятную. Нервной улыбке, появившейся на его лице, Такемичи не поверила ни на йоту. — А я нет, — серьезно сказала она.       Теперь пришла очередь Манджиро смотреть на нее с удивлением. Он проследил, как ее рука опустилась, ладонь уперлась в обивку дивана, слегка давя на подушку, лежащую между ними.       Нахмурился. — Такемичи… — кажется, впервые не коверкая ее имя, изрек Майки. Что было больше в его голосе: растерянности или предупреждения? И того, и другого в равной степени, пожалуй, и Такемичи видела по глазам, что Майки и сам толком не знал, чего хочет, но был бы благодарен ей, если бы этот неловкий разговор закончился. — Ты уже второй раз поднимаешь эту тему, и мне очень интересно: действительно ли ты подразумеваешь именно то, о чем говоришь или же просто пытаешься взять меня на слабо? — На слабо? — с удивлением переспросил Майки. — О чем ты вообще?       Сердце сделало сильный удар, впечатавшись в ребра, и это будто толкнуло Такемичи вперед.       Будто они правда заходили в магазин, где купили ту злосчастную бутылку вина, которую Такемичи уговорила единолично. Так она себя сейчас чувствовала — пьяной, не выпив за шестнадцать лет жизни этого тела ни капли алкоголя. Будто у нее все еще впереди, и любые ошибки простительны.       Она придвинулась еще ближе, после чего, не давая себе время передумать, забралась к нему на колени, подняла взгляд, встречаясь с изумленным взглядом Майки. Очевидно, он не знал, что должен делать в этот момент, куда смотреть — явно не Такемичи в глаза, и куда деть руки.       Такемичи легко улыбнулась, касаясь кончиками пальцев его щеки, провела, очертив подушечками часть нижней губы. Наклонилась, будто хотела поцеловать. И Майки замер, будто ожидал этого действия от нее. Он правда позволит ей это?       Но вместо того, чтобы прижаться к нему своими губами, Такемичи тихо спросила: — Ты уже был с девушкой?       Он не сразу понял смысл ее вопроса — слишком ушел в себя. С непониманием посмотрел на нее, будто разом забыл родной язык. — Вроде того, — растерянно буркнул он. При другой ситуации, если бы Такемичи не застала его врасплох своей бестактностью, она бы не добилась от него и этой толики информации. — Это как? — позволила она себе легкую усмешку. — Там… не все сложилось, — расплывчато ответил Майки, отведя смущенный взгляд.       Дальнейших объяснений Такемичи было уже не нужно. Она могла додумать эту историю сама. Ведь это часто бывает с молодыми людьми, что первый раз заканчивается каким-нибудь досадным конфузом, о котором потом ни за что не захочется вспоминать. А зная, какой Майки гордый, не удивительно, что он после этого даже не стал пытаться снова заводить какие-то отношения.       Такемичи невольно залюбовалась таким Манджиро. Таким… простым, человечным и понятным. Впервые она ощутила, что могла быть в чем-то сильнее его. И это странным образом гипнотизировало, туманило рассудок, заставляя расправить плечи и самой себе казаться лучше, чем она есть на самом деле.       Майки неуютно поерзал под ней, заставляя Такемичи потерять равновесие и прижаться к нему теснее, чем она планировала.       Он был возбужден, и это открытие поразило ее до глубины души. У него встал… на нее? Хотя, черт подери, много ли им, подросткам, надо в их возрасте, чтобы завестись с пол оборота?       Они оба замерли, поняв, что произошло. Манджиро попытался подняться, но Такемичи усилием заставила его остаться сидеть на месте, надавив ему на плечи. Наклонилась, ласково, почти невесомо касаясь губами его щеки. — Все хорошо, — шепнула она. И ошалев от собственной смелости, просунула руку между их телами, накрыв ладонью его пах.       Майки дернулся, словно от удара, вскинул голову, бешенным взглядом глядя на нее. Когда он смотрел вот так на людей, то это значило, что те через секунду отправлялись в свободное падение, снесенные ударом его ноги с разворота.       Как хорошо, что у него не было места для маневра. И просто отлично, что он не бил девушек.       Такемичи потерла плоть сквозь плотную ткань его джинсов, и услышала тихий стон.       Майки вцепился ей в предплечья, настойчиво пытаясь не то притянуть ближе, не то отстранить. Не прилагая к этому ровно никакой силы, скорее пытаясь вынудить Такемичи убраться на приемлемое расстояние самой. — Не надо, — твердо сказал он. Такемичи не знала, что на нее нашло, почему она не испугалась глубины его тона, как и не знала, откуда в ней появился этот азарт.       Если бы ему было неприятно, если бы он не хотел этого, то разве позволил бы ей так просто до сих пор восседать на нем верхом? Разве позволил бы ей эту бесцеремонность? — Почему? — почти невинно поинтересовалась она. — В этом нет ничего такого…       Майки откинулся на спинку дивана, испустив длинный, свистящий выдох. В его глазах плескалось что-то темное, но уже совсем не пугающее. Такемичи завороженно смотрела в его глаза, любуясь им. Мысль, что в этот момент он был весь ее, странно завораживала и подстегивала на дальнейшие действия. — Просто расслабься, тебе это сейчас нужно.       Да. Ему это нужно. Обычного, самого примитивного и самого человеческого из всего, что может быть. Это то, что Такемичи единственная во всем мире могла дать ему здесь и сейчас.       Плевать, что она не красотка. Плевать, что все ее тело в не сходящих синяках и шрамах. Важнее было другое — она понимала Майки. Видела его насквозь и знала, кем он станет в ближайшем будущем. И ее единственную не страшила эта тьма — она была готова умереть, лишь бы только Майки никогда не утонул в этой зыбкой топи.       Только она, из всех девушек на свете, могла любить его и прощать — до бесконечности прощать — каждую его оплошность и даже любое зло.       И Майки сдался. Его руки безвольно упали на диван, больше не пытаясь отодвинуть Такемичи от себя и будто давая молчаливое позволение делать то, что она хотела.       Такемичи вновь потерла бугорок на его джинсах.       Майки стиснул зубы, больше не позволяя себе ни одного проявления слабости. И это подстегнуло Такемичи действовать решительнее.       Она отсела дальше на его коленях, завозилась, расстегивая пуговицу и ширинку, а потом пролезла за резинку нижнего белья, освобождая его полувставший член.       То, что происходило сейчас было настоящим безумием. Подобного опыта, когда сама Такемичи являлась инициатором, у нее еще не было. Но она уже успела убедиться в собственной глупой, самонадеянной смелости, и надеялась, что ей хватит выдержки довести все до конца и ничего не испортить.       Она обхватила его член рукой, проведя на пробу вверх-вниз. Он был горячий и твердел все больше от каждого ее движения, наливаясь кровью. Большим пальцем она провела по головке, растирая каплю смазки по ней. Член дернулся, а Такемичи услышала прерывистый выдох Майки.       Подняв взгляд, она увидела, что его глаза закрыты, и прежде, чем он бы открыл их и поймал на себе ее интерес, Такемичи вновь перевела внимание на его член и, сплюнув на ладонь, провела по всей его длине.       О да, так шло намного легче. Она меняла темп и давление, то сжимая пальцы крепче, то проводя по гладкой коже лишь одними подушечками пальцев.       В какой-то момент она почувствовала руку в своих волосах и то, как Майки настойчиво притягивает ее к себе. Такемичи сама толком не могла объяснить себе, почему так страшилась стереть эту последнюю грань. Она была возбуждена — влага и пульсация в промежности были красноречивым свидетельством, что она хотела его, что физически была готова отдаться хоть сейчас.       Но что-то останавливало ее, не давало ей убрать последнюю границу между ними. Она здесь, в этом времени, ради него. Она должна, обязана сделать для Майки все, чтобы он никогда не познал тьмы, никогда не взял в руки оружие, отнимая жизни всех дорогих ему некогда людей.       Такемичи была бы рада остаться сторонним наблюдателем, направляющей вехой его судьбы, но не активным участником. Увы, этот план она давно провалила.       И когда сил сопротивляться давлению больше не было, Такемичи опустила голову, касаясь губами изгиба его шеи. Мягкое, почти целомудренное прикосновение. В ноздри забился его запах. Так он пах только в пылу драки.       У Такемичи закружилась голова от переизбытка чувств, уместить которые сейчас было слишком трудно внутри себя.       Рука заработала быстрее. Майки вскинул ей навстречу бедра, и Такемичи поняла, что он уже близко.       Его ладони легли ей на бока, провели по изгибам до самой поясницы, чтобы затем вернуться, ощутимо сжав. Даже сквозь плотную ткань она чувствовала его пальцы. Наверное, там появятся новые синяки. Наверное, только такие отметины — следы страсти — и должны оставаться на женском теле.       Он неосознанно притягивал ее ближе, инстинктивно желая оказаться в ней, почувствовать пульсирующую, влажную тесноту вокруг своей плоти. Но не было никаких сил остановиться, когда разрядка была столь близка, прерваться хоть ненадолго, чтобы стащить с Такемичи эти ужасные шорты и вставить так, чтобы самому было больно.       Головка терлась о грубую, шершавую ткань каждый раз, когда Майки толкался в ее руку. Такемичи уже почти ничего не нужно было делать самой, лишь смыкать пальцы сильнее у самого основания, лишь расслаблять их, когда член почти выскальзывал из кольца ее ладони. — Такемичи… — выдохнул он ей в плечо, будто желая попросить о чем-то, сказать что-то до необходимого важное. Но не сказал, уместив в одном произнесенном имени и так слишком много. Он прижал ее к себе так крепко, что у нее что-то мучительно заныло в районе лопатки.       Еще пара быстрых движений, и он изливается ей в руку, пачкая их одежду.       Тишина была почти звенящей, удушающей. Оба тяжело, рвано дышали. И у обоих сердце стучало в груди слишком сильно — с силой же ударяясь о ребра.       Но вот прошла минута, и звуки снова наполнили мир. Такемичи услышала, что по телевизору снова начали крутить надоевшую рекламу; к дому подъехала чья-то машина, мазнув светом фар по потолку; сверху залаяла соседская собака…       Майки сидел, слегка дрожа, уткнувшись лбом в ее плечо. И Такемичи, удобнее устроившись в его руках, просто со всей нежностью перебирала его волосы, слегка касаясь затылка и шеи. Сейчас — вот именно сейчас, когда он был так близко, когда показал ей свою слабость, было намного более интимным и ценным для нее моментом, чем любые устные заверения в ее значимости в чьей-либо жизни.       И это ощущение чужого тепла рядом, ощущение того, что в ней нуждались, Такемичи не променяла бы ни на что на свете. — Что это, блять, было? — хрипло спросил Майки, своим вопросом руша исключительность момента.       Собственное возбуждение разом схлынуло, оставляя вместо себя, проходящуюся по всем нервным окончаниям, дрожь.       Такемичи выпрямилась, и Майки вынужден был тоже поднять голову с ее плеча. Его взгляд был слегка расфокусирован, но он уже возвращался в норму, а это значило, что ей придется найти слова, чтобы как-то объясниться с ним.       Но слов не было. Голова разрывалась от подкатывающей к ней паники.       Ведь Такемичи была сама в ужасе от того, что она только что сделала.